Пуля. Рассказ

«Пуля». Рассказ

Полина Мельник

vk.com/polina_melnik_eksmo_pisatel

На улице сейчас ноябрь. Зима почти пришла и ветер уже неделю дует ледяной. Холодно. Асфальт под моей щекой такой мокрый, я медленно вспоминаю, что вчера был дождь. Темно. Свет фонарей куда-то исчез в одно мгновение.

Больно, Господи, как больно. Слышу шаги, одни быстрые — кто-то побежал, другие — робкие, тихие. Голос, знакомый, никак не могу понять чей. Я слышу его, как будто стою в длинном пустом коридоре. Прикосновение, руки такие холодные. Что-то теплое намочило мне блузку. Больно, мне больно дышать. Снова этот голос, будто эхо. Я узнала, это мой муж.

— Ты только не двигайся! — Кричит Марк. — Анна, не двигайся. Я побегу за помощью, слышишь?

Торопливые шаги. У меня нет сил, чтобы попросить его не уходить. Кажется, я умираю. Тишина. Боль. Озябшими пальцами трогаю блузку. Ткань тонкая, струится под рукой, мне она нравилась. Мокро. Палец натыкается на бугорок. За бугорком дырка. Трогаю еще раз. Дырка. Из нее идет кровь. Теплая и липкая, она вытекает вместе с ритмичными ударами сердца и быстро остывает на ветру.

Вдруг я вижу Лену. Так ясно и просто, будто это правда. Она стоит в синем костюме, плиссированная юбочка и пиджак. Ей семь. Она стоит, поджав губы и не смотрит на меня. В руках держит дорожную сумку с медведями. Помню, как мы вместе ее купили. Она сказала, что любит медведей. Я это знала. Моя девочка…Больно… Чертовски больно. Делаю слабый вдох, пока еще могу.

Блузка прилипла к телу, мешает дышать. Чувствую, как ее ткань стягивает меня все ближе в могилу.

Похороны. Я думала о них, когда мне было пять. Я всегда хотела, чтобы меня хоронили на поле, где растут дикие цветы. Я хотела, чтобы они быстрее забрали меня в свои лепестки. Помню, как сказала это маме. Она испугалась и неделю водила меня в больницу.

Мама. К горлу подступил ком. Как она там? Моя мама… Мы не говорили почти три года. Я так хочу, чтобы она сейчас была тут и взяла меня за руку, погладила волосы. Сказала, что она со мной. Сказала, что все будет хорошо…

Капли. Холодные крупные капли текут с неба. Это пошел дождь. Последний и такой прекрасный дождь в моей жизни. Я улыбаюсь. Я люблю дождь, даже такой холодный. Кап, кап. Его капли стучат особенно четко, будто бы отмеряя важность каждой своей капли, каждой секунды. Кап, кап. На мое лицо, на мое тело. Кашляю. Почему так больно? Я думала, перед смертью боли нет. Из моего рта теперь тоже течет кровь. Вкус странный. Соленый и металлический, сил едва хватает на то, чтобы сплюнуть.

Дождь все идет и идет. Запах моих любимых духов слабеет. Это запах цветов — фрезий.

Я люблю фрезии. Желтые и белые. Помню, как купила четыре цветочных горшка с этими цветами и принесла в дом. Лене тогда было четыре. Она утыкалась носиком в лепестки и говорила, что это самый лучший запах на свете, после печенья.

Помню, как на следующий день купила сто луковиц — фрезий, тюльпанов, пионов и лилий. Хотела свой цветочный магазин. Уже тогда я задыхалась на работе. Марк смеялся. Сначала. Потом убеждал, говорил, что этим можно заняться на пенсии. Я протестовала. Где-то внутри я знала, что мне никогда не будет шестьдесят. После мы ссорились, он выбросил в бассейн все цветы. Помню, как они долго плавали на поверхности, они не хотели тонуть.

Работа. Я ненавидела ее и все равно каждое утро уходила туда, возвращаясь ночью. Она приносила мне деньги. Много денег. Много дорогих вещей, дорогой дом, дорогое авто — все вокруг меня было дорого.

