Раздача правды

Алла смотрела на рекламный щит. Огромный стальной прямоугольник, заклеенный бумагой, словно кровать, застеленная простыней, рекламировал как раз постельное белье по бросовым ценам шведского магазина. Внезапно выглянуло солнце, и девушке пришлось нырнуть взглядом в лужу. Секунду назад вода в ней была мутной, но несколько капель солнца словно затянули гладь амальгамой, в которой отразилась шумная компания: парень в синем пиджаке и серой шляпе, держащий под руки двух смеющихся подруг — блондинку и брюнетку. Они тоже смотрели на рекламный щит. «Шведской семье — шведские магазины» — в голове Аллы сам собой возник слоган.

Вообще, придумывание слоганов скоро должно было стать основной ее деятельностью. Второй год обучения на курсе рекламы и PR как минимум намекал на такое будущее. Хотя, как и большинство студентов, Алла начала подозревать, что ее ожидания от выбранной профессии с действительностью не совпадут. Но на улице стоял солнечный сентябрь — природное олицетворение последнего шанса, и Алла списывала свое настроение именно на бабье лето, не дававшее втянуться в учебу.

Вслед за солнцем благоволящие зеленые лучи людям подарил и светофор, который несколькими секундами ранее задержал «шведскую парочку» у проезжей части. Компания начала отдаляться, переходя на другую сторону улицы, а Алла вновь сосредоточилась на работе. Которая, кстати, тоже была связана с ее будущим призванием. Студентка второго курса рекламы и PR проводила этот сентябрьский день, раздавая у метро листовки.

Бесспорно, такой труд — не предел мечтаний, и периодически Алле приходилось вспоминать, почему же она за него взялась. Учитывая, что это были ее первые в жизни рабочие дни, напоминать себе о мотивации приходилось чаще, чем хотелось. Конечно, зарплата, которую она получала каждый день, придавала ей… нет, не энтузиазма, а скорее стойкости. И даже вовсе не сумма, а скорее очарование первых самостоятельно заработанных денег держали девушку у каменного входа в метро, напоминавшего ей мавзолей без крыши. Пятьсот рублей в день точно так же можно было бы получать и от родителей, но одобрение, которое она увидела в глазах отца и матери после новости, что их дочь устроилась на работу, значили куда больше. К тому же ей нравилась сама идея поступательного развития — можно сказать, об этом она и мечтала. Алла как будто слышала рассказ о себе в исполнении неизвестного пока биографа из будущего: «Алла Лукашина начинала с самых низов: сперва раздавала листовки, после придумывала идеи для них, а затем, набравшись опыта, основала свою первую фирму — именно так начиналась история успеха хозяйки крупнейшей рекламной корпорации страны». И ради этой строчки в уготованной самой себе биографии девушка не считала зазорным чуть-чутьпоработать после учебы.

Впрочем, только этих пунктов было бы мало. Уважение родителей и отправная точка будущей карьеры были вескими и приятными… скорее все-таки бонусами к ее решению. Основную роль сыграло что-то вроде приверженности конкретному бренду. Или нечто подобное — девушке казалось, что этому чувству соответствует сугубо профессиональный термин, который она слышала на лекциях, но никак не может вспомнить. Вредное сознание подкидывало ассоциации следующего ряда: верность, желание завоевать расположение, желание выслужиться, стремление быть пусть маленькой, но частью чего-то большого и родного…

Ассоциации были довольно путанными и неясными, однако в них чувствовалась доля правды. Поэтому Алла гнала эти мысли от себя, подозревая, что человек с такими склонностями никогда не станет главой мегакорпорации.

Чтобы тревожные мысли не увели будущий бизнес из рук, девушка решила сконцентрироваться на чем-то конкретном и материальном. Она посмотрела на свои листовки. На белой глянцевой бумаге ядовито-фиолетовым цветом было напечатано в два слова: СПОРТ БАР. Буквы были плавными, широкими и нанизывались на скелет из соединенных зеленых звездочек. Ниже была подпись «Букмекерская контора», а затем шло название заведения: «777». Все надписи были выполнены тем же фиолетово-зеленым шрифтом. Потом следовала эмблема — мартышка, держащая в руках огромную антропоморфную клубничку, в свою очередь, держащую в руках пригоршню золотых монет. Ягода игриво подмигивала и словно бы на что-то намекала.

В общем-то, даже у абсолютно непосвященных граждан данная реклама вызывала некоторый диссонанс; Аллу забавляло наблюдать, как некоторые прохожие, заглядывавшие в листок, на секунду приостанавливались и озадаченно хмурились. С шага их сбивало понимание того, что такими картинками бары обычно не рекламируются, а морщиться заставляла попытка вспомнить — где же они видели подобный дизайн раньше? Кто-то вспоминал — их реакции были разными: одни неодобрительно качали головой, иные просто ухмылялись, довольные своей догадливостью, а некоторые брали листовку и прятали во внутренний карман. Искушенные же все понимали сразу — девица рекламирует очередной зал игровых автоматов.

На «аппараты» Аллу когда-то подсадил бывший. Именно на это некоторое время уходила приличная часть ее карманных денег. От одной вредной привычки — привязанности к тому парню — девушка избавилась быстро, но вот лудомания вошла в ее жизнь прочно и надолго.

Хотя, пожалуй, речь о столь громком диагнозе в ее случае не шла. Она действительно могла просидеть в зале всю ночь и спустить там все наличные, однако ни в долги, ни в прочие сомнительные авантюры ради игровых денег Алла никогда не влезала. Ей, безусловно, нравился сам процесс игры, но в той же мере ей нравилась и атмосфера, царившая в подобных заведениях. Шум: азартные выкрики и вопли досады, гомон советов и злые удары по железу; запах: дым сигарет и аромат дешевого растворимого кофе; подозрительность, которая витала в воздухе, и, конечно же, упоение выигрышем.

