Извержение. Германия

Бобик, по совместительству штатная медсестра, аккуратно отрезал болтающийся кусочек кожи, приложил к ранке на руке пропитанную чем-то щипучим марлю и залепил пластырем.

Я сидел на диване в гостиной, рядом примостилась Ася, помогавшая Бобику с аптечкой, а над нами грохотал Ян, разнося несчастного шофера. Здоровый мужик со смятой в давней драке переносицей пятился под напором шефа и лепетал, будто двоечник, которого вот-вот выпорет отец. Наконец он уперся спиной в грудь Саши… точнее в его нос, едва доходящий до лопаток литовца. Шофер дернулся, но Ян ткнул пальцем ему в грудь и принялся орать прямо в заросшую щетиной морду, так что бедняге оставалось только жмуриться, когда слюна попадала в глаза.

Бобик подергал меня за штанину, возвращая к моим собственным проблемам.

— Сними джинсы, Денис, — попросила Ася. Ее голос звучал устало, а землистое лицо выглядело старше, будто сегодняшний вечер пошел за год. — Надо обработать раны на ногах.

Я привстал, и лицо исказила невольная гримаса. Наверное я здорово растянул связки в паху, когда дергался на столе, пытаясь освободиться. Бобик помог мне стянуть штаны, а у меня даже сил не было возражать, хотя мои труселя остались трофеем торчкам Дитлева. Да и какая разница? Ася все равно уже видела все, что можно и нельзя, и даже больше.

Под повязками все выглядело примерно так же, как и на руках — лиловые вспухшие синячищи, полосы содранной кожи и подсыхающие ссадины. Бобик поцокал языком и принялся тыкать в них ваткой с чем-то бесцветным и вонючим. Я вякнул, когда «доктор» прошелся по особенно больному месту, и очень некстати. Ян тут же оказался надо мной. Волны исходящей от него ярости были физически ощутимы: я притягивал их, как магнит — булавки.

— Ну, ублюдок, расскажи мне, какого хрена там у вас произошло. Эта мокрица безмозглая, — короткий жест подбородком в сторону шофера, — говорит, что какая-то обкуренная девка притащила вас раньше времени, вопя, будто тебя чуть не затрахали насмерть, и что ты вскрылся. Сказала, мальчика срочно надо в больницу. Ты вскрылся, урод?

Я покачал головой. Ян спросил о том же Бобика — это я без перевода понял. Бобик тоже махнул башкой и пустился в медицинские объяснения, но Ян прервал его, снова обращаясь ко мне:

— Тогда откуда это? — он ткнул в пластыри чуть выше моих запястий. — И это?

Мда, светофор на моих бедрах и ржавые потеки говорили сами за себя.

— Что они там с тобой творили?

— Не помню, — я отвел глаза.

Ася достала из аптечки кусок марли побольше.

— А как коридор быку обблевал, сука, помнишь?

Пощечина опрокинула меня на диван. Скула на мгновение онемела, а потом вспыхнула огнем. Но поваляться мне не дали. Рука Яна быстро вздернула меня обратно в сидячее положение, пальцы ухватили подбородок.

— Смотри на меня, щенок, когда я с тобой разговариваю! — глаза Яна превратились в узкие щелки, из которых на меня глядело что-то скользкое и холодное. — Если это опять твои штучки, клянусь, ты пожалеешь, что твоя шлюха-мамка тебя на свет родила!

Я молчал, и воняющие табаком пальцы выпустили наконец подбородок.

— Еще раз спрашиваю, что с тобой сделали?

На этот раз я выдержал его взгляд. Внутри росло что-то холодное и твердое, какая-то незнакомая прежде сила, дающя волю к сопротивлению.

— Я мордой в стол лежал, — тихо выдавил я сквозь сжатые зубы. — Мне не видно было.

Ян замахнулся для нового удара, но Ася метнулась между нами, загораживая собой.

— Не надо, пожалуйста! Денис не виноват! Его, правда, к столу привязали, стеклянному. Вы видели сами, как он побился об края. А потом… насиловали по очереди и...

