Турбосолярис

В церкви «Свидетелей Свидетельства» Манечка была самой младшенькой из сестер. Коммуна их женская расквартировалась в ее сиротской хрущёвке. Косоротая Татьяна была там за старшую — за дисциплиной и бюджетом смотрящую, который сама же с сестриц мытарила в котел общинный. Манечка от взносов не отнекивалась никогда, смиренно отдавая пенсию грошовую. Нести слово свидетельское в массы народные она не умела, скромна была и застенчива, терялась от каверзных вопросов безбожников ехидных и глупцов неверующих. Посему Манечку определили на дела хозяйственные: уборку и стирку, коих было невпроворот, ведь обслуживать приходилось не только соседок-коммунарок, а самого магистра яснознания Парфутия и немалочисленный клир его.

Парфутий к Манечке благоговел, в ритуальной купели веригами никогда не отхаживал, часто ставя в пример остальным сестрицам, и хвалил за трудолюбие и послушание. Обделенная добрым словом еще с детства Манечка прониклась благодарностью к магистру. Псалмы, им читанные, о страстях плотских и сатанинских происках все как один через бракованное сердечко впускала прямо в душу неискушенную. Оттого, видно, и послано было Манечке испытание, смутившее ее мысли чистые.

Спешила она как-то в почтовое отделение за пенсией очередной, и путь ей преградила вывеска рекламная. Не раз Манечка пробегала мимо салона красоты, взор тупя, но всё же попалась в ловушку дьявольскую. С плаката на нее смотрела мулатка шикарная, вопрошая грозно: «А ты готова к приходу…». На буквы блеклые, которые ниже написаны, Маня и не глянула, — так любопытно ей стало, что грешницам промысел божий не чужд, оказывается. Замешкалась она в думах своих девичьих и не заметила, как к крылечку подкатил Ашотик на белом огромном джипе. Вышел Ашотик церемонно из автомобиля и направил свои остроносые ухоженные ботинки в сторону дива-дивного — девчушки-конопатки, коса ниже пояса под шерстяным платком выглядывает.

— Какой красивый дэвушка! — не удержался Ашотик.

Манечка вздрогнула, обернулась и захлопала длинными ресницами изумленно, приводя Ашотика в еще большее восхищение.

— Позагорать хочешь, мандарынка? — спросил кавказец.

Манечка предложения не поняла, но почувствовала, как внизу живота сжалось что-то и лишило ее дара речи. Незнакомец так вкусно пах и так ласково улыбался смоляными глазами, что Манечка вмиг позабыла куда шла, от мизинцев до макушки завороженная. Мыслями освободилась она из груды догматов и легкой пчелкой пожелала взлететь на огромный мохнатый подсолнух, чтобы укрыться в лепестках его до утра.

— У тебя дэньги есть?

Манечка головой замотала, вспомнив про почтовое отделение и свою грошовую пенсию, которую криворотой Татьяне принести надо бы.

— Ты нэмой что ли? Чего молчишь?

А что Манечке было сказать Ашотику? В бога верит ли он, спросить? А вдруг не верит? Надо будет убеждать, а Манечка не умеет…

И она кивнула, лживый взор потупив.

— Вай-вай… Пошли… Будешь загорелый к лету!

И Ашотик решительно взял Манечку за руку и в парикмахерскую потянул. Рука у кавказца была теплая и слегка влажная, от чего врунья мурашками пошла по всему телу.

— Лэнка, выпиши ей сэртификат на солярку. На 20… На 30-ть минут. Бэсплатно! И крэм ей давай. Бэсплатно! — подчеркнул Ашотик широту жеста своего. — И объясни чэловеку чё да как.

Ленка брови татуированные на лоб надвинула, Манечку с ног до головы взглядом хищным смерила. Конкурентки в ворохе тряпья простецкого и внешности безвкусной не увидела, и, задрав нос, завиляла задом к стойке, сертификат выписывать.

Когда Манечка вышла из солярия, Ашотика уже не было, что ее заметно опечалило.

Администраторша сквозь зубы процедила, рассматривая свой маникюр модный:

— Для вас только восемь утра осталось. Остальное время в солярии расписано. Если устроит — приходите, — посвятила Ленка новоиспечённую VIP-клиентку в свой коварный план и сделала мину кислую.

Манечка каверзы никакой не заметила, с петухами подниматься привыкшая.

Ночью ей снились сны невнятные и таинственные. Пробудилась она от сильного желания по малой нужде сходить, но напряжение в мышцах тазовых после обычной утренней процедуры тело возбужденное не покинуло.

В назначенный срок явилась Манечка к салону, прождав якобы опоздавшую Ленку полчаса на морозе мартовском. Хозяина не было. Администраторша завела турбосолярий на три минуты, кинув на стойку крем небрежно.

Манечка вещи аккуратно сложила на стул, натерлась кремом и скрылась в кабинке. В теплых лучах искусственного солнца мечтала она снова повстречаться с любезным незнакомцем, вдохнуть аромат его, прикоснуться к ладони, теплой и влажной… Представляла, как он снова назовет ее мандаринкой, властно потянет за собой… Но минуты закончились предательски, солнце выключили и обдали тело прохладными струями.

На прощанье Ленка лишь попросила Маню плотней дверь закрыть за собой.

Проходила неделя. К Манечке уже загар пристал, а Ашотик так ни разу и не объявился. Расстроенная девушка теряла интерес к службам в церкви «Свидетелей Свидетельства» и с заметным безразличием принимала поручения от магистра и сестриц старших.

— Что с тобой, сестра моя? Вижу слабость духа твоего. Сомнения вижу. Не хочешь ли ты отступиться от учения священного, предать веру свою, сестер своих и братьев? Не попала ли ты под влияние людей лживых, мыслей тлетворных? Откройся! И мы поможем тебе не оступиться, вернем на правильный путь, — увещевал Манечку магистр Парфутий в день исповеди публичной.

Манечка ничего не рассказала церковнослужителю, солгав уже умеючи, и впервые получила веригами по щеке. Но синяк ее не удручал так, как абонемент истекающий. Она жадно считала секунды в турбосолярии, пытаясь заполнить их фантазиями о ласковом кавказце, и на все выдумки уже не хватало времени… Ашотика всё не было.

— Чё это за баба? Неспроста тут крутится! — обсуждала свои привычные сплетни маникюрша с администраторшей.

— Мышь какая-то. На халяву пришла. Завтра ей крем с муравьиной кислотой дам, чтобы не повадно было.

Больное манечкино сердце трепыхалось бабочкой. В абонементе остались три минуты. Нужно было решаться — тратить их сегодня, завтра или когда-либо еще, зная, что это последняя надежда на встречу реальную и последняя встреча с нереальным миром надежд ее.

Манечка зашла в салон.

— Прывэт, мандарынка! — грохнуло где-то рядом и откликнулось острым уколом в груди.

Во рту закипела слюна, в глазах потемнело, и Манечка повалилась навзничь.

Очнулась она на полу. Ашотик пытался нащупать ее пульс руками холодными и влажными. Испуганное лицо его нависло прямо над Манечкой.

— Привет, — тихо прошептала немая, улыбнулась и зарделась.

— Ну, ты даешь, мандарынка! — кавказец выдохнул, ласково улыбнулся в ответ, но вмиг стал суров: — Кто это тэбя по лицу бил?..

Ленка стояла рядом. Растерянность на физиономии ее сменило недовольство.