Это не самое подходящее место для молодой девушки, особенно для девушки из обеспеченной семьи, но именно это и притягивало ее — возможность увидеть тот самый «низ общества» и почувствовать себя его частью. Как многих из этих завсегдатаев манил китч ее безбедного существования, так и ее манил китч их злого прожигания жизни.

Скорее всего, будь она красивее, это времяпрепровождение неизбежно закончилось бы трагедией. Но даже при всей своей далеко не модельной внешности Алла не могла понять, почему же с ней так и не случилось что-то из того, чего она порой до замирания сердца боялась, сидя на табурете перед аппаратом.

Кто знает, может быть как все эти «низы общества» были для нее создающей желаемую атмосферу массовкой, так и она была для них некой изюминкой, добавлявшей игре свою особенность. Ее не обижали, хотя и любили тоже далеко не все. Кому-то она приносила удачу, а кто-то, напротив, заметив ее, громко ругался и демонстративно уходил в другое место.

В целом, увы, игровая карьера девушки не обошлась без нескольких неприятных инцидентов, но за нее всегда вступались: либо охранники, либо завсегдатаи зала. И здесь тоже был своя особая прелесть — ради нее мужчины дрались — это же мечта многих девчонок!

Ну а то, что ее рыцари не требовали взамен никакой особой благодарности, и вовсе было чудом, которое Алла не могла объяснить. Наверное, именно так в жизни каждого человека и рождается убеждение, что раньше люди были лучше. Но даже при всем этом в какой-то момент Алла стала посещать лишь пару проверенных заведений, оснащенных словно средневековые замки и рядовыми стражами, и ее личными рыцарями.

Именно эти рыцари, кстати, и дали ей несколько советов, касательно успешной игры. На местном жаргоне это называлось «системой».

Своя система была у каждого, кто приходил играть в аппараты хотя бы во второй раз. Как правило, чужая система в любом игроке вызывала лишь иронию и недоверие. Но Алла старалась пробовать все, что ей советовали, и со временем, отобрала несколько игровых алгоритмов, которые позволили ей быть в плюсе чаще, чем в минусе.

Тем временем, вслед за барабанами игровых автоматов, на правой руке Аллы столь же неизбежно крутилась стрелка часов. Двухтысячные заканчивались, а разгул девяностых (которые Алла особо и не застала) все дальше уходил в прошлое.

Наконец власти решили бороться с «игорным беспределом». И измученная страна получила от своих парламентариев новый закон, призванный покарать склонных к жульничеству дельцов. Но на деле эта ситуация лишь спровоцировала какой-то хитрый обходной финт, давший возможность получать еще большие прибыли с игроков, путем уменьшения процента отдачи игровых автоматов. Однако правительство на этом не сдалось и через несколько лет мучительных размышлений выдало следующее постановление — все аппараты из столицы перенести в специальные игровые зоны.

Первый закон бизнесмены обошли играючи — от него пострадали лишь несчастные лудоманы (хотя сама Алла в силу возраста об этой истории знала скорее понаслышке). Второе постановление реально закрыло многие игровые залы.

К тому времени Алла ходила уже лишь в одно заведение, хозяина которого она хоть и не могла назвать своим рыцарем, но с которым почти сдружилась.

Большинство игровых залов держали представители кавказкой диаспоры, однако «Тремя семерками» владел другой человек. Это был один из тех настолько предприимчивых персонажей, что в разговоре с южными коллегами он назывался Гурамом, при знакомстве с русскими клиентами представлялся Герой, а соотечественники обращались к нему как к Гешрому.

И не смотря на то, что в конце концов Гера все-таки вынужден был прикрыть «Семерки», неказистое российское законодательство не могло сдерживать такого человека слишком долго. Довольно скоро его заведение открылось вновь. Название осталось прежним, но к заветным цифрам теперь присоединились вывески «Спорт бар» и «Букмекерская контора». Среди играющих интеллектуалов бытовало мнение, что ошибка в первой вывеске была допущена специально, чтобы дать посетителю еще один повод поговорить с хозяином. Ну а побеседовав с посетителем, Гера почти всегда находил к нему подход; он умел показаться другом любому, что приносило ему стабильный приток клиентов, а значит — прямую выгоду. Опытный бизнесмен знал, что многим нравится рассказывать истории, начинающиеся с «…один мой приятель держит свой игровой зал, так вот…»

После реорганизации в заведении Геры появилась барная стойка и большой телевизор. Необходимое место нашлось за счет того, что громоздкие аппараты заменили столиками с обыкновенными ноутбуками. Как нетрудно догадаться, на компьютерах стояли те же самые игровые программы, что и в старых одноруких бандитах. Но вновь закон, призванный защитить обычных людей, принес пользу лишь дельцам — теперь выиграть хоть какие-то деньги не представлялось абсолютно никакой возможности (в этом Алла быстро убедилась на собственном опыте). В игровых аппаратах производителем был заложен так называемый процент отдачи — приличную часть полученных денег автомат был обязан вернуть в виде выигрыша. На ноутбуки эти досадные с точки зрения бизнеса ограничения распространяться не могли изначально. Однако изголодавшийся по игре клиент валом шел даже в такое гиблое место.

Проиграв у Геры тысячу-другую, Алла быстро поняла, что никаких хоть сколько-нибудь выигрышных систем больше не существует. Раньше это ее не остановило бы, но с момента закрытия «Трех семерок» прошел почти год, за который она, по всей видимости, успела повзрослеть; в этот год уместился выпуск из школы и поступление на первый курс университета.

С лудоманией было покончено, но девушка периодически забегала в «Семерки», чтобы понастольгировать о старых временах, вновь почувствовать себя частичкой этого места и насладиться атмосферой (которая, конечно, была уже совсем не той, что прежде). Плюс ко всему Гера предоставил ей солидную скидку на коктейли, чем она тоже с удовольствием пользовалась, не переставая при этом удивляться его неожиданной щедрости.

Впрочем, от удивления не осталось и следа, когда Гера вдруг предложил ей работу промоутера.

