Часть 2

На светофоре образовался буквально ком из железа и пластика. Смешались машина с автобусом, которые врезались буквально в лобовую, Евы не было видно нигде…

— Ева! — Женя кинулась через дорогу, наплевав на то, какой сейчас на светофоре свет. — Е-ва! — она крикнула это изо всех сил, срывая голос, а через секунду еë схватили со спины и потащили обратно сильные мужские руки. — Отпустите! Пустите меня! — она брыкалась изо всех сил, но еë силы не были столь велики, чтобы вырваться.

— Молодец, Саш, уводи ребëнка. — раздался женский голос рядом. — Нечего ей здесь видеть…

И еë утащили с дороги, в другую сторону от аварии, пока она кричала и плакала, вырываясь, но с каждым разом всë слабее и слабее… Она, наконец, подумала о том, что надо посмотреть на того, кто еë уводит, и узнала в нëм того мужчину, стоявшего тогда со своей женой, которая, похоже, осталась у коляски.

— Тихо, тихо… — он попытался Женю утешить, но она снова дëрнулась и хотела убежать. — Тихо… Глубже дыши… — девушка машинально стала слушать эти указания и задышала глубоко, ловя воздух. Горло болело, от слëз перед глазами была пелена.

— Отпустите… Отпустите меня…

По дороге пронеслась скорая с мигалками, а за ней ещë одна. Часть врачей тут же кинулись к машинам, и Женя наблюдала за этим, затаив дыхание.

— Отвернись. — резко сказал ей мужчина, а когда Женя не послушала, развернул еë за плечи в другую сторону. — Смотри на птицу. Как ты думаешь, что это за птица?

Женя, даже не думая, сначала немного рассердилась на глупый вопрос, а потом смогла прошептать:

— Воро… Воробей…

— Умница. — сказал мужчина. — Посмотри, он что-то ищет в земле… Как тебя зовут?

— Женя…

— Хорошо, Женя. — продолжал он. — Ты в каком классе учишься?

— Девятый…

— А кто у вас классный руководитель?

— Елена Дмитриевна…

— Хорошо…

Подъехала третья скорая, остановилась чуть поодаль. Женя отвлеклась на неë, резко вернулась в реальность и снова начала задыхаться…

— Сюда! — крикнул мужчина, и один из врачей подбежал к ним. Сразу же определив, кому тут нужна помощь, он взял девочку за руку и повëл за собой.

— Как тебя зовут?

— Женя…

Вопросы повторялись. Женю завели в белый фургон, усадили там на кушетку, взяли руку. Задрали рукав платья, протëрли запястье спиртом и вкололи что-то… Было немного больно, отчего Женя поморщилась, но тут же об этом забыла.

— Держи ватку.

Она держала ватку и смотрела в одну точку. Слëзы стекали по еë щекам сами по себе, она уже не напрягалась, просто смотрела.

Она не запомнила, в какой момент захлопнулись огромные двери фургона, и машина поехала. Она не запомнила, как еë выводили из машины уже у больницы, где вкололи ещë что-то, после чего ей очень сильно захотелось спать.

Только запомнила то, какая на ощупь неприятная и липкая была кушетка, когда она на неë легла и отключилась…

…

…

Темно и тихо. Кажется, что-то случилось плохое, но Женя этого не помнила, она не хотела просыпаться. Кажется, еë пару раз окликнули, но она проигнорировала это.

Наконец, еë плеча коснулись…

— Женя. — мама присела рядом с ней. — Поехали домой. Вставай.

Она плохо понимала, где находилась и что происходит, но сознание понемногу возвращалось, и когда она села в машину на заднее сидение, она уже почувствовала, что может соображать.

В машине было безопасно, как в домике. Не холодно и не жарко, вокруг стены… Едва пахло пылью и сильнее — ванильным ароматизатором.

Машина тронулась, и Женя легла на сидения, начиная трепать нитку от чëрного чехла. Папа тихо включил радио, и начала играть какая-то популярная музыка… И Женя начала подпевать тихонько, про себя, пусть даже не могла разобрать всех слов.

