Простая жизнь

Простая жизнь.

1. В магазине.

Если бы Михайлычу пришлось высказаться о Василии доверенному лицу, то он, наверное, сказал бы примерно следующее:

« — Речедвигательный аппарат Василия связан с мышлением неразрывно. То есть, Василий про себя никогда не думает. Он думает строго вслух, а направление мысли ему подсказывают обстоятельства. И собеседник – самое важное обстоятельство. Хорошо его жене: она никогда не терзается вопросом – «что там у мужа в голове нового?» Нужно просто дать ему высказаться в приятной обстановке – и тогда все тайные замыслы, хранимые коварно, хранимые уже второй день – станут ее достоянием.

Так, она вовремя узнала, что Василий собирается сделать аэросани – в ущерб строительству погреба; что он ищет по бросовой цене «Запорожец», чтобы сделать из него багги; – опять же в ущерб делам насущным. Нецелевое расходование сил мужа было для нее нестерпимо; сельская жизнь может простить скорее запой, чем хобби.

Что делалось во внутреннем мире Василия в те часы, когда вокруг – только коровы, транспортер, трактор да обязанности скотника – было неведомым даже для Василия, не говоря об окружающих; ведь все они – и Василий и окружающие – в такие часы Василия не слышали. Можно всего лишь предположить, что в безмолвном мире безмолвствующего Василия безмолвно, в полной тьме, отрешенно и самостоятельно, вопреки всему объективному – некими световыми линиями вырисовываются прекрасные идеи; расцветая, они согревали Василия изнутри – и от того он всегда бывал весел. Весел до первого разговора с женой».

Так мог бы охарактеризовать Василия Михайлыч; но он этого не делал, потому что его никто не просил. Михайлыч умел думать про себя; – и это умение помогало ему, в отличии от Василия, доводить до окончательного исполнения все свои замыслы. Сейчас он хотел напиться.

Водка была уже рядом. К ней они с Василием двигались маленькими неуклюжими шагами – вместе со всей очередью; и каждый шаг очереди в сельском магазине давал Михайлычу первым увидеть звуковое воплощение тех эфемерных световых явлений, которые родились в тьме Василия на этой неделе.

Взгляд Василия упал на колбасу.

— Смотри, Михайлыч. Колбаса. Колбаса? Да не колбаса она вообще. Жене поп фильм дал… Короче, там соя и красители, и стабилизаторы, и ароматизаторы. Ну, это мы знаем. Но все же привыкли, что эта генномодифицированная соя вредит во втором-третьем поколении. А по фильму – в первом же поколении от нее крысы болеют. Сразу же загибаются. А набрали ее на Московском комбинате, там ее в пельмени и колбасу сыпят. Тазик взяли этой сои для опытов. Одних крыс кормили не генной соей, а других – этой генной. И они сразу же начали лысеть. И загибаться. А мы жрем. Нормально? А теперь слушай.

Магазин гудел. Новый председатель дал зарплату, и какая-то эйфория перспектив витала в воздухе. Достижимым казалось все, раз достижимой была водка. Василию, в ком световые линии сложились в стройную систему, стоило родить идею для всех; получился бы стихийный митинг со светлым будущим. Но Василий умел мыслить строго при одном собеседнике; эта его особенность так же относилось к взаимосвязи мышления и речедвигательного аппарата.

— Баранов выращивают многие. По местности пошарить – стада собрать можно. Берем барашка и делаем колбасу. Все натуральное. В кишки, а не в бумагу. На дровах коптим, а не в «жидком дыме» замачиваем. Все без химии, все – как в древности. Вкус будет – бесподобный. Люди забыли о такой колбасе. А многие и не пробовали никогда. Полный эксклюзив на рынке. И продаем знаешь кому? Директорам рынков. И магазинов. И ресторанов. Они свинину есть не будут, они – магометане и евреи. Продаем по пять тысяч за килограмм. Это нам пять тысяч – зарплата месячная. А им нет разницы между пять тысяч и пятьсот рублей. Вкусное учуют – и десять дадут. Постоянные клиенты они у нас будут. Нужно только начать. Не пойдет дело – сами на праздник съедим. Но дело пойдет, стопудово. Такую вещь любой ресторан на годы вперед закажет. Фирменное блюдо. Все чистоплотно сделаем, по высшему разряду. Идеал колбас. У них денег – как мусора, а еды хорошей нету. Никто на дровах не коптит, никто в кишки не сует. Все делается промышленно. И вкус у всего – одинаковый. С тебя коптилка, Михайлыч. Небольшая.

Михайлыч улыбался в бороду и иногда кивал. Сегодня угощал Василий, поскольку зарплату Михайлыча забрала прямо в кассе жена Михайлыча. (Она была кассиром). Поэтому Михайлыч молчал и слушал.

— Бегать по Москве, искать сбыт – очень накладно. И долго. Нужно через знакомых московских сбыт искать. Дать им процент. Пусть сеть торговую выстраивают. Мы – только на местности орудуем. Пусть приезжают сами, забирают. И деньги привозят. Что не продали – сожрут, такую колбасу обратно привезти никто не сможет. Один запах в машине будет стоять такой, что… никакой рекламы не надо. Когда дело пойдет – две-три семьи объединятся в концерн. Общины нужно делать, поп жене говорил. Взаимопомогающие. Сейчас поставки тухлых этих туш замороженных… пятидесятилетних – обрубят, и все! И почти голод! А мы – с колбасой!

Куда сдавать шкуры – я знаю. Меховая фабрика берет. И даже кости куда сдавать – знаю. В собачий питомник. Все реально, я сам там «азиата» своего брал. Продовольствие – вот лучший бизнес-план. Всегда и всем нужный товар! Не прогадаешь! Ну, будут трудности, понятно…

Очередь шагнула вперед, к водке, на которую упал взгляд Михайлыча. Но взгляд Василия упал на помидоры.

