Афтерлайф

Пепе глянул в боковое зеркальце и довольно улыбнулся — аэропорт Манауса со всеми его занудами-диспетчерами и суетливыми наземными службами наконец-то скрылся вдали. Да и сам крошечный городок исчез, растаял без следа в желтой утренней дымке. Все, теперь целых три часа — никакой цивилизации. Только он, Пепе — в небесах, бесконечная сельва внизу, да гряда холмов далеко впереди. Там, где при слиянии Рио Негро и еще десятка мелких ручьев и речек сонно ворочается Великая Амазонка.

Он включил автопилот, взял с соседнего сиденья пакет с завтраком и принялся закусывать. Голодный бразильский мужчина, это и не мужчина вовсе, а полное недоразумение. Зато сытый бразильский мужчина может все! Даже взять напрокат по чужой лицензии Сесну и отжигать над сельвой после всего пяти часов налета с инструктором!

Впрочем, дело-то нехитрое. Он и мотоцикл учился водить так же — взял у старшего брата и поехал. Правда, потом разбил в хлам, не повезло. Пепе поежился, вспоминая рожу брательника, когда тот увидел свою Хонду. Времени прошло — сто лет, а до сих пор как-то неуютно. Хорошо, мать тогда заступилась, а то фиг знает, чем бы все закончилось!

Пепе вдруг подумал, что давненько не слышал переговоров диспетчерской аэропорта. Он краем глаза глянул на панель и чуть не подавился багетом с ветчиной! Приборы не работали. Ни один! Белые стрелки бессильно лежали на нулевых отметках и лишь слегка вздрагивали в такт вибрации машины.

Он пощелкал тумблерами, несколько раз ткнул в кнопку аварийного вызова, покрутил ручку настройки приемника — ничего. Вцепившись мгновенно вспотевшими руками в штурвал, слегка повернул его. Самолет послушно качнулся и лег на новый курс.

— Фууух, слава Святой Деве! — Пепе перекрестился и поцеловал большой палец. — Хоть так!

Управление работало, двигатель — тоже. Туманный круг винта надежно поблескивал в лучах утреннего солнца. Скорее всего, обесточена приборная панель, и только. Неприятно, конечно, но не фатально. С брательниковым мотоциклом, если что, было гораздо хуже.

Так, не паниковать, думать! Летел он недолго, минут тридцать, максимум. Сейчас аккуратненько повернет, ляжет на обратный курс и вернется в Манаус, делов-то. Путешествие, конечно, на этом придется закончить, ну да ладно. Чай, не в последний раз!

…

Топливо кончилось через четыре часа. Двигатель чихнул, пропустил такт, еще с минуту поработал и окончательно затих. Города внизу не было. Вообще ничего не было, кроме джунглей. Только теперь они были не сплошные, а с коричневыми скальными проплешинами. Похоже, Пепе занесло сильно к югу, в предгорья. Впрочем, особого значения это уже не имело. Что падать в лес, что на скалы — конец один! И, словно прочитав его мысли, машина немедленно накренилась и начала валиться в пике. Вцепившись в штурвал и бормоча молитву Святой Деве, Пепе попытался выровнять крен, однако, увы, слишком поздно. Земля стремительно неслась навстречу, и прямо по курсу, будто великан в толпе лилипутов, над зеленой пеной джунглей замаячило гигантское ореховое дерево.

— Вот оно! — тоскливо подумал Пепе, отчаянно рванул штурвал на себя и зажмурился.

Прошла секунда, другая, удара не было. Он осторожно приоткрыл глаза. Иисус Всеблагой, неужто пронесло? Да! Да! Машина каким-то чудом избежала столкновения и теперь шла над лесом, понемногу снижаясь. Еще чуть-чуть и она начнет цепляться за верхушки деревьев, и тогда… Но тут Пепе вдруг перестал бояться. Появилось какое-то предчувствие, нет, даже уверенность, что самое плохое с ним уже произошло, что наступил решительный перелом, и теперь все будет очень хорошо. И стоило ему об этом подумать, как он увидел аэродром.