Алла не могла сказать, что испытывала к хозяину «Трех семерок» какие-то романтические чувства, но, в определенной степени, она была благодарна ему за свое «счастливое детство». К тому же ей действительно понравилась идея помочь родному заведению. А самое главное — иного способа получать деньги от «Семерок» больше не было.

И вот — Алла стояла у метро и раздавала листовки. Делая это по всей промоутерской науке, о существовании которой она с удивлением узнала лишь через несколько дней после начала работы от знакомого. Почти у каждого в наше время есть знакомый, которому довелось раздавать листовки.

Наука оказалась не слишком сложной и до некоторой степени даже изящной. Хотя начиналась с обязательной улыбки. Алла задумалась — если так пойдет и дальше, то лет через сто-двести улыбка станет неким признаком дурного тона, свойственного только торгашам и холуям. Ну а людям из приличного общества придется придумать какой-нибудь другой способ показывать свое расположение друг другу — способ, не ассоциирующийся с продажами.

…Вслед за улыбкой профессиональный промоутер включал гендерный подход. Мужчинам листовки нужно было протягивать правой рукой, как бы провоцируя на рукопожатие. При этом рекламка должна демонстрироваться лицевой стороной, что (как объяснил Аллин знакомый) символизирует честный подход, ценящийся сильным полом. Женщинам же наоборот — листовку полагалось показывать тыльной стороной (еще лучше в сложенном виде), чтобы пробудить в них любопытство. Высший пилотаж — начать убирать рекламку перед подходящей девушкой, словно бы именно с ней вы не собирались делиться своей ценной информацией; в этом случае некоторые женщины бросались за листовкой словно львицы на добычу.

В целом, время у метро тянулось неспешно. Поначалу Алла надеялась увидеть множество необычных ситуаций и готовилась отбиваться от желающих познакомиться, но и того и другого было совсем немного. Самым ярким эпизодом был день, когда от проходившей мимо группки панков отделился один парень и, вырвав у нее из рук пачку листовок, стал громко выкрикивать, помахивая ими: «Билеты в ад! Флаеры на бал Люцифера! Криминальное чтиво! Дневники Лоры Палмер! Скидки на водку!» и прочую чепуху в том же духе. Впрочем, количественно на раздачу материала этот эпатаж особо не повлиял. Теперь рекламки чаще брали ребята помоложе, делая это с довольной улыбкой, словно бы они участвовали в чем-то очень важном. Но зато старшее поколение игнорировало пеструю и шумную компанию практически демонстративно. Панки пробыли с Аллой почти час, однако завидев полицию, мгновенно скрылись в подземке. Веселый парень обещал навестить Аллу на следующий день, но так и не появился.

Неформалы исчезли, а вместе с ними исчезли ответные улыбки на лицах прохожих, получавших свои листовки. Многие брали протянутую бумагу чисто механически. Возможно, кто-то думал, что таким образом помогает девушке заработать. Однако Алла получала почасовую оплату, так что эта помощь была абсолютно иллюзорной. Зато по дороге домой она каждый день видела совсем не иллюзорный мусор, которым становились ее выброшенные на тротуар рекламки. В какой-то момент девушка почувствовала себя оружейным бароном, шагающим по телам убитых из ее товара.

Шли недели. Ясных дней (а значит и дней пригодных для работы) становилось все меньше, но единственным видимым результатом ее труда оставался лишь этот уличный мусор. Посетителей в «Трех семерках» не прибавлялось, однако Геру это, казалось, не особенно беспокоило. По крайней мере, претензий своему промоутеру он не предъявлял.

Вместе с холодами приближалась и очередная сессия, поэтому Алла решила сконцентрироваться на учебе, попросив у начальника бессрочный отпуск за свой счет. Хозяин «спорт бара» не слишком этому обрадовался, однако переубеждать Аллу не стал. Очень скоро девушка обнаружила, что на ее место у метро Гера поставил гостя из какой-то раскосой республики.

Гость работал всю зиму. Алла всю зиму училась, параллельно пытаясь хоть как-то наладить свою личную жизнь.

Новый год начался для ее семьи не слишком удачно — родителей настигли проблемы с бизнесом, и к весеннему потеплению девушка подошла с сильно урезанным количеством карманных денег. Что означало острый дефицит столь необходимых каждой женщине обновок.

Не то, чтобы она очень хотела возвращаться к работе промоутером, но этот вариант показался ей самым легким решением финансовых проблем. Многим проще встать на привычные рельсы, чем узнавать новые маршруты.

«Семерки» встретили Аллу очередными переменами — в заведение вернулись старые автоматы! Это были те же самые «мартышки» и «клубнички», что исчезли годом ранее. Правда теперь над каждым горела табличка «развлекательный аппарат».

Волевым усилием девушке удалось подавить в себе желание попытать удачи. Больше того, она решила даже не вникать в очередную обходную схему Геры, и просто попросилась на раздачу листовок.

Гера взял несколько дней на размышления, а затем позвонил Алле и поручил ей новую точку у соседнего метро.

И опять солнце било ей в глаза своим светом, но светом куда более дорогим, чем той, первой осенью; светом с особой, весенней наценкой за долгожданность. И опять мимо нее двигалась жизнь других людей: иногда она сонно ползла вверх, иногда кубарем скатывалась в подземелье метро. И вновь десятки прохожих брали из ее рук листовки лишь с тем, чтобы через минуту бросить смятую бумажку на тротуар, преисполняясь благородным ощущением помощи ближнему своему. Не подозревая, что их искренняя помощь приносит лишь горечь.

… Алла раздала все рекламки и устало села на облицованный кафелем бортик спуска в подземку. Вход этой станции тоже напоминал ей о мавзолее. Девушке вдруг стало обидно — почему одним москвичам достаются красивые вестибюли, а другим просто дырки в земле?

Настроение было ни к черту. Домой спешить не хотелось — из-за финансовых неурядиц родители стали нервными и раздражительными. «Авитаминоз и весенняя депрессия», — подумала девушка. Даже конец рабочего дня никак не ее радовал.

