Мы нашли этот город на опушке леса в развилке ручья – город сильно обгорел и истекал кровью, и непонятно как остался жив. Город – его можно было даже назвать уютным городком – бежал откуда-то с той стороны леса, с той стороны реки, с берега, охваченного громом и пламенем.

.

Мы принесли городу свежей воды из ручья, — город пил, жадно, хищно, окунал голову к колодцу. Лайна тайком сбегала домой, чтобы никто не видел, принесла свежего хлеба, сырных лепешек, свиной окорок и наливные яблоки. Город не глядя проглотил лепешки и хлеб, нарезал окорок и прожарил его хорошенько на противне с яблоками, — мы и не знали, что так можно. Город угостил нас причудливым блюдом – видно, так ели где-то там, по ту сторону реки.

.

Тамер сказал, что нужно рассказать про город – мы не согласились, мы не хотели, чтобы про город знал кто-то кроме нас, мы хотели, чтобы город стал нашей тайной, ведь должна же у нас быть хоть какая-то тайна, мы уже достаточно большие и еще достаточно маленькие.

.

Мы осторожно спросили город, не хочет ли он быть нашей тайной – к нашему немалому удивлению, город согласился, даже как-то быстро согласился, мы даже задумались, нет ли здесь какого-то подвоха.

.

Город оказался очень красивый, с причудливыми башенками, вычурными фасадами, витражными окнами. Мне кажется, ему даже неловко было, что он появился перед нами в таком виде, опаленный битвами где-то на том берегу. Мы сказали, что в этом нет ничего страшного, и даже пообещали принести свежих досок и кирпичей, чтобы поправить стены и крыши.

За ужином сидели непривычно притихшие, даже не стали ссориться из-за клубничного пирога. На все вопросы отвечали, что все в порядке, все хорошо, просто… ну… ну так вот… ну вот так вот просто…

.

Утром ходили на стрельбище, учились стрелять, на этот раз отец сказал, чтоб не по неподвижным мишеням, а по мелькающим, так сложнее, так интереснее. У меня получилось лучше всех, остальные заворчали, что это несправедливо, что у меня лучше всех, я посмеивался над ними, сами виноваты, целиться надо лучше.

.

Потом пошли к городу, принесли ему остатки клубничного пирога, и еще рыбу и абрикосы – мы так и ждали, что город сделает из них что-нибудь невероятное. Город сказал, что нужен еще лимонный сок, йогурт и тимьян – Лайна тайком принесла йогурт и тимьян, а лимон я сорвал в саду. Город запек рыбу с абрикосами, получилось и правда удивительно вкусно.

.

Мы просили город рассказать нам какие-нибудь удивительные легенды, — ведь наверняка за века и века у него их накопилось немало. Город как будто того и ждал, ему не терпелось поделиться с нами легендами. Он рассказал нам про человека, который жил на самой окраине города, в маленьком домике в пи этажей – их было не три и не четыре, а три целых и даже не четырнадцать сотых, а какое-то бесконечное дробное число, нелепый этаж, который называли не то мансардой, не то чердаком. Дом человека стоял, зажатый в череде таких же узеньких домиков возле моста, по которому тянулась железная дорога. Каждое утро человек просыпался, подброшенный звонком будильника, спешил на поезд, ехал в большие города, где у него была какая-то работа, — он не хотел рассказывать легенде, что именно он делал. А надо сказать, этот человек жил в необычайно красивом городке, центр которого сохранился с незапамятных времен, когда еще сама вселенная была молода и неопытна. Фотографии старинного городка висели на стенах в тесном домике человека (как его зовут? Легенда потеряла имя, а может, имя подстрелили, когда город убегал от смерти), человек возвращался домой и смотрел на фото, и говорил себе, что в эту субботу обязательно пойдет в центр города, ну если не в субботу, то в воскресенье точно, обязательно-обязательно. Но проходила суббота, воскресенье, все было как-то не до того, не до того, и человек обещал себе, что на следующей неделе уж обязательно-обязательно, непременно-непременно. Так шел год за годом, когда человек (а имя его не сохранилось) не выдержал и сказал себе, все, сегодня, сию минуту, сегодня или никогда. Каково же было его удивление, когда он узнал…

Потом что-то происходит, третий город исчезает – потому что больше никто не приезжает в эти края, никто не ходит по незнакомым улицам, восторженно глядя на роскошные фасады. Город глазами туриста умоляет – ну пусть я буду, ну пожа-а-алуйста, ну хоть немножко, ну я устал не быть. Остальные города разводят руками, объясняют, что ничего не могут сделать, ну что вы хотите, ну вот так бывает, это жизнь, и все такое. Третий город в отчаянии, он не знает, что делать, он живет воспоминаниями тех, кто когда-то посещал его, ходил по старинным улочкам. Город сам превращается в воспоминание, мало-помалу свыкается со своей судьбой.

.

Они собираются снова каждый вечер, — приходит город глазами местного жителя, приходит город глазами гида, заказывают что-то каждый свое, ловят себя на том, что ждут этого, как его, ну этого, ну вы его знаете, ну да-да, его самого. Этот приходит – как всегда с опозданием, хотя никто не ждал его вовремя, роняет стакан, заказывает что-то непонятное, на что у него не хватит денег. Те двое смотрят на него, думают, что тут не так, а что-то очень и очень не так, понять бы еще, что именно.

.

Спохватываются.

Город жителя роняет тарелку, город гида переворачивает графин с чем-то чайно-рябиновым, осенне-ягодным.

Только сейчас понимают, что их нет, совсем нет, вообще нет, что есть только город туриста, город-воспоминание, больше никого нет.

Что случилось, спрашивают города, почему ты есть, почему нас нет, что, черт возьми, вообще происходит. Город не знает, городу нечего ответить, город извиняется, сам не знает, за что, пытается понять, не может…

.

Ближе к вечеру мы с городом идем дальше, город рассказывает мне о своих дивных краях, по его словам это вообще какое-то сказочное место, правда, там сейчас все выжжено дотла, но когда-то было сказочное место, да. Мы перебираемся через реку по разрушенному мосту, углубляемся в чащу леса, — и вскоре я замечаю далекие огни, которые становятся все ближе, и вот я уже вижу людей на опушке леса, город радостно бросается к ним, грызет уздечку.

