Сказки бабушки Оли. Сказка вторая. "Макошь. Любовь Всемогущая".

МАКОШЬ.

Любовь Всемогущая.

Сегодня Варе было очень грустно. Скоро Новый год, а родители все ссорятся. Мама и папа молча, довезли Варю до бабушки Оли, сердито выгрузили из машины вещи. Папа помог занести сумки в дом и засобирался обратно в город. Этот Новый год наступит для Вари без папы, а может, и все остальные праздники так же пройдут без него.

Во дворе у бабушки уже наряжена красивая живая ель, весело сверкают снежинки на пушистых лапах, ярко переливаются на солнце рукодельные игрушки. Так нарядно, а радости нет.

— Сережа, зайди на минутку! — позвала баба Оля. — Помоги стол на кухне переставить.

Варя увидела, как папа зашел в дом, плотно прикрыв за собой дверь, прогоняя мороз и стужу. И тут же зашумело, застонало за стенами старой избы, да так, что бревна затрещали от натуги, справляясь с диким вихрем, внезапно налетевшим на маленький домик в лесу.

И пока папа двигал тяжелый дубовый стол, дом замело высокими сугробами, а на улице яркое зимнее утро вмиг превратилось в неспокойный серый день. Метель выла так громко, что гудела крыша!

— Ничего себе! — Сергей выглянул в окно и, не увидев под сугробами свою машину, тихонько присвистнул. — Только что ничего не было!

— Метель, — ответила спокойно баба Оля, налила травяного чаю и пригласила всех за стол. А сама подбросила дров в печь и села вязать. — Ты, Сережа, в такую метель никуда не уедешь. Посиди с нами, пока не утихнет вьюга.

— Меня в городе ждут, — недовольно ответил Сергей.

— Ничего. Успеешь. И ты, Лада, садись. Садись, дочка. В ногах правды нет. Пейте чай. Я ватрушек напекла. Устали небось, проголодались с дороги?

Сергей и Лада сели по разные стороны стола, а Варя устроилась ближе к бабушке с большой кружкой чая и вкуснейшей ватрушкой.

— Расскажи сказку, бабуль!

— Конечно расскажу, милая! В такую метель ничего лучше чая с ватрушками и бабушкиной сказки не бывает!

Давным-давно это было. Стояла тогда на берегу реки Итиль, что сегодня Волгою зовется, крепость Муром, которую ныне Муромским городком называют, что на Самарской луке у села Валы расположен. Была та крепость великой защитой, крепкой границей от лиходеев и супостатов. Жил там народ добрый и честный, мастерством своим славился. Раз в год съезжались в Муром лучшие ремесленники со всей Руси-Матушки на весеннюю ярмарку. Вот где диву даваться можно было с утра и до вечера! Тут тебе и латы крепкие, и горшки цветастые, и ткани расписные. Серебро и злато в нарядную оправу наряжено. Живность холеная, откормленная в загонах дожидается. Много всего люд добрый на ярмарку ту свозил. Всех крепость Муром к себе принимала, всем гостям кров и пищу давала.

Сторожили покой честного люда стражи, могучие дружинники. Боялись стражей лиходеи и супостаты и ненавидели люто — не давали поживиться разбойной братии на таком богатом торжище.

Жила в этой крепости семья одна — Иван и Любава.

Любава мастерицей была, что говорят, от Бога. Такое полотно ткала, такие узоры на ткани вышивала, что покупали ее товар для самого князя! А Иван на стенах крепости стражу нес. На хорошем счету у воеводы был. Жили они не тужили, лад в семье хранили. Души друг в дружке не чаяли.

Все бы хорошо, да только невзлюбила молодых Марфа — горшечница. Уж в годах баба, а семьи все нет. Целыми днями сидит, горшки лепит, счастья ждет, да никто на нее не заглядывается. Больно уж норов у нее тяжел, больно злобы в ее взоре много. Увидит Марфа Ивана и Любаву вместе и ядом исходит, завистью черной покрывается. Тогда горшки у нее неказистые получаются. Торга нет, голод на пороге топчется.

Решила Марфа пару ненавистную разбить, молодых рассорить. Авось, успокоится тогда ее сердце черное и жизнь наладится. А коли повезет — Иван бросит свою зазнобу и к Марфе придет!

