Багряное солнце заходило за горизонт, окрашивая чистейшее безоблачное небо кроваво-алыми тонами. Красный цвет разливался по городу, затопляя его, но будто пробуждая. Оцепенение вечера спадало, и затаившееся в сумерках темное предвкушение окутывало улицы своими щупальцами, маня из убежищ всех тех, кого этот город признал вне закона.

Окна придорожного трактира, расположенного в нижнем квартале почти у самых ворот, уже давно звали прохожих уютным рыжеватым светом ламп и пьяным смехом, в который то и дело вмешивались кокетливые голоса разносчиц. Но совсем другое выделяло это место из десятка других, хаотично раскиданных по всему городу и дарящих приют каждому, у кого найдется для этого достаточно монет и желания.

Сегодня здесь играла скрипка.

Ее песня разливалась, заполняя пропахший потом, алкоголем и куревом зал. Но прекрасные аккорды не казались лишними в этом торжестве грубого невежества и пошлости. Громкий гогот не прерывал мелодии, как не прерывали её ни звуки драки, ни зычные голоса гостей. Казалось, реальность и музыка жили каждый своей жизнью, которым невозможно пересечься. Но стоило задержаться чуть дольше, наблюдая, но не участвуя, и становилось ясно: каждое событие в этом зале, от самого бесчестного до самого абсурдного, было очередным па танца, покорного воле скрипача.

Мне осталось разобрать одну работу. Честно, несколько дней думала над отзывом. Потому что мне нечего было сказать. И теперь тоже нечего сказать. Не к чему придраться. Вот честно. Тут критики говорят, что много метафор, прилагательных и всего такого. Но мне кажется, это стиль автора. Так писали в веке в девятнадцатом. И если человеку двадцать первого века такой слог кажется тяжеловат, это не повод выбрасывать его… гхм… на свалку истории. Слог, то бишь. А не человека.

Ну разве что насторожило, что еще закат пылает, а в трактире лампочки. Зачем лампочки, если еще светло.

Спальня (героя), обустроенная по последней моде: светлый пол, темный потолок, высокая комната на четверть наполнена водой, по которой плавает два полых полушария, в каждом из них расположена постель. Внутри полушарий размещена над постелями слабая подсветка, такая же слабая точечная подсветка устроена на потолке. Кроме того по комнате плавает несколько круглых плоских пуфов, один пуф побольше, расчерченный пополам а-ля инь-янь: половина — мягкое темное сиденье, половина — светлый стол. За широким окном во всю стену виден вечерний город.

Организаторам спектакля следует обратить внимание на устройство постели: в ней нет никаких тканей, человек ложится и погружается в особый материал, который обволакивает тело, как вата, пена или песок, принимает очертания тела. При желании лежащий может включить опцию подогрева.

На столике стоит шарообразная бутыль с вином, бокалы… хотя нет, бутыль и бокалы он потом из шкафчика в стене достанет, а на столике у него стоит… м-м-м-м… даже не знаю, что в те времена люди ели, в последний год перед концом света. Впрочем, зрители тоже не знают. Поэтому уважаемые устроители могут поставить на стол что угодно.

Полушария и правда лучше заменить полусферами.

А-ля инь-янь – не совсем понятно.

Как описание к спектаклю – пойдет. Но хочется описания того же самого не для спектакля, а для людей. С ощущениями. Типа, герой вошел в комнату, первый раз в этой комнате, ух ты, а под ногами вода. И стоит, и не знает, что делать, то ли плавать тут, то ли что. Хозяин комнаты легко прыгает с порога на пуфик, балансирует. Герой боится, еле-еле преодолевает себя, валится на пуфик, чуть не падает в воду. Хозяин закрывает окно, шум большого города остается там, снаружи. Гость спрашивает, а эти штуки не перевернутся, не? Что вы, у них там система защиты, всё такое. Давайте выпьем за встречу. Хозяин достает из шкафчика бутыли и вино. Пьют. Заговорились, засиделись, уж не знаю, про что они там говорили. Время позднее, три часа ночи, гость говорит, ну я вызову такси. Хозяин – не надо, оставайтесь у меня, ложитесь спать. Гость с ужасом смотрит на постели. Да как я в них помещусь, как в них забираться. С помощью хозяина влезает, проваливается не то в пену, не то в вату. Хозяин щелкает выключателем, вот, тут подсветка есть. Ласковый приятный свет окутывает полусферу…

Вот если у автора в тексте есть такое описание, и он повторно пишет про эту комнату – то да, простительно.