.

Я чувствую, как отец пытается пробиться в мои мысли – раньше он никогда этого не делал – кричит отчаянно, стреляй, да стреляй же, идиотище, стреляй, ну что ты встал. Я сжимаю руки, чтобы не дать им прикоснуться к ружью, я направляю поводья в сторону огней – и даже не сразу понимаю, что случилось, когда пуля пронзает мне грудь – одна, две, три, еще, еще, еще, вот черр-р-рт… Я не понимал, что случилось, я так и не понял этого, я понимал только одно – я никогда не буду стрелять в города.

…город будет заманивать, зачаровывать, соблазнять – и путнику надо быть к этому готовым. Сначала ему покажут только крепостные стены города, да и то издалека – стены прочные и неприступные. Покажут, чтобы путник поверил, что город и правда существует, что это не легенда, не миф, не слух, не случайная байка, пущенная в безвестном трактире у камина, когда осенний ветер и осенний ветер на улице вступают в свои права. Нет, сначала, конечно, будут легенды, мифы, дивные истории о дивном городе, — в которые трудно поверить, а не поверить еще труднее. Потом однажды человек скажет себе – пора – очень важно, чтобы он сказал себе это сам. И отправился в путь – в никуда, потому что никто наверняка не сможет сказать, где город. Любопытство странника будут подогревать легендами, байками, обрывками разговоров – он еще должен поплутать и несколько раз в отчаянии сказать себе, что никакого города нет, а то и попасть в беду – прежде чем ему покажут крепостные стены города далеко на горизонте.

Город будет соблазнять человека, город долго не подпустит странника дальше, город даст ему время в красках представить себе, что там, за стеной, город будет подогревать его фантазии, город позволит человеку снова и снова рисовать, как, по его мнению, может выглядеть город, если верить легендам и снам.

Только потом человеку будет позволено подняться на холм, откуда видны самые высокие шпили города – здесь неизбежна смесь разочарования и восторга – восторга от увиденного и разочарования, что все оказалось совсем не таким, как было в фантазиях и снах, ведь и фантазии, и сны всегда врут.

Дальше человеку снова позволят домысливать. Сколько будет длиться это домысливание – несколько дней или несколько месяцев, или даже несколько лет – здесь-то как раз и проверяются намерения человека, готов ли он до конца идти за своей мечтой, или отступит в отчаянии. Если видно, что путник выдерживает испытание, ему могут подкинуть пару-тройку книг про город – правда, никто не обещает, что они правдивые – или дать побеседовать с человеком, который, якобы, живет в городе, — но тоже никто не знает, правда это или нет.

Город будет заманивать – как бы невзначай покажет кусочек улицы за крепостной стеной, когда человек будет ехать по скоростной трассе – и очень важно не упустить этот невзначай. И не только не упустить – но и использовать шанс по полной, включить все свое воображение, рассказать о том, что увидел, домечтать, домыслить, увековечить на полотне – и в звенящей мелодии, за право сыграть которую будут сражаться скрипка и фортепьяно.

Чем дальше, тем больше будет показывать себя город – например, позволит пролететь над собой в самолете или увидеть себя проездом в поезде из окна, а может, даже разрешит сделать остановку на вокзале и купить в придорожном киоске какой-нибудь сувенир. Очень важно – что все это будет случайно, незапланированно, человек ни за что не сможет предугадать, когда в следующий раз он встретится с городом.

Будет и такая ночь, когда смертельно уставший путник волей судьбы окажется на целую ночь в ожидании какого-нибудь рейса куда-то там – и ему скажут, что можно пойти в отель, выспаться, и путинк так и сделает – но в последний момент ненароком узнает, что совсем рядом находится город – и поспешит туда, несмотря на усталость, и даже не спохватится, что в этих краях не может быть города, он же совсем в… в… и тут-то человек спохватится, что даже не знает, где город. И поспешит в ночь, чтобы, окончательно заблудившись, наткнуться на какой-то город – то ли тот самый, то ли совсем другой, будет бродить до рассвета по ночным улицам, вглядываться в мерцание фонарей, вслушиваться в обрывки голосов и бесконечно далекую мелодию где-то там, там. Человек так и не узнает до конца своей жизни, была ли эта безумная ночь прожита в городе его мечты, или то был какой-то совсем другой город, или вообще не было никакого города, а только тревожный безумный сон.

Человек до последнего будет ждать чего-то обыденного – что однажды к нему придут люди и скажут – пойдемте, мы покажем вам город. И они выйдут из дома, сядут в машину, поедут куда-то по бесконечной дороге, — а потом остановятся перед городом, и выйдут стражники, и будут что-нибудь проверять, хотя, что тут вообще можно проверить, и так уже все понятно, вернее, ничего не понятно, а потом откроют ворота, покажут главную улицу, да и то не всю – каждый день путнику будут открывать все больше переулков, улиц, площадей, башню за башней, лестницу за лестницей, витраж за витражом.

На самом деле все будет так, и в то же время не так – человек все время будет жить в ожидании вожделенной встречи с городом, настоящей встречи – но каждый раз он будет чувствовать себя очарованным и в то же время обманутым, что ему показали лишь кусочек, лишь обрывок, и недопоказали что-то очень важное, самое сокровенное, что есть в городе.

Это чувство не оставит человека даже тогда, когда он спохватится, что уже давно живет в городе, и даже не снимает комнату на каком-то там этаже, а каким-то неведомым образом оказался хозяином целой квартиры в два этажа со спальней на чердаке, откуда видно какую-то самую древнюю часть города, где по ночам летают легенды. Так вот, даже тогда – когда человек поймет, что ему не надо возвращаться домой, что нет никакого домой кроме города – его не оставит чувство, что ему так и не показали что-то самое главное, то, ради чего стоило стремиться к городу все эти годы.

