Он, она, их друзья и немного графомании

Он, она, их друзья и немного графомании

Когда летом температура воздуха на улице была такой, что лужи, в которые забирались остудиться голуби и воробьи, тут же превращались в бульон, а гости нашей родины недоумевали, почему её символами стали снег, мороз и валенки? Я мучился вопросом почему, если женщины так любят тепло, они избавляются от той небогатой растительности, которой их пытается утеплить природа?

И каждый вечер лета я становился участником спектакля «Убей меня, не мучь», где я ползал в ногах одной бездушной особы и умолял её не выключать на ночь кондиционер. На что получал ответ: «Холодно» и демонстрацию мурашек по всему телу. Понятное дело, что эта демонстрация была рассчитана только на отвлечение. И как тут не отвлечься? Когда тебе буквально под нос суют руки, ноги и то, из чего они растут, давая возможность разглядеть всё в мельчайших подробностях, напрочь забываешь с чего начался разговор.

Старый избитый приём, которым пользуются все женщины, всех возрастов. Сломала велик, уронила мотоцикл или ударила автомобиль? Покажи их владельцу, какой синяк ты при этом событии набила на попе — всё, вопрос решён! Он ещё будет сердиться, но уже на эту чёртову технику за то, что та посмела покуситься на такую горячо любимую часть тела. А он ведётся, что в пять, что в двадцать пять, что в пятьдесят, одинаково хорошо и безотказно. И я ведусь.

Мурашки? Где? Ого, какие большие. Да, ты что, и даже там? Не может быть, дай я посмотрю.

Смотрел, забывал обо всём, выключал кондиционер и ложился спать. Чтобы ночью вскакивать от каждого её горячего прикосновения, пить воду, смотреть на луну с балкона и мечтать жить на льдине. В одиночестве.

Осень всё изменила. Теперь кондиционер приобрёл в её лице верную поклонницу. Потому что он не просто кондиционер, он — сплит-система и может не только охлаждать, но и греть! Только его мощности не хватает, чтобы удовлетворить потребности моей снегурочки.

Ты уверен, что он работает? Точно-точно? Мне кажется, он не греет. Может, вызовем мастера? Давай вызовем мастера? Как думаешь, они по ночам выезжают, мастера́? Я думаю, должны.

Потом суёт под струю воздуха термометр, сообщает, что он тоже не работает и укоризненно смотрит на мой голый торс. Который тоже не работает, у меня мурашки появляются, когда температура падает ниже минус двадцати.

Перед сном она долго решает, что одеть в постель — пижаму, пуховик или и то и другое. В итоге выбирает пижаму, потому что та гармоничнее смотрится с пледом и со словами — даже не пробуй меня раздеть, лезет в кровать. Во сне она пытается завернуться во всё, до чего дотянется: в простыню, на которой мы спим, в простыню, которой я укрываюсь, в наши подушки и даже в меня. Я уверен, если бы у неё хватало сил свернуть пружинный матрас, она и в него завернулась бы.

Несколько ночей подряд я просыпаюсь от того, что огромная пятидесятикилограммовая гусеница ввинчивает своё тело между мной и матрасом. Пробовал уходить на диван, но она и там меня находит. Приходит тенью отца Гамлета, долго стоит у меня в изголовье, клацая зубами от холода, ждёт, пока я проснусь, доводя меня до экзистенциального ужаса. Открываю глаза, а надо мной закутанная мумия с бледным ликом и горящими глазами. Ещё одного такого пробуждения я не переживу.

В общем, рано я радовался, что за окном похолодало. Сплю теперь ещё хуже, чем в жару, и с ужасом жду нашей первой общей зимы. Смотрю в интернете чертежи буржуйки и почём дрова. Пора бы уже начинать готовиться. А всё её мурашки виноваты! Как вспомню, где они у неё бегают, готов идти на всё.

Вот, вы говорите фантастика — это что-то невероятное, созданное чьим-то неуёмным воображением, чего вроде как бы и нет, но что когда-нибудь обязательно будет. А я говорю вам — нет, всё есть, всё взято из жизни, подсмотрено и бессовестно присвоено. Все эти джедаи и бене гессеритки там всякие, с их способностями к внушению, не более чем ведьмы, о которых ещё Гоголь писал. Ну, те самые, что на рынке в Киеве сидят, помните? И которые спокон веков делят с нами землю, а с некоторыми и постель.

Вон она джедагесеритка, а попросту ведьма, сидит за столом, делает вид, что меня не существует. Натворила дел и спряталась за наушниками, никак до неё не достону… не достоню… в общем — не слышит она моих стонов. А громче уже нельзя, соседи и так стучат по батареям и кричат в вытяжку, чтоб она прекратила издеваться над животным. Мне, конечно, лестна забота мало знакомых людей, но, если честно, не такое уж я и животное (комнатных растений не ем; с кухонного стола ништяки, без спросу, не таскаю; к лотку, опять же, приучен). Но она соседей не слышит. Никого не слышит — ни их, ни меня.

И ничего, как говорится, не предвещало. Утром она поговорила с мамой по телефону, с той самой которая — нетёща и нервничает по этому поводу, а потом, как бы невзначай, спросила, не хочу ли я прокатится до мамы? Я уж и ответ простой придумал, и рот открыл, и вот, уже веду машину и пытаюсь вспомнить, когда это я согласился? А за автомобильными окнами — время года, когда каждый погожий денёк намекает, что может быть последним погожим в этом году. Солнышко светит, птички порхают, зайцы вдоль асфальта скачут, и хочется в лес, по грибы, по гербарии, по мильён фоток на фоне живописного увядания, но мы едем к маме. Фантастика говорите, да?

Мама нам рада. Обнимает дочь, справляется о здоровье незятя, за стол зовёт, говорит, что не ждала нас так скоро. А в голове низкий, зловещий голос корит меня: ножи не точены, яблони не опилены, дрова не наколоты. Что за чёрт? Давно вдовствующая, потомственная сельчанка ножи точит получше моего, яблонь у неё в саду отродясь не водилось, а газ в селе ещё с советских годов. Откуда же ментальный удар такой силы? Оглядываюсь. Ага, вот он источник сигнала, в лице соседки, висит на заборе и приветливо улыбается. Не-не-не тётенька, нет у вас власти надо мной, а тем более сейчас, когда я под защитой ведьмы старшей крови.

Пока пьём чай, под картошку с грибами (уже не зря приехали), узнаю причину визита. Половину дома решено сдавать, а значит нужно срочно избавиться от старых вещей, для которых эта половина стала временным хранилищем. То, что хозяйка считала нужным сохранить, она уже прибрала, но может и дочка решит что-то оставить? С тоской смотрю на грибы в сковороде и понимаю, что ждут меня пыльные коробки со старым, ни кому не нужным хламом. Но работа хоть и пыльная, но непыльная. Нетёща принялась готовить борщ (вот, совсем не зря приехали), ну а мы отправились на другую половину.

Мне досталось самое интересное — коробки с макулатурой! В качестве рабочего места я получил журнальный столик с шахматной доской на столешнице и хлипкий табурет, подозрительно скрипевший под моим весом. Перебирать старые книги, учебники и дневники с тетрадями, что может быть интереснее? Боги, как пахнет полиграфия последней четверти прошлого века! Какой букет, какие тонкие, изысканные нотки! Какое терпкое послевкусие! А чего только стоит — сдано в набор 12/V 1978. Или — тираж 100 000 экз. И моё любимое — цена 44 коп! Книги и учебники сразу в отдельную коробку, они поедут в библиотеку. Был большой соблазн оставить всё на вечное хранение на антресолях, но я себя переборол!

Ну, и самое интересное. Тетради и дневники. Это ж неотредактированная история перехода на тёмную сторону. И кроме того реальная возможность узнать, настолько ли совершенна моя маленькая ведьма, как она сама утверждает, или это образ, создан, чтобы лишний раз показать своё превосходство над существом никогда не брившим ноги, да и лицо-то через раз.

Открываю первую попавшуюся тетрадь на случайной странице и сразу — улики. Ну, у кого в двенадцать лет такой подчерк? Это ж родиться с таким нужно, а значит колдунство-то врождённое! На расшифровку списка покупок, нарисованного мной лично, уходит от часа до чётырёх, и у меня за спиной десятки лет опыта в письме. А если эти школьные тетради показать японскому мастеру каллиграфии, он заплачет, напишет хокку, танку или даже хайку о тщетности бытия и закончит жизнь сеппукой. И так из тетради в тетрадь! И чем тетрадь моложе, тем больше крепла моя уверенность в том, что Гоголь был прав. Дневники повергли меня в ещё большую депрессию и сбили планку моей самооценки на рекордно низкий уровень. Четвертные четвёрки, по изобразительному искусству в шестом классе и по музыке в седьмом, совсем не исправляли положения. Я старался найти хоть какой-то компромат и может быть продвинулся бы в этом хоть на дюйм, но меня постоянно отвлекали демонстрацией то пинеток, то чешек для танцев, то туфлями с выпускного. Да что за пунктик у них такой, с этой обувью? А потом всё и случилось.

Я пытался засунуть сказки Пушкина между «Записками охотника» и «Обыкновенной историей», когда услышал: «Божечки мои, и почти как раз!» Моя джедагесеритка стояла у шкафа с зеркалом, приложив что-то к груди. Что? Я не видел. Но, судя по интонации, что-то невероятное. А потом, со словами: «Я сейчас», она выпорхнула в другую комнату и долго там чем-то шуршала. Знаете, если вас ещё не посещают приступы ностальгии, подождите лет до сорока, кому-то и меньше времени понадобиться, но к сорока вы точно поймёте, о чём это. Тогда же поймёте, что такое ролевые игры и чем они заводят людей постарше.

За дверью, на другой половине, тихонько постукивал нож по разделочной доске и что-то бухтел телевизор, когда в комнату вошла советская школьница с белым бантом в волосах. Комсомолка, спортсменка и просто красавица, в немного коротком ей платье — тёмно-коричневом, с белым фартуком. Держа руки за спиной, она, потупив взгляд, виновато спросила:

— Можно войти в класс?

Опять голосом на меня воздействовала, ведьма! Меня к таким вещам готовить нужно. А тут, откуда что и взялось:

— Опаздываешь? И уже не в первый раз! Придется вызвать родителей в школу. — Я поправил очки и сделал строгое лицо.

— Может не надо? — полушёпотом спросила она и уронила что-то, что держала за спиной. — Ой, разрешите поднять ручку?

— Да-да, конечно.

Волнуясь, я начал ёрзать на табурете и как раз в тот момент, когда школьница повернулась и начала наклоняться, две доски набитые на его крышке сошлись, защемляя мне правую ягодицу. Никогда больше не буду учителем! Раненым зверем я взвыл и рванул вперёд и вверх, но дорогу мне преградил журнальный столик. Я всё пытался сделать, как учили ещё в школе на физ-ре, подтянуть колени, наклонить голову, сгруппироваться, сделать кувырок, встать и прогнутся, и у меня почти получилось. Я подтянул колени, перевернул ими столик и влетел наклонённой головой точно в шкаф. Да так и остался стоять лёжа, с прогибом. От прогиба, у меня что-то громко хрустнуло в правой спине. Где у меня правая спина? О, это просто, она точно над горящей огнём правой ягодицей. Я затих и притворился мёртвым, чёрт его знает, что ещё со мной сделает мебель в этом проклятом доме. То, что здесь совсем недавно намечалось, ему явно пришлось не по вкусу. Сказать, что у меня больше болело голова, спина или задница, было сложно, и я старался об этом не думать.

Телевизор за дверью замолчал, нож тоже больше не стучал по доске. В наступившей тишине школьница, стоящая надо мной, возмущённо сказала:

— Аристарх Никандрович, если бы я знала, что у нас будет физкультура, я бы обязательно принесла спортивную форму.

Нет, вы понимаете? Человек при смерти, а ей шуточки.

— Не знаю кто такой Патриарх Никакович, но мне уже пора ревновать?

— Решай сам. Когда мне было шестнадцать, он регулярно видел меня в красных трусах и футболке.

— Тогда, это он пускай ревнует. Я почти каждое утро вижу тебя в трусах и футболке. И могу поспорить, в них сейчас больше интересного.

Видимо, прозвучало это не очень убедительно, потому что меня обозвали Отеллой и начали поднимать. Вы когда-нибудь представляли себе, как обезьянка поднимает больного слоника? Конечно нет, но вы постарайтесь.

Вставай. Не дёргай. Я так не могу. Дай я ногу подтяну. Мне так неудобно. Повернись. Ты тяжёлый, Очки, очки не раздави. Да не сгибайся ты. Давай вот так. Я уже почти. Ты почти, а я уже всё.

И тут стала понятна тишина с нетёщеной половины, поскольку из-за двери донеслось:

— Я не знаю, чем вы там занимаетесь, и знать не хочу. Но мне это не нравится, прекратите немедленно, иначе я приму меры!

Это она так вслух сказала, но в подкорке родилось: «Срамота! Не стыда не совести! Под боком у матери! Хорошо, что не на кухонном столе!»

— Мама, ну что за глупости! Лучше зайди и помоги.

— Ещё чего! Вам на двоих почти сто лет, уже должны были разобраться, что там к чему.

Школьница замерла, но справилась с расчётами быстро, она же отличница:

— Ну, мама! Ну, какие сто лет и восьмидесяти нету ещё.

Мама сдалась. Аккуратно заглянув в приоткрытую дверь, она мигом оценила обстановку:

— Доча, тебе бы уже пора знать, что в его возрасте волноваться вредно. Ты бы еще свою спортивную форму надела.

— Я тебя умоляю, мама, он просто упал.

— А я тебе о чём? Ему уже не двадцать, давление — это, знаешь ли, не шутка. Хорошо, что дело не кончилось инфарктом.

Стыдно, боги, как мне стыдно! Две хрупкие женщины несли меня на диван — прибежище всех униженных и оскорблённых мужчин, при этом кряхтели и стонали они, тише чем я. И таким униженным и оскорблённым я в жизни себя ещё не ощущал.

— Может быть, вызовём скорую? — нерешительно спросила школьница, после того как меня уложили на диван.

— Не нужно, я в порядке. — тяжело дыша сказала нетёща.

— Мама!

— Я уже тридцать пять лет — мама и знаю, что скорая к нам будет ехать не меньше часа, и всё ради одного укола. Думаю, у них могут быть и серьёзные вызовы, а с уколом я и сама справлюсь.

А я? Как же я? Неужели я — это несерьёзно?

Пока старшая ведьма, звеня пузырёчками с кошачьими слезами, птичьим молоком и толчёными мухоморами, копалась в колдовском сундучке, замаскированным под аптечку, младшая стянула с меня штаны. Это унизительно! Обычно, это моей обязанностью является оставить нас без штанов (в хорошем смысле этого слова). Через маленькое зеркальце с которым она не расстаётся, наверное интересуется у него кто на свете всех милее, она показала мне полученную травму — рубец длиною в ладонь и шириной в большой палец, уже фиолетовый и в крапинку. Вспомнилась «Тайна третьей планеты». Захотелось мультиков, мороженного и вернуться в то время, когда все женщины делились для меня на: мелких и вредных, и взрослых и ещё более вредных.

Шприцов я не боюсь, я боюсь их содержимого. А ещё боюсь, когда шприц находится в руках женщины, которая считает, что её дочь, пусть и не подарок, заслуживает лучшего.

— Доченька, что ж он у тебя такой белый? — глядя на мои ягодицы спросила нетёща. — Ты хоть иногда выпускай его побегать на улицу. У вас же есть площадка во дворе. Там наверняка найдутся те, кто согласиться с ним играть. Глядишь, и давление приведёт в норму.

— Мама!

— Да, что же тебе так не даёт покоя статус моего материнства? Ты не беременна, случаем?

Интересный ход мысли. Я захотел повернуться, чтобы увидеть глаза моей ведьмы, когда она будет отвечать на этот вопрос. В спину снова вступило, и я беззвучно заплакал.

— Мама, если ты сейчас же не сделаешь укол, я тебе обещаю забеременеть ещё до нового года и до конца следующего лета принести тройню!

Нетёща прикрыла ладонями рот, не выпуская шприца с янтарной жидкостью, и округлила глаза:

— Да, разве ж можно так угрожать матери?!

Вот тут я с ней был полностью согласен. Чёрт знает, что там у неё в шприце, лучше не рисковать лишний раз.

— Уколи ты его, наконец!

Самого укола я не почувствовал, но введение лекарства могу сравнить с воздействием паяльника. Я ненавижу этот дом!

— Ну, вот и всё! Мгновенного излечения не гарантирую, но приступ ненадолго снимет. Сама со спиной маюсь, знаю о чём говорю. — нетёща повернулась к дочери. — Тройню? Серьёзно? Иди переоденься, Лолита!