Только больше не на-до слов,

Не нужна мне твоя лю-бовь,

Убегу от тебя и сяду на так-си!

Та-ра та-ра-тарам-там-там,

Та-та-рам-там ни-о-чëм.

Я не буду с тобой и даже не про-си…

Остановка, по ощущениям, на том же самом светофоре. Женя не может точно сказать, так ли это, но в окно выглядывать боится и только больше съëживается на сидении, повторяя песню, как мантру.

Ты слишком молод, чтобы звать ме-ня гу-лять,

Тебе семнадцать, а ему все двадцать пять…

Он подарил магнитофон мне и цветы…

А ты…

Резкий гудок врывается в мозг, отец обругивает матом какого-то неосторожного водителя.

Женя лежит.

Опять кажется, что время застывает…

Девушка не могла сказать, сколько прошло времени. Кажется, что она снова заснула, но даже этого она гарантировать не могла.

Зато когда машина начала останавливаться, она почувствовала себя немного лучше. И очень резкой показалась тишина, когда выключили радио.

— Вставай. Пойдëм…

Мамин голос был спокоен, как будто ничего не произошло. Кажется, как будто она даже была раздражена чем-то… Но сейчас Женя не могла с точностью сказать, что происходит, хотя обычно очень легко это определяла.

В молчании они дошли до подъезда. Как будто всë как обычно, словно они поехали по магазинам в выходной, и, как и ожидалось, вернулись к самому вечеру. Папа начал искать в барсетке ключи, которые опять куда-то завалились. Мама начала ворчать на него за это, ведь она покупала ему для ключей специальный чехол…

Наконец, они зашли в подъезд, где пахло мокрым бетоном и пылью. Света не было, и из-за заката он немного окрасился в красные тона.

Женя поднималась, старательно избегая перил в облупившейся зелёной краске, потому что какой только гадости на них нет. Стало спокойно и просто печально…

Дома она быстро забежала в свою комнату, переоделась в домашнее платье. Мама быстро погрела суп и позвала всех к столу. Такая обычная последовательность действий, как будто ничего не изменилось.

Женя вышла из комнаты, как обычно. Села на своë место, как обычно, перед тарелкой с гороховым супом.

Уставилась на неë, а потом под стол, и начала возить по полу большим пальцем ноги, рисуя странные узоры.

— Не балуйся, будь добра. — мама, наконец, закончила все приготовления и села рядом. — Давай ешь…

Как будто… Ничего не произошло…

Женя насыпала в суп сухариков, подхватила несколько в ложку и съела. Стало отчего-то противно, хотя суп был вкусный.

Она знала, что если она сейчас будет ковыряться, то мама опять будет недовольна, а ещë и может прикрикнуть.

Ложка. И ещë одна…

Спазм в животе был болезненным. Она зажала рот рукой, резко подскочила, споткнувшись о свой стул, и побежала в туалет, где еë тут же вырвало над раковиной.

— Женя! — мама прибежала следом.

Потом последовало умывание, полоскание рта. Девочка постаралась попить воды, но эта жидкость повторила судьбу прошлой еды. Она действительно не понимала, что с ней происходит. Ей не хотелось рыдать, как несколько часов назад, ей не было грустно. Просто не было ничего.

Она пришла к себе в комнату и упала на кровать, смотря в потолок. Подумала о том, что надо бы сделать уроки, но при мысли об этом снова стало неприятно. А вскоре она поняла, что ей сейчас было бы неприятно любое действие, даже из тех, которые ей обычно нравились.

Мама открыла дверь в комнату и зашла.

— Женя… — и села рядом на кровать. Она делала так очень редко, последний раз Женя даже не помнила, когда такое случалось. — Ложись спать.

— А уроки? — спросила она, пытаясь подняться.

— Сегодня можешь пропустить. — мама потрогала еë лоб. — Я позвоню учительнице, объясню всë. Ложись.

Женя закуталась в одеяло, а еë мама выключила свет и прикрыла дверь.

Было тепло и тоскливо, и раз за разом в голове девочки прокручивался цикл. Завтра в школу. Там будет репетиция, там будет самостоятельная по математике, там будет Ева. Не будет Евы… Надо спать, завтра в школу. Там будет репетиция, самостоятельная по математике. В столовке завтра дадут коржики, Ева съест свой, и найдëт, у кого можно взять ещë. Или обменять. На гречку. И будет сидеть рядом и хвастаться этим, как будто совершила что-то гениальное.

Не будет Евы…

И Женя не запомнила, в какой именно момент она заснула.

…

Кажется, что не заснула, а моргнула. Будильник.

В школу. Как обычно. Похожее на вчерашнее школьное платье, отличная погода. Тот же самый путь. Ничего странного, от дома она всегда шла одна.

Первый урок — математика, та самая самостоятельная, о которой она вспоминала весь вечер.

Женя села за парту, не увидев рюкзак на соседнем стуле. В голове промелькнула мысль о том, что Ева опять опаздывает, в этом не было ничего странного.

Она не придëт…

Класс сегодня какой-то притихший, слишком спокойный, иначе, чем обычно. А вот звонок такой же, и Алëна Алексеевна та же, только выглядит тоже печально, но этого почти и не видно. Она недавно пришла с института, и уже отлично преподаëт…

— Сегодня, как вы помните, самостоятельная по нашим любимым минусам и косинусам. Я очень надеюсь, что вы напишете еë не так, как в прошлый раз. — класс чутка засмеялся. — Раздайте методички. — учительница положила по стопке маленьких фиолетовых книжечек на первые парты каждого ряда, и они быстро разошлись по рядам. — Женя… — Алëна Алексеевна посмотрела на неë понимающе. — Ты можешь не писать, если хочешь.

— Почему? — зависла она, соображая. — А… Ничего, я напишу. Я готовилась.

И, естественно, она написала, пусть и не так аккуратно, как обычно — помарок было больше, как и мелких ошибок из-за невнимательности.

Перемена. Второй урок математики, можно никуда не перемещаться. Посидеть, поговорить… с кем?

Она глянула на класс, словно впервые его увидела. Ребята собирались группками, обсуждали, кто не выспался, кто не написал работу, одна из компаний явно собиралась в кино на «Человека-паука».

А о чëм она обычно говорила с одноклассниками?

Женя попыталась вспомнить.

Вчера — о репетиции. Позавчера — о репетиции. О погоде. О сне… Да и, вроде, ни о чëм больше.

И вдруг оказалось, что поговорить-то ей и не с кем. Нет, поговорить-то можно, но о чëм?

И девочка продолжила сидеть на месте, а потом и вовсе легла щекой на руку и начала возить карандаш по столу. Опять нахлынула странная апатия, из-за которой сильно захотелось спать. Мысли то ли были, то ли их не было…

И в таком состоянии она пробыла до конца уроков. Постоянное ощущение пустоты стало таким, что ей уже даже было не грустно. Как будто она находилась в режиме ожидания. Ева ведь не постоянно была в школе. Она иногда болела, иногда ездила куда-то с младшими братьями…

После уроков перед репетицией оказалось окно, и Женя решила воспользовался им, чтобы поесть дома. Она вышла из школы и отправилась домой по старой дорожке. Но, когда сделала по ней несколько шагов, вдруг неизвестно с чего, сама не поняла, вернулась обратно и пошла в другую сторону. Не захотела возвращаться домой.

С той стороны, если пройти пару домов, был частный сектор. Небольшой, и Женя знала его, как свои пять пальцев, ведь здесь всю началку жила Ева, и они излазили его вдоль и поперëк.

Старый, бугристый асфальт сменился земляной дорогой, а вокруг начались маленькие домики. На земле были лужи. Видать, был дождь ночью.

Будь здесь Ева, она бы без раздумий прошлась по одной из них.

На глазах Жени закипели слëзы, и она пошла быстрее.

За что с ней так? За что с Евой так? За что?!

Она пошла рывками, чувствуя уже не только боль, но и злость на эту жестокую судьбу. Когда на еë пути попалась лужа, она замешкалась лишь на секунду, а потом, назло всему, прошла по ней, проваливаясь по щиколотку в воду и грязь и нарочно разбрызгивая жижу всë ещë дальше.

Балетки вымокли моментально, а по колготам вода поднялась почти до колен. Капли попали даже на рукава и на платье.

А затем двинулась дальше, на заброшку в конце частного сектора. Серое пятиэтажное здание, которое не функционировало, сколько она себя помнит. Говорят, там раньше была почта, или ещë что-то…

В здании была дверь, которую Женя попыталась открыть. Но от влаги она разбухла и не поддавалась, поэтому девочка просто выбила еë коленом. Стало больно, зато деревяшка, полусгнившая, оторвалась с петель и с грохотом упала на пол.

Женя зашла внутрь. Стало холодно, особенно ногам.

Внутри было светло. Окна уже давно выбили, мебель вынесли, и был просто пустой холл, скорее даже лестничный пролëт. Это строилось по старой конструкции, поэтому просторное…

Женя побежала вверх по лестнице, хватаясь за перила, и в какой-то момент занозила ладонь, но тут же об этом забыла.

Вылетела на самую верхнюю площадку и влезла по шатающейся железной лестнице на чердак.

Крыши не было. На плоском бетонном полу лежало битое стекло, окурки и прочий мусор. Тусовалась пара голубей, один из которых весело плескался в луже и всë больше становился похожим на мокрый помпон.

Девочка замерла. Она не знала, что хочет сделать дальше. По хорошему, еë здесь вообще не должно быть. А ещë совсем скоро на репетицию, и надо бы переодеться, потому что в таком виде репетировать не очень хорошая идея. Но Женя ни разу туда не хотела, хотела быть где угодно, лишь бы не возвращаться домой или в школу.

А нравилось ли ей вообще ходить на репетиции? Наверное, нет. Там не было ничего интересного для неë. Но ведь она отличница, активистка. И это хорошо. Так надо.

А кому надо?

Женя зашла в тупик. Ей надо? Да не то что бы. Нет, знания, конечно, важны. Но она столько раз убедилась в том, что оценки и знания далеко не всегда идут рука об руку, а умение найти информацию гораздо важнее, чем еë запомнить.

Она никогда не хотела ходить к репетиторам. Никогда не хотела участвовать в большинстве школьных активностей. Но участвовала, потому что мама будет ругаться, если она вдруг скажет «нет»…

А что она хотела?

Женя задумалась. А она вообще когда-нибудь чего-нибудь хотела?

А, ну, было дело. Просила отдать еë в художку вместе с Евой, а ей сказали прекратить маяться дурью. Она хотела ходить на карате, а ей сказали, что это занятие не для девочки.

И вскоре она перестала что-либо просить и говорить о том, чего хочет. Только Еве доверяла, по большому секрету, и та никогда не проболталась.

А теперь Евы нет!

Женя разозлилась снова, подняла с полу кусок стекла и швырнула его об пол так, что оно раскрошилось на мельчайшие осколки, которые разлетелись почти до самого края здания. Голуби в ту же секунду в испуге улетели.

Девочка откинула с лица косу. Та почему-то расплелась, и в еë лицо начали попадать волосы, которые она отдëрнула так резко, что часть волосинок выдралась. Больно…

Как же она хотела подстричься, а родители снова не разрешили…

И тут у Жени в голове появился план. Но в эту же секунду заиграл телефон.

Девочка достала его из кармана, уже догадываясь, кто звонит. Лиза. Женя же так и не пришла на репетицию, теперь еë потеряли. Плевать.

Она сбросила звонок и убрала телефон обратно.

А потом вспомнила про свой план, и распустила и вторую косу. Волосы тут же начал красиво развиваться по ветру, чëрные, густые…

Женя подобрала с пола ещë один кусок стекла, поострее, собрала волосы одной рукой — не все, но как получилось — поднесла к ним стекло и резанула от себя.

Однако, всë получилось не так, как она себе представляла и как видела в мультике про Рапунцель — стекло соскользнуло, отпилив не так много.