Здесь очень важно быть осторожным и последовательным: если поторопиться, если проникнуть в какой-нибудь закоулок, увидеть то, что еще не позволили увидеть – можно потерять город раз и навсегда. Город не любит нетерпеливых, город не любит тех, кто пройдет по улице – и улица не найдет в душе ни малейшего отклика, город не терпит тех, кто не созерцает его подолгу, перековывая свои впечатления в легенды, мелодии или удивительные живописные полотна.

Но даже если человек сделает все правильно, и город благосклонно примет его – гостя так и не покинет неистребимое чувство, что он все-таки так и остался гостем, не более чем гостем, одним из бесконечной череды гостей, которые были и будут после него, — о, этот горький укол ревности – будут после него – и город, раскрывая день за днем самые сокровенные свои закоулки и тайны, так и не показал самого главного, самого удивительного, того, ради чего стоило терпеливо вожделеть город так долго. И даже когда человек станет еще одним призраком в бесконечной череде духов города, станет частью города, неотъемлемой его частью – его так и не покинет неодолимое чувство, что это все – только бутафория, наваждение, иллюзия, призванные скрыть от человека что-то самое важное, самое драгоценное, что город, возможно, скрывает даже от самого себя…

…город будет заманивать, зачаровывать, соблазнять – и путнику надо быть к этому готовым. Сначала ему покажут только крепостные стены города, да и то издалека – стены прочные и неприступные. Покажут, чтобы путник поверил, что город и правда существует, что это не легенда, не миф, не слух, не случайная байка, пущенная в безвестном трактире у камина, когда осенний ветер и осенний ветер на улице вступают в свои права. Нет, сначала, конечно, будут легенды, мифы, дивные истории о дивном городе, — в которые трудно поверить, а не поверить еще труднее. Потом однажды человек скажет себе – пора – очень важно, чтобы он сказал себе это сам. И отправился в путь – в никуда, потому что никто наверняка не сможет сказать, где город. Любопытство странника будут подогревать легендами, байками, обрывками разговоров – он еще должен поплутать и несколько раз в отчаянии сказать себе, что никакого города нет, а то и попасть в беду – прежде чем ему покажут крепостные стены города далеко на горизонте.

Город будет соблазнять человека, город долго не подпустит странника дальше, город даст ему время в красках представить себе, что там, за стеной, город будет подогревать его фантазии, город позволит человеку снова и снова рисовать, как, по его мнению, может выглядеть город, если верить легендам и снам.

Только потом человеку будет позволено подняться на холм, откуда видны самые высокие шпили города – здесь неизбежна смесь разочарования и восторга – восторга от увиденного и разочарования, что все оказалось совсем не таким, как было в фантазиях и снах, ведь и фантазии, и сны всегда врут.

Дальше человеку снова позволят домысливать. Сколько будет длиться это домысливание – несколько дней или несколько месяцев, или даже несколько лет – здесь-то как раз и проверяются намерения человека, готов ли он до конца идти за своей мечтой, или отступит в отчаянии. Если видно, что путник выдерживает испытание, ему могут подкинуть пару-тройку книг про город – правда, никто не обещает, что они правдивые – или дать побеседовать с человеком, который, якобы, живет в городе, — но тоже никто не знает, правда это или нет.

Город будет заманивать – как бы невзначай покажет кусочек улицы за крепостной стеной, когда человек будет ехать по скоростной трассе – и очень важно не упустить этот невзначай. И не только не упустить – но и использовать шанс по полной, включить все свое воображение, рассказать о том, что увидел, домечтать, домыслить, увековечить на полотне – и в звенящей мелодии, за право сыграть которую будут сражаться скрипка и фортепьяно.

Чем дальше, тем больше будет показывать себя город – например, позволит пролететь над собой в самолете или увидеть себя проездом в поезде из окна, а может, даже разрешит сделать остановку на вокзале и купить в придорожном киоске какой-нибудь сувенир. Очень важно – что все это будет случайно, незапланированно, человек ни за что не сможет предугадать, когда в следующий раз он встретится с городом.

Будет и такая ночь, когда смертельно уставший путник волей судьбы окажется на целую ночь в ожидании какого-нибудь рейса куда-то там – и ему скажут, что можно пойти в отель, выспаться, и путинк так и сделает – но в последний момент ненароком узнает, что совсем рядом находится город – и поспешит туда, несмотря на усталость, и даже не спохватится, что в этих краях не может быть города, он же совсем в… в… и тут-то человек спохватится, что даже не знает, где город. И поспешит в ночь, чтобы, окончательно заблудившись, наткнуться на какой-то город – то ли тот самый, то ли совсем другой, будет бродить до рассвета по ночным улицам, вглядываться в мерцание фонарей, вслушиваться в обрывки голосов и бесконечно далекую мелодию где-то там, там. Человек так и не узнает до конца своей жизни, была ли эта безумная ночь прожита в городе его мечты, или то был какой-то совсем другой город, или вообще не было никакого города, а только тревожный безумный сон.

Человек до последнего будет ждать чего-то обыденного – что однажды к нему придут люди и скажут – пойдемте, мы покажем вам город. И они выйдут из дома, сядут в машину, поедут куда-то по бесконечной дороге, — а потом остановятся перед городом, и выйдут стражники, и будут что-нибудь проверять, хотя, что тут вообще можно проверить, и так уже все понятно, вернее, ничего не понятно, а потом откроют ворота, покажут главную улицу, да и то не всю – каждый день путнику будут открывать все больше переулков, улиц, площадей, башню за башней, лестницу за лестницей, витраж за витражом.

На самом деле все будет так, и в то же время не так – человек все время будет жить в ожидании вожделенной встречи с городом, настоящей встречи – но каждый раз он будет чувствовать себя очарованным и в то же время обманутым, что ему показали лишь кусочек, лишь обрывок, и недопоказали что-то очень важное, самое сокровенное, что есть в городе.

