Жизнь

сургучом, слепяще-белым, стекает с потолка — а я согнулся рыхло-бледным зародышем на разложенном диване — тройственно-пучеглазый свет люстры, он колышется неестественно ярким языком; и будущее разграфлено решеткой, оборонено от багрово жужжащих слоеных туч, распадающихся затем на ватные куски облаков с гладкими губчато-сизыми днищами, а далее — на узкие волокнистые когти, и это совсем как рождение, жизнь и смерть ощипанного двуногого, ибо от него, отпочковавшегося от слоистого хаоса, что пребывает вне всяких времен, в итоге останется лишь слюдяная зыбь тонкой отвлеченности; и во сне я вижу, как, навсегда покидая дом, еще тот, первый, в румяно-бежевых красках обезвоженного постапокалипсиса, я нахожу вдруг в стене ранее неизвестную мне кубическую нишу, своего рода кумирню, где собрано все, принадлежавшее, как выяснилось, мне — фотографии на тяжелых пластинах меди, желто-зеленая настольная лампа, карликовая собака со странным именем Меканикус; здесь, во сне, я давно знаю, что мое — или моего прародителя, неважно — первое возникновение состоялось в Хазарии, в аль-Берсиле, там, где клиньями сходятся три страны — пернато-серые, конические, словно чешуйчатые платья аккадских божеств, горы Кавказа, конические, киммерийские степи, погруженные в вечный сумеречный жар — потому что солнце там черно и зернисто, будто зола — и северные чащобные болота, вотчина однооких колдунов; разлепив веки, я упираюсь взглядом в чудесный, темно-малахитовый, с золотым растительным шитьем, потолок, он толстый и мягкий, и я понимаю, что не могу проснуться; и тебе, дружок, придется додумать мысль: человек рождается единожды, но тень этого рождения неизбежно повторяется из века в век, это не перевоплощение, ибо нет того, что воплощается и перевоплощается — есть бесконечное странствие, нескончаемая смена масок тем, кого, собственно говоря, нет — ибо в мире его не может быть — странствие среди того, чего также нет, ибо кроме того, упомянутого, ничего и быть-то не может — и самого мира тоже; только лунная сфера, обтянутая влажной серебряной кожей, помогает сохранить эту бесплотную, как запах огня, нарезку памяти