Солнце уже вовсю золотило пляж, играло яркими бликами на волнах. Стук колес затих далеко позади, и она пошла вдоль берега, все больше ускоряясь. Внутри разрасталось пьянящее чувство свободы. Теперь никто не укажет, что, как и когда ей нужно делать. Она одна, совершенно одна. Без надзора, без принуждения. Как этот ветер, влажный и соленый, что трепет ее одежду, носится по волнам и делает все, что захочет. Она нащупала в кармане *** и сердце болезненно сжалось. Да, вот только за ветром никто не станет гоняться, как за преступником. Солнце поднималось все выше и жарило все сильней. Она остановилась и отпила немного воды из фляги. Ее мышцы окрепли после тренировок, но для таких путешествий этого слишком мало — ноги уже подустали вязнуть в песке. Она приложила руку козырьком ко лбу и посмотрела вдаль — туда, где водная гладь сужалась, образуя длинный залив. И его надо обойти. Берег был совершенно пустынен, и она вытащила руки из кофты, позволив ей свободно свисать за спиной, глубокий капюшон хоть как-то защищал от зноя. Подвинувшись ближе к воде, где песок был плотнее, она шагала, стараясь найти такой ритм, чтобы не уставать слишком сильно и двигаться достаточно быстро. А еще не думать о том, что предпримут ***, чтобы ее найти. Полоса пляжа уменьшилась, уступая место земле, поросшей травой.

Не может быть чувства пьянящей свободы, если за тобой гоняются, как за преступником.

И вообще. Когда первый раз в жизни ощущение свободы – оно пугает. Боже мой, что мне делать, куда мне идти.

Если ноги вязнут в песке, значит, надо бы указать, как песчинки царапают ноги. Ещё странно, что пляж пустой. Совсем. Такая погода, такой пляж, и никого. Это должно было удивить героиню. Как минимум.

Не думать о том, что предпримут… э-э-э… это опасно. Как раз наоборот, надо думать, что они будут делать, куда пойдут, где будут её искать. И я бы на месте героини постаралась как можно быстрее спрятаться. Не маячить на открытом пространстве.

Как-то так. А описание хорошее.

У подножия скалы жались друг к другу похожие на кукольные домики. Между ними росли невысокие деревья, увешанными какими-то удивительными плодами. Перед каждым домиком сушились в лучах полуденного солнца рыболовные сети. В воздухе витал запах соли, йода и рыбы. На языке тоже ощущался привкус соли, и даже казалось, что ее кристаллики хрустели на зубах.

Улочки между домами были слишком узкими для наших лошадей, поэтому мы оставили их возле такой же кукольной таверны на въезде в селение, пообещав хозяйке — бойкой женщине средних лет, голова которой едва доставала мне до пояса — забрать животных через неделю.

Войдя в поселок, мы пристроились за крытой повозкой, запряженной странным зверем — чем-то средним между крысой и собакой. У зверя были длинные лапы и форма тела собаки, но хвост был лысым и не закручивался колечком, а с силой обхватывал единственную оглоблю, которая крепилась к хомуту. Существо быстро перебирало лапами, его крысиный нос как флюгер поворачивался из стороны в сторону, а под хвостом тяжело подрагивали здоровенные крысиные яйца. Когда-то давно друг мне предлагал завести домашнюю крысу, мол, у каждого нормального неформала должен быть нестандартный любимец, но я отказалась именно из-за этих яиц. Мне было гадко от одной мысли о том, что эта тварь будет ползать по мне и тереться своим мягким и волосатым половым органом. Буэ… И сейчас, глядя на этого собакокрыса, мне было противно.

росли невысокие деревья… Росли – как-то избито. Тянулись к свету. Переплетались ветвями.

С какими-то плодами. Вот лично мне не нравится слово какие-то. По глазам режет. С красными плодами. С синими плодами. С треугольными плодами. С плодами, закрученными в спираль…

Про соль хорошо.

Оставили лошадей… как? Просто взяли и оставили? Или заплатили хозяйке, чтобы присмотрела за лошадьми? Тут хочется диалога. Эй, хозяйка, оставим у тебя лошадей? Смеетесь, что ли, как я их прокормлю, троглодитов ваших? Ничего, хозяйка, заплатим, щедро заплатим, не боись, еще бусы себе купишь и шубу норковую… да какую шубу, тут бы хоть с долгами расплатиться…

Собакокрыс хорошо описан. Но. Герои смотрят на повозку и животное сверху вниз. Значит. Сверху яйца вряд ли видны. Даже из-под задранного хвоста.

Когда-то он любил столицу и молил Бога, чтобы сюда вернуться. Вернулся. Дальше что? Люди, люди, обжигающая глупостью толпа! Душные ночи, преследующий запах мусора и вечная теснота узких улиц. А ещe давно забытые чувство, что ты — выбравшаяся на охоту тварь…

Ночь, время воров и убийц. Cтелилась туманом, усмехалась в лицо гнилой вонью, змеилась узкой улицей. Она тянула за собой нитью зова. В проклятую тьму. И даже не откажешься идти. Хозяин не знает слова "«нет»".