Задумано — сделано. Вылепила Марфа из глины заговоренной горшок. Насыпала туда земли с кладбища, слова заветные, что у заезжей колдуньи узнала, нашептала и посадила в горшок аглаонему — цветок редкостный, что горе и разлуку в дом приносит. В крепости таких цветов не было — Марфа за ним в леса заповедные ходила, седмицу в пути провела, но для дела темного ни сил, ни времени не пожалела.

Принялась аглаонема на заговоренной кладбищенской земле, силой налилась. Вот тогда и принесла Марфа Любаве цветок. Вроде как, в подарок.

Не почуяла молодица злого умысла, с поклоном приняла диковинку, на окно у самого ложа брачного поставила.

С того времени лад из молодой семьи ушел. Злоба и ненависть поселились в любящих сердцах.

Стал Иван Любаву без повода ругать, стали молодые ссориться, гневиться да так, что вся округа по душенькам их пересуды вела. А Марфа — горшечница радовалась тихонько и все ждала, когда чужая любовь, что она погубила, в ее двери постучится.

Не стало в молодой семье покоя. Горе пришло в их дом. Любава, случилось, так в гнев вошла, что сорвала с пальца кольцо обручальное и выбросила во дворе, а сама всеми днями полотно ткать принялась. Иван же, день и ночь в дозоре проводить стал.

Неделя прошла, другая, а Марфа все никак не успокоится. Не приносит ей счастье разбитая семья. Не идет к ней Иван. Пуще прежнего разошлась злая баба — решила Ивана со свету сжить, чтобы горе разбитой семьи ярче ее злосчастия горело!

Задумано — сделано. Подвязала Марфа лиходеев Ярилко и Блуда, что за крепостью Муромской схрон разбойничий устроили, извести стражника Ивана. Зелье особое, колдуном черным сваренное, для него припасла. Не простой наговор какой на сглаз, а самое что ни есть колдовское варево слуге Тьмы заказала. Такое сильное, что пришлось Марфе три пальца с правой ноги отдать!

А лиходеи и рады стараться — уж больно зорок глаз дружинника Ивана — не проскочишь мимо него, уж больно крепка рука стражника — так наваляет, мало не покажется! Нету из-за него ходу лиходеям в крепость Муромскую, нет наживы и не привидится.

Вот пришли Ярилко и Блуд к стенам крепости и стали на ярмарку проситься. Да только знала дружина, почем их зуд на Муром. Вышел Иван лиходеев вон погнать, а Блуд достал зелье поганое, да в него и бросил!

Взревел вдруг витязь могучий страшно и рухнул на сыру землю. А как упал — так в миг обратился в лебедя белого! А там, где на пальце кольцо обручальное носил, проступило на крылышке пятно золотистое.

Взмахнул лебедь белый крылами и взмыл в небеса, только его и видели.

И пока колдовство силу набирало, сумели Ярилко и Блуд, под шумок, сбежать.

Подглядела Марфа за страшным превращением и поспешила первой Любаве новость рассказать. Поглядеть хотела, что молодица после таких вестей делать будет.

Встретила Любава Марфу на пороге. Выслушала молча, и так же без единого слова дверь перед ней закрыла. А через мгновение разнеслись по округе рыдания горькие и стоны скорбные. Да такие, что замолчали птицы певчие, а с яблонь цветущих посыпались лепестки нежные. Усмехнулась Марфа жестоко и с победой домой пошла.

День проходит, другой проходит, стонет молодица, по мужу тоскуя. Каждый день у стен крепости стоит, суженого своего в лебединой ипостаси увидеть хочет. Да не прилетает лебедь белый к крепости, не ищет Любавушку.

Жалеют люди девицу, а помочь ей некому.

На третий день увидала Любава странницу. Как та у крепостных ворот оказалась — неизвестно, да только сразу к Любаве направилась.

— Слыхала я, — говорит, — о твоем горе, милая! Вот, пришла совет дать, где можно лебедей поискать.

— Где же? — загорелась молодица. — Скажи, не томи!

— А на пруду, что за крепостью. Много их на воде собирается. Глядишь, и твой суженый там окажется.

— Отродясь лебедей на нашем пруду не было, — удивилась Любава.

— А ты, поди, — говорит странница. — Погляди!

Поклонилась девушка страннице в ноги и побежала, что есть духу к пруду.

Издали увидала молодица стаю белых лебедей. Подошла осторожно, за плакучей ивой спряталась и стала суженого высматривать. Того лебедя, у которого на крылышке пятнышко золотистое. Долго смотрела Любава на стаю, уж отчаялась, да вот, показался долгожданный лебедь! Особняком держится, искоса поглядывает, в камышах хоронится.