И она переоделась. С оставшимися коробками управились без меня, перебрали и нужное отнесли в машину. И с борщом тоже управились без меня, доварили и поели. Приглашали присоединиться, но я отказался, боясь сделать в этом доме хоть одно лишнее движение. Дошла и до меня очередь. Мне в руки сунули свёрток с лекарствами, объяснили сколько раз колоть и куда втирать и что ближайшее время мне лучше лежать на твёрдой поверхности. Потом, аккуратно, как фарфоровый сервиз, меня погрузили на заднее сиденье автомобиля, где я и провёл обратный путь, в позе эмбриона, глядя в спинку водительского сидения. Ни тебе неба, ни тебе птичек, ни тебе зайцев скачущих вдоль дороги.

Коробки было решено оставить в машине, пока, я настоял. Себя в машине я просил не оставлять и, с горем пополам, мы наконец очутились в квартире. Из твёрдого, у меня на выбор, был пол и диван. Я согласился на диван, где ту же был натёрт чем-то тёплым и пахнущим мятой. Задрёмывая под то, как Тед крутит с Робин, Маршалл с Лили, а Барни со всеми у кого есть грудь, я, время от времени, всхрапывал будя сам себя (ненавижу засыпать на спине). И вот, в очередной раз, провалившись в царство Морфея, я снова увидел мою ведьму в школьном платье у школьной доски, увидел настолько ярко, будто наяву! Я не буду описывать, что у нас там был за урок, но мне снова вступило в спину. Проснувшись, я принялся подавать знаки стонами, чтобы привлечь внимание. Но она меня не слышит, натворила дел и спряталась за наушниками. Дело было неотлагательным, я принялся махать руками и она снизошла. Я показал жестами, чтобы она сняла наушники, что мне нужно сказать что-то очень важное. Она долго смотрела на меня, улыбаясь с лукавым прищуром, а потом начала громко смеяться и стянула наушники:

— Да, взяла я платье, взяла. Не переживай. Вот поправишься, сбреешь всё это безобразие на своём лице, и я его снова примерю.

Внушение мысли мне знакомо, а вот чтение — это что-то новенькое. Вот, вы говорите фантастика — это что-то невероятное, а я вам говорю — Гоголь был прав. Все они ведьмы!

От некоторых ритуалов, мы не можем избавиться, лишь однажды приобщившись к ним. Некоторые, становятся неотъемлемой частью после долгих практик. Другие, приходят в нашу жизнь сами собой. Для Сергея с Вовкой — лучших друзей, таким ритуалом стали пятничные встречи в парке — место, которое облюбовали четвероногие и их питомцы. Так получилось, что этот парк находится на их маршруте дом-работа-дом, правда двигались они всегда в разных направлениях, и только катаклизмы, тяжёлые болезни и сверхурочные могли изменить этот порядок. Как правило, их встречи начинались с пива или портвейна, а заканчивались обсуждением планов на выходные или становились началом этих самых планов.

В какой-то момент времени, Вовка перестал приходить один. То ли под влиянием атмосферы парка в нём проснулся собачник, то ли ему захотелось иметь более надёжного друга, чем Сергей, но теперь, всегда, впереди него в парк летело рыжее неугомонное чудовище по кличке «Румата». Румата или дон Румата Эсторский — кобель боксёра и живая реклама мощных, долгоиграющих батареек. Всегда был в хорошем настроении и всегда был готов к действию. Его не пугало ни какое ненастье, он был ярким доказательством поговорки «Движение — это жизнь». Вбегая в парк, первым делом, Румата искал Серёгу, чтобы поздороваться, избежать этого было невозможно, и Сергей просто пытался перехватить его лапы. Иногда у него это даже получалось, но чаще рыжая молния по прозвищу Румата, приземлялась ему на колени и лезла целоваться, размахивая красным слюнявым языком.

В один из таких пятничных, погожих, осенних вечеров, когда благородный потомок из дома Румат Эсторских уже успел поприветствовать Сергея и помчался здороваться с остальными многочисленными друзьями, а Сергей остался отряхивать колени всё и случилось.

— Здоро́во, хрон. — Вовка поставил, звенящий стеклом, пакет на скамейку, — Пива хочешь? — и протянул руку.

Сергей отмахнулся и изобразил самое злое лицо, на какое способен:

— Купить хочешь? Нет, старик, я так дёшево не продаюсь. Буду приносить сменку и сдавать тебе в стирку штаны.

— Давно пора. Чего так долго терпел? Это сколько же за два года у тебя порошка ушло на постирушки? — очень серьёзно спросил Вовка. — А если пиво будет тёмным, мы в расчёте?

— Ладно, чертяка, давай своё тёмное. — проявил Сергей милосердие.

— А где, кстати, рецидивист? — И Вован заорал во всю силу своих могучих лёгких. — Румата, фартук!

Вот и пожалуйста, ещё один ритуал. С первых прогулок по парку, молодой боксёрчик ходил гулять, с закреплённой на ошейнике манишкой, на которой было написано: «Не кормите меня, вам только кажется, что я голоден». Всё потому, что Вовка очень серьёзно относился к диете своего питомца и точно знал, что не всё что суют в пасть собаке, чуткие прохожие, для неё полезно. А гоняться за щенком боксёра два часа по парку, у него не хватало энергии. Нужно было просто ждать, когда Румата хоть немного устанет и брать его тёпленьким. Чаще всего, пёс возвращался без манишки, но иногда приносил шикарные советы по питанию и воспитанию, иногда обидные прозвища для хозяина, а иногда и то и другое. Что-то вроде: «Балбес, я всегда голоден, даже после еды». Эти манишки Вовка коллекционировал. И когда он орал: «Румата, фартук!»…

— Чёрт! Вован, опять?! Я серьёзно тебе говорю, будешь меня обстирывать. И зачем ты её цепляешь? — Сергей вырвал из рук друга манишку и порвал пополам. — Свою функцию она уже выполнила.

Примерно полгода назад на фартуке был номер телефона, и будучи в хорошем настроении Вовка по нему позвонил. Ему ответил милый женский голос. А потом было свидание и было несколько пропущенных пятниц.

— В этот раз ты не отделаешься пивом, тут делом пахнет «вискарём»!

— Я как в воду глядел. Посмотри в пакет. — Вовка достал из кармана новую манишку. — Коллекция должна расти! А может он и тебе номерок принесёт, как думаешь?

В пакете кроме пива, солёного арахиса, и колы лежала бутылка ирландского виски и несколько пластиковых стаканчиков.

— Что за повод?

— Мы съезжаемся. — Вовка развёл руками.

— Не спеши, я ещё не дал согласия.

— О, я польщён, что ты рассматривал такой вариант. Только когда я говорю: «Мы», — это значит — мы с Викой.

— И ты празднуешь это со мной в парке? Круто. Предлагаю и свадьбу провести здесь и в том же составе.

— Сегодня она пакует вещи, завтра я за тобой заеду, поможешь всё перетаскать. И не закатывай глаза, мебели не будет, только «бытовуха» и тряпки. Вечером с нас поляна. — он наконец нацепил фартук на пса. — Давай малыш, принеси мне чего-нибудь новенького.

Размахивая хвостом и раскидывая во все стороны разноцветные опавшие листья, Румата рванул к друзьям. В парке его хорошо знали и любили, а через него знали и Вовку с Сергеем. Иногда, другие собачники подсаживались, чтобы поболтать или попить пива, знакомились, делились опытом и номерами телефонов.

— Извините, что прерываю, у вас есть минутка?

Вопрос задавала девушка, и он явно был адресован не Сергею. Девушка была очень красивой, — лет двадцати, стройная невысокая шатенка с зелёными глазами. В белой дутой куртке, синих джинсах в обтяжку и белых полуботинках на низкой подошве. В руке она держала маленький прямоугольный клочок бумаги, визитку. Было немного неловко сидеть перед ней с пластиковыми стаканчиками, в которых плескался виски с колой, и поэтому друзья выпили.

— Обычно я не даю автографов, но для вас я готов сделать исключение. — Вовка сделал вид, что ищет по карманам ручку. — У вас есть чем расписаться?

— О, это юмор? Тогда ха-ха-ха. — она очень искренне выразила иронию. — Я частенько хожу через этот, парк и обращала внимание на вашего питомца, а на днях узнала, что мои друзья ищут хорошую пару для вязки своей рыжей сучки. Не хотите рассмотреть этот вариант?

— Интересное предложение. Но пусть он сам вам ответит, он вполне сносно владеет речью. — Вовка усмехнулся и ткнул Сергея в плечо.

И тот решил не упускать шанс, поэтому решительно встал и поклонился:

— Богатой родословной похвалиться не могу, но, по слухам, среди моих предков были и медалисты. Здоров, ухожен, привит, кличка — «Серый». И я с удовольствием рассмотрю ваше предложение.

Она склонила голову к левому плечу и сощурила глаза, видно было, как фонтан желчи готовится ударить в небо. И он ударил.

— Староват, неправильное питание, — она красноречиво посмотрела на пакет. — наверняка не знает элементарных команд, я думаю даже к туалету не приучен. Боюсь помёт будет плохим, не сто́ит и затеваться.

— Да ладно, вы рассуждаете как дилетант, — возмутился Вовка. — дайте шанс этому псу, у него между прочим подготовка в защитно-караульной службе. Опять же, хорошо ходит в упряжке, да и на зверя с ним можно идти смело — голодными не останетесь.

— Сильно сомневаюсь, кроме того, есть более перспективный объект для вязки.

Не говоря больше не слова она удалилась, на прощание покачав бёдрами.

— Эй, сводница, вы про визитку забыли! — крикнул ей в след Вовка.

Она, не оборачиваясь, наклонилась и положила бумажку на соседней скамейке.

— Наливай, я сейчас. — Вовка ушёл за визиткой, а когда вернулся, потрепал Сергея по плечу. — Ты в себе не сомневайся, она это не со зла. Может день не задался, а может ещё чего. А может она испугалась тебя? — и заржал как конь.

— Ты пить будешь, животное?

— А, зачем бы я просил налить?

— Думаешь ему уже пора? — спросил Сергей, глядя на визитку.

— Наверняка. Да и тебе тоже. — и сунул её в нагрудный карман друга.

— Шутишь?

— Давай так, придёшь домой и выкинешь её в мусор, договорились?

Уже срывался первый снег, и зима готовилась вступить в свои права. Была пятница, и недостатка свободных скамеек в парке не было, у одной из них Сергей разглядел Вовку, стоящего в обнимку с Викой. Вокруг них нарезал круги Румата.

— Ну, где ты ходишь? Мы здесь всё себе уже проморозили! — набросилась на Сергея пара, а пёс просто испачкал брюки. Опять!

— С меня хватит, — возмутился Серёга, обращаясь к Вике. — у этих двоих нет ни стыда, ни совести, но ты-то взрослый, серьёзный человек объясни им наконец, что это совсем не смешно!

— Серёжа, высохнет и отвалится, пойдём в машину, нас уже ждут.

— Они и тебя испортили. — безнадёжно махнул Сергей рукой.

Дверь в квартиру им открыла невысокая фигуристая шатенка с зелёными глазами — Ольга. Поцеловала Сергея в щёку и пропустила всех внутрь. На свету, оглядев вошедших, она начала отчитывать Серёгу.

— Серый! Ну, когда ты научишься гулять? Быстро в ванную, мыть лапы.

— Это не я, это он. — ткнул Сергей пальцем в Румату, и тот немедленно облизал направленный на него палец.

— Не валите друг на друга. Оба марш в ванную. И вытритесь насухо!

— Значит, выкинул визитку, да Серёга? — спросил друга в спину Вовка.

Визит в эту квартиру был не случаен — это были смотрины. Первый официальный помёт Руматы, три девочки и два мальчика. Один из которых, должен был переехать к Сергею с Ольгой ещё до нового года. Милая супружеская пара, живущая здесь, проводила их к манежу, по которому, неуклюже перебирая лапами, ползала пятёрка рыжих малышей.

— Который из них наш? — спросил Сергей.

— Тот, что с белым пятнышком на кончике хвоста.

— Поздравляю дружище, он рыженький в маму! — Вовка приобнял Сергея за плечи. — Как назовёте первенца?

— Рэдрик Шухарт.

— Значит Рыжий Рэд, что ж не так благородно, как дон Румата, но тоже не плохо. Эй Рыжий, ну-ка погляди на нас, всё-таки не чужие, хоть и люди.

Мои ноги являются возможным источником экологической опасности, и по токсичности могут соперничать с радиоактивными отходами или выбросами химкомбината, специализирующегося на производстве оружия массового поражения. Река Ганг, атолл Бикини и префектура Фукусима представляют меньшую угрозу для здоровья человека, чем две мои кривые и волосатые конечности. Откуда я это знаю? От моего домашнего эколога, конечно.

За выбором лучшей девушки Бонда, я совсем не заметил, как надо мной сгустились тучи и загремела гроза. Я уже сократил список красавиц, покоривших сердце самого известного шпиона, до приемлемых десяти, когда ударила первая молния. Ударила прямо в клавиатуру, парой чёрных влажных носков. От удара, в браузере открылась новая вкладка, и ввёлся запрос «женщина в ярости, что делать?» Но я не успел воспользоваться, ни одним из выданных советов, а меня уж взяли в оборот.

Как в хорошем шпионском кино, следователь раздавил меня фактами и предложил сделку: чистосердечное признание в обмен на здоровые условия содержания. Я сознаюсь, кто подговорил меня бросить носки в «стиралку», к её трусиками, и мне гарантируется трёхразовое питание и неограниченный доступ к дивану (доступ в спальню мне теперь закрыт на неопределённый срок).

Мне бы покаяться, сдать друзей и рассказать, что это они во всём виноваты. Поведать, как они научили меня пить молоко из пакета, есть со сковороды и из кастрюлек, и класть носки в «стиралку» не глядя, есть ли там женское бельё. Но, от неожиданности, я ляпнул: «Да, чего такого?» И в самом деле, какая разница? Ну, брошу я носки в корзину для белья, где так же лежат её трусики, что поменяется?

Но, как выяснилось, разница огромная! Оказывается, до попадания во влажную среду́, мои носки не представляют серьёзной опасности. И, как только они соприкасаются с водой, начинаются неконтролируемые химические реакции с токсичными выделениями моих ног. А, живущие на них же вредоносные бактерии, размножаются с такой скоростью, что при наличии разума с лёгкостью захватили бы мир. Её же они обглодают ещё до того, как она дойдёт от ванной до кухни.

И уж чего точно не стоило спрашивать: «Зачем тогда нужен стиральный порошок?» Теперь она не считала меня диверсантом, она считала меня идиотом! Расстрел отменялся, меня навечно запрут в доме скорби и будут держать на сильных препаратах.

Дождавшись, когда она скроется в спальне, я метнулся в ванну и снял с сушилки свой носовой платок, который стирался с теми же носками. Теперь мне было страшно подносить его к лицу, и я выбросил его в мусорное ведро. Но не мог не заметить, что её претензии на него не распространились. Уже засыпая на диване, я вспомнил про девушек Бонда. Глупый, глупый Бонд, Джеймс Бонд. Меняя женщин как перчатки, он столько раз спасал мир от всевозможных угроз, не догадываясь, что главную угрозу, для всех ныне живущих, представляют ношенные мужские носки.

Такой мост есть в любом городе планеты, зачастую и не один, если он там вообще есть. Как выкручиваются люди в городах, где подобные сооружения отсутствуют не понятно, но видимо как-то справляются, раз детские сады ещё востребованы. Собственно, есть мнение, что основным назначением таких мостов как раз и является улучшение демографической обстановки. И если это так, то в Китае кроме фабрик, где клепают всю электронику планеты, строят исключительно мосты.

Каждый молодой человек, желающий намекнуть своей половинке, что хочет он уже далеко не поцелуев, приглашает её на мост поцелуев. А каждая половинка, готовая к чему-то большему чем поцелуи понимает, что нельзя отказываться от приглашения на мост поцелуев. Даже взрослые потрёпанные жизнью циники и те, принимая правила игры, с неохотой, но всё же добровольно, идут на шаг закрепления союза об отношениях, на мост поцелуев, где и решается будут ли эти самые поцелуи.

И каждая пара, созревшая для серьёзного решения, несёт с собой на мост замки́, которые становятся железной печатью на пакте об их намерениях. В зависимости от фантазии и чувства прекрасного, замки́ эти могут иметь различные формы, цвета и размеры. Иногда на них нацарапаны имена договаривающихся сторон, иногда к ним подвязывают разноцветные лены и цветы, иногда они брутальные — как сильная половинка пары. Но чаще всего, они выглядят как два полупопия, у которых внешний контур соединяется в общей точке, что символизирует единение в поиске новых ощущений на эти, теперь уже общие, полупопиия. После навешивания замка́ на перилах моста, пара отправлялась закрепить намерения, а мост, со временем, начинает напоминать барахольщика, возвращающегося с добычей домой.