Но внезапно Алла спохватилась — а куда же делось то чувство гордости, которое раньше всегда переполняло ее, если удавалось раздать все листовки? «Почему я совсем не рада?», — спросила она себя.

Как вдруг… невероятным образом ей все стало ясно. Все-все-все. Словно из далекого космоса старик, сидящий на поясе астероидов какого-нибудь газового гиганта, прямо на нее направил мощный луч из своего прожектора прозрения.

В первое мгновение девушке захотелось плакать. Эта слабость осталась с ней с детства: Алла всегда плакала, когда родители вели ее в знакомое место незнакомой дорогой. Так же и теперь — она почувствовала, что сделала неотвратимый шаг на новый путь.

Вот что ей открылось в ту минуту: удовлетворения от выполненной работы не было, потому что и работы ее, если разобраться, не существовало. В спортбары, букмекерские конторы и залы игровых автоматов уже не приходят, получив раскрашенный флаер на улице. Возможно, когда-то такая реклама и привлекала посетителей, но не сейчас.

Может, Гера этого не понимал, а может, он отправлял промоутеров к метро просто для статуса, чтобы не отличаться от остальных. Может, сидя в «спорт баре», он решил, что недостаточно делает для своего заведения, и нужно сделать что-то еще? Почти невозможно было поверить, что он считал такую рекламу хоть сколько-нибудь эффективной.

Да и что такое реклама вообще? Красивая картинка, ложь, приукрашение. Даже в самом обычном случае это так. А чем же тогда считать ее листовки? Реклама спортбара, который на самом деле зал игровых автоматов, в котором на самом деле невозможно выиграть, которого на самом деле и быть-то в городе не должно! Впрочем, в ее листовки на самом деле никто и не смотрит.

Тогда что же она делает здесь? Разве что деньги. Но настолько маленькие, что их как бы тоже нет. А те, что есть, могут уйти на косметику или лифчик с пуш-апом — очередную иллюзию.

Что от ее работы существует в реальном мире? Ее время, ее силы, ее жизнь… глянцевая бумага листовок, которая вступая в химическую реакцию с руками людей, почти мгновенно окислялась в мусор.

Ее работа — это ложь. Вопрос только, кто кому врет больше. Она — прохожим, распространяя свою ложь? Люди — ей, делая вид, что этой ложью заинтересованы? Гера — себе, думая, что этими бумажками он как-то поможет бизнесу? Она — себе, считая, что это и есть лучший способ использовать свою жизнь?

Алла полезла за платочками — слезы обиды уже всплывали в ее глазах. Но вместо мягкой упаковки рука наткнулась на еще несколько затерявшихся в сумочке листовок.

Они были теми же, что и в прошлом году: белая бумага, на ней мартышка, клубничка, и ничего не значащие слова. Вместе с листовками Алла случайно подцепила ручку, и та едва не вывалилась на ступеньки — лишь в последний момент беглянку удалось прижать к стене.

Это была очень дорогая для Аллы вещь — подарок крестной, скончавшейся два года назад. Еще бы чуть-чуть, и ручка, скатившись по лестнице, могла провалиться в решетку канализации.

Девушка подняла заветный паркер к глазам и вдруг успокоилась. Ее любимая крестная умерла после нескольких лет тяжелой болезни… Собственные проблемы перед этим фактом вдруг показались ей мелкими и незначительными.

Алла еще раз взглянула на оставшиеся листки. Их оказалось четыре штуки. На одном листке спасенной ручкой она написала: «Не переживайте по пустякам». На другом — «Цените родных». На третьем — «Не врите другим». На последнем — «Не врите себе».

Улыбнувшись, она вновь встала «на раздачу». И буквально через мгновение, как бывает, когда рыба сразу хватает наживку, только соприкоснувшуюся с водой, из рук Аллы выхватили первый листок и ушли с ним на глубину подземки. Девушка даже не успела толком рассмотреть похитителя — возможно, какой-то парень увидел, что она что-то писала на листке, и понадеялся, что это ее номер телефона. Хотя, скорее всего, этот вариант был выдаванием желаемого за действительное.

Другие листовки тоже быстро разошлись. В этот раз Алла пристально следила за берущими, надеясь, что они заметят ее послания. Но все эти мужчины хватали рекламки на обычном автомате и медленно растворялись в лишенном даже собственного вестибюля спальном районе Москвы.

Она смотрела в их спины, как рыбаки смотрят на неподвижный поплавок, представляя, что стоит им моргнуть — и поплавок исчезнет под водой. Они моргают раз, другой, однако ничего не происходит. Но вот, глаза в очередной раз открываются — а перед рыбаком лишь водная гладь; и он впадает в ступор, забывая про подсечку.

Алле повезло, что ей не нужно было никого подсекать — оставалось лишь заворожено смотреть, как спина последнего получателя тайного послания вдруг, без всякой на то причины, остановилась. Рука мужчины потянулась в карман, куда он секундной ранее убрал полученную рекламку. И в этой руке оказалась не пачка сигарет или мобильный, а та самая листовка! Сердце Аллы забилось чаще — мужчина читал!

Внезапно он обернулся и посмотрел прямо на нее, затем недоуменно поднял вверх руку с листовкой, одновременно в удивлении подняв брови, и непонимающе покачал головой. Не дождавшись от замеревшей девушки ответа, он снова убрал листовку в карман и зашагал дальше, уже не оборачиваясь.

Алла почувствовала, что стала участницей чего-то… странного, необычного, чего-то почти духовно-эзотерического. Впоследствии она так и не смогла объяснить ни матери, ни сокурсникам, что же именно она испытала в то мгновение. А без этого ее история теряла, словно неудачно отправленный по сети файл, какую-то пусть маленькую, но очень важную часть, без которой вся переданная информация превращалась в бессмысленный набор символов. На нее смотрели как на слабоумную.

