Сто первая комната

Барон вздохнул и почесал свою синюю-пресинюю бороду. Подготовка к свадьбе всегда связана со множеством забот и насущных вопросов, но всего более его волновал вопрос — а стоит ли вообще жениться?

Барон отлично понимал, что такой как он есть, с бородой синее синьки, с зубами острее вилки, он едва ли способен осчастливить женщину. И вряд ли стоит сомневаться, что невеста идёт за такого не по любви. Отчего он таким уродился, барон в точности не знал и не особенно интересовался. Говорили, будто его родители не позвали на крестины каких-то особо вредных фэйри, оттуда всё и пошло; рассказывали также, будто в далёких предках барона числился тот самый людоед, которого победил будущий маркиз де Пус (хотя тот, как известно, самолично перерезал всех своих детей), и эта-то дурная наследственность и сказалась в бароне; полагали даже, будто старая баронесса, будучи на сносях, слишком часто рассматривала синьку и перебирала вилки, ожидая мужа с войны, что и повлияло на её будущего сына. Всё это с точки зрения самого барона не имело значения. Он знал, кем он является, и хотел бы знать, что с этим делать, а отчего и почему он таков, как есть, уже из области досужего любопытства.

Барон энергичным шагом прошёл по коридору, преследуемый эхом собственных гулких шагов. Что и говорить — фигура у него была статная, а сложение крепкое (может, и впрямь среди дальней родни затесались великаны). В самый раз стучать каблуками по замковым коридорам и вести в атаку верных рыцарей короны. Но, увы, когда борода синее синьки, а зубы — острее вилки, одной статью женщину не очаруешь, да и вообще никого не обманешь, кроме вражеских воинов, которые не видали барона без шлема. Следовательно, в невесты к нему можно было податься от бедности или алчности, мечтая сбежать от шумных старших братьев-солдатни или покоряясь приказу престарелого отца. Ну это бы само по себе ещё ничего, такой брак можно было бы считать честной сделкой — ей почёт и жизнь в роскоши, ему — хозяйка для замка и добра и мать для будущего наследника. Всё как у людей. Но, во-первых, нужна ли барону вообще жена, на таких-то условиях?.. Замок и без женской руки пока не разваливался, что же до наследников — детей он не любил, к фамилии своей относился холодно, а в будущее старался не заглядывать. А во-вторых, бедная девочка ведь не понимает, к чему себя приговаривает.

Барон сердился и беспокоился и, сам с собой споря, кругами ходил по пустым коридорам своего обширного и безлюдного замка. Прислуга тут, конечно, имелась, и в достаточном количестве, но со своим страшным господином предпочитала не встречаться, в особенности когда он так вот метался по коридорам. И эти метания привели его туда же, куда и всегда.

О комнате барон предпочитал не вспоминать и старался не думать и оттого всегда замечал, куда по извилистым замковым переходам ведут его ноги, когда было уже слишком поздно. Вот и сейчас он упёрся в неприметную тёмную дверь, почти скрытую за тёмно-алой портьерой из тяжёлого бархата, нерешительно потянувшись к массивной золочёной ручке. Барон ненавидел это место и порой отправлялся на долгую загонную охоту или ввязывался в очередную религиозную войну только для того, чтоб держаться подальше от замка и укрытой глубоко в его недрах комнаты. Сто комнат там были пригожие, роскошные, на зависть не только всем окрестным баронам, но хоть бы и Его Величеству. Но эта, сто первая, о которой никто и не знал, пряталась в глубине замка и как будто отравляла его весь. И в то же время не зря ноги вели барона каждый раз именно к этому укромному, стыдливо занавешенному уголку; лишь здесь ему было покойно, уходили и тревоги, и вечное недовольство собой, и мысли о синьке да вилках, пусть уходили и ненадолго.

Вздохнув, барон снял с пояса огромную связку с сотней ключей и нащупал прицепленное к ней отдельное кольцо, на котором висел единственный вычурный ключ из чистого золота. Замок почти неслышно щёлкнул, и дверь бесшумно отворилась, впуская хозяина.