— Ну, скотоводство – оно не для всех. От животины не оторваться. В отпуск не съездить. Прикован человек. Пои-корми круглый год. Да и резать, туши разделывать… от кишков вонь – мрак. А растениеводство – тут совсем культурно. Смотри, Михайлыч. Сейчас жизнь – мука поварам. Они готовят, стараются в ресторанах своих… Тонкости применяют… а все равно погано выходит. Ядовитое все изначально. Бледные эти помидоры… Ни солнца они никогда не видели, ни земли! «Тампонный метод»! Подошел раствор химии к корням, ушел – вот и все. Розовый кусок химии – это не помидоры. Это – розовый кусок химии. И его кладут в еду; и как не старайся повар, нужного вкуса не будет. А редиска из Израиля? Ну не бред ли – сюда ее везти? Из Израиля редиску тащить! Сами не можем теплицу сделать! Нормально! Я сам в городе видел ее. В пакетах упакована, помыта. Кошерная небось. Поп жене сказал – не есть, и ИНН не принимать… Так, стоп. Я о теплицах. В Италии все итальянцы сидят дома, по подвалам, и сыр делают… Веками. Восемьдесят процентов ихней экономики – надомный труд. Одна семья коров держит, другая – сыр гонит. И богатые. А мы – по стройкам, по вагончикам, да по фермам. Бред. Но молоко – ладно, здесь все налажено более-менее, и не ядовито. Но овощи! Яды одни. Огурцы в полиэтилене… которые потомства не дают… Мутантами от ихних овощей станем!

Теплицы нужно строить. Вегетарии. Ты слышал о вегетарии, Михайлыч?

— Деньги давай, – тихо сказал Михайлыч.

Поскольку в этот вечер случился аврал, появилась еще одна продавщица, сестра жены Василия. Василий как покупатель был аннулирован – и тихо передал тысячу Михайлычу.

— Две «три топора» мне, и себе – что хочешь. Кедровую возьми, хорошая. И хлеб серый, а сало и лук в гараже у меня есть. И кружки есть. Шоколадки возьми… нет, я возьму, но деньги при ней не отдавай; вегетарий – это … в общем, все изобретения по теплицам, по земледелию… со всеми тонкостями… слились в этом вегетарии.

Поскольку внимание Михайлыча обострилось при слове «Кедровая», Василий находчиво убрал пробел между темами – и воспользовался подставленным ухом Михайлыча творчески.

— Все научно – дальше некуда. Тепло сверху забирается днем – и по трубам под землю идет; земля греется, ночью тепло и без солнца. Влажность дает бассейн. Еще куры тепло дают, их с теневой стороны держать можно… за рабицей. И – выращивай все! Огромные настоящие помидоры! Красные! И все овощи – настоящие будут, а землю перекапывать нельзя. Новое открытие. Там червячки дырки сверлят, очень нужные для воздуха корням; и слой бактерий специальных поселяется. Все прет. Только собирай. А зелень – страшные деньги зимой дерут! Вот дело. Без проигрыша. И почетно – людям даем здоровую еду. Все уважают, жена не орет. Денег куча. И дома сиди, как человек. Я уже литературу собираю. По вегетариям.

По пути в гараж молчали. Василий не мог начать мыслить, не видя перед собой собеседника – а Михайлыч шел сзади. Там он пристроился интуитивно. Тропинка в сугробах позволяла идти только гуськом, и Василий смотрел на первые звезды.

Он молчал, в отличие от Михайлыча, не только внешне. Он молчал всем своим существом.

Звезды проявлялись на фоне бесконечной тьмы, и в абсолютной тишине; они вырисовывали созвездия неприметно для взгляда; существующие всегда, они давали себя видеть только в молчании Солнца – и были лучшим сравнением для проявляющихся в Василии мыслей.

На фоне бесконечной тьмы жизни скотника, в абсолютной тишине голоса надежды – в Василии собирались в созвездия концепций разрозненные одинокие идеи.

2. В гараже.

При подходе к дому Василий засуетился – и Михайлыч понял, что природа его тревоги та же самая, что бывала и у него, Михайлыча — во дни приглашения Василия к себе.

Когда же проходили мимо козлятника – то Василий как-то опасливо сторонился от козлятника в бок; и еще одна правдивая догадка мелькнула в голове Михайлыча. Но все это было неважно.

В гараже Михайлыч сразу же начал протирать кружки; но Василий кружки отобрал и спрятал, водку отобрал и спрятал, желание напиться отобрал и спрятал.

— Конспирация, – сказал он, взяв Михайлыча за пуговицу фуфана.

А потом он взялся за голову. План не был продуман, а секунды шли. Свет из окошка гаража был зафиксирован, и до возмездия оставались мгновения.

— Михайлыч, ныряй под «четверку»! Коврик возьми. Скажешь что-нибудь.

БОльшая часть гаража была занята вишневой «четверкой»; и кабы не сплющенный ее перед, пространства было бы еще меньше.

Василий шустро примотал к передней решетке тросик, и зацепил тросик за лебедку. Начал нервно действовать рычагом; трещетка работала исправно, но машина поползла вперед.

— Ты бы за мост зацепил, что ли, – грустно сказал Михайлыч. Все шло «не по плану».

— Ну я тормоз! Помнил, помнил, и забыл!

Василий мгновенно обмотал стропой задний мост; концы подвязал к нижней балке ворот.

Послышался скрип снега за дверью. Василий действовал лебедкой бешено. Веревки натянулись, что-то хрустнуло. Михайлыч вздохнул.

Медленно, как-то сама собой, как-то беззвучно, словно двери из фильма «Паранормальные Явления», стала открываться дверь гаража. Василий боялся смотреть в ту сторону; но взгляд из приоткрывшейся двери почувствовал всем горбом и стал действовать мешковатее.

Не спеша, как не спешит неотвратимое возмездие, в тьме дверного проема показалось миловидное белое лицо.

Михайлыч, лежащий туловищем под «Жигулями», ждал этого момента настолько напряженно, что от тихих слов «здравствуйте, Петр Михайлыч» — подергал ногами, как висельник.

— Здравствуй, Надь! – сказанул он настолько бодро, что на него осыпалась пыль с днища.

Приветствия же Василию не последовало. Воцарилась пауза.

— Ну что там, Михайлыч? – небрежно подал, (ставший глуховатым и робким), свой голос Василий.

— Да ничего. Не, левая пошла. Пошла левая тяга. Резинки разбитые… В сайленблоках… Ну, и правая пошла… Теперь осторожно, помалу, кронштейн не вырвать бы… Машину растягиваем, Надь… На ночь глядя.

Что-то хрустнуло звонко, громко; натянутый тросик издал звук струны.

