Горит костер

Яркий сноп искр взметнулся в ночное небо, поднимаясь к скрытым за дымом облакам. Охваченный огнем дом моего детства сложился внутрь с громким треском. Звон лопнувших стекол стал усладой для ушей. На губах сам собой заиграл злорадный оскал.

Кошмар длиной в четырнадцать лет подошел к концу, сгинув в ярком пламени.

Говорят, убийство — это грех, и вечные муки ада ждут грешников после смерти. Демоны, заживо сдирающие плоть с костей. Кипящие котлы, в которых варятся падшие души. Отчаяние и никакой надежды на искупление и спасение… Если все так и есть, то ничего нового — все это уже мною пройдено.

Каждый чертов день, сколько я себя помню.

Ведь я был рожден в аду.

Хотя, если верить моему ныне покойному отцу, я на самом деле был отпрыском самого Сатаны.

Закинув голову назад, я засмеялся, наблюдая, как облачка пара вырываются изо рта в предрассветную прохладу. Возможно, в чем-то отец и был прав, но тогда он сам был тем самым Сатаной, ведь ни одно живое существо с душой, в которую он так отчаянно верил, не было способно на то, что вытворял он сам. Чем бы он это ни оправдывал, это не было промыслом Господним. Бесконтрольный хохот сорвался с губ, и я низко опустил голову, до судорог в пальцах сжимая кулаки.

Звук, вырывающийся из моей глотки, перерос с истеричные всхлипывания. Зажмурившись, я пытался оттолкнуть видение, которое будет преследовать меня до конца моих дней.

Остекленевший взгляд матери, лежащей в луже крови на полу на кухне.

Ее последний выдох, оглушительным раскатом грома прокатившийся по всему дому.

И отец, стоящий над ней с окровавленной битой в руках.

Если прислушаться, за всем этим тресков и ревом пламени, я до сих пор мог уловить его истошные вопли, когда все, что я сдерживал в себе всю мою жизнь ради матери, вырвалось наружу. Когда мощь моей ненависти обрела физическую форму и принялась разрывать ублюдка на части, ломая кости и вспарывая плоть. Звук захлебывающего в собственной крови отца было ни с чем ни сравнить — музыка для ушей ребенка, рожденного в аду. Ужас, что испытал отец, когда понял, что его сын стал именно тем, кем он его всю жизнь считал, стал лучшей посмертной маской.

Ярость и ненависть к твари, забравшей у меня то единственное, что имело для меня смысл, то единственное, что дарило надежду на будущее, толкало меня становиться лучше, позволяло мечтать, захватили с головой, и нечеловеческий рев вырвался из груди, сдирая горло до хрипа и сливаясь с воем сирен.

Если бы я мог убить его снова, я сделал бы это без колебаний. Только гораздо раньше. До того, как он убил мою мать.

Пробирающий до костей холод коснулся ладони, и я зарылся пальцами в призрачную холку гончей. Сотканная из мрака собака оскалила забастую пасть, широко зевая. Можно подумать, не было ничего скучнее, чем горящий дом в престижном спальном районе, вместе с которым истлевали детские мечты и глупые надежды.

Плаксивый вой сирен стал гораздо ближе, когда пожарные машины свернули на нужную улицу.

Засунув руки в карманы, я развернулся и двинулся прочь от полыхающего в адском огне отчего дома. Кроны лесопарковой полосы сомкнулись над головой, и мои тени погрузили меня во мрак, скрывая от всех. Даруя временное убежище.