Был такой мост и в жизни Константина, как раз его он разглядывал в сгущающихся сумерках. Где-то там, на перилах этого моста, висел замо́к повешенный им полгода назад, но в планах Кости было снять его, как только окончательно стемнеет и романтичные парочки разойдутся по домам. А сейчас эти чокнутые бродили, держась за руки и глядя друг на друга щенячьими глазами, не подозревая, что гуляют по месту будущего преступления. Соблюдая меры предосторожности, Костя старался не глядеть в сторону ближайшей стекляшки, соблазнявшей, через прозрачные витрины, большим ассортиментом пива и изображал скучающего бездельника. Но больше всего его смущал наряд полиции, облюбовавший столики открытого кафе по другую сторону площади.

— Помощь нужна? — подсевший мужчина был ровесником Кости и выглядел знакомо.

— Обойдусь, курить я могу и в одиночестве. — огрызнулся Костя.

— Я не об этом. Как ты планируешь это сделать?

— И что же я по-твоему планирую? — нахмурился Костя.

— Я думаю, тебе не даёт спать, висящий на тех перилах замок, — незнакомец ткнул пальцем в сторону моста. — и ты хочешь его снять. Я повидал много таких как ты. Сидите тут набираетесь смелости, чтобы пойти и сорвать символ своей мимолётной слабости, хотя чего уж там я и сам таким был. Сознавайся, что у тебя — кусачки или ножовка?

— Тебе чего от меня надо, гений дедукции? — спросил Костя, ощупывая через материал куртки обломок ножовочного полотна, во внутреннем кармане. — Или ты просто ищешь приключений?

— Да ладно, чего ты заводишься? Тебя, кстати, как зовут? Я Лёха. — он протянул ладонь для рукопожатия.

— Костя. — проигнорировал протянутую руку Константин. — Чего тебе надо, Лёха?

— Каждый крутится, как умеет, Костян. Не знаю, чем ты зарабатываешь, а я вот живу замочками.

Ну, конечно же! Костя вспомнил лицо незнакомца, это у него покупался замок, который висел сейчас на перилах моста.

— Я покупать ничего не собираюсь, у меня уже есть один.

— А я и не продаю новый, я предлагаю вернуть тебе старый. Две сотни и получишь на прокат болторез, пять и я сам срежу, какой покажешь. Сходи, сними его на телефон, и я буду знать, какой именно нужен. Да, и чур замо́к мой.

— Ты обалдел?! Откуда такие цены? Ты что лазером его срезать собираешься?

— Ну, так пойди, срежь сам, — Лёха достал из-под полы болторез и протянул Косте. — цена вопроса — две сотни.

— Без тебя справлюсь, предприниматель хренов. — Константин решительно поднялся и направился к мосту.

— Поспеши, а то полицейский наряд на той стороне уже заждался. Парни в доле, а ты всё не торопишься. Серьёзных проблем, конечно, не будет, но нервы потреплют. Вандализм, знаешь ли, не приветствуется законом.

— Лёха, — Костя вернулся на лавочку, — а тебе нравится, когда тебя бьют по лицу?

— А это уже статья посерьёзней. И обойдётся тебе дороже, чем пять сотен. Не важно, что нравится мне, главное — какой бюджет у тебя. И вообще, ты сам подумай, ведь это спрос рождает предложение, не наоборот. Расценки мои не нравятся? Так если б ты и тебе подобные не занимались глупостями, и я не торговал бы замка́ми днём и не срезал бы их ночью. А я за сутки гравирую и реализую больше трёх сотен, ну и металлолом сдаю, мне хватает чтоб не голодать. У меня от берега до берега канат натянут, которым я сильный магнит протягиваю под мостом, так я одних ключей по сто килограмм в месяц отвожу в металлоприёмку.

Костя выслушал речь собеседника и серьёзно задумался над сказанным. Получалось, что куча народа платила одному человеку, за одно удовольствие дважды. Но всё же решил пойти на принцип.

— И чёрт с ним! Пускай висит, зараза! А тебе вот. — И при этом добавил хорошо всем известный жест — согнул левую руку, а правой постучал левую по бицепсу.

— Ну, и правильно, — согласился бизнесмен. — пусть остаётся. Что бы «она» могла похвалится следующему: «Глянь-ка, у моего первого всё ещё висит. Замо́к».

— Не выводи меня гад, я в гневе страшен. — пробурчал Костя и полез за очередной сигаретой. Выглядел он скорее расстроенным, чем злым.

Лёха достал зажигалку прикурил сам и дал прикурить клиенту. Некоторое время они, молча, курили и смотрели на мост.

— Смотри-ка постоянный клиент идёт, — прервал молчание Лёха. — гляди и учись.

Со стороны моста к ним подошёл лысоватый коротышка. И тут же обратился к Лёхе, протягивая телефон.

— На среднем пролёте, почти по центру; в общем, там же где и предыдущие висели.

— Сейчас сделаю. — Лёха глянул в телефон и, доставая на ходу болторез, ушёл к мосту. Коротышка, неловко потоптавшись на месте, последовал за ним. Через некоторое время, со стороны моста, раздался весёлый смех.

— Нет, ты представь себе, Костян, — обратился подошедший к лавочке Лёха. — до чего народ скупой бывает! Скидку ему подавай, недоросль лысая, где он только и находит ценителей свое красоты, уже шестой замок ему срезаю. С него за переработку пора брать, а он скидку просит!

— Ты как в бизнес такой попал? — спросил Константин, вполне искренне. У Лёхи глаза сделались мечтательные и немного грустные.

— Ну, раз уж ты первый, кто поинтересовался, расскажу, как на духу. С этой лавочки всё и началось. — он хлопнул ладонью по деревянной спинке. — Девушка у меня была. И красивая, и умная, и весёлая, но разругались с ней в хлам. Да было бы из-за чего…, но разговор не об этом, мы уж и заявление собирались в ЗАГС отнести, и замочек на мосту повесили, и проведать его приходили каждый вечер. Веришь? Но, не срослось. Я с расстройства принял тогда на грудь, дождался вечера и пошёл снимать символ нашей вечной любви. Взял ножовку по металлу, ключи то мы по традиции утопили, полотно запасное прихватил, по дороге пивка добавил, и ближе к полуночи взялся за дело, а тут наряд полиции: «Добрый вечер!». А чем молодой человек занят? А про УКа он слышал? А про вандализм? А про неприкосновенность частной и общественной собственности? Так это ваш замо́к? Ну да, видим что написано «Лёха». А ещё видим «Плюс», видим «Света», видим «Любовь». А остальные участники ИП согласны с вашими действиями? Короче они глумились, но я под мухой не сильно и сопротивлялся, себе дороже. Они поржали и отпустили, похлопав по спине: «Не парься дурачок, не ты первый, не ты последний», но ножовку и полотно на всякий случай забрали.

Утром я посвежел. Но то, что я — «не первый и не последний», мне помнилось хорошо. И вечером я решил посмотреть, кто они — эти мои предшественники и последователи. Почему-то все они ждали ночи. Сидел на этой самой лавочке, пил пиво и смотрел на других идиотов, видел, как от скуки глумятся менты, и на следующий день пришёл с болторезом. К первому романтику подошёл не сразу, он возился почти час, растыка! Я сдался первым, и молча перекусил дужку на нужном ему замке, он молча кивнул и ушёл. Ко второму, пришёл на помощь, как только вычислил, зачем он явился. Он сказал: «Спасибо», сунул мне пять сотен и тоже удалился, я и отреагировать не успел. Взял деньги, взял на них пиво… и тут меня как молнией ударило! Уже через месяц стал успешным ИП — сейчас у меня восемь таких мостов и почти тридцать человек персонала. По большому счёту, тебе повезло с нашей встречей, теперь я выхожу в поле только от скуки.

— Знаешь, а ты мне нравишься! — Лёха хлопнул в ладоши, не скрывая восторга. — Давай так, показывай замо́к, срубим на раз — за счёт фирмы и абсолютно бесплатно. Или нет, давай я сам угадаю. Константин не самое популярное имя, на этом мосту их четыре: одно слева и три справа. Краснеешь — значит имя на замке́ есть. Ты всё время пялишься на правую сторону — значит справа. А там у нас… — Лёха сделался серьёзным, как судья выносящий смертельный приговор. — Не хочу тебя нервировать друг, но я должен задать этот вопрос: «Её зовут Олеся?».

В ответ Костя громко сглотнул и снова полез за сигаретами.

— Ты опоздал часа на три, товарищ. Замо́к «Костя + Олеся» я снял для грустной зеленоглазой брюнетки, в бежевой ветровке. Или как теперь это называется, когда куртка тонкая и мятая?

Лёха одобрительно кивал, когда Костя доставал из кармана мобильный и набирал номер.

— Да-да, правильно. Всё верно, ты ей позвони и объясни, что к чему! Какие: «Я сейчас приеду»? Что ты там собрался объяснять? Отпусти меня, я кричать буду!

Говорят, что на одном «мосту поцелуев», однажды, случилась большая любовь, но конечно же врут! Не на одном и не большая, а самая обычная, но один ИП по имени Лёха утверждает, что только на этом мосту любовь началась не с того, как замо́к вешали, а с того, как этот замо́к снимали.

Спросите у меня, когда я научился плавать, кататься на велосипеде или свистеть, я буду долго думать и в итоге скажу, что я не помню этого точно. Я просто пробовал и однажды у меня начало получаться. Спросите у меня, когда я научился готовить, и я, не задумываясь отвечу, что это произошло летом восемьдесят пятого года.

Тогда, я уже не ходил в садик, до школы оставалось пара месяцев, и то лето я провёл дома. Мой младший брат тоже сидел дома, я уже и не помню по какой причине, может это как-то связанно с переездом нашей семьи, врать не буду, не помню. Просто объявляю факт — двое мелких мальчишек были предоставлены сами себе целое лето! Утром, когда мы просыпались, родителей уже не было дома, а на столе нас ждала записка со списком дел по хозяйству, с пунктом необходимых покупок и рублём на кино и мороженое. Вы только вдумайтесь, как это звучит — рубль на кино и мороженое! Как и любой из моих сверстников к первому классу я сносно читал, писал и был знаком с арифметикой, и этого было достаточно, чтобы понять содержание записки и правильно посчитать сдачу в магазине.

В то утро к стандартным заданиям, была небольшая приписка, «дожарить и съесть», а сама записка была придавлена кастрюлькой с тестом для блинов. Были и готовые блины, стояли рядом, под полотенцем, ещё тёплые. Но, кому они нужны, если есть такой документ! История умалчивает, кто был автором той приписки, но интуиция мне подсказывает, что это мог быть только батя. Но не суть важно, главное у нас на руках оказался допуск до работ связанных с открытым огнём! Кто-то спросит, как же мы обедали, и попеняет нашим родителям на безответственность, но я встану на их защиту. Во-первых, кто-то один из них обязательно приходил в обед с работы, чтобы накормить нас горячим. Во-вторых, растили нас ровно так, как росли сами. К годам десяти мы становились равноправными рабочими единицами в предприятии под названием семья, с тем же уровнем допуска до работ, что и взрослые. Не знаю как у вас, а у нас вот так.

Но вернёмся к блинам. Два пацана, тесто для блинов и горячая сковорода, что могло пойти не так? А ничего, вот честно-честно. Мы справились на ура! На наших глазах мать пережарила их не одну сотню, ни одних выходных в нашем доме не обходилось без блинов. И даже сковорода была специальная — блинная, были и другие сковороды, которые могли стать блинными, но эта сковорода не могла быть другой, только блинной. Проще чем жарить блины, только есть их. Единственной проблемой, с которой мы столкнулись, было переворачивание горячих блинов. У мамки это получалось ловко, она просто сдвигала блин лопаткой, подхватывала его рукой и переворачивала. Сколько мы с братом не старались, ухватить горячий блин у нас не получалось. В итоге нам помогла вилка, которой мы их поддевали. Первый блин вышел очень поджаренным, поскольку с его поддеванием пришлось повозиться, но был вполне съедобным. А вскоре и остальное тесто из кастрюльки превратилось в горку румяных блинов.

И так это дело нас с братом зацепило, что остановится, мы уже не могли. Мы готовили тесто слоёное, песочное и бисквитное, и даже без использования муки — бахнешь два стакана крахмала в десяток яиц, взбитых с двумя стаканами сахара и готово (мать в нём наши пионерские галстуки вымачивала, а мы с него бисквит пекли, было дело). Мы чистили, потрошили и обезглавливали рыбу. Мы отбивали мясо, перекручивали фарш, палили кур и руки до локтя. Мы чистили, тёрли и резали овощи и пальцы. И всё это жарилось, парилось, варилось и томилось. Что вы спросили? Нет, конечно, не в один день, если бы мы начали всё это делать в один день, родители стали бы показывать нас за деньги и судьба наша сложилась иначе, но в тот день мы поняли, что мы кулинары. Брат так и вовсе обогнал меня в этом направлении, став дипломированным поваром и теперь сто́ит упомянуть при нём кулинарию, хрен его заткнёшь! На моей памяти он ни разу не мариновал шашлык по одному и тому же рецепту. В чём только не замачивалось у него мясо, но об этом в другой раз. Я же, порядком отстав на этом пути от младшего, навыков всё же не терял. И продолжал жарить, парить, варить и в итоге научился варить даже железо. Что значит, сваренным железом не накормишь? Я знаю множество людей, которых только это дело и кормит!

Приходя на рынок, идя меж полок супермаркета или заскакивая на минуту в близлежащую «стекляшку», я вижу не продукты, а то, что из них можно приготовить, (ну и ценники конечно). Что вдвойне обидно, когда встречаешься с женщиной, которая готовить не умеет. Но понял я это не сразу. Когда вы начинаете строить отношения не пожрать вы ходите, друг другу в гости. Ох, не пожрать. Есть вам конечно нужно, но первое время хватает любви и яичницы. Это потом, между вами возникает невидимая связь и в тот момент, когда по экрану телевизора ползут титры в конце очередной серии любимого ситкома, вы, переглянувшись, не кидаетесь друг другу в объятья, а хором произносите: «Может, котлет нажарим»? Но первое время любовь и яичница!

Нет, она у меня молодец и может, конечно, порадовать чем-то, проведя на кухне четыре часа, но после такого ожидания надеешься на что-то большее, чем борщ. Особенно если в твоём исполнении на это уходит сорок минут, и попутно ты успеваешь пожарить картошку и нарезать салат. Нагрешил в этой жизни я знатно и понимаю, за что карма меня наказывает (тут нужно уточнить, что сам я соткан из недостатков и вредных привычек, и потому снисходителен к чужим порокам), но с таким откровенным злорадством, свести меня с единственной в мире сельчанкой не умеющей готовить, это уже перебор. Хотя, если подумать, неумение готовить я отношу скорее к чему-то удивительному, чем к недостаткам.

К блинам я до сих пор испытываю особую любовь, все приставшие, на моей памяти, к сковороде блины можно посчитать на пальцах одной руки. И я сейчас не хвалюсь. Хотя… да, хвалюсь. Войдя как-то утром на кухню, я вдруг понял, что ничего кроме омлета с помидорами и свежей зеленью, макарон с тёртым сыром и свежей зеленью и пельменей со сливочным маслом и свежей зеленью, я на этой кухне не ел (если быть честным, то не так уж и давно я стал ужинать и завтракать на этой кухне). И так мне захотелось блинов, что мо́чи нет!

Прикрыв дверь, стараясь не наделать шума, я осмотрел холодильник и обыскал кухонные шкафчики. Необходимый минимум был найден и я начал мутить тесто. И вроде бы тихим был, как мышка, но вдруг открылась дверь и посыпались упрёки, что от меня, ни днём, ни ночью покоя нет. А мне и оставалось-то разбить венчиком пару последних, самых упрямых комочков муки. Увидев кастрюльку и венчик у меня в руках, нахмурилась и поинтересовалась, что это будет. Пришлось сознаться, что мучу тесто для блинов. Что значит из чего? Молоко и яйцо из холодильника, соль со стола взял, а мука в шкафчике для круп стояла. Взлёт удивлённых бровей подсказывал, что про муку у себя на кухне она слышит в первый раз.

Уселась, по-хозяйски закинув ногу на ногу, облокотилась на стол, подперла ладонью щёку и смотрит, очень надо сказать скептически. Что обидно! Сразу видно, дегустировать будет с пристрастием. И что-то еще такое у неё во взгляде… недоброе что ли, что я уже замечал раньше, во время совместных завтраков и ужинов, но так и не смог распознать. Поставил кастрюльку на стол, зачерпнул содержимое поварёшкой и медленно вылил назад. По густоте — самое то, но по воздушности даже не рядом. Я люблю, когда блины тоненькие, пористые с хрустящим, поджаристым обрамлением по кругу. А из того что у меня было в кастрюльке получится упругая лепёшка. Ещё раз оглядел холодильник — молоко, яйца, сыр, сливочное масло и свежая зелень, никакой, даже самой завалящей, простокваши или кефира. Ладно, лезу в шкафчик и сразу нахожу то, что надо — соду и уксус. Гашу соду, добавляю в тесто и снова быстро взбиваю. Поскольку она уже не спит, я, не стесняясь, луплю венчиком по эмалированным стенкам кастрюльки. Уровень теста поднялся, и оно стало заметно светлее. Повторяю приём с поварёшкой. В том месте, куда стекает тесто, появляется маленький пенный кратер — самое то! Дегустатор смотри на то соду, то на меня и уточняет, правильно ли она поняла, что это для того, чтобы изжоги не было. Пытаюсь взглядом передать смесь удивления и недоумения, и готовлю сковороду.