— Ты бы шла, жена… Веревка лопнет – шрам оставит! Михайлыч, она выворачивается…

— Кто она?

— Ну эта… к чему радиатор крепится! Решетка передняя.

— Эх…

Михайлыч стал выбираться наружу.

Говорят, акула чувствует одну молекулу гемоглобина на кубометр воды. Но это – ерунда. Пусть акула прочистит себе нюх.

Жена Василия умела чувствовать одну молекулу этанола на гараж; но в данный момент она ее не находила. Но все равно: зрелище растягиваемой машины она воспринимала с негодованием, как явление, нагло ее дурачащее; когда же терпение ее лопнуло, она гневно произнесла три слога:

— КОЗ. ЛЯТ. НИК!!!

И хлопнула дверью.

— Наливай – сказал Василий и полез за салом.

Нельзя сказать, что Василий был лентяем. Он даже частенько проявлял на работе самоотверженность. Он запускал дизеля при минус тридцать, отогревая их своей паяльной лампой – со своим бензином. Он едва ли не зубами стягивал транспортерную ленту, и в одиночку сажал ее на болты. Он помнил все болячки всех механизмов фермы. Его никто никогда не заставал с бутылкой – а заставал с вилами, лопатой, гаечными ключами.

Но дома на него нападал какой-то психоз. Он никак не мог себя принудить к некоторым простым работам. Козлятник же для него был сущей мукой.

— Ну, за здоровье председателя, – поднял кружку Василий – успехов ему всяких, а нам денег побольше.

— Будем.

Михайлыч стал степенно закусывать, а Василий – степенно рассуждать.

— Я ей говорил: «не торопись. Не лепи горбатого. Все чередом. Дровник – он и есть дровник. А козлятник должен быть грамотным. Из поликарбоната. Все научно. Высокий, светлый, с бетонным полом. Со стеком. Один раз потрудиться – и всю жизнь отдыхать».

Так нет же! Козочек ей подарили! Язву молоко лечит! Язва моя ее беспокоит! И что? Слепила горбатого! В дровнике перегородочки приколотила! Хорошо как! Там хоть до земли согнись – все равно башкой в что-то вьедешь! Козы у баб Нюры все цветы сожрали, расплодились, все в перегородочках! А чистить как? Там с вилами не развернешься! А навозу! Травинку сожрут, а остальное затопчут! Уровень навоза растет, дверцы не открываются! Чистить надо! Каждые три месяца! Вилы гнутся от веса! Все коряво, все неудобно… Пол в дырах, вылы застревают… Язву только от коз получить можно… И инфаркт… Давай по второй, извини за тему…

Дали по второй, потом по третьей. Курили «Беломор». В маленьком теплом гаражике витал дым, витал дух «лук с водкой и портвейном», витала идея… Василий помолчал.

— Михайлыч… Вот ты – человек с высшим образованием… И от того с тобой приятно пого… да при чем здесь приятно… просто есть надежда, что поймешь…

Вот посмотри… Мы ведь не на пике цивилизации живем. Мы в тупике цивилизации живем. В космос слетали. Он и надоел уже, этот космос. По луне потоптались – или сняли фильм, как топтались… не важно.

Ну, будут еще изобретения. На стыке микробиологии с нанотехнологиями и электроникой. Чипы в башку изобретут, вставят… Все одно – жить лучше не станет. Изобретениями пытаются улучшить жизнь, но в итоге – только усложняют. Вот в чем беда. Куда ни ткнись – бухучет, юриспунденция, педагогика… все усложняется, и счастье уходит. Все изобретено для безбедной жизни, а живем бедственно.

Значит, дело совсем не в технике. Дело – в организации жизни. А приоритеты какие? Свой дом, свое дело – ремесло, промысел, производство жизненно необходимого. Здоровый честный труд. Вместе с детьми. Пойди внедри в такую жизнь наркоманию, разводы и алкоголизм. Не выйдет, не приживется.

Нужно только начать. Практически сделать правильную жизнь в малых размерах, но в высоком качестве. Для примера всем. Я вижу новое общественное движение – «Простая Жизнь».

Василий ушел в себя. Он положил на мозолистый, исцарапанный, пронигроленный кулак свой курчавую свою голову – промозоленную тяжкими думами, исцарапанную бедностью, утомленную черной жизнью смерда…

Но только за это уже могла его любить жена – за то, что на вечно ночном фоне его жизни временами светили самые светлые и великие звезды.

3. В эйфории.

Наши герои еще сидели в гараже, когда вновь пришла Надя. Не желая устраивать погром «мальчишника», она протянула во внутрь гаража сотовый и устало промолвила:

— Володя-юрист. Московский.

Поскольку Володя-юрист ей помнился как самый непьющий друг Василия, каждая встреча с которым приносила в дом деньги, ответить на его звонок она могла в любой час ночи.

— Здорово, Володя!

— Здорово. Пьешь уже?

— Пью.

— Чтоб я так жил…

— Приедешь?

— Не… сейчас, по второй линии звонят… (в трубке слышались гудки, домашние разговоры, монологи героев из фильма «Идентификация», пищащие сотовые)… нет, сбросили… Вась, дело тут к тебе есть. Все как в тот раз. Погенералить нужно в двух лавках. Одну «сливать» будем, там за все приседания тебе двадцатка положена. А вторая – долгий проект, Лавка готовая, нужно только тебя гендиректором поставить и счет открыть. По «пятнашке» в месяц, около года или больше деньги капать будут. Подрядишься?

— Когда выезжать? Завтра?

— Не, два «банкета» завтра. Вроде послезавтра просвет будет. Что там у нас… Среда, без праздников вроде… давай сразу у нотариуса нашего в десять? Опять по второй линии… пока, Вась, я на связи!

— Надь, за деньгой в Москву зовут…

— Коз. Лят. Ник!

— Все, завтра козлятник. Поищи парадную мою одежду…

Надя ушла, а трезвеющий Василий взял Михайлыча за пуговицу.

— Вот она, «пруха», Михайлыч! Вот она, материализация мыслей! Только задумал – уже и деньги на теплицу сами появляются! А теперь послушай наш «краткий Чатланский словарь»!

«Генералить» — это по бумагам директором проходить.

— Знакомо.

— «Приседания» — это беготня между нотариусом, сорок шестой налоговой и банками. Хлопоты разные…

— Мило звучит.