Джунгли внизу расступились, открывая с десяток белых домиков и длинную посадочную полосу. Не переставая молиться, теперь уже в полный голос, он направил машину к длинной и узкой просеке в джунглях. И лишь когда самолет спустился совсем низко, и деревья понеслись справа и слева от кабины, Пепе понял, что ошибся. Внизу была не полоса, а свежевспаханная пашня, покрытая здоровенными комьями глины.

— Блин! Как тогда, на мотоцикле. Нет, хуже! — успел подумать Пепе, и в этот момент Сесна зацепила шасси неровный грунт.

…..

Ему явилась Дева Мария, юная и прекрасная, с нимбом из подсвеченных солнцем волос. Она смотрела на него сверху, улыбалась, и от ямочек на ее смуглых щеках у Пепе щемило сердце. И еще, почему-то, болела спина. Он попытался сказать Богородице что-то подходящее к случаю, божественное, но нужные слова никак не шли на ум, и он в смущении отвел взгляд. И отключился.

— Я уж думала, что ты никогда не проснешься, — произнес нежный девичий голос, и чьи-то пальцы осторожно коснулись его щеки. — Мигэл сказал, что с тобой все в порядке, а ты все спишь, да спишь…

Пепе открыл глаза и увидел, что лежит на кровати в белой комнате, а напротив него стоит девушка из сна с кувшином и полотенцем в руках.

— Я принесла тебе умыться, — сказала девушка. — А потом будем есть. Ты хочешь есть?

— Хочу, — прохрипел Пепе, не отрывая от нее глаз. — Ужасно хочу!

А потом, вспомнив о вежливости, добавил:

— Я — Пепе.

— А я — Мария, — ответила она.

Пепе усмехнулся (дева Мария, точно!), откашлялся и спросил:

— Так куда меня занесло, Мария? Здесь телефон поблизости есть?

— В деревню Живых, — ответила она. — А что такое телефон?

Вот те на! Ситуация начала проясняться. А за обедом прояснилась окончательно. Пепе узнал, что Мария жила с братьями на границе джунглей и холмов в чём-то вроде поселения сектантов, которое они называли деревней Живых. За свои восемнадцать лет она никуда не выезжала и об остальной Бразилии имела очень смутное представление. Иногда в деревню приходили индейцы и обменивали всякие разности. Так в доме появился радиоприемник, по которому Мария слушала музыку, пока не сели батарейки. Говорила она на чистом, но довольно странном португальском, произнося «с» вместо «ш», словно в исторических фильмах про времена герцога Альбукерке Жестокого.

Шло время, и Пепе потихонечку поправлялся. Он начал вставать, выходить из дома, прогуливаться по деревне. И с каждым проведенным здесь днем у него росло подозрение, что с местными жителями что-то здорово не так. Нет, все они были приятные, улыбчивые ребята, охотно приветствовали Пепе и вежливо справлялись о его здоровье. Настолько вежливо, что у него создавалось впечатление, что дело происходит лет триста назад. Однако были темы, обсуждать которые селяне напрочь отказывались. Даже Мария, не сводившая с него восхищенных глаз, немедленно замолкала, стоило ему начать задавать вопросы о деревне и жителях. Замолкала и начинала улыбаться, нежно, точь в точь, как в первый раз, когда он увидал ее, лёжа на пашне рядом с обломками самолета, в полубреду.

А вопросы возникали. Например, почему в деревне не стариков и детей, а только юноши и девушки? Почему нету семейных пар, и все живут отдельно, или с братьями и сестрами, как Мария? Или, самое главное, где тут ближайший город, поселок, деревня, любое место, откуда ходит автобус?

Впрочем, на последний вопрос Пепе ответ частично получил. Вот только нельзя сказать, чтобы услышанное его обрадовало! Дело было так. Через день или два после того, как он начал выходить на улицу, ветер с холмов донес до него слабый колокольный звон. Пепе быстро поковылял обратно к дому и спросил кормившую кур Марию:

— Так тут рядом город? Или поселок с церковью? Как называется?

— Деревня Мертвых, — сказала девушка, как ни в чем не бывало продолжая сыпать корм суетящимся у ее ног несушкам. — Там есть церковь. Мертвые ходят в нее по праздникам.