Это чувство не оставит человека даже тогда, когда он спохватится, что уже давно живет в городе, и даже не снимает комнату на каком-то там этаже, а каким-то неведомым образом оказался хозяином целой квартиры в два этажа со спальней на чердаке, откуда видно какую-то самую древнюю часть города, где по ночам летают легенды. Так вот, даже тогда – когда человек поймет, что ему не надо возвращаться домой, что нет никакого домой кроме города – его не оставит чувство, что ему так и не показали что-то самое главное, то, ради чего стоило стремиться к городу все эти годы.

Здесь очень важно быть осторожным и последовательным: если поторопиться, если проникнуть в какой-нибудь закоулок, увидеть то, что еще не позволили увидеть – можно потерять город раз и навсегда. Город не любит нетерпеливых, город не любит тех, кто пройдет по улице – и улица не найдет в душе ни малейшего отклика, город не терпит тех, кто не созерцает его подолгу, перековывая свои впечатления в легенды, мелодии или удивительные живописные полотна.

Но даже если человек сделает все правильно, и город благосклонно примет его – гостя так и не покинет неистребимое чувство, что он все-таки так и остался гостем, не более чем гостем, одним из бесконечной череды гостей, которые были и будут после него, — о, этот горький укол ревности – будут после него – и город, раскрывая день за днем самые сокровенные свои закоулки и тайны, так и не показал самого главного, самого удивительного, того, ради чего стоило терпеливо вожделеть город так долго. И даже когда человек станет еще одним призраком в бесконечной череде духов города, станет частью города, неотъемлемой его частью – его так и не покинет неодолимое чувство, что это все – только бутафория, наваждение, иллюзия, призванные скрыть от человека что-то самое важное, самое драгоценное, что город, возможно, скрывает даже от самого себя…

… никто не думал, что этот город проявит себя еще чем-нибудь – вернее то, что когда-то было городом, потому что от пункта А-семнадцать остались даже не руины, а руины руин – причудливый проржавленный остов нескончаемых труб, запутавшихся в самих себе, остов, еще сохранивший куски осыпающейся бетонной плоти и обломки стекла. Кто мог знать, что в полусгнивших транзисторах еще сохранились какие-то электрические разряды, способные подавать признаки жизни и управлять тем, что еще осталось от города. Никто не помнил, какие программы были заложены в А-семнадцать, что заставило его очнуться через тридцать лет после того, как закрыли последнюю урановую шахту и из города ушли последние люди. Никто не знает, что заставило обесточенный и обескровленный город сдвинуться с места, отправиться на поиски не то стройматериалов, не то топлива, не то ещё не пойми чего, перебирая истлевшими не то конечностями, не то коммуникациями…

… я понял, что мне придется стать свидетелем самой грандиозной битвы в истории – битвы сверкающего неоновыми огнями и стеклянными высотками Ситиполиса и проржавленного, почерневшего от времени А-семнадцать, готового любой ценой завладеть вожделенным топливом, когда-то отобранным у него в пользу Ситиполиса. Почему-то я ждал, что А-семнадцать прыгнет на Ситиполис, как дикий зверь – но случилось что-то другое, проржавленный город буквально вонзился в блистающую махину Ситиполиса мириадами жал. Ответ Ситиполиса был столь же стремительным и беспощадным, лазерные вспышки буквально сжигали дотла истлевшие трубы и провода умирающего города – но что-то подсказывало мне, что это только начало, и отживший свое гигант еще себя покажет…

… это история о странной дружбе типичного представителя «золотой молодежи», богатого наследника, который, тем не менее, не мог с умом воспользоваться данными ему возможностями – и умирающего, вернее, уже умершего города, растерзанного при попытке атаковать Ситиполис и брошенного в пустыне даже не умирать – он уже был мертвым, а тлеть, долтевать тем, что еще не дотлело и не рассыпалось в прах. Странно и жутковато смотреть, как молодой человек, одетый в люксовые бренды и всю жизнь ходивший по блестящим залам, ступает на полусгнившие перекрытия, готовые провалиться под самой ничтожной тяжестью. Особенно поражает момент, когда герой обнаруживает, что его флаер уничтожен, дочиста переработан городом, не желающим умирать. Не менее тревожно и возвращение Аргона в Ситиполис пешком через пустыню, а его фраза «Да, я хочу купить этот город» по-настоящему пугает.

Открытым остается финал истории – мы так и не знаем, правда ли А-Семнадцать смог выполнить свою программу и отправиться к другим планетам, или город окончательно погиб, похоронив в своих лабиринтах и своего спасителя…

После Нового Года в городе начинается Дрезден – вступает в свои права, раскидывает повсюду заснеженные шпили, уютные магазинчики, откуда веет дразнящими запахами, развешивает по стенам узорчатые фонари, расстилается чуть подснеженными мостовыми, раскачивается резными вывесками, играет огоньками новогодних ёлок. Кто-то не любит Дрезден за холода, кто-то, наоборот, обожает за неповторимый уют.

Ближе к последним числам Дрездена уже проступают черты Эдинбурга, например, самые зоркие горожане уже видят гору, на которой расположен замок, или видят башенные часы, а порой не понимаешь, то ли едешь по ровному месту, то ли поднимаешься в гору. Но все-таки это еще не совсем Эдинбург, а вот когда поднимешься на холм, увидишь памятник-ротонду, хлопнешь себя по лбу – ба, да это же Калтон-Хилл, — вот тут уже не отвертишься, пришел Эдинбург, ветреный, промозглый, продувающий со всех сторон, кое-как пытающийся согреть сам себя кружкой эля и теплым пледом у очага. Стаи волынок порхают по веткам, тянут заунывные песни, жмутся к теплу витрин.

Мало-помалу отступают холода, робко-робко пробиваются на деревьях розовые цветы, а какой-нибудь шпиль вырастает в Эйфелеву башню, разбуженную теплом. На улицах вырастают столики под зонтиками, балконы покрываются цветами, а с дерева, укрытого нежной весенней листвой, можно сорвать свежеиспеченный круассан.