Обрадовалась Любава, что суженого своего отыскала, да только радость та быстро прошла. Как жить теперь ей, вдовою ставшей при живом то муже? Как любимого вернуть, как зло колдовское исправить?

Долго думала Любава, долго слезы горькие на пруду лила. И решила помощи у Богини — Матери Макоши просить. Больше тоску девичью изливать было некому.

Встала Любава под ивою и взмолилась:

— Государыня Макошь — Матушка! Царица — Мать небесная, прошу, верни мне мужа моего Ивана, Долей суженого!

Долго стояла девушка под ивою плакучею, долго ответа ждала, да только не услышала ее богиня, видать прогневалась. Отвадила Царицу Небесную от семьи молодой ругань пустая да обиды.

Ни с чем вернулась Любава в холодную избу. Ночку темную в слезах горьких утопила, а на утро упала на колени и стала кольцо обручальное, что в сердцах с пальца сняла да выбросила, искать. Долго искала, отчаялась было, да глянь — лежит колечко золотое в ямке у забора. Схватила его Любава и на палец тут же надела. А сама снова к пруду пошла. На любимого посмотреть.

Вот опять стоит она, на лебедя белого смотрит, а сердце того и гляди, из груди от тоски выпрыгнет. И снова взмолилась бедная девица. И снова Макошь в помощь позвала. И в этот раз осталась богиня к слезам девичьим глуха.

Глядь, а тут странница знакомая на бережку сидит, крошки хлебные птицам белым в воду бросает. И не боятся ее дикие лебеди. Покорно хлеб из воды ловят.

Поманила странница к себе Любаву и говорит:

— Вижу, любишь ты суженого своего, девица.

— Люблю, матушка, всем сердцем люблю! — ответила Любава. — Да только не уберегла я любовь свою. Имевши не ценила, а потерявши плачу!

— Знаю я твою долю женскую. Так и будешь по прудам бегать, да на лебедей глядеть?

— Что ж делать, — вздохнула горько Любава. — Видать, доля моя такая!

— А если подскажу я средство верное, от колдовства темного? Да только не спеши соглашаться, выслушай! Не легкое это дело, трудное. Колдовство на твоего мужа не простое наложено. Страшное, сильное! Сможешь все от начала до конца пройти, глядишь — и вернешь себе мужа. А не сумеешь — так одна и останешься!

— На все согласна, матушка! — запричитала Любава. — Говори, что делать надобно!

Тут встала странница, встрепенулась и обратилась в Царицу Небесную! Стоит перед Любавой сама Макошь Богородица! Смотрит на нее и хмурится.

Догадалась девушка, от чего покровительница гневается. Вспомнила все ссоры и обиды, что в их семье случались и склонила голову виновато.

— Не винись! — заговорила Макошь грозно, так, что испугались лебеди и сорвались криком с пруда, улетели в небеса, под облака. — Навели на вас порчу черную, голубушка! Помни, что как только найдет твой лебедь себе лебедушку в стае, так навсегда забудет тебя! Уж тогда даже я не смогу тебе помочь! А пока борись за любовь одна, коли сил хватит! Сможет воля твоя отстоять супруга — падет колдовство черное, ежели не сможет — быть твоему суженому лебедем белым навеки!

— Говори, Богородица, что от меня надобно! — взмолилась Любава. — Не отступлюсь, за двоих все вынесу!

— Ну, слушай! С этого дня ни слова не должно из уст твоих вырваться, ничего кроме хлеба черствого и воды ключевой во рту твоем быть не должно! И каждое утро будешь ты крепость Муромскую трижды на коленях обходить! Может, волею твоей и снимем мы колдовство черное. А может, и нет. Тебе решать!

Поклонилась Любава Макоши до самой земли и пошла молча домой. Ни слова больше не проронила.

А лебеди белые вернулись на свой пруд. И тот, что с пятном золотистым на крылышке.

Только солнце озарило башню Муромскую, как вышла Любава за стены каменные, упала на колени и поползла кругом. Долог путь Любавы, труден. Крепость Муромская велика, четыре сотни десятин в себе носит, камнями да ямами за стенами усеяна, на коленях по-простому не обойдешь.

Уж на первом круге завидели Муромцы Любаву. С вопросами подходили, поднять пытались, да только молчит Любава, не встает с уставших колен. На втором круге толпа за нею собралась. Кто жалеет, кто смеется, кто слова нехорошие на ее голову бросает, да только молчит Любава, знай себе ползет. На третьем круге сбила молодица ноги в кровь, уж и сил нет больше двигаться, да только ползет Любава. Слезы горькие глотает, а знай свое, ползет и молчит.