На следующий день Алла решила снова выйти на работу. Направляясь к своей точке, она еще не знала, что именно будет делать. Ее не покидало ощущение какой-то скрытой, неочевидной, но при этом несомненной значимости произошедшего с ней накануне. Однако ей казалось, что именно сегодняшний день окончательно утвердит в реальности день вчерашний. Именно сегодня определится — прошлый вечер был чем-то действительно важным (как казалось ей) или какой-то нелепостью (как казалось тем, кому она рассказала об этом случае).

Как бы то ни было, она хотела продолжить свое начинание. Но она шла работать, и ее задачей было раздавать листовки. Ей за это платили. И эти деньги были ей нужны. Может быть, не так уж и сильно, но добровольно рисковать заработком — это всегда тяжело. Имела ли она право, раздавая рекламки, заниматься чем-нибудь еще?

С другой стороны, ей ведь платили не за количество пришедших по ее листовкам клиентов и даже не за количество розданных бумажек. Ей платили, по сути, за сам процесс.

Будет ли нормальным, если на каждой листовке она напишет что-нибудь от себя? Чем это вообще будет?

Алла пока даже не понимала, что именно собирается писать. Но девушке хотелось, чтобы это было что-то простое и искреннее. Чтобы это было правдой. Чтобы в ее работе, которая полностью состояла изо лжи, появилось хоть что-то правдивое.

Но что это изменит? Что будет с ложью, если добавить в нее извне крупицу правды? Она станет немного правдой или обернется лишь еще большим обманом?

На этих размышлениях девушка подошла к метро. Ей не хватило времени, чтобы ответить на этот вопрос. Впрочем, будь времени больше… разве по зубам студентке второго курса рекламы и PR такая философия?

Надо было принимать решение. И Алла поступила так, как не советовали бы поступать многие. Например, ее родители. Но родители находились дома, и она подумала, что выбирая между скучным и интересным — всегда нужно выбирать интересное.

Девушка вновь села на бортик спуска, достала листовки, вытащила свой паркер и написала первое послание: «Удачного вам дня! ». И положила листок на кафель, чтобы чернила подсохли. Над второй записью она думала дольше. Но, в конце концов, вывела: «Ремарк пишет очень хорошие книги. Например, «Жизнь взаймы»». Эту листовку она положила рядом с предыдущей.

Пока она придумывала, что написать на третьей рекламке, первую листовку уже успела схватить спускавшаяся в метро молодая девушка. Прочтя пожелание, черноволосая ровесница Аллы улыбнулась, сказала «спасибо», положила листовку обратно и, как ни в чем не бывало, продолжила свой путь.

Алле почему-то не понравилась эта ситуация. Все произошло не так, как она себе представляла. Поэтому девушка изменила тактику — теперь надписанные бумажки она складывала в сумочку.

Подписав около пятидесяти листовок, девушка встала с ними «на раздачу». Повторялась старая история. Люди брали рекламки с обычной серой повседневностью. Но Аллу это больше не волновало. Она чувствовала, что давала миру что-то простое, доброе… Алла улыбнулась — и вечное.

В тот вечер она раздала значительно меньше листовок, чем обычно. Но вместе с тем девушка чувствовала странную уверенность, что этот день стал частью ее жизни, а не был выкинут из нее впустую, как это произошло с большинством прожитых дней. Словно эти тончайшие глянцевые листочки, с нанесенными на них нехитрыми мыслями, уходя в народ, обретали какую-то массу, превращаясь в кирпичики, из которых что-то строилось внутри самой девушки.

Кроме того, уже идя домой, Алла придумала, как может назвать свое занятие. Уличный блоггинг. Ее коротенькие послания были в своем роде уличным твиттером. И девушке вдруг стало безумно интересно узнать, как будут выглядеть ее фолловеры.

А в том, что они появятся, Алла не сомневалась. Она вспомнила услышанное на лекциях по литературе выражение какого-то знаменитого англичанина: «Позволь любому человеку говорить достаточно долго — и у него появятся последователи». Теперь вопрос был только в том, хватит ли у нее терпения заниматься этим делом достаточно долго. Но Алла была полна решимости продолжить свою авантюру во что бы то ни стало.

Подписанные листовки распространялись и на следующий день. И через день. Алла выходила на работу целую неделю подряд, чего прежде с ней не случалось. За это время у сотен входящих и выходящих из метро людей был шанс получить рекомендацию относительно пары десятков книг и фильмов, которые стоило прочесть и посмотреть. Алла устремляла в толпу мольбы не надевать спортивные штаны с тремя полосками и сандалии поверх носков; она просила мужчин бриться и дарить своим любимым цветы; девушек она увещевала не ругаться матом и не фотографироваться с утиными губами. Алла писала, что курение — это не красиво, точно так же как и алкоголь. Впрочем, в какой-то момент девушка поняла, что увлеклась морализаторством (а для этого у нее еще нет достаточной аудитории) и вернулась к более нейтральным темам. На ее листовках появлялись предупреждения о том, что завтра в это же самое время обещают дождь, что приближается сезон гриппа и стоит сделать прививки, и что пить соки на голодный желудок вредно. Порой Алла вопрошала: «Зачем ты травишь себя лапшой быстрого приготовления? Ты ведь такой хороший!». Или «Почему бы тебе не попробовать осуществить свою мечту?». Иной раз она выдавала туманные предостережения: «Ты знаешь, что в тот раз тебе просто повезло — вдруг не повезет в следующий? Может, пора остановиться?». Еще Алла старалась ободрять людей: «Ошибаются все. Главное — делать выводы. Не унывай », «Возможно, тебе просто стоит попробовать еще раз?». Но потом девушка подумала, что такая листовка может попасть в руки какого-нибудь подонка, и стала более осторожна в своих советах. А однажды, после увиденного по телевизору сообщения о ночном нападении маньяка, она перед уходом домой разложила на бортиках входа в метро несколько десятков листовок с одинаковыми посланиями. В них она обращалась к женщинам, возвращавшимся с работы позже полуночи — она предлагала им задуматься, что в это время на улицах опасно; что каждая из них может найти работу с другим графиком, при котором у нее будет гораздо больше шансов не стать жертвой преступника.

