Рисунок

— Ян, расскажи еще, — просит меня Лори, хотя глаза у нее слипаются.

— Уже поздно, милая, пора спать.

Сестренка засыпает, едва ее рыжеволосая головка касается подушки. Подтыкаю одеяло, целую девочку в лоб и выхожу.

Огонь пляшет в камине. Мягкий свет пламени разрывает тьму, освещая потрепанные обои, картины без рам, сваленные в углу, старое пианино и большой портрет красивой аристократки в дорогом платье и нитке жемчуга, украшающей тонкую шею.

Я не знаю, будет ли этот огонь гореть завтра. Дрова были последними.

Доминик, растянувшись на потертом диване, занимается своим любимым делом: марает бумагу. Живописец хренов.

Услышав шаги, братец поспешно вскакивает и прячет блокнот.

— Лори уснула?

Я молча киваю.

Он застенчиво мне улыбается.

— Садись скорее ужинать. А то она прямо с порога тебя утащила, ты так и не поел.

Мы оба молчим. Я ем, он ковыряет еду вилкой. Яичница подгорела — готовит Доминик паршиво. А впрочем, способен ли он хоть на что-то, кроме своих идиотских рисунков?

Видя мое угрюмое лицо, брат долго не решается начать разговор, но наконец все же спрашивает:

— Ну что, опять ничего?

— Не опять, а снова. Что, по мне не ясно?

Он опускает глаза.

— Извини.

Извиняться, по сути, не за что, но ему я об этом не скажу.

— Знаешь, когда я найду работу, содержать тебя не собираюсь. Мне до ужаса надоело, что, пока я как угорелый ношусь по городу в поисках заработка, ты протираешь штаны на диване и даже пальчиком не думаешь шевельнуть, чтобы хоть как-то помочь мне.

Доминик по-дурацки закусывает губу и с обидой на меня смотрит.

— Мне плевать, что ты будешь делать, хоть ботинки на улице чистить, но на шею ты мне не сядешь, понятно? — безжалостно заканчиваю я.

Взгляд мой внезапно падает на портрет. На мгновение кажется, что женщина с него смотрит на меня с укоризной.

Что бы сказала сейчас мама?

Братец кивает на сваленные в углу картины.

— Я попробую их продать.

Вытираю губы салфеткой, встаю из-за стола.

— Никому твоя мазня не нужна.

Мне снятся нарядные, светлые комнаты и аккуратные аллеи, обрамленные цветущими вишнями. Мама, в воздушном белом платье, с маленькой Лори на руках сидит в белом плетеном кресле. Отчим стоит тут же. Доминик показывает им свой рисунок, и они трое весело смеются. Мне мама никогда так не улыбается.

На рассвете меня будит шум от падения на пол какого-то предмета. Приподнимаюсь на локте и вижу перед собой полностью одетого брата.

— Далеко собрался? — грубо спрашиваю его.

Доминик быстро наклоняется и поднимает коробку с карандашами.

— Пойду на площадь, попытаюсь продать что-нибудь из своих работ. Может, нарисую чей-нибудь портрет за деньги.

Он бросает на меня быстрый взгляд и улыбается своей раздражающей робкой улыбкой.

— Извини, что разбудил.

Усмехаюсь и снова ложусь.

— Успехов.

Лори склонилась над книжкой и по слогам читает рассказ о девочке Лоретте и ее собаке. Сестренке нравится, возможно, не в последнюю очередь потому, что главная героиня рассказа носит ее имя.

Глядя на нее, я невольно улыбаюсь.

Вдруг Лори поднимает на меня глаза:

— Ян, а когда придет Ник? Он обещал показать мне, как правильно рисовать пастелью.

Недовольно хмурюсь. Я до сих пор не простил ему эту бездумную трату. Покупать на последние деньги пастель, когда нечем обогревать дом и почти нечего есть — на такое способен только мой недалекий братец.

Бросаю взгляд за окно. Уже почти стемнело.

Чувствую, как где-то глубоко внутри шевелится червячок беспокойства. Да где этот лоботряс шляется?

Внезапно тишину прерывает отчаянный стук в дверь.

Открыв, обнаруживаю на пороге взволнованную, запыхавшуюся соседку. Я знаю ее — славная женщина, она всегда приветливо здоровается со мной и угощает Лори конфетами.

— Ян… — она переводит дух, — скорее, там твой брат…

Закрываю дверь за врачом. Насмерть перепуганная Лори забилась в угол и сидит тихо, как мышка, прижимая к себе Луизу — фаянсовую куклу, подарок матери — одно из немногих напоминаний о старой жизни.

Я опускаюсь перед ней на корточки и мягко касаюсь плеча.

— Пойдем, солнышко, пора спать.

Она мертвой хваткой вцепляется в мою руку.

— А Ник?..

— С Ником все будет хорошо…

Я говорю неправду. Мне становится это понятно, едва я смотрю на пылающее лицо брата. Протягиваю руку и осторожно касаюсь его лба. Горячий, как печка.

Вдруг я ловлю взгляд его лихорадочно блестящих глаз. Он судорожно мне улыбается.

— Ян, я идиот, да?

— А что, имеются какие-то сомнения? — мой голос дрожит.

— Знаешь… это озеро ведь совсем маленькое… вот я и подумал, а сокращу-ка я путь… расскажу поскорее, что картины продал… все до единой… А лед подо мной возьми да проломись…

Брат тихо смеется. Я молча меняю ему охлаждающую повязку.

— Какой-то пожилой господин сказал, что у меня несомненный талант… Здорово, правда? Как поправлюсь, можно будет попробовать поступить в какое-нибудь училище, на стипендию… И почему мне это раньше в голову не пришло?..

Я сижу на его застеленной кровати и тупо смотрю в пространство. В последние дни стало намного теплее, весна все решительнее отвоевывает свои права у зимы, но на кладбище все равно промозгло и сыро.

Я должен разобрать его вещи.

Я не могу разобрать его вещи.

Встаю, делаю шаг, спотыкаюсь.

Под старым скрипучим шкафом что-то лежит.

В моих руках небольшой карандашный набросок.

На нем мы все вместе — я, Лори и Доминик.

На этом рисунке я улыбаюсь