Чем становится теплей, тем больше проступают очертания Колизея, и уже не поймешь, настоящее, где бесконечно далекое прошлое, времена хитонов и тог…

Римские ночи мало-помалу сменяет раскаленный Каир, где сам воздух, кажется, пропитан зноем, и отчаянно ищешь хоть какую-то тень, чтобы укрыться от палящего солнца. Бывают года, когда Каир не появляется, все тянется и тянется солнечный Рим, а за ним Мадрид с темными ночами – но чаще всего все-таки не отвертеться от палящей жары, причудливых мечетей, улиц, пропитанных душистыми пряностями, обломками загадочной старины. И изнемогаешь от зноя, и умоляешь кого-то, ну, пожалуйста, ну, не надо, ну посмотрели, полюбовались, ну давайте теперь что-нибудь не такое жаркое, ну очень-очень просим…

Погода не спешит смиловаться, погода нескоро и нехотя меняется на Мадрид, помпезный, торжественный, с жаркими днями и темными ночами, которые скрывают в своих переулках немало тайн. Мадрид пролетает незаметно, как-то слишком быстро, и вот уже падают с неба первые желтые листья, и вот уже останавливаешься потому, что что-то чиркнуло по плечу, покатилось к ногам, глядь – а это нота, ми-минор или фа-бемоль, летят, падают, падают, укрывают площади. Вена пришла.

А где Вена, там и скрипки, летят стайками, рассаживаются по веткам, наигрывают замысловатые мелодии. Рояли выходят из кустов, подбирают ноты, меланхолично жуют, деревья покрываются марципановыми конфетами, люди собирают небывалый урожай, из-за деревьев возвышаются шпили городской ратуши, Собора Святого Стефана, Карлсикрхе.

Мы не хотим, чтобы Вена уходила, Вена и сама не хочет, чтобы она уходила, — тянется и тянется, кажется, до бесконечности. Но Петербург все больше вступает в свои права, дует холодными ветрами с Невы, окружает дворами-колодцами, разливается каналами, раскидывается мостами, окутывает студеными сумерками. На больших улицах вроде бы еще марципаново-скрипочная Вена, а как шагнешь в переулки, окутает промозглой сыростью, сами откуда-то слетаются стихи, чуждые, пугающие, призрачные…

Мы и сами не замечаем, как туманы Петербурга мало-помалу превращаются в совсем другие туманы, подернутые тайнами, интригами, заговорами, силуэтами призраков, а уж если вы увидели, как по деревьям порхают перепончатокрылые тыквы, а по мостовым прохаживаются многоэтажные автобусы, можете не сомневаться – наступил Лондон. Лондон с холодными ветрами и туманами, призрачными замками, потерявшими самих себя. Чем больше подступают холода, тем больше проступают черты рождественского Брюсселя, украшенного ярмарками и пряничными домами в натуральную величину. А там уже и Адвент, и Рождество, и Новый Год скоро, и ветви деревьев сгибаются под тяжестью картин Дрезденской галереи, вот они слетелись, и сидят, щебечут, и стены домов укрываются флейтами водосточных труб…

У меня будет два Воспарижа – то есть, один-то был давно, — уютный, теплый, согретый каштановым сентябрем, обласканный шафрановым солнцем. И другой Воспариж, который я привел только сейчас, осторожно поставил на пол, в тревоге ожидая, как они друг друга встретят, или обнюхаются, чихая и фыркая, или, чего доброго, зарычат и набросятся друг на друга. Так оно и есть, накинулись, теряя перья и клочки шерсти, зарычали утробно и глухо. Ну а как я хотел, если у меня два Воспарижа – один давний, уютный, целехонький, обогретый сентябрем, и другой, промозглый, мартовский, ощеренный руинами, глядящий на меня пустынными глазницами окон. Воспариж, по которому я бродил в поисках знакомых улочек и не находил их, они как будто убежали из города, напуганные тем, что случилось. А вот храм Кого-то Там я нашел почти сразу – он возвышался, будто бы почти нетронутый, только черные провалы стекол говорили о том, что все-таки собор не миновала беда. Я искал уютные лавочки, пахнущие ванилью и корицей – но теперь они встречали меня пустотой, которая пропахла затхлостью и сыростью. Я шел до магазина снов, до кторого не добрался в первый раз, в свой первый Воспариж – но улица обрывалась в бесконечную пропасть, подернутую туманом.

Итак, у меня будет два Воспарижа, и я принесу второй и поставлю на пол, и первый Воспариж ощерится, шерсть у него встанет дыбом, он грозно зарычит и бросится на второй Воспариж. Я буду разводить их по комнатам, я буду запирать двери, но и это не поможет, — города будут царапать двери и утробно рычать. Я буду наливать им воду в разные миски и накрывать разные столы – но это не поможет, совершенно не поможет, Воспарижи так и будут кидаться друг на друга, причем, как мне покажется – тот, уютно-солнечный, каштаново-шафрановый Воспариж будет бить и колотить и без того побитый Воспариж, живому Воспарижу не хочется смотреть на своего мертвого двойника, вот он и пытается его умертвить, как будто можно умертвить мертвого.

Я разгоняю их веником – веника они почему-то боятся – я бережно уношу к себе в комнаты мертвый Воспариж, я забинтовываю его раны, я смазываю их целебным маслом, я тщетно пытаюсь вернуть Воспариж к жизни, не могу.

У меня будет два Воспарижа – один живой, пропахший кофе и шоколадом, другой разрушенный, пропахший смертью – не гарью, не дымом, не пеплом, не кровью, а просто – смертью, у неё есть какой-то свой особый запах, и даже не запах, не пойми, что, когда причувствуешься и понимаешь – вот она…