И тут вдруг вспоминаю, что до нашего знакомства, друзья расписывали мне её, как красивую, с хорошей фигурой, умную женщину. При этом женская половина друзей после слова «умная» добавляли, что мужики таких не любят и бегут. На что я льстил этой половине, говоря, что мужики глупые попадались. Вот их мужики никуда не сбежали, живут себе с умницами и радуются. Половина улыбалась, смущалась и кивала, есть, мол, такое дело. И пугающая мысль посетила меня тогда на кухне: что никуда её мужики не сбегали, что она их попросту слопала! И что этот взгляд, который я всё никак не мог распознать — это голод! И что если тщательнее осмотреть кухню, можно будет найти вяленые останки моих предшественников. Я так прикинул, меня ей должно хватить, месяцев на восемь и тоже все будут говорить, что сбежал от умной. Не желая для себя такой судьбы, я начинал торопиться.

Согрел в электрочайнике пол-литра воды, вылил кипяток в тарелку, и поставил в него пиалу, в которой лежала половина пачки сливочного масла. «Соус будешь делать» — кивает она с одобрением. Я понимаю, что тороплюсь недостаточно сильно, а что если я повернусь лицом к плите, а она плеснёт на меня этот «соус» и вцепится зубами в шею»? Приходится идти на риск, поворачиваюсь к этому каннибалу спиной, но, слава кулинарным богам, ничего не происходит. Сала в холодильнике нет, поэтому лью столовую ложку растительного масла на дно разогретой сковороды, и когда оно начинает дымить, протираю его бумажным полотенцем. Убавляю огонь и заливаю первый блин. Руки трясутся, но блин снимается безо всяких. Переворачиваю и жду, она тоже ждёт, по глазам вижу. Опускаю пальцы на блин и тяну на себя, скользит как шайба по льду. Быстро переношу горячий блин на тарелку, зачерпываю чайной ложкой сливочное масло, поливаю блин и сворачиваю его треугольником. Отворачиваюсь, чтобы налить в сковороду тесто, когда поворачиваюсь обратно, блина уже нет! И взгляд у неё ещё более удивлённый, чем у меня, а в руке чайная ложка и она нервно постукивает ею по столу. Сознавая, что опасность ещё не миновала, достаю вторую сковороду и готовлю её, как и первую. Через пять минут я мечу́ блины, в тарелку моего каннибала-дегустатора, с двух рук — по-македонски, но всё равно не успеваю, больше одного блина на тарелке не скапливается. Сам процесс поглощения я увидеть не тоже успеваю, моё внимание приковано к плите, но мне представляется это так: она запрокидывает голову, открывает рот и роняет в него блин, который через мгновение оказывается в желудке.

«Ещё!» — просит она удовлетворения своих низменных потребностей. «Ещё!» — умоляет она, когда наши взгляды пересекаются. «Ещё» — требует она всё громче и громче, уже почти насытившись. Я двигаюсь всё быстрее и быстрее. Прибавив огня, подстраиваюсь под её темп, мы оба тяжело дышим, с нас градом течёт пот, руки мои мечутся уже без команды со стороны головы, стараясь всё сделать правильно. Чувство времени пропадает, пять минут прошло или двадцать пять, или час, я не знаю, но тут она, тяжело дыша, произносит: «Хватит!», — откидывается и запрокидывает в экстазе голову. Раскрасневшиеся, усталые и удовлетворённые мы глядим друг на друга. Кода. Я сам вымотался, как никогда, выплёскиваю всё, что у меня осталось в кастрюльке, на сковороду и белая клякса растекается по её плоскому дну. Блин получается маленьким, кривобоким и страшненьким, но я его уже не хочу. Хочу привалиться спиной к стене и закурить. Гашу огонь на плите и открываю окно на проветривание, забывая, что ещё совсем недавно боялся поворачиваться ней спиной. Неожиданно, мой живот обвиваю её руки, а её подбородок оказывается на моём плече, значит на цыпочках стоит, а не на четвереньках как хищник. Я уже не боюсь, что меня начнут пожирать, ну может совсем чуть-чуть. Но она развевает мои последние страхи: «Я, пожалуй, тебя оставлю». Вот те раз! То есть до сегодняшнего утра у неё всё ещё были сомненья, оказывается! Ну, и ладно, а я тогда скажу, что остаюсь после того… после того… как она перестанет отбирать одеяло по ночам! Вот!

Уже и не помню, как прошёл день, но помню, что вечером решил закрепить успех. Утром, когда искал муку, я видел в шкафчике рис. По дороге домой, зашёл в магазин, купил банку томата, сметаны, мясо брать не стал (заленился крутить фарш), взял готовый, говяжий и свиной, большой вилок капусты, гору других овощей и ржаной хлеб. Не удержался и взял две бутылки молдавского Каберне. Увидев объём моих амбиций, она поначалу возмутилась, но услышав слово «голубцы», принялась помогать с пакетами. Спрашиваю, кто уроки делать будет? Говорит, что ещё днём всё переделала и даже поставила всем хорошие оценки. Обещая проверить, вручаю ей рис и команду — отмерить стакан, высыпать в кастрюлю, налить воды и помешивать пять минут. Нет, не на огне. Да, просто помыть, мы ж не роллы делать будем. Да, и роллы умею. Потому что лучше слипается, когда не промываешь.

Вот честное слово, ощущение такое, будто вернулся лет на десять назад и мы с моим детёнышем вместе готовим, а я не только стряпаю, но и слежу, чтобы он ничего не перевернул и нож не брал. Попросил её достать зелень из холодильника, достала, но при этом уронила и разбила яйцо. Попросил поставить на стол миску, поставила и уронила сметану. Попросил убрать рис, убрала, но рассыпала макароны. А я её хвалю, она ж старается, и такая ностальгия на меня нахлынула… Но с рисом она справилась, помыла, десять минут поварила, и даже снова помыла, пока я зазевался. Дал ей другое ответственное поручение, снова вскипятить воду в кастрюле, и приготовить дуршлаг, прихватки и полотенце (всё содержимое кухни, кстати, заслуга нетёщи, но об этом как-нибудь в другой раз). А пока вода закипала, почистил и нарезал лук, натёр морковь, ошпарил, ободрал и нарезал помидоры. Лук и морковь обжарил, половину высыпал в большую миску, другую половину пока отставил. В туже миску высыпал рис, вытряхнул оба контейнера с фаршем, половину помидоров и зелени, выдавил три зубца чеснока, посолил, поперчил, перемешал.

В кипящую воду опустил дуршлаг с капустой, раз в две минуты доставал его, ставил на полотенце и обирал с вилка́ помягчевшие листья. И пока ждал следующие, срезал толстые, центральные жилы с предыдущих. Когда капустных листов стало достаточно, завернул в них фарш, зачерпывая его рукою, на глаз. Остатки обжаренного лука помидоров и зелени перемешал, и, укладывая голубцы в кастрюлю, засыпал этим свободное между ними пространство. В финале, положил сверху две ложки томата, посолил его и полил из чайника, он растворился, равномерно разойдясь по всей кастрюле. Последним штрихом стали три листа лаврушки, просто брошенные сверху, пропарятся и отдадут весь запах, никуда не денутся. Крышка. Маленький огонь. Полчаса и готово. Итого, тридцать с небольшим минут, плюс пять на — помыть испачканную посуду. Всё.

Видели глаза людей, узревших чудо? Вот именно такими глазами она тогда на меня и смотрела — два огромных зелёных блюдца наполненных изумлением. По её взгляду было понятно, что я только что прошёлся по воде, заставил исчезнуть египетскую пирамиду или, что более уместно, сварил кашу из топора. И при этом, мне даже не пришлось переодеваться в остроконечную шляпу и плащ усыпанный звёздами. Я уже ждал, что она попросит превратить воду в вино, и она таки спросила за него, но совсем не то, что я ожидал. Она спросила, почему я не добавил вино в голубцы? Интересно, но почему-то про ржаной хлеб она ничего не спросила, а он лежал в том же пакете, что и бутылки. Пришлось сказать, что это вино для другого, не менее грандиозного, проекта. И всё же я её впечатлил, потому что, следующие полчаса, пока я переодевался и читал новости, она: семь раз похвалила, что пахнет у нас очень даже ничего; пятнадцать раз уточнила, что мы вместе очень быстро всё приготовили; и пятьсот раз спросила, не сгорят ли наши голубцы. А когда прошла тридцать одна минута, выпугала меня до смерти, заорав, что теперь-то они точно сгорят потому, что я и на часы не смотрю, что она мне доверилась, а я её с голоду пытаюсь уморить! И все мои попытки объяснить, что пока бульон не испарится, ничего голубцам не угрожает, были тщетны.

Вот тут как раз и пригодилось молдавское красное. Пока она запивала стресс, я без затей сервировал стол: нарезал хлеба, открыл сметану, разложил по тарелкам голубцы. Она ещё возилась с ножом и вилкой, а я уже дегустировал — вышло очень не плохо, впрочем, как и всегда. Оставалось услышать мнение особого эксперта. И, вначале, я даже не понял что произошло. Она, макнув голубец в сметану, положила его в рот, долго и тщательно жевала, а потом со словами, «кажется сообщение пришло», вышла из кухни. До сих пор она не знает, что я её прекрасно видел, через зеркало в прихожей. И то, что я видел — мне нравилось. Она танцевала. Правда, танец её напоминал танец воина из племени Мумбо, добывшего на ужин воина из племени Юмбо, но, тем не менее, — это было признание. И ещё, я клянусь, что смог прочитать по губам, как она повторяет: «Ура, мне не грозит голодная смерть». Вернулась она, как ни в чём не бывало, доела, сказала: «Ни чё так, вкусненько» (но я-то уже знал!), предложила помыть посуду, и даже помыла! А потом тоже пообещала мне что-то особенное и даже выполнила обещанное — уснула, пока мы смотрели "мыло" про хромого и невыносимого доктора. На мое памяти — это был единственный раз, когда она спала на диване. Я проверил, стои́т ли на зарядке её телефон и лёг в кровать. В ту ночь одеяло принадлежало только мне, больше этот фокус не сработал ни разу.

А ещё через полгода она скажет, что либо её любимые джинсы сели после сороковой стирки, либо нам пора на диету.

Но это уже совсем другая история.

Борис и Ваня всё делали вместе, всё кроме детей. Они вместе ходили в гараж, вместе ездили на рыбалку, вместе выбирались на шашлыки. Они были настолько дружны, что даже просили жён рассмотреть возможность совместного проживания (был вариант приобретения дома на двух хозяев). В ответ их жёны, прищурив глаза, просили рассмотреть возможность — пойти им к чёрту и больше этот вопрос не поднимался. Единственное, что у них было порознь — это рабочие вахты. Ваня мотался по северам, а Борис предпочитал южные направления.

Однажды, после очередного возвращения, Борис позвонил Ване, уточнил дома ли тот и спросил, есть ли у него надёжный дантист? Причём интонации в голосе Бориса и ударение на слове «надёжный», да само это слово, намекало на то, что человек требуется проверенный, умеющий держать язык за зубами. Такой, чтобы помог спрятать тело и тут же забыть об этом. И у Вани был такой на примете, однажды они вместе проехали две остановки на маршрутке, не заплатив за проезд. Что явно говорило об авантюрном складе характера у стоматолога и умении рисковать по-крупному. Но прежде чем привлекать человека к сомнительному мероприятию, неплохо было бы знать, что конкретно от него потребуется.

А требовалось обеззубеть кота!

Ваня дважды переспросил, правильно ли он понимает, что Борис хочет оставить без зубов какое-то несчастное животное? Боря уточнил, что и без когтей. И срочно.

А дело было вот в чём.

Ничто не делает сексуальную жизнь такой изобретательной, как вахта или разъездной характер работ. Вам, об этом скажет любой работяга, у которого рабочий день составляет от одной до семи недель. И если у оставшихся дома жён мест для уединения и самоудовлетворения в ассортименте, то мужикам, живущим в условиях тесного однополого коллектива, с этим сильная напряжёнка. Поэтому женщина, знакомая с правилами игры, хорошо понимает, что должно ждать мужа после возвращения из тундры, степи или моря, где он проводит времени значительно так больше, чем она в пустой постели.

Жена Бори — Верочка, как раз и была такой понятливой женщиной. И, кроме привычного обеда из восьми любимых блюд мужа (где первое блюдо пол стакана коньяка, а последнее блюдо она сама, в самом эротичном белье, изображает утку по-пекински), она регулярно добавляла себе в образ милых пикантных мелочей, которые сводили Бориса с ума и делали неукротимым в постели.

Вначале у неё появилась цепочка на лодыжке, увешанная звонкими колокольчиками. Пото́м, на пояснице она наколола причудливый орнамент, в котором очень издалека угадывалась стрекоза. Ну, а последним её приобретением стал пирсинг в пупке — небольшое колечко с болтающимся на нём филигранным цветком (то ли фиалки, то ли петуньи), сияющим и манящим. Манящим, как оказалось, не только Бориса.

Около года назад, по требованию сынишек, семья Бориса пополнилась чудесным пушистым комочком, который получил прозвище Дымок. Не знаю, что за порода, но я смотрел в интернете, котов этой масти можно всех, без исключения, именовать Дымка́ми, цвет у них у всех одинаково — серый. И вот, в день возвращения Бори, когда дети отправлены к бабушке, в холодильнике стоит бутылка коньяка и оливье, а в духовке запекается свиная голяшка с чесноком и ароматными травами, случилось непредвиденное! Дымок, устав от невнимания хозяйки, решил напомнить о себе самым радикальным способом. Без намёка на предупреждение, он атаковал блестящую безделушку в пупке Верочки.

Вера говорит, что когда вес украшения в один миг с трёх грамм, увеличивается до трёх килограмм — это крайне болезненно. Она была уверена, что боль стала предшественником появление чужого из известного фильма, но это было только начало. Зуб Дымка́, застрял в подвеске и, стараясь вырваться из неожиданного плена, он выпустил когти, чтобы надёжнее закрепиться для рывка. Оказалось украшение только выглядит хрупким, а на самом деле, вырваться из него взрослому котёнку, не так уж и просто. Вместо запланированного рывка, Дымок утопил все свои восемнадцать когтей в теле хозяйки заподлицо. От подобной акупунктуры Верочка взвыла гиеной и воспользовалась первым, что попало под руку. Дымок получил по голове кухонной лопаткой, слегка обмяк, но зато смог, наконец, освободиться.

Войдя в квартиру Борис, мягко говоря, удивился царящей там обстановке. Из духовки, которую забыла выключить Верочка, уезжая в больницу, валил дым. Холодильник настежь, она бросила его открытым, после того как забрала из него пакет с черешней для холодного компресса. На полу в кухне вода и кровь. А Дымок сидит возле балконной двери и орёт благим матом. Устранив задымление, Боря бросился звонить жене и узнал, что её телефон лежит на тумбочке возле кровати. Пока он ковырялся в мобильнике, в поисках номера тёщи, Верочка сама зашла в квартиру. При виде её Дымок рванул под диван с криками о помощи.

Вера рассказала о случившемся Боре, а он, поразмыслив и поняв, что у него рука на животное не поднимется, позвонил и рассказал всё Ване. Добавив от себя, что коньяк теперь тёплый, оливье скис, голяшка сгорела, а последнее блюдо покрыто пластырями от пупка до колена, и ей точно не до любви. Это было худшим возвращением со смены, на памяти Бориса. Он требовал возмездия и немедленно. Где зверь? Под диваном. Шипит, рычит и делает вид, что это он здесь жертва. Не будь он любимцем детей, Борис достал бы его при помощи швабры и шампура, но придётся действовать аккуратнее. Так что пусть Ваня захватит дантиста, сварочные краги, клещи и пулей летит к нему. Помолчав немного, Иван ответил, что он обязательно приедет — друг в беде не бросит, но лучше захватит с собой холодный коньяк, свежих фруктов и буженины.

Самое забавное, что первым кто простил Дымка́, был не осоловевший от коньяка Борис, а пострадавшая от кошачьих когтей Верочка.

«Ах, женщины, какую же боль вы не способны простить?» — думал Иван, закусывая коньяк виноградом и ещё: «Чем Верочка удивит Борю к следующему возвращению»?