— «Банкет» — судебное заседание. Ко мне не относится.

— Пока.

— «Повар заряженный» — судья; плохо, когда конкуренты раньше «зарядят»… «В полях приседать» — «впахивать» на всей этой ниве… Михайлыч… выручай! На два дня мотнуться в Москву нужно. Здесь от тебя, во-первых, моральная поддержка требуется. Чтобы я «приседал» спокойно. Покрутись на ферме. Я тебе коньяк привезу.

Ты ведь не только по-соседски сейчас помогаешь. Ты ведь невольно, хочешь или не хочешь, а участвуешь при самом начале нормализации жизни человечества… «Простая Жизнь» — вот он, путь родной и древний… все с теплицы начнется, а закончится всеобщим благом. А сейчас… сейчас мы с тобой должны решиться … Завтра в обед… выдраить козлятник!

— Э нет… Моя моральная поддержка с тобой, но сам я в этот сарай не полезу.

— Нда, ты меня еще крупнее… как медведь в клетке в маленькой там будешь… По последней?

— По последней.

— За успех.

— Чтоб все гладко.

Закурили.

— Михайлыч… Не хочу я завтра на ферму… Отпускай меня, готовиться буду… А тебе еще и «вискаря» привезу… Покрутись за меня…

— Идет.

Следующее утро началось с того, что жена в страхе затаилась, а Василий подошел к козлятнику с ломом.

Все неудобство и невежество сложной, бестолковой и бедной жизни – сконцентрировалось у Василия в это утро в этом дровнике-козлятнике. Он один не пускал его в Москву, к деньгам; он один, кривой и низкий, неудобный и темный, мешал устремиться ввысь сияющим поликарбонатным теплицам!

— Убирай исчадия, – прошипел Василий жене.

Коз перегнали в коровник, и Василий ринулся в бой.

Перво-наперво он со зверством выломал все перегородки.

Затем провел от гаража по-человечески свет.

Затем выгреб весь навоз.

Затем углубил пол на полметра.

Затем побелил стены и потолок из своего электрического краскопульта.

Затем забросал пол драгоценной фанерой, расставшись с некоторыми своими проектами.

Затем построил козам комнатки из бруска и сетки-рабицы; установил на место лежанки, кормушки и дверцы.

Затем «простеплерил» двери и часть стен утеплителем; по замыслу Василия, алюминиевая фольга наружной стороны утеплителя должна была сделать мрак козлятника ярким днем. Так оно и вышло.

Затем усталый Василий сел на пенек, выпил настойки, закурил и сказал жене:

— Не дрейфь, жена! Ты живешь в одну эпоху со мной.

То, что грядут добрые перемены, поняли даже козы.

4. В электричке.

Первой утренней, а точнее, ночной электричкой Василий уже ехал в Москву. Для себя он решил, что будет отсыпаться – чтобы выглядеть в Москве бодрячком; но вышло не по плану. Сон не шел. Василий смотрел в тьму заснеженных полей и созерцал идеи.

При этом ему было жалко всех: жалко жену, со страхом глядящую в будущее, похожее на это исцарапанное рэперами окно электрички – в нем была видна лишь заброшенная темная холодина; жалко сонных торгашей, везущих на «Выхино» свои баулы, и готовивших десятирублевки для контролеров… Страна ехала в холодную тьму.

Позже в вагон стал вваливаться народ не столь жалкий. С плеерами в ушах и чтивом в руках, пахнущий одеколоном и духами. Пошла Московская область. Отвыкший от людей Василий так же воткнул себе наушники от телефона, дабы смешаться со «средним классом», но включать ничего не стал, экономя зарядку. Он больше глазел на лица, на чтиво, да вслушивался в чужие записи. «Попса и техно» — решил он для себя и утратил интерес.

Очередная остановка внесла в вагон первых «электричечных» торгашей – и интерес к бытию в Василии заметно обострился.

Вниманию «уважаемых пассажиров» предлагались фонарики на светодиодах – «долговечные, практичные, экономичные»; а так же лампы настольные, на батарейках — «если выключат свет». Василий сразу же набрал себе полные карманы товару – в подарок жене, Михайлычу, и вообще про запас.

— У нас гром громыхнет, или ветер дунет, – сказал он соседу – так и света нет полдня. А ведь не все на ощупь знаешь.

Василий имел в виду оборудование фермы; затем он вспомнил, что представляет в этом вагоне средний класс – и немножко устыдился своей «колхозности».

Дальше пошло хуже: едва один торгаш, закончив монолог, уходил будить «уважаемых пассажиров» в следующий вагон, как появлялся новый – и опять желал всем доброго утра и приятной поездки. Затем шел речетатив о великих преимуществах и всесторонней необходимости его товара; о дешевизне и уникальности. Все это было неприятно само по себе; Василия отвращал сам наглый сектантский дух этого, с позволения сказать, «маркетинга». Поэтому Василий покупал не все у всех, а только выборочно, сообразуясь с симпатиями к торгашам.

Например, он сразу купил у девушки с негромким голосом универсальную вешалку – без сомнения, таких в продаже нет; а так же упаковочный мешок для одежды, против моли и других несчастий.

— Жена одобрит, – сказал Василий спящему соседу – у нее шуба лисья.

Затем Василий пожалел еще несколько торгашей – и критерием симпатий здесь была ненавязчивость, краткость их вступительного «аудиофайла».

А затем Василий сообразил, что он едет не из Москвы, а в Москву, и гендиректору не к лицу являться в банк с кучей пакетов в руках. Да и по Москве весь день бегать…

Пришлось купить универсальную сумку: она сворачивалась как барсетка, а разворачивалась как рюкзак. В нее вошло все. Последней покупкой была банка пива – Василий с горечью осознал, что с этими покупками он «лоханулся, как последний колхозник»; он захотел выпить.

Пиво пошло на пользу.

— Пусть мне будет плохо – сказал Василий гулу вагона – но жена точно обрадуется.

Гул согласился, но тревоги не покидали Василия.

Дальше Василий вел себя уже как полноценный представитель среднего класса. С одинаковой скукой и небрежностью он смотрел на потолок, лица и товары. Захотелось спать, и Василий грамотно переупаковал деньги, документы и сотовый. Застегнул и сумку с добром – но одна молния уже не действовала; «Китай» — с ненавистью сказал Василий бренчащему на гитаре барду. И вдруг показал кулак. Бард сразу отошел петь свой бред подальше от Василия.