И нескоро, очень нескоро я пойму, что мертвый Воспариж что-то делает с живым, отчего живой рвет и мечет, остервенело бросается на мертвого. Я пытаюсь защитить живой и теплый Воспариж, я прячу его от окоченевшего и холодного собрата, но мертвый Воспариж снова и снова просачивается в комнаты. Зачем вы его защищаете, говорит мертвый Воспариж – я вздрагиваю, я вообще не думал, что города могут говорить – он же умер. То есть, как это умер, не понимаю я, это ты умер, он-то живой – да какой он живой, фыркает Воспариж, он умер давным-давно, когда все случилось, — это я живой, существующий, мои руины и правда возвышаются над туманом, и когда налетает ветер и разгоняет туман, в соборе гулко звенит тяжелый колокол. Зачем вы защищаете каштаново-пряничный Воспариж, его же больше не существует. Я угрожаю, что сейчас возьму веник, достаточно я уже терпел выходки мертвого Воспарижа, сейчас возьму веник, не посмотрю, что от Воспарижа остались рожки да ножки. Ничего вы не сделаете, отвечает Воспариж, ничегошеньки-ничего, потому что вас тоже нет, вас не стало, когда все это случилось, и того Воспарижа не стало, вы уже мертвый были, когда поехали смотреть на меня второй раз, да вы в кои-то веки не на меня, а на себя посмотрите, на свои обгоревшие кости, хоть бы перчатки надели, а то смотреть страшно. Так что ничего вы не сделаете, того Воспарижа больше нет, вот он и злится на меня, что я есть, а его нет, и ничего вы не сделаете, ничегошеньки-ничего.

Я уже понимаю, что ничего не сделаю – по утрам просыпаюсь от грозного шипения, когда два Воспарижа начинают выгибать спины и махать друг на друга хвостами. Мой первый Воспариж подает мне храпучино с тротуасанами, мой второй Воспариж приветствует меня звоном одинокого колокола на уцелевшем соборе.

Иногда я смотрю на улицу, за дверь – я жду, что когда-нибудь на пороге появится еще один Воспариж, совсем юный, отстроенный заново, он будет помахивать хвостом и вставать на задние лапы, ожидая, когда его впустят. Но дни идут за днями, недели за неделями – и все остается неизменным, я и два Воспарижа, которые были в моей жизни, они даже завтракают порознь, а я не знаю, с кем из них завтракать сегодня, чтобы не обидеть другого...

Часть 1 Анатомия города

…не на всех землях живут тени и камни, есть во вселенной уникальные образования. Например, мне лично доводилось наблюдать землю, на которой живут города.

Города бывают разные, большие и маленькие, есть и вовсе крохотные городишечки. Город живет на земле, чаще всего на равнинах, очень редко поднимается высоко в горы. Летать город не может, мешает притяжение земли. Мне доводилось видеть один плавучий город, но это скорее исключение, нежели правило.

Города в основном образуются в устьях рек и по берегам морей, ведут оседлый образ жизни, как примитивные животные. Возможно, на более высокой ступени развития города научатся передвигаться. Лет так через полтысячи, не раньше. Сейчас это простые твари, обладающие зачатками сознания.

Город растет всю свою жизнь, сколько живет. Рост города не подчиняется какой-то форме, ограничивается только естественными преградами (море, скалы). Если на пути города встречается город поменьше, большой город глотает его целиком. Что странно, маленький городок даже в минуты опасности не старается убежать, более того – какая-то сила как будто притягивает его к большому городу.

Иногда рост города замедляется, а то и вовсе город уменьшается в размерах, уходит от окраин к центру. Это смерть города. Мне доводилось видеть умирающие, и даже мертвые города – от них на поверхности земли остаются причудливые скелеты, которые медленно разрушаются.

Но если город рассыпался в прах – не всегда значит, что он умер. Бывает, что город просто уснул (см. анабиоз). Через много веков или даже тысяч лет на том же месте вырастает новый город. Сначала я думал, что старый город пустил ростки, но никаких ростков я не обнаружил.

Мистика?

Нечто необъяснимое?

Только годы и годы спустя я догадался, в чем дело. Душа умершего города не покинула планету, не ушла на спутник планеты, где души умерших городов устроили себе пристанище. И много веков спустя душа снова нарастила на себя плоть.

На более поздних стадиях развития несколько городов могут объединяться в один (переход от одногородности к многогородности). Мне доводилось наблюдать такое объединение городов Европы: Парижа, Лондона, Мадрида, Берлина, Праги, Варшавы… когда объединяются трехмерные города, на их месте появляется четырехмерный, живущий в нескольких мирах.

Однако, не всегда объединение городов проходит гладко. Если у одного города заряд положительный, а у другого – отрицательный, то два города при встрече аннигилируются с огромным выбросом энергии. Так, например, произошло при попытке объединения Петербурга и Москвы в районе Твери. Выжженная земля на месте Тверской воронки до сих пор не пригодна для обитания.

Каким будет будущее городов, покажет время. Есть версия, что города – это наши далекие предки, через пару миллионов лет города на далекой земле станут такими же, как мы. В пользу этой гипотезы могу привести множество общих черт (трехступенчатая аура, каменный скелет, электрические сети). Осталось найти в космосе планету, от которой наш народ начал свой многовековой путь по космосу – на ней должны были остаться истлевшие скелеты городов – наших предков.

…к слову об анатомии городов могу сказать, что на телах городов я наблюдал множество мелких созданий непонятного происхождения: они не являются частью города, но живут в нем. Возможно, я наблюдал каких-то мелких паразитов из тех, что кормятся на телах крупных животных ороговевшими кусочками их шкуры. На более поздних стадиях развития (четырехмерные города) паразитов уже не наблюдается.

Анатомия городов отличается разнообразием…

Часть 2 Город Таймбург

…добро пожаловать в Таймбург, город с древней историей, с великим настоящим и не менее великим будущим. Прошлое Таймбурга, к сожалению, затеряно в веках, но это не мешает нам насладиться величием города.

Что же может посмотреть турист, которому посчастливилось посетить славный город Таймбург? Прежде всего, настоятельно рекомендуем вам покататься на местном колесе обозрения, Оке Таймбурга. Колесо по праву считается самым большим в мире, начинается здесь, на главной площади города, а заканчивается на задворках туманности Андромеды.

Стоимость удовольствия – одна ваша жизнь.

Итак, вы поднимаетесь на колесе. Колесо начинается от первобытных костров, древних стоянок, где тощий хозяин в плетеной дерюжке прилаживает к своему шалашу трубчатые кости мамонтов, чтобы дудели в сильный ветер, как кларнеты. Молодой охотник плетет из ветвей и шкур большие крылья, поднимается на высокую гору, неловко взмахивает самодельным летательным аппаратом, летит к солнцу…

…на закате молодая вдова плачет над останками первого летчика.