Эхом отбивались от глухих стен шаги. Улицы расширились, наполнились воздухом, медленно сдыхали под ногами опавшие листья. Скрипнула калитка. За тесным двориком дыхнули обманным уютом окна небольшого дома. Мягко заплакали под ногами ступеньки, и он в последний раз посмотрел в сереющее небо – входить внутрь не хотелось.

А внутри действительно оказалось тепло и уютно. Тягучим медом тянулся свет, пахло сладковатым дымом, спала у камина, свернушись клубком, черная кошка. Она подняла круглую голову, посмотрела сонно на гостя и вновь улеглась, уткнувшись в пушистый живот темным носом.

Хозяин сидел в кресле, укутав худые колени пледом. Он был не стар, но в отблесках пламени его и без того бледное, сероватое лицо казалось лицом мертвеца, которое для забавы кто-то подсветил изнутри черным светом. И лишь в разных глазах его теплились жизнь и ворованная сила. И что-то, что заставляло сжаться в комок, как нашкодившего мальчишку. Что вызывало внутри беспомощный всплеск гнева.

обжигающая глупостью толпа!

Как-то не очень. Может – агрессией? Злобой? Суетой? Толпа раздражает своим шумом, суетой, но не глупостью. Глупость не раздражает, пока глупый человек сидит себе тихо и молчит. А когда заговорит, раздражает не глупость.

Потом. Он любил столицу. За что? Почему он хотел вернуться? Что его привлекало? Уютные вечера у камина? Огни ресторанов? Аппетитные запахи из пекарен? Загадочные взгляды женщин под вуалями?

Здесь хочется поконкретнее. Что его манило в городе. И почему разочаровался: рестораны закрыли? В булочных стали печь плохой хлеб? Уютные экипажи с лошадками сменились автомобилями? Что-то стало с глазами когда-то загадочных женщин? Сам герой постарел, и ему всё не так?

И даже не откажешься идти. – «даже» здесь лишнее.

Листья сдыхали. За что так про листья. Они такие легкие. Воздушные. Лучше уж умирали…

входить внутрь – лишнее «внутрь» сильно много согласных.

А внутри действительно оказалось тепло и уютно… Не понимаю. Сначала – заходить не хотелось, потом – внутри оказалось уютно. Это получается, не хотелось входить, потому что внутри уютно? По тексту получается так.

Тягучим медом тянулся свет – отлично сказано.

Черный свет меня смутил. Как и многих критиков.

В целом хорошо. Но не хватает в начале про город.

Пронзительный свет десятка белых солнц рассыпался искрами и растекался по всему небу, качаясь и пульсируя. Он прожигал лицо и ослепительной болью проникал прямо в голову, переполняя ее низким гулом.

— Нееее…

Непреодолимая сила прижимала Кая к упругой стене, гладкой и прохладной. От стены несло удушливым запахом пота и резины, а еще под ногами не было пола.

Чертов свет убивал и нужно было с этим что-то делать.

Кай качнулся из стороны в сторону, пытаясь отлипнуть от стены. Внезапно для себе перевернулся, приподнялся на локтях и уперся лбом. В носу будто открыли кран с горячей водой, на пористую поверхность потекла кажущаяся рубиновой кровь.

Туго перемотанные бинтами кулаки сжались, заскрипела кожа перчаток.

— Не-е-е вхста-а-авай! — гул перерос в осмысленный возглас, тонущий в шуме толпы. Софиты над головой отбрасывали резкие тени, которые ложились на грязный ринг. Несмотря на онемевшее от ударов лицо боль острым осколком кромсала переносицу. Опять перелом?

Кай вытянул руку, схватился за канат и подтянулся, поднимаясь. Кровь из носа полилась по губам, впиталась в бороду и потекла по шее на грудь.

— Зачем, Кай? Ну зачем?!

Он даже не стал поворачиваться на голос, он так знал что увидит — пунцовое от злости лицо Нельса, пухлое и мясистое, нависающее над воротом застиранной рубашки и зажатый в волосатых пальцах таймер с длинным желтым хвостиком-веревочкой. Все как всегда. Сейчас важнее не секундант, а тот, кто уже начал движение из другого угла ринга.

Пронзительный свет десятка белых солнц рассыпался искрами…

Сильно много согласных. Мне так кажется. Хочется их поредить. Или на худой конец сказать:

Слепящий свет десятка белых солнц.

Вот так. Звучит как строчка из стихотворения.

Непонятно, что за десяток солнц. В этом мире десять солнц? Или у героя десятерится в глазах? Чуть ниже понимаю – ринг. В тексте, наверное, этот десяток солнц смотрится нормально.

Дальше. Герой прижат к стене. Оказывается, что лежит на ринге. Ну чесслово, как бы ни было плохо, уж всяко человек может отличить, лежит он на полу или прижат к стене. Как бы его до этого ни нокаутировали.