Теперь Алла много времени посвящала своей работе. На парах вместо учебы она придумывала новые послания; тем же самым она занималась и дома.

Девушка больше никому не рассказывала об уличном блоггинге. Почему? Кроме всего прочего она надеялась, что скоро об этом и так все узнают. Алла мечтала, что об ее идее станет известно газетам, а потом и телевидению. Что про нее сделают репортаж, ее отметят, она получит какую-то славу. А там, кто знает, вдруг она сможет на этом заработать?

Впрочем, этот сценарий был самым идеальным и появился в ее голове одним из последних. На первом месте для нее оставался именно первоначальный мотив помощи людям, улучшения мира. Хотя где-то в глубине души Алла надеялась, что таким образом ей удастся встретиться с тем единственным и неповторимым мужчиной, который пока так умело ее избегал.

Но вот — минула первая неделя этой просветительской работы, а никакой обратной связи девушка не ощутила. К ней никто не подошел, с ней никто не заговорил. «Наверное, прошло еще слишком мало времени», — решила Алла. Однако ситуация не изменилась и через неделю. И лишь в начале третьей недели на девушку наконец-то обратили внимание. Но вовсе не те, кого она ждала.

— Привет, — панибратски поздоровались с ней двое полицейских. Оба стража порядка были весьма молоды; они находились в том опасном для всех окружающих состоянии, когда их природная наглость умножалась на наглость, дарованную полученным недавно служебным положением.

— Документы, — потребовал один из подошедших, даже и не думая представляться.

Алла стремительно слабеющей рукой полезла в сумочку за паспортом — она всегда побаивалась милиции. Это был, вероятно, один из страхов, оказавшихся в ее генетическом коде в виде наследства от предков — что-то типа боязни темноты или пауков. Удивительно лишь, что одним генетическим страхам дабы окрепнуть понадобились тысячелетия, а другим хватило лишь семидесяти лет Советского Союза.

Вслед за документами полицейские запросили у Аллы письменное разрешение районной администрации на распространение рекламной продукции. У Аллы не было ни разрешения, ни уверенности, что это разрешение действительно необходимо для раздачи листовок. Впрочем, и умения спорить с представителями власти у нее тоже не наблюдалось. Убедившись в отсутствии требуемого, стражи порядка предложили девушке пройти в патрульную машину.

До ППС-ной «девятки» было около пятидесяти метров, и это расстояние Алла прошла, ощущая на себе осуждающие взгляды всей площади, всего города, всего мира; будто ее вели на цепи, в кандалах, а спину кроме взглядов толпы жгло свежепоставленное клеймо.

А внутри девушка ощущала холод дурного предчувствия. Что им от нее нужно? Будут вымогать деньги? Подбрасывать наркотики? А может им просто понадобился понятой или свидетель? Или у них разыгрались гормоны? Перед глазами Аллы замелькали картинки из журналистских расследований о ментовском беспределе.

Сесть Алле велели рядом с водителем, что ее немного приободрило. В ее представлении преступников всегда перевозили на заднем сиденье, и если она оказалась впереди, то еще не все было потеряно.

— Короче, — начал севший за руль полицейский, после того, как все расположились на своих местах, — что там за бумажки у тебя? Показывай.

Алла достала из сумки несколько чистых листовок и протянула их менту. Тот сразу же поделился с товарищем, и они приступили к сосредоточенному изучению предполагаемого орудия преступления.

— Спортбар, значит? — скептически донеслось с заднего сиденья, — знаем мы такие спортбары.

— Еще что? — коротко поинтересовался у Аллы первый полицейский.

— Что? — испуганно переспросила девушка.

— Еще что-нибудь раздаешь?

— Нет.

— Ни сегодня, ни завтра, ни вчера?

— Нет… никогда, — ответила Алла на этот крайне странный вопрос, начиная догадываться, что ее подозревают в чем-то конкретном. В чем-то диком и несусветном. С одной стороны, это значит, что ей достаточно лишь отвечать на вопросы «нет» и «нет». С другой стороны, а вдруг полицейские наоборот увидят в этом сплошном отрицании что-то подозрительное? И что же тогда отвечать? А если напротив, ее развернутые оправдания будут вызывать еще большее подозрение своей неадекватной с точки зрения ментов словоохотливостью? А если просто говорить «нет», то как? Коротко и отрывисто, или после паузы и с как бы искренними эмоциями? Девушка испуганно взглянула на соседа за рулем: «Вдруг он уже заметил эту панику в моих глазах, и объяснит ее тем, что я что-то скрываю?»

— В каких организациях состоишь? — продолжил допрос «водитель».

— В университете, — невпопад ответила Алла, от страха уже утратив возможность спокойно обдумывать ответы.

— Что «в университете?»

— Учусь.

— На кого?

— На пиарщика.

— Ага, — послышалось с заднего сиденья.

И вдруг сосед Аллы перешел в решительное наступление:

— А в каких партиях состоишь?! — он резко придвинулся ближе и стал чеканить аббревиатуры чуть ли не в лицо девушки, — ДПНИ? НДА? НДП? НПР? СРН? РОС? — здесь мент сделал небольшую паузу, обнаружив, что на этом поток националистических группировок в его памяти иссяк. Но взглянув на полностью деморализованного оппонента, он решил для форсу придумать еще несколько названий, — КРПР? СНВП? БРДР? ТРО?

От обилия неизвестных и пугающих аббревиатур Алла почувствовала головокружение и тошноту.

— Нет! Нет! Ничего! Нигде!

— А что на листовках писала?! Призывы?! Розжиг?! Агитацию?! — На самом деле полицейский говорил практически не повышая тона, лишь добавляя своей речи немного нажима, но девушке казалось, что он кричит все громче и громче.

— Да нет, ничего такого! — отбивалась Алла, уже начиная плакать.

— А что? — задал вопрос мент с заднего сиденья.

Алла открыла рот, чтобы как можно быстрей объяснить, что она ни в чем не виновата, ничего плохого не хотела и не делала, и что они приняли ее за кого-то другого, и вообще это все какое-то недоразумение, ведь она всего лишь писала… И вдруг Алла поняла, что ей не поверят. А перед этим в ее голове всплыло слово «советы». Но она не отважилась его произнести — как это будет выглядеть? Человека обвиняют в убийстве, изнасиловании, грабеже и поджоге, а он в ответ говорит, что всего лишь шел за хлебом, и знать ни про что не знает. Алла закрыла рот, так ничего и не сказав.

— Так что, что писала-то?! — повторил вопрос напарника «водитель».

— Советы, — с тяжелым вздохом все-таки выдавила девушка, не придумав никакой альтернативы.

— Советы?! Какие еще советы??? — недоуменно воскликнули полицейские.

— За кого голосовать что ли? — подозрительно прищурился второй мент.

— Нет, — измученно ответила девушка. Паника вдруг отступила, буквально в одну секунду, а на ее месте осталась лишь утомленная опустошенность. Это была истинно сизифова усталость — не только от того труда, в результате которого уже почти удалось затащить камень наверх, но и одновременно от осознаваемого миллиарда следующих попыток доставить этот же злосчастный камень на вершину. — Нет, это были просто советы… как лучше одеться, где что дешевле купить, как себя вести, что почитать…

— И что ты советовала читать? — перебил ее вопрос из-за спины.

— Просто хорошие книги. Ремарка, Экзюпери, Уайльда…

— Нет, подожди, — снова перебили девушку. На этот раз это был «водитель». Теперь он тоже выглядел уставшим — склонившийся над рулем парень закрыл глаза и тер переносицу, — ты утверждаешь, что писала на листовках… что людям почитать и надеть?

— Да.

— Зачем? — спросил полицейский Аллу таким тоном, каким спрашивал свою пятилетнюю сестренку о причинах, побудивших ее надеть испачканный годовалым братиком памперс ему же на голову.

И Алла не знала, что ответить. Она не смогла объяснить это даже родным, что она может сказать двум полицейским, подозревающим ее как минимум в подготовке революции какого-нибудь произвольного цвета?

— Просто так, — девушка пожала плечами, — почему нет? Что в этом плохого?

Ответом ей был лишь прозрачный взгляд двух ментов. В последний раз они так смотрели на алгебраическую систему уравнений в девятом классе школы.

— Короче, все понятно, — сказал водитель и завел «девятку», — едем в отделение. Оттуда позвонишь начальнику. Пусть там с тобой разбираются.

Все четверть часа они ехали в полной тишине.

***

В отделении Алла пробыла относительно недолго. Уже через час за ней приехал Гера, и девушку отпустили. Но Гере в полиции пришлось задержаться. Алле он перезвонил только часа через четыре и сказал, что «завертелось серьезное дело» и что в ближайшее время лучше его не беспокоить. Месяц от Геры не было вестей, и весь этот месяц Алла прожила в постоянной тревоге. На звонки начальник не отвечал.

Еще недели через две Гера наконец позвонил и пригласил ее зайти в «Три семерки». Подходя к «спорт бару» девушка увидела, что рядом с заведением стоит несколько газелей, в которые рабочие грузят аппараты. Преодолевая страх, Алла зашла внутрь.

Гера сидел за стойкой и грустно смотрел на рабочих. Перед ним стояла початая бутылка коньяка и блюдце с нарезанными лимонами. Кроме таджиков-грузчиков в помещении больше никого не было.

— О, привет, работница, — невесело поздоровался он с девушкой.

— Привет, — с начальником Алла была на «ты» еще с игровых времен. — А что это происходит-то?

Гера хмыкнул:

— Закрываюсь я, не видно что ли?

— Но почему?! — искренне изумилась девушка, — неужели это все из-за меня?

Гера грустно покачал головой, глядя в пол. Не было понятно, то ли это означало отрицательный ответ на вопрос Аллы, то ли он сетовал на ее глупость, то ли в этом медленном качании было что-то еще… В конце концов он спросил:

— Нет, ну, если честно — кто тебя надоумил-то? Что ты выдумала? Что насочиняла?.. Я у кого не спрашивал, никто ничего внятного не ответил… Ну ты хоть мне объясни… — Гера задавал все эти вопросы, не повышая голоса: он не кричал и не злился. Как обычно в таких ситуациях это лишь еще больше напугало Аллу. Она принялась оправдываться:

— Слушай, я же ничего плохого не писала! — В этот раз у девушки было время обдумать, как объяснить Гере свою затею таким образом, чтобы она не выглядела каким-то романтичным бредом двенадцатилетней школьницы. И Алла сумела составить в голове такую речь, которая (как ей казалось дома) раз и навсегда убедит любого, что за ее идеей будущее. Но представ перед Герой, ощутив на себе его немного пьяный, но бесконечно мудрый взгляд, Алла поняла, что вся ее заготовленная речь не произведет на него никакого эффекта. Но что-то сказать было необходимо, и она нехотя снова выбрала правду. — Я… я просто делилась с людьми чем-то интересным. Книги им советовала, фильмы, писала всякие правильные вещи. Знаешь, чтобы…

— Зачем?!!! — в этот момент Гера достиг такого пика удивления, которого никогда не ощущал ни один его предок за всю историю существования их славного древнего рода. Его глаза (и без того бывшие слегка навыкате), казалось, сейчас выпадут и плюхнуться в бокал с коньяком.

— Чтобы делать хоть что-то настоящее! — отчаянно воскликнула Алла, словно студент на экзамене, до последнего надеющийся, что его ответ окажется правильным, хотя интуиция подсказывает ему обратное.