А колесо поднимается выше, выше, вот воины вернулись из далекого похода, привезли с собой богатую добычу, рассказывают всем и каждому, как там живут где-то, где-то, где-то безголовые люди и люди с песьими головами, а дальше ходить нельзя, а то можно упасть за край земли. Старый воин привез прекрасных пленниц, они будут его наложницами, одну из них он дарит сыну на совершеннолетие. Ночью пленница рассказывает юноше о дальних берегах и дивных странах, парень, влюбленный и очарованный, хочет бежать с ней. Но стража не дремлет, бросает беглецов под очи отца. Предатель, на сторону врага перешел! – и падает с плеч голова юноши…

Колесо поднимается выше, выше, вот уже видны ратуши Таймбурга. Немолодой лавочник ходит по ночам к белошвейке, глаза твои ярче звезд, губы твои подобны кораллам, тихо, тихо, соседи услышат… жена лавочника объявляет девушку ведьмой, предает в руки инквизиции. Молодой священник видит, что белошвейка не виновата, ночью он хочет увезти ее далеко-далеко, в безвестную деревушку. Беглецов ловят, на рассвете сжигают на костре…

Выше и выше поднимается кабинка, туристы щелкают смартфонами, фотографируют первые полеты первых дирижаблей, один дирижабль совершает аварийную посадку, все переводят дух. Кабинка поднимается еще выше, на горизонте видны небоскребы, сначала строгие, ровные, потом причудливо изогнутые, закрученные сами на себя.

Высшая точка.

Пик.

Подъем.

А потом вниз, вниз, хватит уже вертеться на колесе. Реформируют образование, вводят тесты вместо экзаменов, отменяют домашние задания, число пи делают равным трем. Молодые сидят ВКонтакте, Мне Нравится, Твиттнуть, Поделиться с Друзьями. Падают самолеты. Потихоньку рушится то, что было построено, трещат стены домов, прорывает ржавые трубы, о ужас – кабинка обрывается, повисает на одном тросе. Среди туристов паника. Сохраняйте спокойствие, все будет хорошо. Доедем.

Народ разбивается на колонии, на общины, люди с утра думают, где достать выпить, чтобы ни о чем не думать. По вечерам рассказывают друг другу легенды, как раньше люди умели летать и разговаривать друг с другом на расстоянии. Да чего ты гонишь, не было такого никогда…

Ниже опускается кабинка. Раскачивается на тросе. Среди людей рождаются беспалые слепые уродцы, кое-где появляются младенцы с рыбьими хвостами.

Кабинка спускается. Неуклюжий зверь прячется в зарослях, только по форме ушей можно догадаться, что предки этого существа строили самолеты и инсталлировали Виндовс…

Всего хорошего. Большое спасибо, что посетили наш аттракцион.

Люди выходят из кабинок, смотрят в небо, ищут потерянный рай…

Из истории города Таймбурга

Город Таймбург появился в глубокой древности. Через год он сказал первое слово, а еще через год сделал первый шаг. В восемь лет город Таймбург пошел в школу, где выучился читать и писать, проявил недюжинные способности в музыке и математике. Потом…

Каждому, кому посчастливилось оказаться в Таймбурге, настоятельно рекомендуем посетить традиционную таймбургскую трапезу. Традиционная трапеза – это целое искусство, в наши дни, к сожалению, утерянное. В начале трапезы подается детство – в меру строгое, в меру безоблачное. Потом, в качестве аперитива подается первое сентября, как правило вкупе с букетом гладиолусов.

В качестве холодных закусок подается первая двойка, первая любовь, первое предательство и разочарование. Как правило все это сбрызгивается слезами в подушку и мыслями о смерти.

Потом подаются горячие блюда – вступительные экзамены, первая сессия, попойка после первой сессии (количество спиртного не ограничено), любовь. Отдельным блюдом подается свадебный торт.

Есть свадебный торт – это тоже целое искусство, от него надо отщипывать по кусочку в течение всей жизни, наслаждаться вкусом, смаковать всю гамму ароматов. К сожалению, большинство наших гостей хватает свадебный торт огромными кусками, пресыщается вкусом, бросает остатки на пол, хватается за другой торт, за третий, десятый…

Вторым блюдом подается работа, которую можно сдобрить карьерой. Отдельно в соуснике подаются дети, можно заказать несколько штук.

Все реже заказывают серебряные и золотые свадьбы, бриллиантовые свадьбы и вовсе эксклюзив. Будьте осторожны, в десерте могут попадаться смертельные болезни.

На закуску подается смерть, ее также следует вкушать осторожно, смерть требует к себе отдельного подхода. К сожалению, большинство посетителей этого не понимает, смертью давятся, смерти боятся…

Великая традиция трапезы все больше уходит в прошлое. В наши дни не только посетители оставляют желать лучшего, но подчас и обслуживающий персонал. Бывает, что забывают подать свадебный торт, а однажды даже был случай, когда одному из посетителей не подали… смерть.

Из истории города Таймбурга

В тринадцать лет город Таймбург первый раз влюбился – в какую-то деревеньку за холмами, но родители объяснили ему, что она ему не пара. Позднее Таймбург женился на богатой столице, но не был счастлив в этом браке, не мог забыть свою первую любовь.

Если вы располагаете средствами, можете насладиться уникальным аттракционом – полетом на воздушном шаре. С головокружительной высоты вы можете увидеть весь город и всю свою жизнь. Конечно, все зависит от вашего умения управлять воздушным шаром. Кто-то поднимается на шаре высоко в небо и летит, как ветер ляжет. Кто-то поднимается медленно, медленно, осторожно, чтобы не отдаться ветру. Бывают смельчаки, которые сразу поднимаются высоко в небо, летят так, как им хочется – ветер срывает шар, они разбиваются насмерть.

Мы рекомендуем вам ознакомиться с правилами поведения на шаре:

Когда только поднимаетесь на шаре, наметьте себе направление, которым хотите лететь.