А Василий, полный тревог, начал было дремать. Он бы, наверное, и уснул, если бы не следовавшая за бардом двоица.

Оба – кавказцы; но первый – вертлявый студент; а второй – человек в возрасте, серьезный, в камуфляже и бородач. Оба смотрели на вагон насмешливо, но студентик улыбался шире.

Когда бард заткнулся и, провожаемый презрением, ушел петь дальше, студентик начал обычное – но закончил необычно.

— Доброе утро, уважаемые пассажиры! Приятного вам пути и успехов!

Сограждане! Все мы знаем, сколько несправедливости в этом мире! Сколько обид и унижений терпите вы ежедневно! Издевательства начальства, издевательства правительства! Хамы и злодеи кругом, особенно в милиции. И все это зло остается неотомщенным! Зло никто не пресекает – и оно растет! Пресеки зло, спаси свою честь! Отомсти – и мир станет лучше! Тебя будут помнить потомки.

Дагестанский электрохимический завод предлагает простое и верное решение всех ваших проблем. Мы заботимся о вас.

Пояс шахида – весомый аргумент в бесконечном пустом споре. Скажи свое правдивое слово, и пусть оно будет последним! Отомсти всем!

Здесь бородач вышел вперед, вплотную к Василию, и снял куртку. Вагон ахнул, увидев «товар лицом».

— Пояса мужские и женские, с регулируемыми лямками, – перебил гул вагона звонкий голос студента – разных цветов и систем привода. Есть – просто кнопка, сейчас покажем; есть через сотовый.

Цитатник последних выкриков – в подарок! Вот, например…

Студентик раскрыл какую-то брошюрку посередине и начал читать: «Хай живе вильна»… Но его не слушали.

— Граждане, без паники! — снова прорезал гул его голос — тем более, что уже поздно. Все это утро вам демонстрировали работу стеклорезов и пятновыводителей – теперь наша очередь.

Бородач победно улыбался. Страшная догадка пришла к Василию.

Натовский камуфляж его был застиран, но на рукавах и коленях Василий узнал пятна крови и мазута. Был зашитый порез, были заштопанный прожог. Бородач был не ряженый.

Поняв интерес Василия, он протянул к нему правую ладонь; – на нужных пальцах были многолетние мозоли. Василий потянулся к штык-ножу.

— Хватит, – сказал бородач студенту по-русски; затем – несколько слов не по-русски; студентик убежал, а бородач, закричав что-то из цитатника страшным голосом, хлопнул себя обеими руками по груди.

Яркая вспышка ударила в глаза, и Василий понял, что Бородач прокричал «Бронницы»!

Затем Василий понял, что вспышка – это утреннее солнце.

— Опять война снится – сказал Василий дремлющему соседу – а ведь год не снилась.

Что-то сообразив, Василий выскочил из вагона.

5. В пробке.

Сразу после «теракта» в электричке Василий смекнул, что до «Щелчка», где его будет ждать Володя, можно и от Бронниц попробовать доскакать. По «бетонке».

Василий бодро зашагал от платформы к трассе. Около привокзальных ларьков его окликнул голос из «Жигулей»:

— Куда едем, командир?

Распознав у «бомбилы» акцент, Василий ответил, не оборачиваясь, как-то двусмысленно:

— Иди, гранатами лучше торгуй! – и стал маневрировать во встречном потоке трудяг.

Никто из них, этих хмурых трудяг, не встал сегодня по доброй воле. Никто из них не стремился встать в вагон, чтобы тащиться до «Казанского»; затем встать в метро, чтобы тащиться куда-нибудь на «Полежаевскую»; чтобы на «Полежаевской» втиснуться в маршрутку, и дотащиться наконец до какой-нибудь «Рабочей». Дотащиться уже усталыми.

«Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал. Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал. Мне, наверно, с утра нужно было пойти к врачу. А теперь электричка везет меня туда, куда я не хочу».

«Мир состоит из

Угрюмых зомби. Ползут

На работу они».

Так видят ситуацию поэты; Василий же видел и еще нечто. Нечто тайное и страшное. И он бесстрашно на ринулся на это «нечто».

Василий шел против общего течения, шел против — во всех смыслах, и даже во времени разошелся с потоком «зомби».

Трудяги шли монотонно, как самнабулы; их обувь отрывалась от асфальта заторможено, и возвращалась нескоро; их окурки, отброшенные щелчком пальцев, останавливались в воздухе. «Зомби» шли в неоконченном сне, как дети за колдуном-флейтистом.

Василий же стремительно парил на тротуаром, разрезая их сонную массу. «Зомби» ползли работать «на дядю» и ждать зарплату, а Василий летел творить свое личное дело.

Трудяг гнал безымянный, злой дух мегаполиса, гнал изо дня в день по одной и той же схеме, — а Василий творчески искал способ поймать попутку. Дух мегаполиса смотрел своим взором в спины трудяг – и от того все они горбились; Василий же шел против духа, и от того выкатил грудь.

Через двадцать минут он уже сидел в кабине «МАЗа». Трасса была загружена – или что-то впереди создавало запор. (Запор – это затор, созданный злым духом на дороге).

Василий заерзал. Пришло беспокойство. Опаздывать было опасно.

— Ничего – сказал водила — за Гжелью разгонимся. Ребята говорят – там прямо на мосту у миксера нервы сдали. Мужик психанул и бетон на мост вылил. Довели по телефону.

— Первый раз такое слышу.

— И я. К авариям вроде привыкли, а тут вот тебе…

— Нда… то же своего рода авария.

Водила переключился на пониженную и уперся в «колбасу», состоящую в основном из «фур» и «шаланд». Василий с тревогой смотрел на рацию.

Рация хмуро молчала.

Ситуация, с одной стороны, располагала к интересному и неспешному разговору. Можно было бы со вкусом поговорить о всех видах малого сельского бизнеса. О спросе, о предложениях. О геноциде частников, об лазейках для выживания. Не спеша поговорить. Вдумчиво. Толково. По-человечески.

Но это – только с одной, и только с теоретической стороны. Поскольку с другой стороны была Реальность – и злой ее дух уже аннигилировал все человеческое.