Сапоги барона прошлёпали по крови. О том, отчего кровь тут никогда не свёртывается и не тухнет, как и расставленные на кольях и развешенные по стенам головы, барон задумывался не больше, чем о тайне своей внешности и происхождения. Эту комнату, кажется, никто и не строил, просто барон однажды её нашёл, в такую же минуту тоски и беспокойства. Откуда бы они ни взялась, в ней ему становилось покойно. Тут он чувствовал себя, будто тот золотой ключ, вошедший в единственную на всём свете замочную скважину, к которой он подходит: все его бороздки, бугорки и зубчики на своих местах.

Барон рассеяно провёл по мягким золотистым волосам одной из своих жён. Конечно, он не раз думал о том, чтоб сбрить свою синюю-пресинюю бороду, подпилить зубы, что те больше не соперничали по остроте с вилками, да и зажить себе спокойно. Близкие товарищи, из тех, что чувствовали себя вправе давать такие советы (хотя настоящих друзей у барона, считай, и не было), тоже порой намекали на такой выход. Но барон-то, хоть и не знал, отчего он такой уродился, зато себя знал и понимал, что даже без бороды и с тупыми зубами останется собой. Останется ведь эта комната. Можно, конечно, и её заложить крепкой кладкой, перепланировать ведущий сюда коридор, но что делать с тоской, беспокойством и гневом, которые никогда не оставляли барона надолго? Они преследовали и гнали его, будто собаки, грызли и терзали и почтительно останавливали и затихали лишь у дверей этой комнаты. Без неё эти собаки сожрут его, до костей изгложут… или он сквозь любую кладку пророется, чтоб попасть-таки сюда.

Рассеянный взгляд барона скользил по блестящим даже из-под всегда свежих алых потёков пилам, топорам, палашам и буравам, вокруг сапог хлюпала, доставая почти до щиколоток, юшка, и барон чувствовал, как, прохаживаясь по комнате, успокаивается и утешается. Тревоги и раздражение забывались, изгнанные стальным блеском, остекленевшими давно знакомыми взглядами и особым запахом, вроде того, что бывает в мясном ряду или на поле битвы, но куда гуще.

Барон вздохнул и присел на плаху, вытянув ноги, с удовольствием разгладил пальцами густую синюю бороду. И чего он терзает себя сомнениями? Он таков, какой есть, и что же с того? У всякого человека его личная геральдика отражена в лице и стати: кожа мавров так же черна, как и их помыслы, а миньоны Его Величества больше похожи на девиц, чем на рыцарей; и его бороду синее синьки да зубы острее вилки невеста видела своими глазами. Тут уж ни обмана, ни подлога — если она согласилась за него идти, то это её вольное решение. А замку и впрямь не помешает женская рука — как всё вокруг мрачно, как давно не собирал он гостей!.. Да и нехорошо мужчине быть одному, ведь он не монах и ещё не старик. Конечно, есть и у него свои особенности, а нрав крутой, но кто будет жив и не согрешит? И потом, он приносит невесте несметные богатства, титул, берёт её без приданного, неужто не сможет она в обмен смириться с некоторыми особенностями? Раз уж готова взять этот замок со всеми его ста комнатами, пусть берёт и эту, сто первую. Это только справедливо. Он вообще человек справедливый, может, и суровый, но не злой. В своём доме устанавливает простые и честные правила, и кто виноват, если некоторые вертихвостки не желают им следовать? Если кто-то накололся об острые зубья вилки по собственной неосторожности, это не значит, будто вилка зла, дурна и её надо держать подальше от кушаний. А невеста у него прехорошенькая, молодая, умница к тому же, и грех было бы сомневаться — брать такую или не брать.

Барон пружинисто встал, потянулся, с укоризненной усмешкой потрепал огненно-рыжие пряди на другой жениной голове и радостно, энергично зашагал к двери. Тут было хорошо, радостно и покойно, но надо же и к свадьбе подготовиться!..