Как кончился третий круг, так и упала девица без сил возле ворот крепости. Донесли люди добрые молодушку до дома. А она отлежалась, да к пруду пошла. На лебедя своего посмотреть — не нашел ли тот себе лебедушку, не позабыл ли навеки свою Любавушку? Видит — затаился лебедь с золотым пятнышком в самых камышах, прячется от стаи.

Вернулась Любава к себе в дом. Водички ключевой попила, краюшкой закусила и стала следующего дня дожидаться.

С первыми петухами поднялась девушка на больные ноги и сразу заприметила, как цветок диковинный, что соседка подарила, вянуть начал. Полила его Любава заботливо и снова пошла за крепость, ношу свою нести.

Не идут больные ноги, а она старается, шевелится, не склоняются разбитые колени, а она все равно себя заставляет. Как прошла первый круг — не помнит. Слезы горькие от боли глаза застилают. Люд добрый, любопытный, рядом трется. А Любава ползет, терпит, что есть мочи старается. Не сломить боли молодой души, не разбить любовь к суженому немощи телесной! И снова на третьем круге упала Любава без чувств. И снова снесли люди добрые ее до дома. А она отлежалась немного и к пруду поковыляла. На лебедя родного посмотреть.

Глядь — а он уж в камышах не прячется — по пруду плавает, приглядывается, шею длинную к лебедицам тянет.

Ужели не сможет Любава суженого вернуть? Ужели колдовство черное сильнее любви беззаветной окажется?

Разрыдалась Любава во весь голос, заломила руки от тоски, распугала лебедей своими стонами.

А Макошь ей с небес и молвит: «Терпи!»

Терпит Любава. Все тягости сносит. Погоревала, да и пошла домой.

Все в крепости жалеют Любаву, да только Марфа — горшечница дома сидит, чуда для себя особого ждет. Вот только не случается ничего. Сердце как было каменным, так и осталось, как не лепились горшки чудесные, так и не лепятся. А коли получится чего стоящего, что продать можно, так молоко в них сразу скисает, а вода и вино горечью отдают!

И чем больше у Любавы горя, тем хуже дела у Марфы.

Встала Любава на третий день. Глядь — а цветок заморский, что соседка дарила, совсем завял, голову кучерявую до самой земли опустил, листья желтые порастерял. Собралась Любава с силами, вышла за ворота крепости и снова на колени упала, поползла по камням. С большим трудом осилила она первый круг, казалось, всю силу свою выложила, ничего больше не осталось. А еще два круга ползти! Вдруг, выскочили за ней ребятишки, целая орава! И каждый в руках охапку сена несет. Подбегают они к Любаве и бросают ей под ноги сено. Она обойти хочет — они все одно, опять под ноги стелют!

Не сдержалась Любава, разрыдалась от такой заботы, а слова благодарности сказать не посмела. Так, рыдая, по сену и поползла. И уж не так болят колени разбитые, да только сено кончается. И как только ступила дева на камни острые, как стал из крепости Муромской люд разный выходить. Кто с сеном идет, кто одеяло несет, кто подушку тащит! Столько народ добрый для Любавы нанес, что выложили постилку мягкую вокруг всей крепости!

А тем временем, лиходеи Ярилко и Блуд, надеясь на суматоху, обрядились свинопасами и, уповая на авось, удачно проникли за Муромскую стену. Вот уж кому раздолье прибыло! Вот, кому горе людское только на руку было! Полно наживы в богатой крепости, много честного народу обмануть не терпится!

Стали люди замечать пропажи всякие, стали бояться, по ночам двери на засовы затворять. Стража с ног сбилась, лиходеев разыскивая, да только хорошо хоронятся супостаты, не найдешь!

А Любава тем временем, добротой людской сохраняемая, обошла крепость Муромскую в последний раз и поспешила к пруду, к лебедю милому, суженому любимому.

Вот добралась она на больных ногах до пруда, глядь, а лебедь белый, что с золотым пятнышком на крылышке, вокруг лебедицы плавает, шеей трется, клювом перышки ей чистит.