— Это в каком смысле «мертвые»? — спросил он, изо всех сил надеясь, что это какое-нибудь прозвище, дразнилка, местный фольклор.

— Мертвые — это те, кто умер, — равнодушно ответила Мария.

Пепе открыл рот, потом закрыл, потом открыл снова, но продолжать расспросы почему-то так и не решился.

— Валить отсюда надо, братишка! — внушительно произнес тихий голос у него в голове. — Чуть окрепнуть и валить! Прямо через джунгли!

Однако сейчас об этом нечего было и думать. В спину по-прежнему вступало при малейшем наклоне, и Пепе вышагивал по деревне, прямой, как палка, или какой-нибудь испанский гранд. А чаще просто сидел на скамейке около дома и болтал с Марией, которая суетилась по хозяйству. Ее братья, крупные молчаливые парни, вставали рано, до вечера работали в поле, или охотились в лесу, так что времени у Пепе с Марией было хоть отбавляй. А когда целый день проводишь наедине с симпатичной девушкой, которой ты совсем не безразличен, может случится всякое.

Вот оно и случилось. И даже спина не помешала. В некоторых случаях, знаете ли, на боль совершенно не обращаешь внимания.

Потом Пепе лежал рядом с Марией и ждал, когда нахлынет его обычное после таких дел желание быстренько уносить ноги. Однако на этот раз уходить совершенно не хотелось. Было как-то хорошо и спокойно. Немножко напрягало лишь то, что Мария молчала. Психология девственницы, да еще и выросшей в первобытной глуши — штука непредсказуемая. Мало ли, что она там себе думает? А ну, как снимет со стены мачете и…

Пепе осторожно покосился на девушку. Та поймала его взгляд и улыбнулась, показав Пепе любимые им фирменные ямочки на щеках. Нет, мачете, похоже не будет. По крайней мере, не сегодня.

— Ты мне свалился на голову, — негромко сказала она. — С ясного неба. Я почему-то всегда думала, что мой парень будет особенным, не таким, как все. Наверное, любая девчонка об этом мечтает, да? Но у меня — сбылось. Наверное, теперь наша любовь тоже будет особенная. И когда мы поженимся, вся деревня будет радоваться и говорить, что такой счастливой пары они никогда не видели!

Странно, но даже слова Марии о браке не смогли испортить блаженное настроение Пепе, боявшегося семейных уз больше, чем ночевки в полицейском участке в одной клетке с неграми-качками.

— А что? — размышлял он. — Неплохая идея. Надо же когда-нибудь остепениться? В конце концов, двадцать шесть лет — не шутка. Опять же, девчонка хороша. Ее накрасить да приодеть — все чики из Сан-Паулу лопнут от зависти! А фигура! Чистый карнавал в Рио! И прикинь, чувак, все свое, натуральное!

Конечно, придется проторчать еще пару месяцев в этой дыре, но потом он обязательно уговорит ее уехать. А там, дома, это будет шок! Сеньор Пепе с красавицей женой, прямо из сельвы, на радость матери с бабкой и на зависть охламонам-приятелям!

— …и умрем счастливыми и влюбленными. И, может быть, наша любовь переживет нас!

Пепе так увлекся мечтами о своем триумфальном возвращении, что расслышал только конец ее фразы.

— Что ты сказала, прости? — он повернулся к ней.

Мария встала с кровати и, заложив руки за голову, сладко потянулась. К восторгу Пепе, ее маленькие розовые соски при этом уставились почти вертикально вверх. Потом она подняла с пола рубашку, залезла в нее, ойкнула, зацепившись волосами за крючок на вороте и, наконец, оделась. Пепе огорченно вздохнул. А Мария повернулась к нему и сказала:

— У нас молодые сразу после свадьбы умирают. Вместе. В один день. Как в сказках.

— Эй, детка, мы с тобой, походу, разные сказки читали, — улыбнулся ей Пепе, хотя внутри него все будто замерзло. Что-то в этом роде он подозревал. Чуял с первого дня, как оказался в деревне. — Это, что, такая местная шутка?

— Это не шутка, — ответила Мария. — Это счастье!