Я очень захотел снова оглохнуть, как случилось тогда, в гостях у Дитлева. Но вероятно, для этого мне надо было долбануть кого-нибудь бутылкой по башке. Я рассматривал пальцы собственных ног, пока Ася сбивчиво снабжала Яна подробностями, и старался представить себе, что речь шла вовсе не обо мне. Помогало мало.

— Вы ведь накажете их, правда? — Ася положила дрожащие пальцы на рукав Яна, склеившиеся от слез ресницы моргали в немой мольбе.

Хозяин брезгливо стряхнул ее руку, будто это было насекомое, и рявкнул мне:

— Жопу покажи.

Я замешкался, и он сам рванул меня, разворачивая. Я упал животом на диван, почувствовал грубые пальцы между ягодиц. Все могло бы быть гораздо хуже, если бы не одна штука, которой научил меня Кит. Он смазывал себя внутри перед каждым выездом, не жалея силикона. Страшно даже представить, на что бы сейчас смотрел Ян, если бы я тоже не сделал этого. И так-то по ощущениям жопа — как воронка от ядерного взрыва.

— Вот сука! — хозяин треснул кулаком по столу. Бутылочка с антисептиком перевернулась, и прозрачная жидкость закапала на пол. — Мне этот мажорик занюханный сразу не понравился. Ишь, решил, что может поразвлекаться за мой счет, да еще товар попортить! А ты, придурок, чего сразу с него бабла не снял?! — снова набросился Ян на едва пришедшего в себя шофера.

— Так это… хозяин, их там целая хата была, неизвестно под какой дурью...

— А я что тебе говорил, когда на работу брал, недоумок?! Что ты должен делать, если дело идет не так, как договорено?!

— Вам звонить...

Шофер недоговорил. Кулак Яна прилетел ему точнехонько в зубы.

— Так что же ты не позвонил, сука?!

Второй кулак впечатался в солнечное сплетение. Мужик сложился пополам, беззвучно шамкая ртом, как глубоководная рыба.

— Вы закончили?

Ян повернулся к нам с совершенно спокойным лицом. Только слегка подергивался мускул в углу рта, заставляя кривиться обветренные губы.

Ася кивнула. Бобик как раз налепил на мое бедро последний пластырь.

— Так пошли вон.

Саша затолкнул нас в комнату под обстрел испуганных глаз. В щель закрывающейся двери я увидел, как Ян прижимает к уху телефон.

Как ни странно, вырубился я практически сразу, оставив Асю одну на растерзание любопытным. Проснулся внезапно, как от толчка, с тем странным чувством, будто во сне мне открылась какая-то нерушимая истина, которую нельзя забыть. Обвел комнату опухшими глазами, будто обстановка или белые стены могли помочь мне отыскать ответ. Вокруг было пусто — наверное, все разъехались по клиентам, ведь окна за жалюзи еще зияли чернотой. Только Ася свернулась клубочком на своем матрасе. Ее бок под тонким одеялом мерно поднимался и опускался — девочка спала.

И тут я вспомнил. Во сне я был Асей. Я смотрел со стороны на самого себя. Смотрел, как мальчик, которого я считал своим другом, бьет клиента бутылкой по голове и убегает, оставляя меня одного наедине с разъяренным Дитлевом и гостями. Ощущал всей кожей те долгие минуты, когда чужие руки рвали на мне одежду, а взгляды кромсали тело, мстя за то, что сделал он, Денис. Бессмысленный, идиотский поступок. Если бы он хотя бы пытался защитить меня… Но нет, он просто хотел сбежать. Он даже не подумал обо мне лишний раз. Даже не спросил, каково было мне, что случилось со мной там, в одной из многочисленных комнат, откуда меня вывела Адель...

Я подскочил на матрасе, будто меня треснули палкой поперек живота. Вцепился руками в отросшие волосы и застонал от невозможности все исправить. Блин, неужели в глазах Аси все происходило именно так?! Ага, а что еще она могла подумать?! Нет уж, трус, будь честен до конца с самим собой! Будь дверь незаперта, удалось бы тебе открыть замок, не промчался бы ты, сломя голову, мимо спящего шофера?! Не бежал бы, сверкая пятками, пока не упал от изнеможения в самом темном и глухом переулке?! И даже не вспомнил бы об Асе… Или вспомнил бы, но уже слишком поздно!