В носу будто открыли кран с горячей водой…

Ну, тогда уж не с водой, а с кровью.

Еще. Когда Кай качнулся из стороны в сторону, он должен был испытать невыносимую боль. В голове. Голова раскалывается, или что-нибудь в этом роде.

боль острым осколком кромсала переносицу.

Отлично сказано.

Не-е-е вхста-а-авай!

Это так и надо через «х»?

В целом хорошо. Но. Совет постороннего. Я не знаю, терял ли автор сознание. Я теряла. И тут сначала будет не десяток солнц, а ощущения в следующем порядке:

Я проснулся.

А что это я при свете сплю, выключить забыл?

Голоса людей. Они пришли туда, где я спал, включили свет. Зачем?

А-а-а, это я не сплю, это я упал без сознания…

Вот так.

В целом хороший текст, органы чувств задействованы. Разве что кровь потечет не только в нос, но и в рот, во рту будет соленый металлический привкус.

...28 ступеней скользили под ногами, перетекали одна в другую и превращались в кошмар Эшера. Винтовая лестница завертела ее, и она снова и снова начинала подъем, соскальзывала, садилась перевести дыхание…

19-я ступенька. Она облокотилась горячим лбом о холодные перила. «Передохну и дальше двинусь. Главное – не смотреть в низ», — пальцы сжимали кованые стебли перил и ключи от машины. Металл приятно холодил лоб. Но быстро нагревался. Выдохнула, мотнула головой и подалась вперед за новым источником прохлады. Наткнулась на пустоту.

Открыла глаза и вперилась на мозаичный пол прихожей. Где-то далеко-далеко внизу танцевал узор, вспыхивал и кружился, превращаясь в блендер, замешивая лестницу, ее и весь этот дом-колодец. Тело сжалось в спазме. На задворках сознания маячила слабая мысль: это не я. Это просто не могу быть я.

С пальца соскользнули ключи от машины и с глухим стуком ударились об пол…

Когда приступ рвоты истощил ее, она осторожно высунула голову из прутьев и облокотилась о стену. Попыталась прилечь, растянувшись на ступенях. Но коварный архитектор создал все возможное, чтобы не допустить подобного кощунства. Тело под собственной тяжестью заскользило вниз.

И снова мозаичный пол прихожей, голова на первой ступени, а высоко-высоко над ней маячат не взятые 27 ступеней. Она прикрыла глаза и сдалась беспамятству.

Пробуждение было неудобным и зябким.

Откуда героиня знает, что ступеней именно 28? Обычно даже в собственном доме живем, не считаем, если только мы не Шерлок Холмс. Я бы еще поняла, если бы героиня сказала – ступеней штук тридцать.

Потом. Поднимается. Считает ступеньки. Чесслово, если человек из последних сил ползет по ступенькам, мне кажется, не может он считать. Сил нет. Разве что до десяти, потом сбивается, считает снова…

Кошмар Эшера и перетекание одна в другую – прекрасно сказано. Хотя мне сразу представилось, что лестница действительно закручивается в бесконечность, как на картинке Эшера.

Облокотилась лбом. Облокотиться можно локтем. А лбом… облобиться. Шучу. Опереться.

вперилась на мозаичный пол прихожей…. – вперилась в.

превращаясь в блендер… Может, лучше – превращаясь в водоворот?

Мозаичный пол… а поконкретнее? Если уж вперилась в этот пол, то могла бы и рассмотреть, что там за мозаика на полу.

Упали ключи. Куда? С лестницы? Вниз? На первый этаж? Или на этот этаж, на котором была героиня?

Прилечь, растянувшись на ступенях… а доползти до этажа не? Никак? А раньше же она как-то упиралась в ступени, сидела, уткнувшись лбом, не падала? Это просто поведение героини кажется странным.

Потом. Читаю про коварного архитектора, и мне кажется, что лестница была оо-о-о-очень крутая. Но это хочется уточнить.

И снова мозаичный пол прихожей, голова на первой ступени, а высоко-высоко над ней маячат не взятые 27 ступеней.

Два раза ступени. Плохо.

Потом. Цифры в тексте напрягают. Надо хорошо подумать, нужны ли они, и чем можно заменить. Вроде понятно, что героиня пытается взять штурмом 28 ступеней, считает их, но всё равно. Как-то не комильфо. Вспомните «Рассказ о неизвестном герое»:

Еле стоит на карнизе нога,

А до балкона четыре шага.

Вот. Герой преодолевает четыре шага, а за этим все следят с замиранием сердца. Четыре. А 28 как-то не смотрится. На мой взгляд. Хотя, может, в этом и есть изюминка текста.

Может, не хватает грохота крови в ушах. И пол должен прыгать и покачиваться под ногами.