— Ни фига себе счастье! — Пепе аж подпрыгнул на кровати, не обращая внимание на полыхнувшую огнем спину. — Из-под венца, да в гроб! Вы чего тут все, рехнулись?

— Ну, послушай, Пепе, — терпеливо, как несмышленому ребенку, сказала ему Мария. — Вот ты меня сейчас любишь, да?

Пепе решительно кивнул. Нынче было не до терминологических споров.

— И я тебя люблю. И мы теперь счастливы. А когда поженимся, то совсем счастливы будем. Потому, что все в деревне о нашем счастье узнают.

Пепе опять кивнул.

— Вот, — продолжила Мария, — а теперь представь, что мы после свадьбы не умрем, а будем жить дальше. Хорошо?

— Очень хорошо! Просто здорово! — закивал он с прямо-таки маниакальным энтузиазмом.

— Нет, не хорошо! — решительно отрезала Мария. — Пройдет время, ты ко мне привыкнешь, потом разлюбишь, потом начнешь обижать. Может, даже бить. И я тогда начну смотреть на других мужчин. Мы будем жить, а наша любовь умрет. Это очень плохо. Это вроде, как измена нам теперешним, понимаешь?

Логика в ее словах была. Только какая-то неправильная, женская. А против женской логики, как известно, с мужской не попрешь. Но попробовать, по любому, стоило.

— Мария! — он встал с кровати, подошел к ней сзади и приобнял за плечи (такая поза почему-то показалась ему особенно убедительной). — У меня есть компромиссное предложение. Давай возьмем паузу. Поехали со мной в Сан-Паулу, поживем там пару годиков вместе, повеселимся от души, а потом, если тебе не понравится, вернемся сюда. И тут уж, как положено, помрем. Договорились?

Вместо ответа она молча выгнулась назад и коснулась его носа пушистым затылком. Пепе утонул в пахнущих медом и вербеной волосах, голова у него закружилась, а руки вдруг сами собой оказались вместо плеч Марии на ее груди…

Потом они лежали рядом, и капельки пота потихоньку высыхали у них на коже. И Пепе рассказывал Марии про Сан Паулу, магазины, ночные клубы, танцы на открытых верандах — все впустую! Она только улыбалась и качала головой.

Вскоре за окнами стемнело, Мария встала, оделась и начала готовить праздничный ужин. А когда с поля вернулись братья, в семейном кругу состоялась официальная помолвка.

Пепе чувствовал себя, как пойманный в ловушку хорек, которому надо прикидываться безобидной морской свинкой, чтобы не закончить скоропостижно свою воровскую карьеру. Он улыбался, принимал поздравления, хлопал братьев по плечам и жал им руки, время от времени, когда никто не видел, тоскливо поглядывая на занавешенные москитной сеткой дверь и окна. За окнами была сельва, а в ней — хоть какой-то шанс уцелеть, даже для непривычного к лесу горожанина с больной спиной. В деревне у него, похоже, шансов не было.

Этой же ночью, когда девушка и братья уснули, он собрал в мешок все продукты, которые смог найти в доме, тихонько вышел за порог и, не оглядываясь, решительно заковылял прочь. Пошли они в задницу, эти немытые туземцы с их дурацкими обычаями! Он пройдет через сельву, найдет нормальных людей и уедет домой, а эти романтические некрофилы пусть продолжают играться в свои идиотские игрушки без него. Кстати, интересно, а кто их всех родил, если они сразу после свадьбы, того…? Неужели, пока одним — любовь до гроба и все дела, остальным — туземный секс без обязательств? Наверняка! Эх, не повезло ему с деревней!

Поймали его через сутки. Братья оказались хорошими следопытами. Впрочем, Пепе было грех жаловаться. Он не взял с собой мачете, довольно быстро выдохся, пробираясь сквозь упругую зеленую толщу, а под конец окончательно застрял в каких-то колючих кустах, откуда его и извлек Мигэл, старший из братьев.

А по дороге в деревню ему популярно объяснили, что сестра у братьев одна, они ее любят и желают ей счастья. И что если некий засранец не будет себя вести, как положено влюбленному жениху, им куда проще нашинковать его на кусочки прямо тут и скормить диким свиньям, а сестре рассказать, что они его потеряли.