Вперые мне захотелось надавать самому себе пощечин и закончить все увесистым пенделем. Как я мог быть таким безмозглым, эгоистичным, подлым...

Поток моего самоуничижения прервала распахнувшаяся дверь. Внутрь стремительно вошел Саша, пнул Асю в бок и ухватил за длинные волосы.

— Что тебе надо от нее, урод?! — Я мгновенно оказался на ногах, сжав кулаки, хотя в глазах потеменело от боли в растянутых связках.

Едва удостоив меня взглядом, Саша поволок Асю за собой:

— Ты тоже давай на выход, засранец. Шеф хочет потолковать с вами. Обоими.

Ян сидел на стуле посреди гостиной, а за его спиной на плазменном экране извергался вулкан. Картинка очень подходила к выражению лица литовца — в его глазах так и плескалась лава. Я сдвинул ноги вместе — внезапно очень захотелось в туалет. Ася стояла рядом совсем белая, кудряшки во все стороны, но губы упрямо сжаты.

— Скажите-ка мне, птенчики, — тихо начал Ян, гул огненной стихии оттенял его слова, — а вы ничего не забыли мне рассказать?

Я сглотнул. Вязкая слюна застряла в горле, сжавшемся от ужаса. Ася тоже промолчала, только крепче стиснула зубы.

— Ладно, — Ян наклонился вперед, уперев локти в колени. — Спрошу по-другому.

Он внезапно вскочил, сгреб нас обоих за волосы и зарычал прямо в лицо:

— А хули наш Денис-пенис ебанул быка по башке бутылкой Егерьмайстера?

И тут меня прорвало:

— Ася не виновата! Не наказывайте ее, пожалуйста! Это все я… все из-за меня… Это я попросил ее ничего вам не рассказывать! Накажите меня...

Больше ничего сказать я не успел, потому что оказался на полу и в полной мере ощутил то, что когда-то испытал на себе несчастный Диди. Ян месил меня ногами, вопя, что не позволит держать себя за шута и выставлять идиотом перед клиентами, что наш долг перед ним вырос настолько, что нам теперь год пластом лежать с расставленными ногами, что он был с нами добр, но, похоже, такие бляди, как мы, только по-плохому понимают, и много чего еще орал, что от меня ускользало в кровавый туман.

Дальше воспоминания мешаются и вспыхивают отдельными кадрами, как будто я превратился в фотообъектив, в котором время от времени открывалась заслонка. Вот я вижу Яна снизу и сбоку, наверное потому, что все еще валяюсь на полу. Он раскаживает взад-вперед мимо моего лица и что-то говорит в телефон. Вот я полулежу на заднем сиденьи, затылок Яна маячит передой мной в свете уличных огней. Вот он и шофер — не литовец, другой — вытаскивают меня из машины и тащат вверх по полутемной лестнице, измалеванной граффити.

Наконец мы оказываемся в квартире, насквозь провонявшей старым фритюром, луком, кошками и еще каким-то тошнотворным душком, который я пока не могу определить. В коридоре горит единственная голая лампочка. В ее голубоватом свете кожа хозина квартиры кажется восковой, как у трупа. Это высоченный пузатый мужик с длинными жидкими волосами, будто приклеенными к яйцеобразному черепу. Лицо прорезано морщинами, мясистый нос почти касается вывернутых жирных губ. На мужике только треники и грязноватая майка, не скрывающая седую шерсть на сисястой груди и татуировок на дляблых толстых руках. От его вида, а может, от здешней вони меня снова начинает мутить.

Следующий кадр, врезавшийся в память, — пачка купюр, преходящая из грязноватых пальцев хозяина квартиры в руки Яна. И слова литовца:

— С тобой бесполезно разговаривать сейчас. Поговорим через неделю.

И еще закрывающаяся за кожаной спиной обшарпанная дверь. С тремя тяжелыми замками.