Полгода пролетели как предрассветный сон. Вроде ещё недавно был шоколадно-винный период, буквально вчера креветочно-пивной, и вот, ты просыпаешься и понимаешь, что пришёл котлетно-пюрешный. Да-да, я знаю, что обычно начало отношений именуют конфетно-букетными, но мы, как-то очень единодушно, рассудили, что ни она ни я, ни есть ни заваривать букеты не будем, и остановились на шоколаде и вине. Ну, и чтобы уж быть совсем откровенным призна́юсь, что для меня этот период был скорее шоколадно-коньячным (так и не смог я полюбить вина, не смотря на свои мадьярские и молдавские корни, и частенько заменял бокал вина, рюмкой-другой коньяка). Но, не скажу, что подобная смена периодов мне не нравилась, даже наоборот — я её приветствовал! Есть только один маленький нюанс. Спустя полгода, вещи моей Дюймовочки стали садиться. После каждой стирки. Всё сильней и сильней.

Бытует мнение, что чревоугодие как-то связанно с исчезновением талии у некоторых людей. Я с этим категорически не согласен! Лично я заметил, что диаметр талии напрямую зависит от того, как часто на кухне появляется новая техника. Планетарный миксер, например, добавляет минимум два сантиметра на талию, а духовой шкаф сразу четыре. И не нужно убеждать меня, что дело в мучном и сладком. В детстве я тоннами ел и то и другое и был строен, как тростник, но ни миксера, ни духового шкафа в глаза не видел лет до двадцати-двадцати пяти. Сейчас я ем всё, то же самое, а талия растёт. Почему? Потому что теперь у меня есть планетарный миксер!

Дюймовочка и так и этак меняя ракурс, внимательно разглядывала бёдра и попу, стоя в любимых джинсах у зеркала. И, судя по её бровям, ей не нравилось то, что она видела:

— Тебе не кажется…

— Нет. — ответил я, не дав ей закончить.

— Но ты даже…

— А что тут знать? Я тебя уверяю, с твоей фигурой все в порядке. — снова, не дал договорить ей я.

— Но, не может же…

— Ещё как может! Цвет моих маек уже и не угадывается, столько стирок они перенесли, а вот сели же!

Зря я заикнулся про майки. Ой, зря. Она внимательно осмотрела мой живот, перевела взгляд на отражение попы и решительно заявила:

— Диета!

— Родная, ну не горячись, может погуглим сначала? — занервничал я.

— Не придумали ещё такого браузера, в поисковую строку которого поместится твоё пузо и моя попа одновременно. Диета!

— А давай гуглить их по отдельности? — предложил я. — Ты погуглишь пузы, ну, а я так и быть попы.

— Нет. В итоге я нагуглю, что для похудения нужно пить холодное пиво, а ты наверняка найдёшь пост какого-нибудь извращенца, о том, что восьмиразовый секс — лучшее средство для похудения. И вообще, есть подозрение, что ты и так регулярно гуглишь попы. Думаешь, я не замечала, что там у тебя в браузере мелькает?

Наивная женщина! Мне и браузер не нужен, есть у меня одна папка в корневом каталоге…

— Я протестую, — это инсинуации! Однажды поискав для тебя кружевной подарок, я просто вынужден теперь наблюдать контекстные предложения, хочу я этого или нет.

— Спорный вопрос, для кого покупался этот твой подарок. — парировала она. — Сколько я его ни надевала, мне ещё ни разу не удалось пощеголять в нём дольше пятнадцати минут. Ты его обязательно стягивал, и в прошлый раз, даже чуть не порвал. Диета!

— Да, что ты заладила: «Диета, диета»? Давай посмотрим, что фармакология может предложить в нашем случае.

— Медицинский пластырь она может предложить в нашем случае! Чтобы заклеить рот и меньше жрать. Диета! И если ты продолжишь спорить, то будешь делать это с дивана.

Не то чтобы я не любил диван, но скажем прямо не им она и угрожала мне в тот момент, что я прекрасно понимал и спорить перестал.

А погуглить нам всё же пришлось. Она забила в поисковик «Диета» и тут же выяснилось, что есть тридцать девять миллионов результатов по нашему запросу. Я громко сглотнул, понимая, что следующий приём пищи откладывается на неопределённый срок.

Ткнув наугад курсором по какой-то ссылке, мы начали знакомиться с претендентами. Первая диета содержала в себе яблоки, салат, йогурт, кефир и её любимую — свежую зелень. Я предложил включить в неё огурцы и свежее молоко, обещая, что худеть мы будем не только быстро, но и буквально на ходу, уточняя, что придётся потратиться на взрослые подгузники. Она заметила, что подгузники просто не поместятся между её телесами и джинсами, от этого варианта пришлось отказаться, и мы перешли к следующему претенденту.

Но это оказался и не претендент вовсе, а счётчик калорий. И тут тоже возникла трудность. Оказывается, в день человеку требуется приблизительно две с половиной тысячи этих самых калорий, и прежде чем запихнуть в себя что-то съедобное нужно посчитать, сколько их в этом чём-то содержится. Мы попробовали, тут же запутались и поняли, что если пользоваться этой системой, то в голове нужно держать массу информации по тому: что ты уже съел, что собираешься съесть, и сколько что содержит. Может быть, со временем, мы и могли бы научиться делать это быстро, но поначалу нас будут ждать голодные обмороки, прямо во время вычислений.

Следующий претендент выглядел многообещающим. Предлагалось: есть много раз в день, понемногу, но есть всё. «Много раз в день» — нам понравилось, «понемногу» — не очень, но «есть всё» стало решающим в этом вопросе. Мы тут же дали друг другу торжественную клятву, придерживаться выбранной диеты и не нарушать её ни вместе, ни порознь, и закрепили её… И закрепили её.

После закрепления я полез в душ, а Дюймовочка в интернет. Когда я вышел, она объявила, что, оказывается, существует множество диетических продуктов и они вполне съедобны. Например, можно, и даже нужно, есть курицу, телятину, говядину, рыбу и морепродукты. Жизнь налаживалась! Но она всё испортила, сказав, цитирую: «Я даже придумала, что у нас будет на ужин. Так что вечером тебя ждёт сюрприз»! Зная её кулинарные способности, я быстро прикинул, стоит ли заточить палку сервелата, сразу за кассой в магазине, возвращаясь вечером домой и получалось, что никак! Во-первых, мы поклялись и даже закрепили клятву, а сервелат станет вероломством с моей стороны. А во-вторых, если она весь день будет перехватывать, как курочка по зёрнышку, то почует сервелат ещё из подъезда, что аукнется мне и не раз.

Но она выполнила обещание, сюрприз был! Когда я вошёл в квартиру, она встретила меня мокрая, как мышь, и с ножом в руках. Я тут же решил, что к диете она добавила физические упражнения, и, совмещая приятное с полезным, занялась изучением приёмов самообороны, но ошибся. Подпрыгивая от нетерпения на месте, она позволила мне разуться и снять куртку, после чего ухватила за рукав и потянула на кухню. Носки сразу же промокли, потому что вода была везде: на полу, на плите, на столе, на другом столе и даже на дверцах холодильника!

— Вот! — она ткнула ножом в мойку, подведя меня к ней.

Вот — оказалось двумя небольшими зеркальными карпами, килограмма по полтора. Они беззаботно помахивали плавниками и глядели на нас сквозь воду.

— Может, стоило сначала купить аквариум? — спросил я. — Потому что если они и дальше будут жить в раковине, то посуду придётся мыть в ванной, а это неудобно!

Ненавижу, когда она щурится, да ещё и с холодным оружием в руках. А она мало того, что щурилась, так ещё и стала похлопывать ножом себя по бедру. Знаю я этот прищур и подобные движения пером мне тоже знакомы. И с теми, кто нож называет пером, сталкиваться доводилось, поэтому я на автомате выдал:

— Не курю, денег на мобилку не накопил, а зарплату жена отбирает.

У неё округлились глаза, и она попросила срочно познакомить её с женщиной, которая имеет доступ к нашему кошельку. Я тоже удивился, потому что думал, что кошелёк он — мой, а он оказывается наш! Но спорить я не стал, только пожаловался на мокрые носки.

— Тогда поторопись. — она протянула мне нож и добавила, — Убей их. — указывая мне глазами на раковину.

— За что?

— Что значит, за что? За еду!

— А они у нас что-то съели?

— Да. Обнесли весь холодильник, а ещё видак вынесли, бобинник и все записи «Аббы»! Вернулись за ковром, тут я их и взяла, тёпленькими.

— «Аббу» они пускай себе оставят. — сказал я откладывая нож, — А вот, кому они видак с бобинником загнали, они мне сейчас расскажут. — и я начал закатывать рукава.

— Ой, всё, иди отсюда! Так и знала, что помощи от тебя не будет. — и пихнула меня кулаком в живот.

Я снял носки и вышел из кухни, но не далеко, уж очень мне хотелось посмотреть, что будет дальше. А дальше было так. Дюймовочку я видел только со спины, когда она склонилась над раковиной, но судя по брызгам, летевшим во все стороны, битва была эпичной. Мне представляется, что именно такой была схватка Лаокоона со змеями, только Лаокооном в данном случае были карпы. В ходе неравной борьбы, один из них был извлечён из раковины и помещён на разделочную доску. Карп, решительно стуча по столу хвостом, требовал вернуть его в воду. Навалившись на него всем телом, Дюймовочка, одной рукой, прижала его, а другой, нерешительно тыкала его ножом в брюхо.

— Ты его щекочешь? — я был безжалостен. — Хочешь, чтобы он умер от смеха?

— Нет, просто я не могу, когда он на меня глядит! Сделай с этим что-нибудь!

— Женщина, ты с ума сошла? Ты хочешь, чтобы я его ещё и ослепил, перед тем как ты начнёшь его потрошить? Я понимаю убить ради еды, но издеваться-то зачем?

Она на мгновение ослабила хватку, и карп рванул в сторону окна пытаясь преодолеть газовую плиту.

— Стреляй, Глеб Егорыч! Стреляй! Уйдёт, проклятый! — кричал я подбадривая Дюймовочку. — В Сокольники он, гад, рвётся! Там есть, где спрятаться.

— Да, ну тебя! — она бросила нож в раковину и села на мокрый табурет. — Я в день знакомства нашего поняла, когда ты глазел на меня и слюни пускал, что у тебя бешенство и нужно тебя к врачу. Пожалела тогда, подумала: «А вдруг с прививкой опоздали, вдруг усыпят»? Вот, надо было отвезти! Не мучилась бы сейчас.

Ох уж мне эти женские расстройства, этот печальный взгляд, эти слёзы в глазах. Прошёл по мокрой кухне, повесил носки на батарею, достал из-под неё карпа и положил в раковину. Сел на корточки напротив:

— И что у нас планировалось на ужин?

— Запечённая в фольге рыба, с овощами.

— И зеленью?

— И зеленью! — передразнила она, как делает всегда, когда у неё заканчиваются «шпильки».

— Давай контейнер, такой, чтоб твои карпы в нём поместились.

— Мы их задушим? — вытаращила она свои глазищи.

— Можно конечно и задушить, — я задумался. — но, тогда нужен фен.

Её глаза стали ещё больше:

— Что, прям шнуром душить?

— А ты как думала? Прям шнуром и душить! Можно при этом ещё и слушать Шнура. А можно, конечно, подуть карпам горячим воздухом на жабры, что их наверняка убьет, но шнуром и под Шнура — будет гуманней! — иронии она не заметила, боюсь следующую рыбу она и правда задушит шнуром от фена.

— А контейнер зачем?

— Чтоб не примёрзли к полке в морозильной камере.

— Мы их заморозим?

— Ну, так, слегка.

— А это надолго?

— А ты куда-то торопишься?

— Нет, но есть уже очень хочется. Я с ними два часа возилась.

Два часа она с ними возилась! Бросила б их в пустую раковину, за два часа, на тёплой кухне, они б потеряли всякую волю к сопротивлению. Но есть и правда очень хотелось, а вот обещанных к рыбе овощей я нигде не видел. Ну, понятно. Усевшись на подоконник — единственное сухое место на кухне, я подтянул ногой табурет и стал распределять обязанности. Мне достались овощи, кастрюля с водой и нож. Ей, уборка кухни, и она не возражала. К тому времени как кухня снова стала сухой, овощи уже были почищены и ждали своей очереди.

— Займись. — я подал ей кастрюлю.

— Не люблю я лук, нарежь его, а я пока переоденусь.

Пока она переодевалась, я нарезал кольцами лук, потом нарезал крупной соломкой (как она любит) картошку и, чего уж её оставлять, нарезал морковь. Достал из холодильника помидоры и зелень. Помидоры — кружочками, зелень — в труху.

— Ой, да я бы сам справилась. — сказала она зайдя на кухню. — Но рыба за мной. Как думаешь, её не пора уже того?

— Рано. Пойду я тоже переоденусь.

Когда я вышел из ванной, свет на кухне не горел, Дюймовочка сидела в спальне и смотрела на ютубе, как кто-то разворачивает шкворчащую фольгу. Когда из-под фольги показалось мясо запечённого карпа, мой желудок возмущённо зарычал.

— К чёрту заморозку, долгое это дело, я пошёл доставать рыбу из холодильника.

Она пулей влетела вслед за мной на кухню и уселась в первом ряду. Я зажёг газ в духовке, закрыл её и достал карпов. Недолго они лежали в морозильнике и ещё могли сопротивляться, но молоток для отбивания мяса успокоил их навсегда.

— А сразу ты не мог так сделать?

— Чтобы каждый раз, когда ты захочешь свежей рыбы, ты ждала меня с молотком?

Представив, сколько она может провозиться с многострадальными карпами, я сам их выпотрошил, вырезал жабры и почистил. Хотя, почистил зеркального карпа — звучит слишком громко. Две полоски чешуи размером с ноготь на большом пальце ноги моей Дюймовочки, снялись двумя взмахами ножа. Потроха, жабры и чешую собрал в пакет, и попросил вынести на балкон, чтобы в квартире не воняло. Рыбу посолил и поперчи, изнутри и снаружи. Два куска фольги протёр растительным маслом, выложил их картошкой, посолил, сверху положил рыбу, набил ей брюхо всем, что было нарезано, присыпал всё остатками овощей и зелени. Последними были помидоры, их тоже посолил, завернул фольгу и положил, что получилось, в противень. Убавил в духовке газ, поставил противень в неё и засек время.

— Ждём сорок минут. Есть идеи, как убить время?

— Идей нет, но есть красное вино.

Пока ждали рыбу и пили вино, я узнал, что в интернете карпов готовят полчаса. Почему наших сорок минут? Да потому что, я не люблю когда в готовом блюде, хрустит сырая картошка.

На голодный желудок, красное пошло хорошо и уже через двадцать минут она рассказывала, что доставка карпов с рынка до квартиры была не менее эпичной, чем сражение с ними на кухне. Как минимум дважды они пытались сбежать, что она решительно пресекла, а перед самым подъездом, видимо предчувствуя печальный конец, и вовсе напали на неё. И если бы не её ловкость и отвага, не видать бы мне ужина, да и её тоже больше не видать. Но она бесстрашно вступила в схватку и вышла из неё победителем. На фоне её подвигов мне и самому начало казаться, что приготовить ужин не так уж и важно, по сравнению с тем, как добыть для него продукты.

Через сорок минут, мы достали карпов из духовки, выложили свёртки из фольги на тарелки и развернули. Я чуть не захлебнулся слюной. Ели в полной тишине, только за ушами трещало. Не знаю, о чём думала Дюймовочка, а я думал, что не хватает лимона, но мой организм, к сожалению, не переносит цитрусовые. И ещё думал, что всё-таки она у меня молодец, давненько я не ел рыбы запечённой в фольге. Я подмёл с фольги все овощи, обсосал каждую косточку и даже голову карпу разобрал. Она тоже разобрала, но по взгляду было понятно, что ничего интересного для себя там не нашла. Когда мы закончили, она сказала, что посуда за ней. Я хотел было согласиться, но потом поглядел на противень и тарелки и сказал, за ней вынести пакет с фольгой на балкон, а посудой займусь я.

Ведь сюрприз-то готовила она, а значит посуда за мной.

Я никогда не умел: решать вопросы, заводить нужные знакомства и принимать груз ответственности. Мой домашний психолог говорит, что я социально не адаптирован более чем совсем, «видимо, на Криптоне что-то напутали и не того супермена прислали на землю, во младенчестве». Как правило, в этот момент я мою посуду и молча киваю. Спорить с ней бесполезно. Она держит в ежовых рукавицах два десятка подростков, называющих её по имени отчеству, меня же способна задавить авторитетом, просто нахмурив левую бровь.