Обещания были даны, скреплены рукопожатием, и через пару часов Пепе в теплой компании будущих родственников вернулся к невесте, чтобы, криво улыбаясь, изложить согласованную с братьями историю о том, как он пошел погулять в лес и заблудился.

Бог знает, поверила ли ему Мария, но Пепе не заметил у нее ни обиды, ни раздражения. Наоборот, чем меньше дней оставалось до свадьбы, тем счастливее становилась ее улыбка и нежнее — ласки.

После неудачного побега Пере впал в какой-то фаталистический ступор. Каждое утро он говорил себе: «не сегодня!» и жил дальше, ни о чем не думая. Только ночами часто просыпался от приступов панического удушья и потом крутился под простыней, весь в холодном и липком поту, с бешено стучащим сердцем. Но Мария спала чутко, и легкого касания ее руки обычно хватало, чтобы вернуть ему сон.

А однажды утром он раскрыл глаза и увидел, что их комната украшена пальмовыми листьями и гирляндами цветов. И понял, что его коронная фраза про «не сегодня» больше не актуальна. Сегодня! И очень скоро.

Свадьба была веселой и какой-то очень светлой. Пожалуй, только Пепе наблюдал ее словно через мутное стекло, сконцентрировавшись на страхах, которые под конец отыскали таки дорогу к его сердцу. Остальные гости беззаботно и по-детски веселились, словно не ведая об ужасном финале праздника.

Мария сидела рядом с Пепе, тихая, счастливая и ни на минуту не выпускала его руку.

— Чтоб не удрал! — ядовито подумал он, а потом печально усмехнулся. — Удерешь тут, как же! Вон, братья невестины глаз не сводят! И даже не пьют ничего. Интересно, какая у них роль в будущем печальном событии? Боюсь даже представить!

Свадьба закончилась веселыми танцами на лужайке перед домом. Пепе, сильно перебрав местного пива, лихо отплясывал с Марией бачату под восхищенные крики селян. Потом соседи ушли, многозначительно перемигиваясь, а Мария повела жениха в дом.

В своей комнате она скинула фату и венок, подошла к запертому шкафчику рядом с зеркалом, открыла замок ключом, висевшим у нее на шее вместо кулона, и достала маленький глиняный кувшинчик, расписанный черными цветами, а к нему — две стеклянных рюмки. Наполнила их мутной жидкостью из кувшина и поднесла Пепе на ладони.

Пепе, крепко напившийся, соображал слабо. Но когда увидел перед собой рюмку, мгновенно протрезвел и запаниковал.

— Не буду пить! Уроды! — билось в голове. — Пошло все нафиг! Жить хочу!

Он только собрался заявить это вслух, как увидел, что Мария уже выпила свою порцию и теперь смотрела на Пепе. И это был такой взгляд… Представьте себе, что на ваших глазах тонет кто-то очень для вас дорогой, или просто слабый и беззащитный. Скажем, старушка. Нет, не надо старушку, пусть лучше девушка, прекрасная и юная, почти ребенок. И вот она последний раз выныривает из воды, и в глазах ее отчаянье, смерть и… надежда. На вас надежда, на берегу ведь больше никого нет! Неужели вы не броситесь в воду? Нет? Ну, тогда «на носу у вас очки, а в душе — осень»

Пепе — бросился! В смысле, выпил рюмку до дна, а потом впился в рот своей невесты, как будто ему не хватило отравы, и он хотел собрать остатки яда с ее губ. Кто сказал, что смерть сильнее любви? Черта с два! Бывает так, что карга в черном в ужасе бежит прочь, гремя костями и роняя ржавую косу. И прячется в своей норе. До поры.

…

— Пепе, вставай, только тихо!

Он попытался вскрикнуть спросонья, но теплая ладонь мягко коснулась его губ.

— Молчи! Перебудишь всех, — прошептала Мария. — Одевайся и пошли. Нам надо до рассвета уйти.