Работа отняла у меня Елену. Марк сказал, что мы должны устроить ее будущее, чтобы она не нуждалась. Помню, как хотела ее забрать домой. Мы стояли возле дверей пансионата, этой казармы для девочек, и я сказала: «Леночка, поедем домой!». Дочь была гораздо умнее меня. Она посмотрела на меня и сказала: «Это пойдет мне на пользу. К тому же, через полгода мы снова увидимся».

Это были слова Марка.

Моя бедная девочка. Опять вижу ее с чемоданом в руках. Она сейчас в пансионате, где-то за сотни километров, где-то в другом городе. Там, где нет меня. Как раз это и сказала моя мама. Больше мы с ней не разговаривали. Почти три года. Мне так больно от этого, что кажется пуля в моей груди тоже болит сильнее.

На моей руке два кольца. Перебираю их озябшими пальцами. Обручальное и с рубином. Второе мне подарили подруги на мое 35-тилетие. Кэт тогда напилась и сказала мне, стоя в туалете ресторана, что Марк сначала предлагал встречаться ей, что она жалеет. Кэт всегда была дурой.

Хотя, может отчасти она и была права. Марк не был уж так плох — не транжира, не пристрастился к выпивке, не изменял мне. Я это точно знала. Про таких как он, говорят — женат на работе. Да, как раз про него. Он обожает свое дело, он предан ему, как пес.

Через месяц у нас годовщина — одиннадцать лет. Семнадцатого. Я купила ему запонки. Они лежат в серебристой коробочке под моим бельем, это сюрприз. На миг я открываю глаза, свет фонарей ослепляет меня, тяжело. Я снова погружаюсь в темноту.

Слышу много шагов, много людей. Серены и шорох автомобильных шин, это скорая. Теплые руки на мгновение касаются моей шеи. Больно, Господи, как мне больно.

— Анна, родная, держись! — Марк, он держит меня за руку.

Его рука такая же холодная, как моя. Нет сил, но я все же говорю. Голос такой хриплый, что не узнаю его.

— Запонки. — шепчу я.

— Что? Запонки? Какие запонки? — удивляется мой муж и я с усилием открываю глаза.

— Запонки. К годовщине. Они под моим бельем, в шкафу.

— Вам нельзя говорить. — прерывает меня строгий голос.

— Милая, скоро сама мне их подаришь! — говорит Марк, его голос так гадко дрожит. — Везите ее в Сент-Луис! — командует он.

— До Сент— Луис мы не доедем. — отвечает доктор.

У Марка трясутся руки. Мне тяжело дышать. Я вновь закрываю глаза. Темно. Становиться тихо и темно. Боли нет. Все-таки ушла. Я погружаюсь в абсолютную тишину.

***

Резкий, мерный повторяющийся звук, и снова боль. Я слышу чье-то дыхание рядом, открываю глаза. Надо мной стоит доктор, небритый темноволосый мужчина. Он внимательно смотрит на меня, потом улыбается.

— Добрый день, миссис. — приветствует он. — Поздравляю! Вы идете на поправку. Сутки назад вам достали пулю. Прямо из позвоночника. Она прошла через легкие и сердце. Вы живы чудом, — говорит доктор и достает из своего кармана маленький покорёженный кусок металла. — На память. — он ставит ее на моей кушетке, рядом с рукой.

И уходит. Я смотрю на этот кусочек металла, будто боюсь его. Потом беру в ладонь и сжимаю. Мне все еще больно дышать, чертовки больно.

***

Передо мной опять холодная осенняя ночь. Марк держит меня за руку, мы идет из ресторана домой. Мы говорим о работе, я говорю, что устала. Откуда вылетел тот парень? Словно из воздуха. Снова вижу его лицо — бледное, болезненное с черными кругами вокруг карих глаз.

— Деньги! Быстро! — говорит он и машет пистолетом прямо возле моего лица, я протягиваю сумочку, он резко хватает ее. — А ты что стал? Деньги! — кричит он Марку.

Оборачиваюсь на секунду к Марку. Он стоит не двигаясь, он оцепенел и еще больше злит напавшего.

— Я тебе сказал, деньги быстро! — орет парень, и я отчетливо вижу, что он не в себе. — Ты думаешь, я шучу? — Кричит паренек и вдруг стреляет в землю.

Я испуганно вскрикиваю. Пуля вздымает кусок асфальта рядом с ногой мужа, у меня все холодеет внутри. Марк стоит абсолютно белый, на лбу проступил пот, он дрожит как осиновый лист. Я помню, как ловлю себя на мысли: «не сбежит ли он?».

И тут я вижу, как парень звереет, его трясет. В его глазах ярость — он смотрит на Марка. Он что-то ему кричит, требует деньги, вновь машет пистолетом перед его лицом, но Марк оцепенел, он еще больше выводит парня из себя. Его карие глаза нездорово блестят, он направляет на Марка пистолет. Мгновение, выстрел и резкая боль.

Я стою и чувствую, частое дыхание Марка за моей спиной. Его влажные от пота руки крепко держат меня за плечи.

Парень бежит. Я падаю вперед лицом на холодный асфальт и еще секунду не понимаю, что произошло.

Кэт все-таки дура.

***

Вскакиваю. Задыхаюсь. В палате темно и еще мгновение думаю, что я еще там, на улице и вдруг зажигается свет. Доктор смотрит на меня, делает укол. Я успокаиваюсь и снова засыпаю.

Чувствую сильный запах цветов и открываю глаза. На тумбе стоят фрезии. Он знал, что я люблю их.

Мне тяжело, но я тянусь рукой. Толкаю вазу на пол, она со звоном разлетается, цветы лежат в осколках стекла.

Я улыбаюсь.

В палату вбегает заспанная медсестра.

— Миссис, что случилось? — спрашивает она, глядя на цветы на полу.

— Я разбила вазу.

— Ничего, я сейчас уберу и принесу другую. — говорит она.

— Нет. Выбросьте цветы. — прошу я и медсестра непонимающе смотрит на меня, но согласно кивает.

Так лучше. Я ложусь и закрываю глаза.

Фрезиями больше не пахнет.

***

Прошло три недели. Мне лучше, пуля теперь всегда у меня в руке. Утром доктор разрешил мне встать. Вечером я уехала из больницы на такси, прямо в больничной сорочке. Сначала домой. Не отпуская такси, поменяла одежду, взяла деньги. Таксист согласен везти меня, три тысячи? Не проблема.

Утром, в шесть я уже стою у дверей пансионата и жду. Неспеша выходят девочки, все в одинаковых синих костюмах.

— Лена! — кричу я, боль отзывается в груди.

— Мама?! — это моя девочка.

Я улыбаюсь и тяну к ней руки через решетку.

Прижимаю к своей груди, глажу белокурые волосы, рана заходиться от боли, но я счастлива, как никогда.

— Собирайся, моя родная. — шепчу я и сжимаю еще сильнее.

***

Знакомая синяя дверь. Звонок так же мне не нравится, как три года назад, как и тридцать лет назад. Открывать не спешат. Повторяю звонок.

— Мам, может они спят. Сейчас четыре утра, — говорит Лена.

Она сонная. Стоит рядом с чемоданом, я притягиваю ее ближе и целую в теплый лоб. Тихие шаги за дверью.

— Анна?! — на пороге папа в сером халате и разношенных тапках.

Боже, как он постарел! К горлу подступает ком, я еле держусь.

— Кто там пришел?

— Леночка, — отвечает папа. — И Анна.

— Доченька…— мама плачет.

Я — тоже.

***

Звонит телефон, это еще из прошлой жизни. Я снимаю перчатки, они все в земле.

— Ма, кто-то звонит. — зовет Елена, расставляя вазоны на стеллаж.

— Алло? — говорю я с вопросом. И раздражением.

— Милая?

— Нет.

Пауза.

— Не передумаешь? — спрашивает он.

Я слышу, что ему грустно, но мне его не жаль.

— Никогда. — отвечаю я, чувствуя холод покорёженного кусочка металла в своем кармане.

Я никому не сказала правду и никогда не скажу. Дочь любит тебя.

Пуля вошла в меня, но пощадила. Ты — нет.