При этом она же может сказать: «Дальше так, продолжаться не может. Иди и разберись!» и посылает меня туда, где я абсолютно бесполезен — ТОС, водоканал, энергосбыт. Места, попав которые, я тут же теряю пространственную ориентацию, весь словарный запас и внутреннюю гармонию. Она думает, наверно, что это пойдёт на пользу моим коммуникативным навыкам и это так она меня воспитывает. Но, как правило, подобные визиты обогащают мой словарный запас новыми лексическими единицами и только. Единицами, которые, в её присутствии, можно только думать и, ни в коем случае, нельзя произносить вслух.

И хорошо если там, куда я был послан, меня встретит такой же как я сам, живой свидетель «Утренней почты». Сочувственно покачает головой, проведёт по нужным кабинетам, ткнёт в нужные для подписи места и даже денег за это не возьмёт. А если, этот кто-то будет женщиной? Молодой. Да ещё, не дай бог, красивой! Вы когда-нибудь пробовали держать втянутым живот более получаса? Не пробуйте, на пользу вашему организму это не пойдёт. В лучшем случаем, от нехватки кислорода, вы упадёте в обморок к ногам прекрасной девы. В худшем, от приступа гипертонии, вам потребуется срочная медицинская помощь. В самом худшем — вы сдадитесь, сделаете глубокий вдох и расслабитесь, надеясь, что пуговицы, полетевшие с рубахи во все стороны, не оставят никого без глаз.

Или вот, пример. За окном темнело. В подъезде кто-то играл на гитаре (говорят, они скоро обратно заменят блютуз колонки, думаю врут!). В подъезде, наверняка, пили пиво и сажали себе на колени молодых и застенчивых девиц. А вы, пялитесь в монитор, думаете: «Какого чёрта, этот Наполеон о себе возомнил? Нет, у меня, ты, до Москвы не дойдешь!» и высылаете, навстречу врагу, пушки и кавалерию. Но, в самый разгар битвы за Смоленск, голосом нетерпящим пререканий, ваш домашний психолог заявляет, что сейчас у вас состоятся практические занятия по разрешению конфликтных ситуаций. Форма одежды любая. Можно прямо так, в труселях, так даже страшнее выёдет. Что звучит вдвойне оскорбительно, ведь она сама их и выбирала.

Прислушиваясь к голосу, требующему перемен, и стараясь не подпевать ему, вы взываете к голосу разума и говорите, что в реальной жизни у вас ни пушек, ни кавалерии нет, а там, в подъезде, вас ждёт явно превосходящий в количестве противник. К тому же молодой, а значит вспыльчивый. И что пойти-то вы, конечно, пойдёте, ни куда не денетесь, но только если можно будет взять с собой соседа и разводной ключ. А после, вы тоже хотите пить пиво и петь песен (ещё неплохо было бы молодых и застенчивых девиц посажать себе на колени, но об этом лучше умолчать).

И вот тут, поняв, что вас невозможно перевоспитать, можно только вывести в лес и оставить там на волю проведения, она покажет мастер-класс. Открыв дверь в подъезд пошире, она очень решительно заявит, что не пожалеет времени, найдёт школу и класс в котором учатся юные барды, и, пользуясь педагогической солидарностью, сделает их вечными дежурными по этому классу. А развязка вообще сразит вас наповал. Тот голос, что ещё недавно просил перемен, громко, но вежливо, спросит: «Извините, Марьванна, а можно мы ещё посидим, но без гитары? Холодно на улице».

Через десять минут в подъезде наступит абсолютная тишина. Оно и понятно. Кто станет связываться (да, ещё и в ночь перед началом четверти) с училкой, способной найти тебя там, где ты и не ждёшь?

А вы сидите и думаете: «Подумаешь, пример она показала. А вот, смогла бы она своим командным голосом остановить Наполеона? Сильно сомневаюсь. А я вот… О, чёрт! И я не смог, отвлекла она меня своими глупостями. Французы не только Смоленск взяли, но уже и под Москвой чувствовали себя как дома. Когда я там в последний раз сохранялся»?

В мой организм проникло что-то враждебное. И ночью, это что-то решило, что кожа на моём лице требует немедленного и обильного увлажнения, поэтому все запасы жидкости в моём теле, к утру, переместились в голову. Проснувшись, я выглядел как потомок великого Чингисхана — круглолицый и узкоглазый. И кривоногий. Хотя, кривоногий я был всегда, а, по мнению людей знакомых со мной, ещё и криворукий. Наверное, потому что ни одна розетка, после моего ремонта, ещё не начала работать, а прикрученные мною по́лки категорически отказывались висеть ровно.

Домашний доктор, издалека потыкав меня в лицо лыжной палкой, сказала, что не уверена в диагнозе. Но где-то читала, что в средневековье пациентов, подобных мне, сжигали на костре, во избежание эпидемий. Потом она принесла аптечку и предложила на выбор всё, что в ней было: аспирин, анальгин и левомицитин. Я попросил коньяку, но получил категоричный отказ и, будь её воля, он был бы вечным. Лыжную палку она отдала мне с грустью в глазах, поскольку, в данном случае, та была медицинским инструментом и подлежала уничтожению вместе с безнадёжным больным. И я понимал её расстройство, лыжи — это хорошая фигура и здоровый цвет лица, а я — это лучшие годы жизни у плиты, с утюгом и пылесосом в руках.

Я попытался надавить на жалость, изображая старого, плачущего спаниеля. Старого — получилось, плачущего — легко, спаниеля — не очень, но правдоподобно слезящиеся глаза всё же спасли меня от костра. Меня пообещали высадить у поликлиники, по дороге на работу. Я помолился, чтобы высадка происходила не на ходу, (с неё станется, после лыжной-то палки!) и принялся искать футболку с самой широкой горловиной, в которую сможет пролезть та призовая тыква с сельскохозяйственной ярмарки, что ещё недавно была моей головой. Высаживая меня, у главного входа в поликлинику, домашний доктор уточнила, есть ли у меня номер такси в телефоне и я понял, что у нас всё кончено. Она поставила на мне крест! Не помогли ни эпизодический кофе в постель, ни систематический ремонт розеток, ни повешенные без числа полки.

В поликлинике, меня встретила восторженная и жизнерадостная очередь, устремившая ко мне свои горящие взоры. Я, было, обрадовался такому вниманию, но вскоре понял, что зря. Оказывается, как раз перед моим появлением, мои нездоровые братья и сёстры, поделились на: «чипированных» и нет, в соотношении один к одному. Для открытого противостояния, обе группы, видимо, ждали численного перевеса, и я пришёлся как никогда кстати. Меня с ходу спросили, верую ли я в иммунитет и мать его вакцину, или 5G на меня нет? Пришлось притвориться иностранцем-католиком (хотя, как человеку привитому, хотелось примкнуть и даже возглавить!), я перекрестился символом «виктория» по диагонали — от плеча к бедру, громко сказал: «Аве Кришна!», стянул маску и улыбнулся. От улыбки, натянутая на лице кожа, сулила лопнуть, и лишь чудом держалась. Но нужный эффект был достигнут.

Противоборствующие стороны, вслед за мной, дружно перекрестились и расступились, здраво рассудив, что лучше никакого союзника, чем такой. Получив свободный коридор до окошка регистратуры, я понял — мои шансы на выживание растут. Девушка из окошка с огромными, то ли от рождения, то ли от испуга, карими глазами подтолкнула ко мне, розовым ноготком, талончик к врачу и принялась поливать себя антисептиком. Надеясь, что она не готовит самосожжение, я направился к лифту, в который, увидев меня, не рискнул войти парень на костылях и с гипсом на ноге. «Мне на пятый, это не высоко» — сказал он и заковылял к лестнице. Я кричал ему в спину, что и мне на пятый, но он не слышал меня, наверное, шёл на приём к ЛОРу.

Очереди в кабинет не было. Врач, близоруко щурясь, сходу спросил, почему я без маски, надел очки, оглядел меня ещё раз, прокашлялся, сказал: «В принципе, неважно» и, взяв под локоток, повёл меня куда-то по коридору. «В морг?» — с тревогой спросил я, «Рано» — обнадёжил он. Оказалось, мы шли в лабораторию. Там мне сразу объяснили, что от меня им нужны различные жидкости из организма, для анализа. Я согласился и настаивал, чтобы взяли как можно больше и желательно из лица.

Накануне, мой друг сварщик проходил медкомиссию от работы и хвалился рекордными сорока́ минутами на одиннадцать кабинетов, я провёл в одном два часа, пытаясь нигде себя не чесать. На этом настоял врач, увидев мои руки и грудь. Я не помню, с кем я сражался во сне, с тигром или стаей с росомах, но следы когтей, на моём теле, говорили о том, что наша битва была легендарной. В итоге я сдался, терпения уже не было и я попросил: или разрешить мне чесаться, или усыпить меня, в конце концов. «Супрастин» — коротко бросил врач и мне тут же поставили укол. Нет, ну почему сразу нельзя было сказать: «супрастин»! Ну, не такое уж и сложное для произношения слово — су-пра-стин, зато какой эффект! Пропали слёзы, зуд, кожа на лице перестала тянуться и больше не рисковала лопнуть, захотелось жить. Я начал собираться домой, но бросил эту затею потому, что врач снова был лаконичен: «Рано».

Он вообще был сама краткость, этот врач. На вопрос: «Что у меня?», он ответил одним словом «Аллергия». На вопрос: «На что?», ответил двумя: «Анализы покажут». На вопрос: «И как лечить?», тремя: «Стационар или амбулатория». Зато его принтер был более многословен и выплюнул из себя три листа А4, заполненные тем, что мне можно, чего нельзя и что делать когда нельзя, но очень хочется. Когда я увидел чего нельзя, жить срочно расхотелось. Хотелось кричать: «Организм, ты сума сошёл? Какая аллергия на белок? Ты же сам белок! За что ты так со мной?» Хотя, отчасти, я его понимаю, за прошедшие десятилетия, чего он только не принимал от любознательного и чревоугодного меня.

Кроме того, рекомендации требовали исключить из рациона всё: острое, солёное, кислое, сладкое, жирное, шоколадное, ореховое, морерождённое, алкогольное, табачное… Я понял, что не могу дочитать список до конца, мешают навернувшиеся слёзы, и обижено упрекнул врача: «Вы же сказали, что я буду жить». «Скучно, но будешь. А с соблюдением диеты ещё и долго» — наконец, разговорился он и тут же попрощался.

Выйдя на улицу, я сразу понял, что люби́м больше, чем лыжные прогулки. Знакомая машина ждала меня у главного входа. Достал телефон, а там семь пропущенных вызовов и одиннадцать(!) смс:

«Ну, как ты там?»

«Чего молчишь?»

«Ты в сознании?»

«Ты жив?»

«Ну, не мучь меня, ответь!»

«Это ты так мне за лыжную палку мстишь?»

«Хочешь меня?»

«Ну, на это ты точно должен был ответить»

«Всё совсем плохо?»

«Я отпросилась с работы, жду у главного входа»

«Если до полудня ты не выйдешь из поликлиники, я иду на штурм!»

И не важно, как висят по́лки и есть ли ток в розетке, главное, что ты хороший человек. Но, на всякий случай, поспи на диване пару дней. Вдруг это всё же заразно?

В тот новогодний вечер, когда эти двое познакомились, купидон был в ударе! Он не стал заморачиваться с луком и стрелами, с криком: «Да, какого Зевса?», — бахнул шрапнелью из крупного калибра по окнам кухни, где они столкнулись, и полетел дальше. У этой пары не было ни шанса! Шрапнель летела так плотно, что ни одна часть тела не избежала попадания. Больше всех, как водится, пострадали сердца, но и головам досталось изрядно. Пока Ира и Митя буравили друг друга взглядом, тараканы через свежие отверстия, появившиеся в черепушках этой пары, перемигивались и посылали воздушные поцелуи новым знакомым.

— Ты что делаешь?! — Митя выглядел возмущенным.

— Ой, да ладно! — Ира продолжила выливать содержимое миниатюрной бутылки в кувшин с компотом. — Знаю я, что сейчас начнётся: «до нового года ещё три часа», «ещё рано», «мы ещё на ёлку собирались». Нужно расшевелить девочек, а мальчики… А мальчики и так не компоты пьют.

— Нет! Так дело не пойдёт! — зловеще прошептал Митя. — Одной маленькой бутылочки на два литра компота — это очень мало! Я постою у двери, а ты плесни в кувшин ещё полстакана.

Нужно ли говорить, что это была любовь с первого взгляда? И я сейчас не про тараканов, хотя и про них тоже, но это та самая пара, брак которой заключился на небесах. И в доказательство нужно сказать, что следующий новый год они встретили уже супругами.

Да, и разве могло быть иначе? Психически и эмоционально они был близнецами. Отставить. Не близнецами, а двойняшками. Уверен, что если найдётся психиатр, который рискнёт заняться этой парой, он закончит дни пациентом заведения в котором врачевал. Потому что, пока другие девочки и мальчики искали себе пару среди: умных, красивых и весёлых; эти двое для союза искали свою, немного чокнутую, копию.

Съехались они ещё до весны и тут же начали атаку на окружающих. Первыми, кто получил психологические травмы от встречи с этой пары, стали таксисты. Нужно сказать, что Ира и Митя были и остаются очень бережливыми и экономными людьми. Раз месяц они едут по магазинам и затариваются всем необходимым, не тратя до следующей зарплаты ни копейки на продукты и прочие расходники. И что характерно, эта система работает, среди своих друзей они первыми обзавелись своим жильём, например.

Митя тогда ездил на старенькой «Ниве», которая всеми издаваемыми звуками буквально умоляла прокапиталить её или сдать, наконец, в металлолом, но на первое Мите было жалко денег, а на второе не поднималась рука. Свистя, скрипя и гремя «Нива» подъезжала к хозяйственному, и Митя шёл затариваться по списку, а Ира, с другим списком, шла за угол, где затаривалась в продовольственном. Митя заканчивал первым кидал покупки в багажник и ждал смс от Иры, после чего переезжал, чтобы забрать её. А делали они так потому, что у продовольственного было сложно припарковаться, в том числе из-за занимавших немало места таксистов.

Выйдя из магазина с огромными пакетами, Ира тут же получала предложение с комфортом доехать до дома на такси, но услышав цену, начинала яростно торговаться. И в тот момент, когда таксист уже решал что побеждает, появлялся Митя на своём чудовище. Он выходил из машины, прислушивался к разговору Иры с таксистом, а потом предлагал подвезти её и даже помочь с пакетами. Таксист говорил, что здесь очередь и предлагал Мите убраться. На что Митя говорил, что он мол, не «бомбила» и готов подвезти красивую женщину просто так. Ира придирчиво оглядывала Митю, соглашалась, а потом игриво спрашивала, что он предпочитает чай или кофе, у неё в пакетах есть и то и другое. Таксист в этот момент уже готов был ехать себе в убыток, но Ира уезжала с Митей. Со временем их стали узнавать, но нет-нет, да и попадался на этот трюк какой-нибудь новичок.

Следующими их жертвами стали соседи. Первым жильём, которое снимали Ира и Митя, был самый дешёвый вариант на первом этаже «хрущёвки». Где звукоизоляцией выступал лишь толстый слой штукатурки на стенах. И каждый раз, когда Митя возвращался с работы, а Ира была дома, на тихий вопрос Мити: «Что у нас на ужин?», Ира устраивала громкую истерику, кидаясь фразами «сколько можно?», «каждый божий день, одно и то же!», «и когда ты уже нажрёшься?». От чего соседи очень быстро пришли к выводу, что Митя беспробудно пьёт! А Иру, конечно же, жалели. Однажды, когда после очередного, особенно громкого выступления, Ира вышла выносить мусор, соседки набрались-таки храбрости и, перехватив её у подъезда, начали как водится с погоды, а потом плавно перешли на мужей-алкашей.

Ира внимательно выслушала жалобы соседок, сочувственно покивала головой, а под конец выдала, что лучше бы и её пил. А то, как не переступит порог квартиры, так сразу требует жрать! Со слов Иры, её тогда спасло только то, что на улице было светло, если бы дело происходило на ночь глядя, её тело ещё долго искали бы с собаками. И лишь соседка по площадке — Лариса, оценила шутку и предложила заскакивать в гости, когда будет время. И Митя с Ирой заскакивали. Заскакивая, познакомились с мужем Ларисы — Семёном (вот он выпить любил), и подружились семьями.

Но это уже другая история.

Одной из первых, кто поздравил Танечку с окончанием «педа», была соседка Нина Тихоновна, встретившая её у подъезда.

— И куда ты теперь, Танечка?

— Ой, я даже и не знаю, Нина Тихоновна, с вакансиями по специальности сейчас туго. Сейчас, говорят, хорошо с вакансиями в интимной сфере. — и задумчиво добавила. — Прямо и не знаю, может попробовать?