От такого предложения не отказываются. Побег — отличная альтернатива смерти. Не прошло и десяти минут, как они уже вышли во двор, где их ждал вьючный ослик, уютно хрустящий овсом из подвешенной к морде сумки. А еще через пять минут они покинули деревню и стали подниматься по едва заметной в предрассветных сумерках тропинке, ведущей в сторону холмов, откуда Пепе когда-то слышал колокольный звон.

— Что, яд оказался просроченный? — подмигнул ей Марии и по-хозяйски приобнял ее за талию.

— Это был не яд, — ответила она. — Это надо пить, чтобы не болела голова от пива.

Голова, и правда, не болела. В голове звучала самба, и радостный хор ангелов славил воскрешение Пепе из мертвых. Он еле удержался, чтобы не заняться с Марией любовью прямо тут, на тропе. Но вместо этого спросил:

— А как же смерь на свадьбе? Как же этот ваш милый местный обычай? Гости не расстроятся?

— Гости не расстроятся, — серьезно ответила Мария. — Потому что все прошло, как надо. Мы с тобой умерли в любви и покинули мир живых.

Пепе резко остановился, словно врезавшись в невидимую стену. Сердце отчаянно зашлось, будто движок, с которого сорвался приводной ремень, горло перехватил спазм. Он где-то читал про это, да! Афтерлайф, вот как это называется! На самом деле, он сейчас бьется в затихающей судороге на кровати, и тонкие струйки розовой слюны стекают на мокрую подушку с уголков его искусанных губ. А побег, ночная тропа и теплая кожа Марии под его ладонью — всего лишь бред гибнущего от гипоксии мозга!

Выпучив глаза и пытаясь ухватиться за воздух, Пепе закачался на ослабших ногах и почувствовал, как падает в черную бездонную яму, из которой, как водится, нет возврата.

Осёл, в ответ на рывок уздечки, намотанной Пепе на руку, обернулся и с шумом пустил газы, выражая свое отношение к незапланированной остановке.

Москит, всю дорогу нудно жужжавший над ухом, наконец собрался с духом и больно впился Пепе в залитую слезами щеку.

Где-то внизу, в сельве, истошно заорала проснувшаяся птица.

Пепе ошеломленно замер: Это что, смерть? Да она куда ярче последних двух недель его жизни!

Он машинально прихлопнул комара на щеке, посмотрел на маленькое кровавое пятно на ладони и почувствовал, что дыхание потихоньку возвращается к нему. А вслед за дыханием приходит ярость.

— Опять шуточки, твою мать? Да я сейчас чуть на самом деле не сдох! — прохрипел он.

— Это не шутки, — ответила Мария. — Это очень серьезно. Я тебе уже говорила.

— Да-да, я помню. Забавная традиция. Могла бы и предупредить! Не чужие, все-таки, люди… Ох, ладно. Вроде отпустило. Куда мы сейчас?

— В деревню Мертвых, — сказала она. — Так положено. После свадьбы молодые уходят из деревни Живых и переселяются в деревню Мертвых. Там у моих родителей большой, хороший дом. Они добрые и очень по мне скучают.

— Уговорила, — усмехнулся он. — Пойдем, проведаем покойничков. Кстати, а что мы там будем делать?

— Как, что? — удивилась Мария. — Будем жить вместе, ты будешь работать, я — рожать тебе детей. И стареть. Но ведь это не страшно, правда? Мы же все равно умерли!

— Это не страшно, — кивнул он. — Это даже здорово!

— Да, — согласилась она, — Здорово. Хотя, ты знаешь?

— Что?

— Я… Я вот все думаю, ты это взаправду, про Сан Паулу и магазины?

Конец.

…………………..

PS « … после опроса индейцев, ставших очевидцами катастрофы, спасатели смогли обнаружить обломки разбитой машины в трехстах километрах от Манауса. Сесну буквально расплющило о ствол гигантского ореха, удар был такой силы, что ствол дерева раскололся пополам. По заключению экспертов, шансов спастись у пилота не было, однако останки Педру Браво, управлявшего самолетом по чужим документам, на месте падения так и не найдены»

Газета Folha de S.Paulo, раздел «Происшествия», где-то через месяц после аварии.