Над трассой что-то сгущалось. И пусть утро было солнечным и морозным, пусть где-то, где-то далеко, где-то в параллельном мире дети играли в снежки – на трассе М 103 уверенно, мистически, всем своим черным нутром, почил тяжкий дух тревожного психоза.

Все живое приходило в паралич под его гнетом. «Колбаса» встала. Правда, еще попытались пару раз мелкие дамские «япошки», цветастенькие и хрупенькие, подать пример жизни умирающему организму трассы – но и они скоро встали, прижавшись правыми плечиками к суровым «двадцатитонникам». Левые их плечики были подставлены под удары воздушной волны от встречных фур. Тревога, тревога и депрессия плющила трассу.

— О, Великий Гемор! – воздев руки, признал водитель власть духа-хозяина трассы. С пригорка он разглядел длину «колбасы». Она обозначалась знаком «бесконечность».

Людишки задергались. Они выходили из своих теплых железок на мороз и ветер. Они звонили, кричали, извинялись, умоляли, просили кого-то о чем-то предупредить… что-то отложить, что-то отменить… крах, крах надежд и планов, отчаяние и беспомощность, злая нервозность – были дыханием Великого Гемора.

Флюиды его пробивали черепа легко, как пули. Войдя в сознание, они открывали людишкам потусторонние знания – и задремавший Василий познал суть вещей.

Он увидел устройство мистического тела мегаполиса. Великий Гемор был похож на обыкновенного спрута, размером в несколько сот квадратных километров. Головогрудь была над мавзолеем.

А сейчас до трассы М103 дотянулось облакообразное серое щупальце – и материализовалось в виде простой пробки. Но пробка была только низшей ступенью в иерархии спрута; вся его сила была в психозах – порождая пробки, отдельные психозы порождали и массовые. В каждой машине кто-то нервничал, нервничал до язвы или инфаркта; орали в трубки менеджеры в офисах, орали в постелях владельцы грузов; плакали владельцы авиабилетов, плакали не попавшие на концерт фанатки… миллионы связей порождали общее отчаяние; психические энергии резонировали, вознося жертвенную пищу Великому Гемору.

Скорость на «встречке» спала, плотность возросла. Несколько легковушек развернулись и бросились удирать от щупальца. Но Василий знал, что около Бронницкого моста уже вылезли из-под снега знаки: «улыбка Гемора», в виде простого черепа, и – «встречное щупальце», в виде неизвестно чего, и обозначающее пробку там, где была надежда от Гемора убежать. Знаки, появившись внезапно, стояли истуканами. Древними идолами. Раздавленные их величием, людишки начали приносить жертвы.

Они покорно склоняли головы к рулевым колонкам. Они истерично плакали и смеялись. Они воздевали руки с проклятиями. Черное тело спрута мгновенно переносило эти волны агрессии в областную мэрию. (Там в свое время отомстят, украв из фондов дорог)… Спрут чернел со знаком «бесконечность».

Василий проснулся от того, что водила разговорился.

— Смотри, трубовоз задергался. Братан, поздняк метаться! Все, встали! С телефоном бегает… Из офиса прессуют, точняк. Что там за номера? А, челябинский. Я раньше тоже на дальняк ходил. Я в принципе его понимаю. Особенно если начальство в неадеквате. Ну, дали ему три-четыре дня, чтоб доехать. Застращали: «смотри, у нас сроки, уложись в график, чтоб неустойку не влепили». Ну, выехал он на своей «шаланде». А по пути – то тросы стягивай, то патрубки меняй на морозе, ремни… ступицы… Еще как повезет, где встанешь… Есть места – по сто километров ни одного путного магазина нет… Ищи по полям свои патрубки… Ну, если не спать – то можно выкрутиться. Правда, потом уснуть можно. С дороги слететь. А теперь ему звонят и давят, давят и звонят по мозгам! «Разгрузка по графику! Покупатель на месте, ждет! Где ты там катаешься»?

Василий смотрел на трубовоз и верил всему, что говорил водила.

В бортовой кузов вошло только три трубы, три огромных магистральных трубищи. Парнишка то выходил, ругаясь с телефоном, то запрыгивал обратно в кабину. Черная тьма пустот огромных труб смотрела на Василия в упор – и он понял, что спрут мегаполиса одноглазый, но трехзрачковый. Приходило чувство беды.

Отважные джипы помчались по правой обочине, проделав в снегу сносные колеи. За джипами потянулись сначала робко, а затем и посмелее легковушки. Но и эту лазейку прикрыл Великий Гемор. Обочина встала. Встала так, как захотел Гемор.

Прямо под трубами тремя разноцветными жучками притихли мелкие дамские легковушечки, и Василий прочувствовал всю их неуместность. Они хотели домой, в гаражик, в тепло, а киси и собачки внутри них хотели на диван…

— В одиннадцать двадцать – разгрузка! – крикнул вдруг парнишка, высунувшись из двери кабины – а потом обед!

Сообщив всем окружающим требования своего начальства, парнишка хлопнул дверью с дикостью.

— Все, пошла истерика, – сказал водила. Рвем отсюда.

И, включив «дальний», «аварийку» и сигнал, водила начал выруливать на обочину встречки.

Когда проезжали кабину «шаланды», Василий всмотрелся в парнишку, давимого спрутом.

Красные глаза – недосыпание. Белое лицо – стресс. Резкая мимика. Руки с озверением сдирают обертку с пиццы, не выпуская телефона. Над чем-то иронизируя, кого-то дразня, парнишка визгливо гогочет.

Заметив пристальный взгляд Василия, он вдруг мгновенно изменился.

Опустив стекло, развязно, с прононсом, («для тупых повторяю»!), он крикнул то же самое:

— В одиннадцать двадцать – разгрузка! А потом – обед!

Водила, поставив «МАЗ» на обочину, стал озираться – «нет ли ГАИ». Сплошная все-таки…

— А время-то сколько? – сообразил Василий.

— Одиннадцать двадцать, – сказал водила и втянул голову в плечи.

Колокольный звон холодно ударил по ушам. Окрестность наполнилась гулом. Хруст цветастых жучков был неразличим.

В момент тишины между стихшим гулом и первыми криками подал голос парнишка.

— Обед – объявил он вяло, развязно, с прононсом.

6. На остановке.