— Девочка моя, ты о чем? — ласково спросил Гера. В его взгляде читалась смесь ужаса, жалости и восхищения. Ему действительно становилось страшно от предвкушения той чудовищной ереси, которую он готовился услышать; ему было искренне жаль эту невзрачную девушку, которой будет очень непросто жить со своими рассказами «о чем-то настоящем»; и его безусловно восхищал этот могучий жизненный поворот, в результате которого он (столько лет успешно отстаивавший свой бизнес в перестрелках и кабинетах) оказался закрытым из-за какой-то глупой девчонки.

— Ну вы поймите, — начала Алла, непроизвольно перейдя на «вы», — на листовках написано, что это спортбар, а на самом деле тут игровые аппараты. Причем, вы знаете — такие аппараты, в которые выиграть невозможно. Хотя в Москве по закону вообще ничего подобного быть не должно, вообще. А я все это рекламирую. Но люди ведь на мою рекламу и не смотрят! Получается, я просто ничего там не делала! Вообще ничего! Во всей моей работе нет ни смысла, ни отдачи!

Девушка остановилась и украдкой посмотрела на Геру, но тот сидел неподвижно и не перебивал. Казалось, с каждым словом его взгляд все более стекленел, а лицо серело. Вообще-то, Алла непрерывно боялась последние полтора месяца. Но этот страх нарастал постепенно; конечно, все быстрее и быстрее, но, тем не менее, постепенно. А тут она буквально провалилась в страх — сразу на сто этажей ледяного ужаса вниз. И там внизу она почувствовала какой-то внезапный толчок, заставивший ее сказать совсем не то, что она собиралась:

— И я… И я решила, что… почему бы не попытаться создать какой-нибудь положительный образ нашему заведению?! Я придумала писать на листовках короткие полезные советы. Надеялась, что если люди их прочтут, и они им пригодятся, то это привлечет клиентов, и у них сложатся положительные ассоциации с нашим брендом. Я подумала, почему бы это не попробовать. Вдруг это принесет нам пользу! — закончила Алла и опустила глаза в пол, чтобы больше не смотреть на начальника. Она опасалась, что при взгляде на него она снова испугается и опять начнет врать.

— Положительная ассоциация с брендом… — после нескольких минут молчания повторил Гера. Его голос звучал как-то отстраненно и словно из бочки. — Положительная ассоциация с бредом, — проговорил он еще через минуту и пьяно засмеялся.

— Это не бред! — почти всерьез обиделась Алла. — Я же не знала, что так случится. Что вам вообще сказали?

— Сказали… — снова повторил Гера. Он никак не мог обдумать слова девушки. Что-то в них было очень странным даже для нее. Но хозяин «семерок» почти не спал уже несколько ночей — возраст брал свое, и переживать стресс становилось все труднее. Поэтому Гера просто плюнул на свои бессмысленные попытки. Он уже решил, как поступит, и менять своего решения не собирался. — А сказали мне вот что… — продолжил он, — в общем, один хрен из районной администрации как-то прознал, что кто-то стоит у метро и пишет какие-то записки… Доложил ему кто наверно, не знаю… А может сам тебя в окно увидел, короче — не суть. Чего он мог подумать? Выборы же скоро. Всполошился — вдруг какая агитация несанкционированная идет, или еще черти что творится. Поручил разобраться. Ну и пошло-поехало. А когда выяснилось все — что за листовки и откуда, оказалось, что ему мои деньги через ментов не доходили. Ну, он обиделся, понятно. Тоже захотел. Причем много. За все время, что не доходило, так сказать. В общем, не договорились мы с ним. — Гера налил себе еще полбокала коньяка, — они же теперь все смелее, чем раньше.

— И что, — упавшим голосом спросила Алла, — ничего нельзя сделать?

— Да можно, — бодро ответил Гера и лихо опрокинул бокал, — но надоело. Меня, ты знаешь, давно сын к себе зовет… туда, к нему, в Европу. — Гера снова замолчал, а потом устало махнул рукой, — хватит с меня здесь, навоевался. Беспредел этот разгребать. Взятки-терки эти уже вот где сидят, — он взял себя за шею, — уеду я лучше…в цивилизованную страну. Будем вместе этим его рестораном управлять. У них в Британии… — он посмотрел на Аллу и вспомнил ее рассказы о летних поездках по миру, — ну ты знаешь, у них там вообще с кухней плохо. Вот, значит, и будем англичанку кормить.

***

Так, длинной вереницей неправд с единственной вклинившейся в нее правдой город наконец-то избавился от дракона трёх семерок. То, что не удалось множеству конкурентов и законов удалось… Скажем так, удалось девочке, которую внезапно посетила очень странная фантазия.

Ну а что же она? Получалось, что из-за всей этой истории Алла потеряла и место, имевшее для нее большое значение, и источник заработка. По идее, она должна была сожалеть по этому поводу, но она не сожалела. Скорее она чувствовала запоздалое удовлетворение завязавшего курильщика, внезапно узнавшего, что только что в мире была уничтожена последняя пачка сигарет. Чувство из серии «так надо».

Спустя некоторое время «Три семерки» приготовились к своей последней в жизни метаморфозе. Здание облепили строительные леса — словно акулу рыбки-прилипалы.

Ремонт закончился через три месяца. Теперь на месте семерок роилась целая стайка разноцветных неоновых букв. «Детские праздники» — гласила новая вывеска.

Очень скоро у ближайших станций метро появились очередные гости из раскосых республик с соответствующими рекламными щитами, надетыми прямо на них. Алла любила смотреть, как стены щитов с лицами хмурых кочевников за ними, периодически осаждались галдящей детворой, требующей у родителей праздника.

Но, несмотря, ни на что, Аллу все еще мучил вопрос, однажды заданный самой себе. Что же все-таки случается с ложью, если добавить в нее немного правды?

«Похоже, что иногда ложь просто растворяется, оставляя пространство для чего-то нового, — решила девушка, в очередной раз проходя мимо «Детских праздников». — Да, — улыбаясь, подумала Алла, увидев целую толпу младшеклассников, с восторженным визгом тянущих свою учительницу в здание, — это место так и манит любителей поиграть».