Упала Любава без сил на берег пруда и взмолилась в голос:

— Макошь, Матушка! Не смогла я чары злые разорвать, не хватило моего усердия, чтобы мужа любимого из лебединой ипостаси вернуть, так не желаю больше быть человеком! Обрати меня, Богородица, в лебедя белого! Станется — смогу я лебедушкой суженому быть, а нет — так и проживу птицей белой! И пусть одна, но с любимым рядышком!

Отозвалась Макошь на рыданья девичьи, явилась со своими дочерьми — Долей, что лад и мир в людей вселяет, и Недолей, что горе и тоску на неугодных гонит. Стоят богини перед бедной девушкой, а она голову в поклоне склонила, и участь свою смиренно дожидается.

Вышла вперед Макошь Богородица и молвила:

— Вижу, не сломила тебя ни боль телесная, ни пересуды людские! Жалеют тебя люди, молятся за тебя, помогают! А такая сила, что любовью дается, все несчастья сокрушит, любую тьму разгонит, всякое зло одолеет! Открою я тебе истину непреложную — не Боги решают, кому жить в любви и согласии, а сами люди ответ за свою жизнь держат!

Тут вышла Доля к пруду, взмахнула белым рукавом, крикнула зычным голосом и понеслась по пруду мощь Божьего Слова, закружилась над водой радужным светом всемогущая сила Любви. Разлетелись лебеди белые, остался на пруду только один, тот, что с золотым пятнышком на крылышке. Подняла его над водой сила Божия и опустила на берег молодца пригожего, богатыря могучего Ивана! Хотела было Любава кинуться к нему, да только ноги больные отказались идти. А Иван в себя пришел, суженую увидал, подхватил на руки, прижал к себе и понес домой.

Шепчет ей слова ласковые, целует в уста сахарные, благодарит горячо! А Любава слушает — и наслушаться не может! Прильнула она к родному плечу и в счастье свое не верит! Смогла, одолела силу Темную, вернула любимого! И уже все равно, кто на них порчу навел, кто ядом дышал. Не позволят они больше свою семью разрушать!

А Марфа как увидала Ивана и Любаву вместе, так злобой обросла, что поседела голова ее бедовая! Забежала она в дом, заперла двери и стала хулить молодую семью, проклятия насылать.

Вдруг видит, стоит в сенях кто-то. Вышла Марфа в сени и ахнула! Явилась к ней сама Недоля, дочь Богородицы Макоши! Перепугалась дрянная баба, на колени упала и взмолилась, прощения просить стала. А Недоля и говорит ей:

— Не бывать счастью на чужом несчастье построенном! Нет ни у кого права чужую любовь душить, семью разбивать! Замуж хотелось? Мужика в доме не хватало? Вот тебе, два борова! Назовешь Ярилко и Блудом, будешь в доме держать и как о родных заботиться! А не сумеешь справиться — заберу тебя в царство Велеса, в самый Тартар! Таких как ты, там всегда ждут!

Взмахнула Недоля черным рукавом, и появились перед перепуганной Марфой два порося. Завизжали свиньи, забегали по дому, под лавками попрятались.

Захохотала Недоля громко и исчезла без следа.

Так и осталась Марфа жить с двумя боровами, седая и одинокая.

А Любава с Иваном жили дружно, ладно. В доме их навсегда поселилась любовь и забота, а вскоре, забегали по двору босые детские ножки.

С тех пор, в народе говорят, что любая напасть нестрашна, коли в сердцах человеческих живет Любовь и Добро.

Баба Оля закончила сказку и хитро посмотрела на молодых. Лада и Сергей сидели тихо, стыдливо глядя в свои кружки.

— Там метель, — неуверенно произнес Сергей. — Лада, можно я останусь?

— Можно, — ласково ответила та и пересела поближе к мужу.

За окном выла вьюга, металась колючим снегом, сурово гудела в печной трубе. А в маленькой избушке на краю леса царил покой и уют, волшебным образом соединяя разбитые сердца.

Варя задремала возле печки, и никто из гостей не заметил, как Баба Оля прихватила ватрушек и тихонько вышла в сени. Открыла дверь на улицу, протянула угощение лешему. Он старательно нагонял снег вокруг избушки и любовался безоблачным звездным небом, мурлыкал веселые песенки на яркую луну, иногда гулко завывал в печную трубу, подражая рассерженной вьюге.

— К полуночи заканчивай, — улыбнулась баба Оля. — Будем всей семьей Новый год встречать.

— Как скажешь, Яга! — леший отсалютовал ватрушкой и тут же сунул угощение в рот. — Шпашибо! Ошень вкушно!

— И тебе спасибо! Подсобил!