Около часа Василий протоптался на какой-то остановке, поджидая Володю. Сырой, холодный, тяжелый воздух московских улиц отравлял Василию то радужное настроение, в котором он выехал в Москву.

Сыростью воздух напитывался от липкой грязи – смеси снега и дорожного реагента; холодом – от зимы и взаимной отчужденности; а тяжестью – от выхлопа дизелей, который есть вид кожного дыхания Великого Гемора.

Василий понял, что нужно срочно поднимать иммунитет – и сбегал в ларек. Хотелось горячего кофе.

Как позорный бомж, ел голодный Василий на остановке чебурек, запивая его мгновенно остывшим кофе – налитым в позорный пластиковый стаканчик; он перетаптывался около своего позорного баула и с тревогой взирал в ту сторону, откуда должна была выскочить Володина «Деу».

Но «Деу» не появлялась; Василий догадался, что стоит она, бедная, у бордюра, где-то в туловище спрута; и терпит она, как и Василий, обдавание грязной влагой – от пролетающих машин; и смотрит она с тревогой на выход из сбербанка, который съел Володю за то, что он захотел быстренько оплатить «квитки»; в кишечнике же сбербанка Володя смотрит с тревогой на часы и на очередь, которую материализовал перед ним Великий Гемор.

Василий дожрал наконец свое тесто с фрагментами неизвестной плоти. Допивать кофе он не стал, найдя сходство цвета этой полусладкой жижи с цветом лужиц противогололедного реагента.

Интеллигентным движением Василий опустил стаканчик в урну и ощутил призыв пойти против Гемора. Снова схватив баул, он сбегал в магазин.

Теперь, с коньяком в руке, Василий был похож уже не на несчастного кочевника, а скорее на предпринимателя, разбившего машину и ожидающего на остановке друзей.

Володя застал Василия, уже имеющего широкую улыбку на красном лице.

— Пьешь уже?

— Пью.

— Чтоб я так жил…

Жизнь сразу стала простой и легкой. Ненавистный баул был спрятан в багажник; в ноги подуло тепло; в правой руке оказалась сигара, а в левой – коньяк; за окном мелькали повеселевшие дома; разговор шел деловой и толковый.

— Сегодня у нас – только счет в банке открыть, по первой лавке – говорил Володя, обнадеживая успехом – а потом полная свобода. Секс, наркотики и рок-н-ролл. Там вроде по знакомству, звонок был, договорились. Нас примут в два. Успеваем.

— Не понял – рассуждал Василий – почему по знакомству? Кредит брать?

— Нет, никакого кредита. Финансирование проекта. Госзаказ.

— Значит, банку будут проценты от прохождения средств. Почему «по знакомству»?

— Ну… система такая. По какому поводу ты бы счет не открывал – главное, сдать девушке абсолютно правильный пакет документов. Чтобы все было грамотно, четко, без единого «косяка», без опечатки, без лишней запятой. И когда счет оформили – все, вывози деньги миллионами. За этим никто не смотрит. А вот если будет в одной бумаге – «дом такой-то, корпус 2», а в другой – просто «к.2» — то могут и придраться. А оформил счет – все, вороти направо и налево.

Василий не завидовал тем, кто будет «воротить»; он завидовал себе, поставщику помидоров, снабженцу элитных ресторанов, где кормятся воротилы.

Около банка Василий, гендиректор ЗАО «Ярый Зигзаг», (имеющего основной уставной деятельностью Ж.Д. перевозки), получил подробную инструкцию поведения. Слушая и внимая, он уничтожал запах чебурека, (не уничтоженного коньяком), жевачкой; он протер лицо, руки и ботинки влажной салфеткой; он отключил и телефон и все «левые» мысли. Ближайший час решал многое, многое…

Он был Рубиконом, за которым закончится сложная жизнь.

Но сам Рубикон оказался не так прост.

— Ты тут не шути. Ты знаешь, куда мы приехали?

— В «Якудзы-банк».

— Ты в курсе, что тут?

— Банк просто.

— Да как тебе сказать… конкуренция среди банков приводит к появлению новых кредитных предложений, и облегчению условий для получения кредитов. Повышению уровня обслуживания, профессионализма сотрудников. В банке обкатывается экспериментальная программа устранения… как тебе сказать… человеческого фактора. Концепция совета директоров банка заключается в том, чтобы возмездие за проступок сотрудника было мгновенным, прямо на на рабочем месте. Ну, и неотвратимым, само собой. Варианты разные. Одно время в сидения сотрудников были вмонтированы электрошокеры. При ошибках в составлении документов программа выдавала электрический импульс работнику, обязывая ее в кратчайший период устранить; в противном случае импульсы учащались и усиливались. Двух сотрудниц не удалось спасти. Они не успели осознать свою ошибку, а верхний порог нагрузки электрошокеров еще не был одобрен Советом директоров. Скандал замяли, оплатив родственникам путевки в санаторий. Ну, и подарки. В виде новой оргтехники, кухонных комбайнов, блэндеров и сумок-холодильников. Но от реализации идеи не отказались.

— И что? Это тута делают?

— Делали. Когда я счет на «Звездный Катамаран» открывал.

— А сейчас что?

— Сейчас – не знаю. Экспериментальный период. Концепция – в творческом процессе. Хотят ее на всю сеть шаблоном сделать. Слышал, что традиции «Якудзи» в японском филиале стали внедрять практически.

— Как выглядит?

— Ну, по рассказам… Стоит у них автомат. В конце недели сотрудники в него руки вставляют. Автомат идентифицирует сотрудника; затем, если были за неделю косяки – обрубает фалангу пальца. И обрабатывает рану. Япония, все без ошибок.

— Бред. Никто не станет там работать.

— А где станет работать?

-Да в любом другом месте.

— В каком? Что даст оно тебе, это другое место?

— Ну… деньги…

— Деньги… Не в деньгах счастье! Деньги – их сколько получил, столько и отдашь. Льготы, льготы нужны. Чтобы деньги не все отдать, а товары и услуги взять максимально! Что ты понимаешь! Вот, смотри…

Володя достал из портфеля рекламный буклет – и Василий вспомнил от чего-то «Цитатник последних выкриков».

