Ромашковый луг

— Следующая станция — Ромашковый луг.

Нина много раз проезжала здесь на электричке и старалась не глядеть в окно, не всматриваться… Лучшее средство от Ромашкового луга — наушники и песня. В крайнем случае (это хуже, но всё-таки) — книга. Примерно за две остановки она принималась отгораживаться от мира; если удавалось — считала победой.

Сегодня что-то толкнуло под локоть. Бесстрашное солнечное утро, весёлые полосы света. Одна легла на правую босоножку. «Выходи, ну! Сейчас время, когда ветер вольно дует в лицо, мир просторен и добр ко всем своим пасынкам и падчерицам. Перестань трусить: сегодня прошлое — только исчезающая тень».

Что ж… сколько можно носить эту тяжесть — прошедшие годы?

Нина машинально закрыла книгу, растеряно поглядела на убегающие прочь дома и огороды. А она ведь уже проехала, наверно…

— Следующая станция — Ромашковый луг.

Ну, в конце концов… Ничего там нет страшного. И никого.

«А вдруг всё совершенно другое? Дом снесли. Лес оттеснили какой-нибудь стройкой».

Представила себе свою грусть, недоумение, «в одну и ту же реку нельзя...».

Электричка начала тормозить. Платформа, табло, собачка, бегающая вокруг пожилой женщины и обматывающая её поводком… Поздно колебаться.

Подхватила сумочку и книгу и выпрыгнула на платформу — действительно, обрамлённую ромашками. А ещё…

Липы цвели. И как же они пахли!

Нина просто была ошеломлена в самый первый раз. Сто раз читала про запах лип, все эти тенистые дворянские аллеи. Но считала преувеличением. А тут оказалось такое…

И сейчас её окутал облаком этот аромат. Липы, высоченные, пышные, подступали к платформе.

И она перенеслась в то время, в то состояние, какое было пятнадцать лет назад. Сразу в два времени, потому что это было какое-то волшебство: она перестала быть самой собой, жительницей своего города и столетия, а стала одновременно легкомысленной, бегущей куда-то студенткой с рюкзачком и мечтательницей девятнадцатого века, в длинном платье, шляпке с завязками под подбородком, с книгой в руке. Пусть сколько угодно гудят провода, звонят мобильные телефоны. Неважно. Она не здесь, она идёт медленно-медленно по липовой аллее… Ей некуда торопиться, она живёт в неспешном веке.

Это ощущение она несла, как стаканчик очень горячего кофе — очень вкусного, со сливками и корицей, отпивая крохотными глотками. Дорога под высокими деревьями ничуть не изменилась, только положили асфальт вместо утоптанной тропинки и поставили скамеечки с изогнутыми спинами.

И вот, в таком удивлённо-мечтательном настроении она неожиданно для себя — ей эта дорога почему-то казалась гораздо длиннее — вышла к дачам. Перед ними всё заросло ромашками — остатками древнего луга (так говорили одни) или запущенного и заросшего поля (в чём не сомневались другие). Цветы, старые дачные домики. Новые участки остались с той стороны платформы, Нина увидела их мельком и не стала вглядываться. Ей хотелось в прошлое — посмотреть, раствориться, разоблачить — всё сразу. А дальше, за краем самого последнего забора, начинался лес. Его не вырубили, не застроили. Точно такой же, как раньше— с дорожками, заваленными сухими деревьями, соснами, тёмной чащей.

Домики, жилые и заброшенные. И вот тот, самый последний дом. Его плохо видно за забором. На воротах — ржавый замок, доски давным-давно не красили, а когда-то они были нарядного белого цвета. Теперь потемнели внизу, облупились… Всегда всё было выкошено вдоль забора, а сейчас сорняки, трава и те же ромашки…

Нина, оглянувшись (никого, это удачно), потянула третью доску справа. Доска чуть отошла — как раньше. Двор был пуст. Самодельный столик и скамейка стали теперь серые, покосившиеся, старые-старые… И двор весь зарос… Здесь остановилось время. «Я когда-то вычеркнула это место из памяти, вообще из своей жизни — и время остановилось. Везде идёт — а здесь нет»…

Пойти в лес?.. Неудобно в босоножках… Оглянулась на внезапный стук. Вот кого она не заметила — художника. И он её не заметил или просто не счёл нужным её видеть. И правильно — здесь же прошлое, его и надо рисовать, а она, Нина, как ни крути, на самом-то деле из будущего…

Снова кисть стукнула о палитру. Лёгким шагом Нина подошла к художнику и взглянула на мольберт. Вот он, угол дома, дальше — сосны и кустарник…

— Нравится? — спросил тот. Видно, Нина смотрела на картину слишком долго.

— Да… пожалуй… но…

Она замолчала, потом отступила назад и быстро пошла к станции — так стремительно и легко, будто к ней вернулся летящий шаг её юности.

«Там не хватает следов. Я их вижу, две цепочки следов: узкие, женские и широкие, мужские, всегда рядом — отпечатками в пыли, в раскисшей после дождя земле, в только что выпавшем снегу...».