Если вы почувствуете, что ветер сбивает вас с указанного направления, не сопротивляйтесь, летите по ветру, потом вернетесь на свой маршрут.

Не поднимайтесь слишком высоко, рискуете не справиться с ветром.

Если вы пролетели весь путь по ветру, так и не смогли вылететь на свой маршрут, не отчаивайтесь, вы не один. Еще никому не удавалось пролететь так, как хотелось изначально. На вопрос, почему вы летели так, можете ответить двояко: или – так получилось, или – именно так я хотел лететь всю жизнь…

Правда, ходит легенда, как один смельчак наперекор всем ветрам вырвался в открытый космос.

Из истории города Таймбурга

Город Таймбург получил образование в Таймбургском государственном университете на факультете градостроения. Таймбург работал архитектором в…

Если вы оказались в Таймбурге – не забудьте насладиться шопингом. К вашим услугам самые крупные универмаги, разнообразие товаров поражает. Вы можете купить себе судьбу на выбор, к вашим услугам огромное разнообразие. Однако, имейте в виду, судьбы обмену и возврату не подлежат.

В маленьких уютных отделах вы можете приобрести себе заветную тайну, вам продадут ее в маленькой шкатулочке. Если вы подниметесь на самый верх гипермаркета, можете приобрести заветную мечту. Не забывайте, что мечта стоит очень дорого, за нее придется отдать всю жизнь.

В магазине романтики можете приобрести любовь – от милого увлечения до бешеной страсти, от легкого флирта до крепкого чувства на всю жизнь. Цены вполне демократичные, вам дадут столько, сколько сможет унести ваше сердце.

В наших супермаркетах вы можете приобрести немного чуткости, нежности, или, наоборот, решительности – в зависимости от того, чего вам не хватает.

Из истории города Таймбурга

Знаете ли вы, что…

…в тысяча каком-то там сколько-то там году город Таймбург съездил в Париж.

…в тысяча сколько-то там каком-то там году Париж съездил в город Таймбург.

…после смерти жены город Таймбург спустя три года траура женился на деревеньке, своей первой любви. Несмотря на свои интрижки с другими деревеньками город Таймбург был очень привязан к своей жене.

В свободное время вы можете посетить музей истории человека. Здесь представлены всевозможные экспонаты – ваша первая книжка, ваша любимая игрушка, красивый камушек, который вы потеряли в детстве, а нашелся он уже через двадцать лет за шкафом. Заветный клад, который вы закопали во дворе. Первая пропись с вашими каракулями. Дневник, который вы спрятали в подъезде, чтобы вам не попало за единицу, вам тогда казалось, что единица – это что-то ужасное, страшнее и быть не может.

А вот записка, которую вы написали Фросе Кукушкиной, Дуне Лягушкиной, Ксюше Плюшкиной, нужное подчеркнуть. Написали – Я тебя люблю, еще долго думали, посылать, не посылать, боялись смотреть в ее сторону, аккуратно передали записку на математике… училка, дура, выхватила, развернула, прочитала перед всем классом. Вы тогда еще не знали, что она не имела права… да начнем с того, что это вы не имели права на уроке… вот так… ну тогда вы ничего этого не знали, выбежали из класса в слезах…

А вот вам ваши первые стихи. Вы думали, вы их сожгли? А черта с два, вот они, все при всем, и про любовь, и про подвиг, и про звезды.

В следующем зале можете насладиться фотографиями с выпускного, вот ваша зачетка, вот рассольчик, которым вы опохмелялись после нового года, вот… Не хотите вспоминать? А придется.

Это вот ваше сочинение на тему кем я хочу стать, когда вырасту. Вы написали, что хотите… а стали… Эти строчки заполните сами.

Вот ваши фотографии из стран, в которых вы побывали. А вот ваши фотографии из стран, в которых вы не были. Последних больше. Вот это фотография вашей семьи, как бы она выглядела, если бы вы никого не слушали и женились на Фросе Плюшкиной, как хотели.

А вот фотография с места происшествия, когда упал ваш самолет. Что такое? Не было? Правильно, вы на этот рейс опоздали.

В следующем зале представлены…

Из истории города Таймбурга

Население Таймбурга составляет ровно один город.

Часть 3 Город ищет человека

За годы своих странствий город обветшал, поистрепался в долгом пути. Его улицы, некогда чисто выметенные, замело снегом и умирающими листьями. Краска с его фасадов облупилась, ограды поржавели. Кое-где в домах выбились стекла, и на крышах отлетела черепица. Когда-то ухоженные газоны покрылись сорной травой, в нетопленных домах было холодно.

Но город не отступал, он все шел и шел через снега, через ледяные холмы и высокие горы.

Заблудившийся город искал человека.

Он знал, что где-то там, там, там, за горами, за белой метелью, за заснеженными холмами, — должен быть человек. И когда-нибудь город увидит его огонек.

Другие города смеялись над Городом и не понимали его. На хрена тебе человек, можно подумать, без человека не проживем. И так хорошо, сколько веков без человека жили, и ничего, никто не умер. Вообще не существует никаких людей, сказки все это, что по ту сторону гор живут люди. Вон, легенды почитай, там еще и не такие бредни написано, что земля круглая, и в небе висит ни на чем, и вертится вокруг солнца, а не солнце вокруг земли.

Да и вообще, мало ли чего ждать от этого человека, мало ли что про него легенды говорят… Кто тебе сказал, что он в тебе жить будет, может, он тебя съест.

Другие города давно уже получили два высших образования, построили карьеру от менеджера до топ-менеджера, женились, взяли ипотеку и машину в кредит.

А Город искал человека.

Шел и шел через снега Гималаев, в пределах тех границ, где города оживают и могут ходить. Звал человека – манил огнями, которые зажигал на высоких башнях.

Ведь город видел сон. Видел человека, озябшего, изможденного, одиноко бредущего через снега. Человека, который оставил свой дом и ушел в заснеженные горы на поиски чего-то, может, он сам не знал, чего. Шел через заснеженные перевалы, оставляя за собой кровавый след, искал в темноте ночи, не мелькнет ли огонек Города…