— «Якудзы-Банк»… предоставляет своим сотрудникам… сейчас, найду… скидки на абонементы в фитнес, солярий, ипподром… так, тут фигня всякая… минимальную процентную ставку по кредитам, взятым на пакет медицинских услуг… вот: «добровольная стерилизация, лоботомия, протезирование фаланг пальцев… полгода у психотерапевта… ты знаешь, сколько один сеанс стоит? Эх, деревня! Ипотеки, лизинги, автокредитование… и везде льготы! Реально, льготы! И их платят! Ну, или предоставляют! Банк – конкретный! Что написали – все сделают. До последней фаланги. Чего репу чешешь?

— Непросто все.

— Счет оформим, и ехай в свои регионы. Там все просто.

Входя в банк, Василий спиной чувствовал полные надежд взгляды жены, коз и всего остального исстрадавшегося человечества.

7. В «Якудзы-Банке»

Первое, что удивило Василия – это детали корпоративной этики банка. Почти у всех служащих, начиная с охранников, на левые руки были натянуты какие-то неприятные ярко-белые перчатки. Пока Василий с Володей ждали вызова во второй кабинет, к некоей Галине, то оба успели заметить, что владельцы перчаток уж очень бережно, на уровне груди носят свои левые руки и ничего ими не берут. Василий хотел было сострить, но Володя был крайне серьезен и в бумаги углублен. Тоталитарная аура банка уже коснулась его.

Наблюдая за служащими, Василий проникался незнакомым, странным состоянием. Каким-то тревожным страшком какое-то скрытое «де-жа-вю» начинало в нем холодеть. Картина показалась ему знакомой. Красные, не выспавшиеся глаза. Белые лица. Быстрая, четкая работа мимики. На бумаги служащие смотрели с опасливой сосредоточенностью, лица обращали ко клиентам рывком, и уже улыбающиеся лица! Одинаковость, уставная четкость улыбок были поразительны!

Проходя мимо Василия с Володей, служащие им улыбались не вместе обоим, а каждому отдельно, мгновенно сосредотачиваясь между улыбками. Проникнувшись общей атмосферой, похожей на гипноз, Володя резко перевел взгляд от договора аренды на Василия – и их одинаковые улыбки встретились.

— Василий, Вы помните юридический адрес Вашей организации?

— Большая Ордынка, строение пять.

— Телефон, факс?

Василий назвал, удивляясь не столько своей памяти, сколько способности говорить с сохранением параметров улыбки.

— Хорошо, Василий. С кем Вы заключили договор аренды?

Василий прошел бы и этот тест, но охранник позвал их во второй кабинет.

Кабинет оказался не очень солидным. Шкафы, кипы бумаг, два стола.

Но сама Галина оказалась очень солидной. Имея такую же белую, как и у всех, перчатку на левой руке, она полностью игнорировала закон об улыбках. Одинаково жестко она смотрела и в бумаги, и в лица посетителей.

— Давайте, что там у вас… так, сначала – свидетельства.

Строгая тишина стояла в кабинете. Василий понял, что только по их виду Галина знает, кто из них – псевдодиректор, а кто – юрист.

— Где протокол собрания учредителей с повесткой дня о реорганизации в форме слияния «Липлых Лыков» с «Аортой»?

— Третий сверху файл в синей стопке. Страница 35, протокол от 5 февраля 2005 года.

— Так, ладно. По «Ярому Зигзагу». Учредители — Утрудищев, Мнимович и Кац?

— Да.

— Акционеры – Утрудищев, Мнимович и Кац?

— Нет.

— А кто акционеры?

— Сейчас… акционеры: Биробиджанидзе, Биробиджбеков, Биробиджанян, Светозаров-Бобринский.

— А почему сведения о них не содержатся в выписке из Единого государственного реестра юридических лиц?

— Потому что сведения об акционерах содержатся в реестре акционеров ЗАО «Ярый Зигзаг», и смена акционеров не отражается в Едином государственном реестре. Другими словами: в соответствии с действующим законодательством реорганизационно-правовая форма общества не предусматривает процедуру регистрации в налоговом органе смены акционеров. Мы не ООО. Мы – ЗАО. Мы вообще никуда не предоставляем список акционеров.

— То есть – как? На собрании присутствовали: Биробиджанидзе, Биробиджбеков, Биробиджанян и Светозаров-Бобринский?,

— Да,

Посыпалась обойма вопросов.

— Председатель собрания – Голоперов – Упыркин? Секретарь собрания – Упыркина? Повестка дня собрания – смена гендиректора? Назначили Кувалду – (Василий кивнул головой, представляясь), — и все? А почему акционеры Утрудищев, Мнимович и Кац не отражены в протоколе? Они ведь есть в выписке ЕГРЮЛ.

— По той же самой причине, что и В.И.Ленин, являясь учредителем и идеологом коммунистической партии, не присутствует на съездах КПСС.

— «Иных уж нет, а те далече», — пробормотал Василий.

— Зачет, — сказал Василию Володя.

— Хорошо, где отражено участие акционеров в смене директора?

— Это отражено в списке акционеров, допущенных на участие в собрании акционеров, и является внутренним документом общества. Если бы это отражалось в ЕГРЮЛ, то мы и в налоговую, при получении свидетельства о перерегистрации, давали бы сведения о смене акционеров. Но мы не даем. Мы – не ООО. Мы – ЗАО. Не существует самой формы регистрации смены акционеров ЕГРЮЛ. Вот это, например, четырнадцатая форма – указал на какую-то бумагу Володя – а вот это…

— Я вижу, что тринадцатая.

— Вот видите, даже Вы это понимаете…

— Даже я понимаю… без комментариев!

— А вот формы насчет акционеров не существует вообще. У ЗАО другая форма ведения реестра. Мы не ООО.

Василий понял, что дело не пошло, а просто пошел спор. Володя терпеливо объяснял Галине, что она – тупая. Володя оперировал общегосударственными положениями, а Галина – своей должностной инструкцией.

Первая стычка закончилась тем, что Галина произнесла дежурную фразу:

— Так. Я не собираюсь брать на себя такую ответственность. (При этом она, как аргумент, подняла левую руку в перчатке). Василию показалось, что мизинец ее торчал не так твердо, как остальные пальцы. С этого момента Василий смотрел только на белую руку.

— Передам нашим юристам, пусть разбираются.

— С юристами связаться, разумеется, невозможно.

— Разумеется.

— Но можно надеяться, что ