Жизнь после первой смерти

К Марии Хахониной

Ценность состояла именно в мебели. Два мягких кресла на резных ножках. Выцветший бархат и плюш внутри. Огромное зеркало в оправе из дуба. Дереву будто подарили еще один шанс на жизнь. И после его первой смерти из останков вырезали цветы. Чьи-то руки прилежно и с чувством вытачивали красоту. Делали ее послушной и практически ручной. Пионы или розы распускались на глазах, убеждая мастера в безупречности его таланта.

Когда я рассматривала цветы, мне хотелось смеяться. Не потому что было смешно. Жизнь заново. Она вызывала неподдельное чувство радости и восторга. Никто не мешал наслаждаться эмоциями. Потому звонкий и вместе с тем мелодичный голосок нежно разливался по всему особняку.

Семейное гнездо — так когда-то было принято называть загородные дома. По нему величаво ходят дяди и тети высотой до небес. Путаешься под ногами и хохочешь, когда сердятся на твою детскую неусидчивость. Бежишь навстречу бабушке в переднике и, врезаешься в нее, рассыпаясь на лучи улыбок. Лопочешь слова неразборчиво и быстро. А она слушает и слушает и, конечно, в ответ улыбается. Живая и, как тебе кажется в твои 5, до бесконечности мудрая.

***

— А помнишь как?.. — задаешь вопрос ты и тут же умолкаешь.

Икеевская мебель белого стерильного цвета, занавески до середины окна и потрепанное, от всего уставшее лицо.

Бабушка теперь немое напоминание о самой себе. Наполовину засохшее дерево. Маленькие листики живого салатового цвета распускаются и тут же багровеют. Отрываются и улетают прочь. И затем, полетав на ветру, успокаиваются и безвольно падают. Опускаются на землю, чтобы сгнить и истлеть. Скоро останется лишь скелет, который я подберу и положу в палочки с благовониями. Или кину между лепестками роз и капнув из бутылочки цветной пахучей жидкости, подожгу.

Присяду на краешек кресла из той же злосчастной Икеи и буду вдыхать пары. Быть может плакать. А потом наплакавшись вдоволь, разрешу своему телу выйти в сад. На прогулку.

Сяду на новую скамейку и уставлюсь вперед. Туда, где еще недавно высился лес, который я так любила. Куда сбегала по выходным, когда дом заполняли дяди и тети. Огромные как деревья, которых скоро не станет.

Его вырубят, этот лес. Место, где развивались мои мышцы и воображение. Где играла в индейцев и слушала птиц.

А пока он еще жив, мы сидим с бабушкой и смотрим вперед. Тешим себя тем, что пока еще с нами. Что наше, что часть нас.

Когда бабушки не станет, я прокрадусь ночью на пепелище и, накинув веревку на плечи, украду дерево. Чтобы своей рукой выстрогать новую мебель. Создать новые цветы. Вознаградить еще один дуб удивительным и щедрым подарком: жизнью после первой смерти.

— Почему она умерла? Ты знаешь? — говорит одна из теть, которая сама уже скоро превратится в бабушку. Это самая старшая из всех теть.

Как мне объяснить им, этим чопорным высоким женщинам что испытала маленькая старушка, когда все то, что она любила, вдруг исчезло. И муж, и подросшая внучка и друзья… Зачем рассказывать им эту историю? Разве что подкинуть новые зерна для пересудов. Как голубям на площади. Информация на растерзание. Мерзкие воры без души вскрыли замки и забрались в наш мир. Они утащили из дома кресла с потускневшим бархатом, столики и даже книги… Почему-то именно самые дорогие и важные. А книжные шкафы из цельного дуба расстреляли из пневматического ружья. Наверное, было досадно осознавать, что им просто не хватит сил, чтобы вынести историю целиком. Поэтому со злости они палили по тому, что любили другие. Маленькая девочка и ее бабушка.

Когда проснулась весна, вернулось и настроение. И вера с счастье и лучшее будущее. Появилась надежда и сама собой отпала мысль, будто это лето последнее. Но оно как раз и стало последним. Для нее. И для меня тоже. Бабушка умерла в середине июля, так и не дождавшись осени. Незаметно ушла. Как мне тогда казалось, навсегда.

А я цвела молодостью и продолжала жить. Но уже без того ощущения счастья, которое воскресало во мне каждую весну, когда мы ехали открывать наше родовое гнездо.

Некоторым деревьям суждено стать чем-то большим после первой смерти. Их телам придают форму, которая радует глаз и пробуждает в душе человека высшие чувства и лучшие качества.

В детстве я рассматривала цветы из дуба с таким же восхищением, с каким смотрела на картины в Эрмитаже. Внутри поднимался свет. И бил из меня лучами. Верующие говорят, будто от икон тоже идет свет. Я, сама по себе — не свет, свет внутри меня. Душа как проводник искусства и проповедница самых тонких и счастливых струн, что есть в человеке.

Веревка за моим плечом. Я одна тяну за собой небольшой кусок дерева. Уже по счету 7-й. С той самой стройки, что прямо около нашего сада. Я уношу… нет, спасаю деревья, чтобы придать им новую форму. Подарить новый смысл.

После похорон бабушки, после того как я не смогла объяснить тетям почему она умерла, я открыла в себе что-то новое. Жизнь зажглась смыслом. Вырезать по дереву цветы, чтобы когда-нибудь, быть может, вернуть то счастье и надежду, которые жили в этом особняке.

В один из солнечных дней весны я вернусь в этот дом и услышу: «мама, мама, посмотри какие красивые цветы. Что это: пионы или розы?»

Что бывает после первой смерти? Наверное, счастливая жизнь.