Соседка нахмурила брови и, как будто соглашаясь с чем-то, кивнула:

— Да, расслабился нынче мужик, не хочет брать на себя серьёзную ответственность, ради минутных удовольствий. Зачем строить дом, тянуть семью и растить детей, если можно просто позвонить и получить желаемое. Ты вот что, Таня, если решишься заняться этим делом, ты предлагай клиентам и гастрономические услуги. Будем работать в паре. Я кулинарный заканчивала и по специальности двадцать лет тружусь, я из стакана муки и головки лука могу накрыть стол на восемь блюд! Мужики после интима горазды пожрать, уж нам ли бабам этого не знать? А хороший ужин половина успеха. Доходы пополам.

— В интимных услугах главное слово — это интим, Нина Тихоновна, а он весь будет на мне, в прямом смысле этого слова. Так что, больше десяти процентов я вам предложить не могу.

— Э, не скажи! — соседка лукаво прищурилась. — Интим мы все умеем, а приготовить нормальный ужин не каждая. Да, и какой мужик попадётся, иной так истоскуется по нормальной кухне, за порцией гречневой каши с подливой и домашней котлетой, выскочит из спальни и забудет, зачем тебя звал. Шестьдесят на сорок?

— Да, но брюхо набьёт и куда вернётся? И ещё неизвестно, что он там на сытый желудок возжелает, а отдуваться мне. Пятнадцать процентов моё последнее слово.

— Дурёха ты Татьяна — молодая и зелёная. Ты только представь себе, — это ж новое слово в предоставлении подобных услуг! Тут тебе сразу «и секс, и кекс». Меньше чем на двадцать пять, я не согласная.

Ни одна из них и не помнит, как долго они, таким образом, вели спор, и когда он начал перерастать в бизнес-план, а к двум первым услугам уже добавились: уборка, стирка и глажка, но их неожиданно и грубо прервали. Мужской голос раздался с балкона второго этажа:

— Пока вы не перешли к оформлению ИП, поспешу ввести вас в курс дел на данном поприще. Предложенный вами проект, давно самореализовался, используется повсеместно и не терпит конкуренции. Содержанок — пруд пруди. И если уж вам, милая Татьяна, — молодой мужик на балконе похотливо оскалился. — не терпится предоставить кому-то интимные услуги, можете подниматься в двадцатую квартиру. И нет, Нина Тихоновна, готовлю я и сам не плохо, севера научили. И стол у меня уже накрыт. Праздничный. Осталось только дождаться супругу с хлебом, она, после получения диплома, обещала в магазин заскочить.

— Можете мне приготовить пожрать. — раздался голос с другого балкона. Там появился мужик, кособокий, держащийся за поясницу. — Вообще-то у меня жена кулинар, да мне вам ли рассказывать об этом, Нина Тихоновна? Вы ж с ней хорошо знакомы. Так вот, она вышла на пятнадцать минут в аптеку, за мазью для спины и пропала с концами, а я болен и голоден. Так что, если вы горите желанием осчастливить какого-нибудь бедолагу хорошим обедом, добро пожаловать в тридцать седьмую.

Мужики кивнули друг другу, в знак солидарности, и вернулись в квартиры, а женщины грустно глядели им в след.

— Вот так, Нина Тихоновна, и зарубили на корню наши с вами деловые амбиции. — нарушила тишину Танечка. — Нет нам места на этом празднике жизни.

— Ничего, будет он и на нашей улице этот праздник. Когда-нибудь мы их победим. — Нина Тихоновна решительно сжала кулаки, и упаковка мази в её руке громко хрустнула.

— Не дай Бох! — с ужасом в глазах произнесла Татьяна. — Вы что хотите вместо этих двоих по северам и шахтам? Я таких побед не хочу.

— Этих двоих мы уже давно победили, разбили по всем фронтам, и взяли в плен. Однажды мы победим других! Тех, кому содержанки нужней, чем учителя. Ты главное помни, Танечка, учитель — это всё ещё звучит гордо.

Они многозначительно переглянулись и разошлись по домам.

Пройдёт всего полгода, и муж Татьяны, откуда-то из заполярья, будет поздравлять её с наступающим новым годом, а сама Татьяна вернётся домой с большой охапкой цветов. Она подарит букет тюльпанов сидящей у подъезда Нине Тихоновне и пойдёт домой. А вечером, когда в одиночестве будет пить чай на кухне и вносить правки в учебный план, поймёт, что очень хочет воспитать людей, которые однажды победят тех других, о которых говорила Нина Тихоновна. Победят, раз и навсегда.

Когда она тянет вас пройтись по магазинам, и веских причин для отказа у вас, в принципе, нет (все конечности на месте, и ни одна из них не в гипсе, у вас нет серьёзных кровотечений, вам не нужны реаниматолог и аппараты для поддержания жизнедеятельности) не вздумайте взять с собой наушники. Даже самого скрытого ношения, (разработанные по сверхсекретным технологиям, выкраденным из тайных лабораторий пентагона, и изготовленные трудолюбивым китайцем в провинции Синьцзян) они могут выдать в вас — человека черствого и бездушного.

Но если уж вы совершили подобную ошибку, из-за безграничной любви к музыке, или по другой какой-то причине, (допустим, у вас вызывают тревогу манекены в женской одежде и вам нужно отвлечься) и взяли-таки наушники на шопинг то, постарайтесь их не засветить. Или хотя бы не кивать в такт мелодиям со сборника, который вы начали составлять ещё в двенадцать лет. Ваше внимание должно быть сосредоточено на её голосе, а все эти ваши хеви и ме́талы будут только отвлекать.

И если вам, по какой-то невероятной причине, удастся не раскрыть себя, в этом многочасовом марафоне под названием «давай ещё сюда заскочим», то самым серьёзным для вас испытанием станет — не запеть. Не запеть в тот самый ответственный момент, когда она, после пятнадцатого магазина, выйдя из примерочной в двенадцатом уже сарафане, спросит: «Ну, и как тебе»? И если так совпадёт, что именно в этот момент в вашем ухе запоёт Ди Снайдер, вам ни в коем случае не сто́ит, забравшись на пуфик с ногами, вытянув вверх руки со сжатыми кулаками, начать подпевать ему:

We're not gonna take it

Oh no, we ain't gonna take it

We're not gonna take it anymore

Потому что, если это вдруг случится, вы подтвердите её самые ужасные опасения на ваш счёт. Через час тишины, который покажется вам вечностью, в уюте родного дома, она, подобрав жёсткие аргументы и яркие краски, напишет такой точный психологический пейзаж вашего жалкого внутреннего мира, от которого вам станет стыдно, а Фрейд заплачет в гробу.

И убедительно парировать обвинения у вас не получится, вам будет мешать роза в зубах. Да и не примет она извинений (сплюньте розу) от человека, который опозорил её на весь пассаж, в который ей теперь путь закрыт на долгие годы. Так бездарно исполнить легендарную песню, уродуя мотив и коверкая текст ужасным произношением, — это нужно постараться! А она много раз говорила, что ваш английский нужно подтянуть. И неважно, что вы не собираетесь выступать в Олимпийском, вы доказали, что и в магазине готового платья можете эпично облажаться.

А пото́м, когда вы решите что гроза уже миновала, она вдруг выдаст самую ехидную улыбку, на которую способна, и скажет, что вы зря надеетесь будто бы она не поняла контекста, когда вы запели. Представление, которое вы показали — оскорбительно! Что человек вы грубый, черствый и бездушный. И место ваше на диване.

Поверьте, если вы не любите спать один и на диване, не берите с собой наушники, когда она тянет вас по магазинам.

Три дня со снеговой лопатой в руках сделали своё дело! Думал, что стрельнет поясница, но беда пришла, откуда не ждал.

Если верить моим родителям, а у меня нет причин не доверять этим — дорогим мне людям, впервые Ангина посетила меня ещё когда моим любимым напитком было грудное молоко. Уж не знаю, чем я ей глянулся, но она стала моей верной спутницей на долгие годы. Сколько слез было мною пролито, сколько бессонных ночей я провёл в её объятиях, как она морила меня голодом и мучила жаждой. Бессердечная стерва! Хотя нужно отдать ей должное — это единственная дама, которая могла удержать меня дома, в постели, не прилагая при этом особых усилий. А ещё ей всегда было плевать на все мои достоинства и недостатки — финансовое благополучие, внешний вид, вредные привычки. Она готова идти за мной хоть в свет, хоть на пикник с друзьями; не морщит брезгливо нос при виде заводской раздевалки, не пугается общаг и съёмных хат. А я, скажу честно, всегда её боялся, потому что всё, что её интересовало — это уложить меня в постель.

И чтобы я ни делал, как бы ни старался, она снова и снова возвращалась, находя для визитов, как назло, самое неподходящее время. Уж и не знаю почему, но ко мне она любит приходить с начала мая и по конец сентября (говорят это как-то связанно с мороженым и холодным пивом, но я в это не верю), и лишь изредка навещает меня по зиме. Казалось бы, за долгие годы нашего знакомства, я должен был привыкнуть к её посещениям и относится к ней если не с любовью, то уж со спокойствием, но только она на порог и у меня начинается паника. Мне неизвестно откуда у Ангины такая страсть к истязаниям, может всему виной какая-то психологическая травма или это врождённая слабость, но эта её привычка — выкручивать суставы и душить меня, никогда мне не нравилась.

С детства меня учили, что полоскания горла различными отварами, должны отпугнуть Ангину, давно была известна её неприязнь к разного рода пряным запахам. Каких только гербариев мне не заваривали! Нет, серьёзно, назовите любой цветок, овощ или шишку, и я скажу вам: «Как же, помню, проходили». Вот только Ангине либо было пофигу, либо она делала для меня исключение. Я мог пахнуть чесноком, мёдом или хвоей, а она только сильнее сжимала меня в своих объятиях. Сейчас я люблю смешать джинн с лимонным тоником, или закусить стаканчик медовухи маринованным с чесноком огурцом, а в детстве я успел возненавидеть и хвою, и чеснок, и мёд. Хорошо хоть дело обходилось полосканием и глотать их не было необходимости.

А потом пришло время, когда буквально все болезни мира стали врачевать ветхие старушки и телеврачи, ставшие на какое-то время главными лекарями страны. Уж не знаю, чего они нашёптывали в склянки с водой, но Ангине на это было наплевать, владела она чем-то таким антиприворотным, что сводило на нет потуги знахарок и Чумаков с Кашпировскими. Она потешалась над тем, как я полощу горло, умываюсь и обтираюсь заговорённой водой и снова тянула меня в постель. Был период, когда я пытался передать своё проклятье ни в чём не повинным животным, дыша на них во время очередного визита Ангины. Стоит ли говорить, что из этого ничего не вышло? Хорошо хоть глотать их не было необходимости.

Но на самую радикальную меру я решился в армии. Ну, как решился? В армии же всё по команде делается, говоришь: «Есть» и выполняешь приказ. Как сейчас помню, заступили в очередной наряд по городку, а тут она — Ангина, и как всегда без предупреждения. К другим моим братьям по оружию приходили Меланхолия и Поллюция, а у меня одна бессменная спутница. Говорю ей чтоб отстала, перед сослуживцами, мол, неудобно, но какое там! Утром сдал ствол в КХО, и рванул к фельдшеру. Дал он мне две таблетки аспирина (наивный докторишка, этим только похмелье пугать, а не её величество Ангину), и в полдень я уже был в армейском госпитале. Капитан медицинской службы, осмотрев меня, уточнил делали мне раньше прокол или нет? Осторожней нужно с такими вопросами, у меня аж глаз задёргался. Говорить я не мог, поэтому просто вытянул вперёд руки начал сжимать и разжимать кулаки, растопыривая пальцы. На третьем десятке, капитан кивнул со словами: «Значит, ничего нового от меня не услышишь. Открой рот пошире», и достал обоюдоострый скальпель. Эта процедура и впрямь была для меня привычна, с тридцатью я конечно преувеличил, но десяток таких пережил точно. Ткнул он меня в горло скальпелем пару раз, протянул мензурку с фурацилином — полощи. Ангина стои́т усмехается, видно что уходить не спешит, знает что ещё пару дней у нас с ней есть.

Многие врачи утверждают, что некоторая неполноценность, отпугивает Ангину, делая вас не привлекательным для её чар. Так думал и военврач, спрашивая у меня, не пробовал ли я удалять миндалины, как будто сам не видел, пробовал я или нет. Может думал, что они отрастают как хвост у ящерицы, а может шутил, кто его знает этот врачебный юмор? Короче, велел готовится, как зарубцуется и температура спадёт, будет он меня ждать в операционной. Тут вам — не здесь, как любят говорить в армии. Это на гражданке вам предстоит подписать сорок экземпляров согласия на операцию, а в армейском госпитале вас просто уведомляют о месте и времени проведения операции (хотя, может сейчас всё и поменялось, не знаю). На пятый день пребывания в ЛОР отделении, меня отвели в операционную пристегнули к креслу, завязали глаза и похрустев в горле ножницами, (звук был такой как будто режут плотный картон), вернули в палату.

Всё! Прощай ненавистная Ангина. Три месяца я тешил себя надеждой, что мои страдания были не напрасны и что больше я не увижу эту изуверку, мучавшую меня долгие годы. Просыпаюсь как-то до подъёма, а она рядом лежит и крепко обнимает меня за шею. У меня дыхание не просто перехватило — напрочь пропало! Я в капитане медслужбы, в том самом госпитале, чуть две сквозных дыры не прожёг взглядом, а вот он дыру в затылке точно прочесал. И всё приговаривал: «Интересный случай. Впервые у меня такое в практике». Потом сделал мне прокол, напомнил где ведро с фурацилином, дал мензурку и отправил в палату. В ту же самую палату и на туже самую кровать, на которой мы с Ангиной кувыркались в прошлый наш заезд! Ирония? Ещё какая! Благо, мне уже всё вырезали и второго визита операционную не предвиделось, потому что альтернативой был бы только побег.

С тех далёких пор я пережил ещё не один визит Ангины, и давно нашёл её слабые места. При всём её стремлении затащить меня в кровать, она панически боится ролевых игр с белыми халатами, а если в то время, когда она у меня гостит, ко мне заглянет мой хороший друг Антибиотик, на второй-третий день она, не попрощавшись, уходит. Так случилось и в новогоднюю ночь. Ложась спать, я почувствовал её тепло и крепкую руку на шее.

Этой зимой, по понятным причинам, я не рискнул обращаться к врачу, уж очень мне не хотелось зависнуть в изоляторе с потенциальными переносчиками коронавируса, поэтому справлялся сам. Позвал старого друга Антибиотика и вдвоём мы вытолкали старую знакомую за порог. До следующей весны, я надеюсь, мы её не увидим. А вам мой вам совет — если вас навестила Ангина, предложите ей поиграть в доктора, а лучше обратитесь к настоящему врачу. Он знает, как себя правильно вести с этой ненавистной дамой и познакомьте её Антибиотиком его она, точно не любит и всегда торопится уйти. Не тратьте время на поиски в интернете очередного, стопроцентного, народного метода борьбы с незваной гостьей, наносите удар первым.

Мой домашний доктор, сделав уже две попытки, стоит надо мной со шприцом и ватным диском:

— Она не протыкается!

— Кто?

— Кожа.

— Кожа — это то, из чего у тебя обувь. А пока это на мне — это шкура. Природой так и запланировано, что нежные внутренности прячутся под защитой крепкого внешнего слоя.

— И как быть?

— Бей!

— Как, «бей»?

— Бей, как зверя бьют, одним мощным ударом точно в сердце, чтоб не мучился. Только ты бей не в сердце, там у меня и так шрамов хватает, бей в крайнюю верхнюю четверть полупопия. Куда я тебе показывал.

Третья попытка и визг.

— Ну, что там?

— Кровь!

— Отлично, есть пробитие! Зачем одёрнула руку? Надо было дальше загонять.

— Так ведь кровь идёт.

— Пойдёт-пойдёт и перестанет. Зачем тебе ватный диск? Протри и давай коли́ уже. Я и так себя игольницей чувствую. Не можешь ударить, приставь и навались всем телом.

— А больно не будет?

— Что за вопрос? Конечно будет, но не долго. Вот если ты иглу сломаешь…

— Стоп. Она что может сломаться?

— Ничто не вечно. Но ты не трясись и всё получится!

— Ну, уж нет, коли́ себя сам. Как ты раньше справлялся?

— Помощница! Зачем бралась, если бросаешь на полпути?

— Потому что ты сказал — это как два пальца об асфальт!

Ну, ладно. Если хочешь, чтобы было хорошо — подбери правильный стимул!

— Товарищ доктор, а помните, вы просили, чтобы я был гладко выбрит к новому году? Я ещё, не соглашался, а вы настаивали.

— Это разные вещи. И, кроме того, ты бреешь бороду раз в полугодие и себе. А сделать укол заставляешь меня.

— Всё верно. А вы когда-нибудь видели мои станки для бритья?

На обдумывание у неё уходит немного времени, в конце концов, это не бином Ньютона. С протяжным «Ха-а-а», она загоняет иглу по самое основание:

— Ты что брал мои станки для ног?!

— Ну, не по соседям же ходить? Тем более, ты сама говоришь, что бреюсь я раз в полугодие. И делаю это, кстати, для тебя. Тебе что жалко? Надави уже на поршень, и покончим с этим.

— Сам надави.

— Да, неудобно мне самому, уж больно болезнен это процесс.

— Да, ты что? — А вот яду в голос могла и не добавлять, я и так понимал, что процесс будет — неприятным для меня, и доставит удовольствие ей. Навалилась всем телом на поршень, как будто пыталась не только лекарство, но шприц загнать мне в мышцу. — Сколько ты говоришь уколов нужно сделать в день?

— Два. Один — утром и один — вечером.

— До вечера, больной.

— До вечера, доктор.

В жизни каждого холостяка, однажды, наступает такой период, когда даже лучшие друзья перестают тихо завидовать и начинают откровенно ненавидеть его свободу. Об их жёнах и подругах нет смысла и вспоминать, они сами не дадут о себе забыть, если что. Но если дружеские упрёки ограничиваются безобидным пятничным, под пиво: «Гад! Ты, когда перестанешь нас дразнить?», то их боевые подруги не сдерживают себя в высказываниях и прямо заявляют: «Прекрати учить наших мальчиков плохому. Хочешь, с ними гулять? Заведи подругу», не понимая, что в подобном размене просто нет смысла. Что поменяется, если тебя самого перестанут выпускать погулять?

Но в целом, Максу в этом плане повезло. Чаще всего его не воспринимали, как расшатывателя основ семейной жизни. Может из-за его возвышенно-одухотворённой натуры, а может из-за по-детски наивного и вечно небритого лица, я не знаю. Но и полностью избежать попыток наставить его на праведный путь, Максу не удалось.

Ринат — друг и коллега больше всех боялся, что старость Макс встретит счастливым холостяком и считал своим личным долгом, испортить Максову беспечную жизнь удачным браком, а Макс и не сильно сопротивлялся. В конце концов, Ринат трижды был женат и все три раза счастливо, как с таким спорить? Поэтому когда тот говорил: «В субботу у меня. Познакомлю с богиней. С тебя обаяние и вино», Макс лишь уточнял, сколько и какого.

В тот день ни обаяния, ни вина от Макса не требовали, требовали только присутствия. Младшая сестрёнка Рината объявила о помолвке. Привезла баранину, домашнее красное, будущего мужа и хорошенькую подругу — само существование которой, доказывало, что татары приходили на Русь не за данью, а чтобы добавить в копилку наших красавиц чёрных, слегка прищуренных, глаз. И лично ей подарили красивое восточное имя Алия.

Отмечали на природе. Макс был весел и беспечен как бог. Он пел ей песни под гитару и осыпал комплементами. Он бросал ей под ноги золото осенних листьев, обещая, что остальное золото мира, да и сам мир бросит туда же, но позже. Он отдавал ей самые сочные куски мяса, не забывая наполнять её бокал. В итоге, го осадные орудия пробили брешь в стене хрупкой девичьей обороны, и она сдалась. Снимая очередную порцию шашлыка, он почувствовал её дыхание возле своего уха, настолько горячее, что жар мангала показался ему легким, освежающим бризом: «Сбежим»? И они сбежали.

В машине они молчали, томимые страстью, и лишь изредка бросали друг на друга нетерпеливые взгляды. Он гнал, как сумасшедший, оставив далеко позади всех мировых чемпионов, всех существующих формул, мысленно показывая им неприличные жесты и плюя на их капоты. Он представлял, как уходит от погони злобных мигалок, посягнувших на их с Алией страсть, прощаясь с правами, машиной и даже свободой. Когда они заходили в подъезд, между ними уже не искры проскакивали, а натурально били молнии.

В квартире с неё пали последние барьеры и верхняя одежда.

И вот тут сразу следует пояснить, что ханжой Макс никогда не был и к татуировкам относился нормально. Он и сам подумывал о подобном украшении, но не мог определиться, что будет лучше говорить о нём как о личности: «За ВДВ» или «A(II)Rh+». Если человек хочет увековечить на своём теле память о каком-то событии или подчеркнуть свою индивидуальность, почему нет? Пусть это даже будет некий вызов миру! Но то, что он увидел на теле прекрасной богини, был не какой-то там жалкий вызов — это было объявление войны, ультимативное и бескомпромиссное. От ключиц и почти до колен, она была покрыта затейливыми разноцветными узорами, в которых угадывались цветы, бабочки и причудливые зверушки, вроде пегасов и драконов. Но и это не стало бы проблемой, не будь поверх всей этой живописи белья, самого непорочного цвета в мире — белого.

А теперь закройте глаза и постарайтесь представьте себе, как это виделось Максу. Перед ним стояло пасхальное яйцо, на котором кто-то, шутки ради, широкой кистью нарисовал яркий жирный смайл. Двумя выпуклыми белыми глазами тот смотрел Максу прямо в душу и улыбался. Будь Макс человеком суеверным, непременно упал бы на колени и начал молиться, он же просто застыл, потеряв дар речи.

«Нравится?» — спросила она улыбаясь, по-своему оценив его взгляд и молчание. И вот тут-то бы ему и промолчать, кивнуть или на худой конец ограничиться коротким «да», но его фантазия уже не могла остановиться. Поскольку Макс был абсолютно уверен, что даже нарисованные персонажи должны общаться при помощи ртов, (а смайл и губой не пошевелил) он наклонился так, чтобы их со смайлом глаза оказались на одном уровне и спросил «Откуда ты это сказал?» Её реакция не заставила себя ждать. Голосом, не предвещающим ничего хорошего, она уточнила: «Ты с кем сейчас разговариваешь, мудак?» и, уперев руки в бёдра, добавила смайлу два огромных белых уха. Фантазия Макса прорвала плотину и разлилась широким шумным потоком, заглушая голос разума и зов плоти. «Если смайл покажет мне сейчас язык, я уверую в потустороннее» — подумал он, а вслух сказал: «А дай глянуть, на спине есть купола?»

Богиня поняла, что момент упущен и любви, скорее всего, не будет, и перешла в атаку:

— Да, что с тобой не так, придурок? — она скрестила руки на груди, от чего смайл подозрительно прищурился.

— Да, всё! Числу моих недостатков нет предела, я ими не горжусь, но и не скрываю. Но я никогда в жизни не засыпал в тату салоне, с безлимитной кредиткой.

— Мужлан!

— Комикс! Плохой! Вот, что этот единорог говорит, вон тому дракону? — Макс ткнул пальцем в указанных персонажей. — У них ведь явно идёт диалог! И как это повлияет на сюжет?

— Ханжа!

— Раскраска! Незаконченная! Вон ещё, сколько места не закрашено.

— Тёмный, дикий плебей!

— Пасхальное яйцо! Где твой друг кулич? Остался в духовке, доходит до…

Макс утверждает, что эта прелюдия могла перерасти в самое пылкое соитие в его жизни, а может и в истории человечества, но всё испортила смачная и очень звонкая плюха, оборвавшая его реплику на самом интересном месте. Не то чтобы раньше он не получал пощёчин, было дело чего уж скрывать, но при этом резком движении у богини оголилась одна грудь и теперь смайл издевательски ему подмигивал.

Он вызвал ей такси и проводил до автомобиля. Через полчаса ему позвонил Ринат и долго, постоянно перебиваясь с русского на татарский, объяснял Максу, что тот дурак, и что он, Ринат, умывает руки. А в прошлом августе Макс женится. У его невесты набита — милая, маленькая розочка, на левом запястье. Макс же так до сих пор и не определился, что будет лучше говорить о нём как о личности: «За ВДВ» или «A(II)Rh+».

Чаще всего, когда о ком-то говорят, что они нашли друг друга, забывают уточнить, что этих «друг другов», скорее всего, никто и не терял.

Немного воды утекло с тех пор как Ира и Митя впервые пересеклись на новогодней кухне. За окнами снова была зима, и снова надвигались праздники. Люди жили в предвкушении нарядных ёлок, мандаринов и шампанского. Ира с Митей тоже ждали нового года, а вот новогоднее настроение не покидало их круглый год. Ира, к тому времени, устроилась на работу по специальности и как-то вечером, как раз торопилась на ночную смену в больницу. Перед уходом она обошла квартиру, проверила: свет, газ, воду, окна и, конечно же, утюг. Схватила сумку, пакет с ужином, ключи от дома и вышла в подъезд.

В подъезде, под распределительным щитком, на холодном бетонном полу, беспокойно похрапывал сосед Семён. Опять. Такое с ним случалось не реже раза в месяц. Он не мог попасть в квартиру, а его жена, Лариса, из принципа не реагировала на шум за дверью. Ира, оценив температуру воздуха, как не подходящую для ночлега на каменном полу, решительно направилась к соседской двери и с криком: «Лариска, дура, открой, он же здесь всё себе застудит, потом сама жалеть будешь», принялась стучать по двери ладонью. Ответа не последовало, и она решила позвонить подруге по телефону, достала его, но тут на шум в подъезде вышел сосед из тридцать второй.

Он поздоровался, быстро оценил обстановку, профессионально обыскал Сеню и, не найдя ключей, предложил сдать Семёна коллегам, — ночь поспит в КПЗ, что станет ему уроком, а Лариска — вечерок от него отдохнёт. Но этот план Ира отмела, потому что не хотелось ей, чтобы друзья перестали здороваться и отворачивались при встрече. К тому же этот план, шёл вразрез с её планом, только что рождённым и коварным, как весь род Борджиа вместе взятый. А звёзды сами складывались так, чтобы воплотить её авантюру в жизнь. «Заносим» — приказала она. Сосед из тридцать второй стал враспор собственной двери и твёрдо заявил, что у него дети, а такой пример для подражания им на пользу не пойдёт. Ира открыла дверь в их с Митей квартиру, показывая, куда нужно заносить Семёна, и хороший отец, подхватив Сеню под мышки, поволок его внутрь.

Семёна разули, сняли верхнюю одежду, положили на диван и накрыли пледом. Сосед из тридцать второй тут же перечислил все нехорошие вещи, которые некоторые люди делают в бессознательном состоянии, и спросил не жалко ли Ире дивана. Та ответила, что Сеня и в подъезде не позволял себе ничего из перечисленного, и она не верит, что он способен на это в гостях. Но, на всякий случай, принесла с балкона тазик, и рядом с тазиком поставила полторашку воды. Заперев дверь в квартиру, Ира посмотрела на часы, до возвращения Мити со смены оставалось не меньше трёх часов, и побежала на работу.

Митя задержался на смене и когда возвращался домой, была почти полночь. Поднявшись на площадку, он сразу почувствовал тревогу. Громкий храп, доносившийся из-за двери его квартиры, подсказывал ему, что в доме находится посторонний и это явно мужик. Или медведь. Или самка гоблина. Женщина так храпеть просто не способна. Борясь с эмоциями, Митя очень тихо открыл дверь ключом и на цыпочках вошёл в квартиру. Неприятных предчувствий добавили висящая в прихожей мужская куртка и стоящие под ней мужские сапоги. Сняв с крючка длинную, почти метровую обувную ложку, и перехватив её как меч, Митя начал обход квартиры. На кухне никого не было, в спальне тоже, а вот в зале был. В зале был — жуткий храп, невыносимый запах перегара и виновником всего этого было тело, спящее на диване, завернувшись в любимый Митин плед!

«Убью!» — подумал Митя, включая свет. Тело на диване отреагировало почти мгновенно и попросило у какой-то заразы темноты и покоя. Попросило голосом соседа — Семёна. А увидев тазик и воду, Митя сразу понял что происходит. Выключив свет, он вернул на место обувную ложку и пошёл на кухню. Почему Ира не предупредила его, он понимал. И шутку оценил. Но, сам звонить не спешил, потому что у него тоже зрел коварный план.

Определившись с интонациями и легендой Митя, наконец, набрал Иру. Та изнывала в ожидании его звонка, но когда он наконец позвонил, как ни в чём не бывало, спросила:

— Да дорогой?

— Не спишь? — мрачно спросил Митя

— Я на дежурстве никогда не сплю. — укоризненно, ответила Ира.

— Вот и хорошо, успеешь придумать, что мне делать с телом.

— С каким телом, — спросила Ира, и, прикрыв микрофон ладонью, гнусно захихикала. — ты, что бабу приволок пока меня нет?

— С телом которое я нашёл у нас на диване. — ещё мрачнее произнёс Митя.

— Ах, с этим телом. — Ира уже не скрывалась и не прикрывала микрофон. Она тихонько смеялась, стараясь не разбудить гостей терапевтического отделения больницы. — Верни его соседке.

— Боюсь не примет она его назад, — Митя добавил в голос ярости. — в таком состоянии.

— Да, ладно. — Ира посмотрела на часы. — Он уже шесть часов отсыпается. Должен был хоть немного прийти в себя.

— С такой травмой, он вряд ли когда-нибудь и куда-нибудь придёт. — теперь уже Митя гнусно хихикал, прикрыв микрофон рукой.

— Что случилось? — настала Ирина очередь беспокоиться.

— Возвращаюсь со смены домой, в прихожей чужие шмотки. Какой-то мужик на кухне жрёт борщ из кастрюли. Я на балкон. Проскочил незаметно, взял там гантели, вернулся на кухню и врезал ему по черепу. Раз, с правой. Раз, с левой. И теперь Сеня лежит у нас на кухне без дыхания и пульса.

Иру тут же отпустило. «Гантели он взял, на балконе, ага» — думала Ира: «Те гантели, с осени служат противовесом на гаражных воротах у моего отца. Сама их отдавала».

— Чёрт! — сказала она. — Тогда у нас проблемы. Есть свидетель. Заносить Сеню помогал сосед из тридцать второй.

— Это, как раз не проблема. Скажу, что вернулся со смены и выгнал Семёна на мороз, куда он потом девался, я не представляю. А вот что делать с его реальным трупом на кухне — вот это действительно проблема.

— Ты только не паникуй, — сказала Ира. — неси его в ванную. Приготовь пакеты для мусора и ножовку по металлу. Но в первую очередь нужно выпустить из трупа кровь. Возьми нож и сделай ему надрезы на…

— Ты, совсем охренела? — возмущённо завопил Митя в телефон. — Нам потом в ней ещё купаться!

После того как перестали смеяться, они обсудили смену Мити, дежурство Иры и снова вернулись к Семёну. Оставлять его или нет, вопрос не стоял. Искалось решение, как сделать эту ночёвку первой и последней в его жизни. И когда оно нашлось, они пожелали друг другу спокойной ночи и прервали звонок. Ира отправилась на обход. Ну, а Митя достал из холодильника сало, колбасу, и взял в руки самый большой нож на кухне. Тело по-прежнему лежало на диване и храпело. Ни тазик, ни бутылка с водой его не интересовали, и Митя убрал их в сторону. После чего включил свет, навис над соседом с ножом и закричал: «Спишь, зараза? А-а-а! Резать буду»!

Сеня мигом проснулся, но не сразу смог понять, чем так рассержен Митя, и какого чёрта он, вообще, делает в его, Семёновой, квартире? Сперва, Сеня хотел возмутиться, по поводу неожиданного и неприятного пробуждения. Потом увидел перекошенное от злости лицо Мити и нож в его руке. А когда до него дошло, что это не его, а Митина квартира, то начал догадываться и о сути претензий соседа. «Резать буду!» — кричал Митя, размахивал ножом и скакал вдоль дивана. А Сёмён молился и клялся и про себя и вслух, что он никогда и ни за что…

И тут начали барабанить в дверь. Звукоизоляция в «панельке» никуда не годная. Поэтому спектакль одного актёра слышала и Лариса, и сосед из тридцать второй, и ещё полдома. Митя моментально успокоился и пошёл открывать.

— Где он? — с порога закричала Лариса, глядя на нож в руке Мити испуганными глазами.

— На диване. — спокойно ответил Митя и пошёл на кухню.

Вслед за Митей на кухню пошёл сосед из тридцать второй и спросил, кого Митя собирался резать, если, судя по ссоре, которая разгоралась в соседней комнате, Сеня был жив-здоров, и угрозой для него был не Митя, а Лариса. Митя пожал плечами и сказал, что звонила жена, предупредила о новом иждивенце и просила покормить, когда тот проснётся. А Митя лишь спрашивал у того, что резать на ужин сало или колбасу? Но иждивенец видимо, глух, пришлось кричать. Сосед из тридцать второй сказал: «Ну-ну». Лариса сказала, что Ира с Митей — психи. А Сеня ничего не сказал, ушёл молча, босиком и без куртки. Две недели соседи не разговаривали друг с другом. А потом, Сеня с Ларисой неожиданно нагрянули в гости, извинились за прошлый раз и предложили снова дружить семьями. На что Митя с Ирой сказали, что они и не переставали этого делать.

А вот Семён с тех пор, ну, не то чтобы не пьёт, но очень хорошо знает меру. Так что не зря старались соседи, искали решение, очень не зря.