Она начала злиться ещë сильнее, и снова и снова пытаясь их порезать, но ничего не выходило. В конце-концов она просто начала пилить их стеклом случайным образом, и из глаз снова полились слëзы. Как бы она не старалась, всë было безрезультатно.

Тогда она придумала другую идею — взяла тонкую прядку и резанула уже еë.

Резанулось не до конца, но прядь волос в руке осталась очень даже неплохая, и это еë обрадовало. Она села на край крыши, спустив ноги вниз, и продолжила своë дело.

Ей не было важно, как красиво это получится, и некоторые волосы, которые она просто бросала, так и повисали длинными паклями по пояс. Женя резала их снова и снова, пока не устали руки и она не почувствовала, что прошло уже очень уж много времени и она немного успокоилась.

Несколько раз она сбрасывала звонки — от учительницы, от одноклассников, от родителей… Наверное, они переживают, но ей было так всë равно…

Женя выкинула и тот кусок стекла, уже вниз со здания. А потом повернулась к этой пропасти боком, сев и поджав ноги к груди.

И снова не поняла, что ей делать дальше. Домой возвращаться хотелось ещë меньше, вспоминать то, что случилось, было страшно, а она знала, что это неизбежно.

И бросила взгляд вниз. Высоко… Пятый этаж. А ведь для того, чтобы упасть, ей надо лишь совсем немного накрениться вправо. И тогда не будет плохо и страшно. Тогда не придëтся разбираться в себе, пытаться понять, кто она и кем хочет стать. И тогда не будет больно. Разве что первое время. И кто знает, может, она увидит Еву…

Снова звонок. Женя достала телефон и глянула, кто это. Мама… Сколько раз она уже звонила? Так не посмотреть, но много. Наверное, она переживает. И папа переживает. Если она сейчас упадëт, они, наверное, расстроятся… И им тоже будет грустно, как и ей сейчас.

Наверное, так, всë же, нельзя.

Вызов Женя отклонила, не захотела отвечать, а потом встала, посмотрела напоследок вниз и отошла подальше, а потом и вовсе побежала, и быстро спустилась по лестнице обратно в здание.

И появилось резкое желание оказаться дома. Родители переживали, она заставила их волноваться, и очень корила себя за это, желая увидеть их как можно скорее…

…

Как она добралась до дома, она не помнила. Осознала это только тогда, когда уже открывала ключами дверь. И медленно зашла…

— ЖЕНЯ! — мама выбежала из кухни, села перед ней на колени, схватила еë за плечи. — Женя, ты что… Что с твоими волосами… Где твой рюкзак…

Рюкзак?

Женя дотронулась до плеч и вдруг спохватилась. Кажется, он остался на крыше.

— Остался… Там. — ответила она.

— Где — там, Женя? — мама посмотрела на неë очень строго. Она не хотела злиться, но злилась. В первую очередь — на себя. Недоглядела, отправила еë в школу после такого… И эта злость переносилась на девочку. — Тебя где носило?! — почти кричала она, не думая о том, что сказала.

— Где носило, так носило! — Женя грубо сбросила еë руки с плеч. — Если носило, значит, надо было! — продолжала кричать она. — Но тебе, как обычно, плевать!

Она пробежала в свою комнату, с грохотом захлопнула за собой дверь и уселась, прижимая еë спиной. И разрыдалась. Громко, в голос, так, как давно хотела, но не получалось. Ударилась затылком об дверь, думая лишь о том, как же ей сейчас плохо, и не имея сил ничего с этим сделать.

Захотелось кричать о помощи. Крикнуть тому, кому доверяет, тому, кто просто окажется рядом.

Мама, папа, помогите мне!

Женя услышала стук в дверь, распахнула еë и тут же кинулась маме в объятия. Та прижала еë к себе, как только могла, а девочка уткнулась ей в плечо и выплакивала всë, что накопилось. Всë, что она не могла никому сказать.

— Мама… Прости, мама… Я ведь и правда хотела…

Женщина так и не смогла выговорить то, что хотела, сказать дочери о том, что любит еë, и только крепче прижала к себе.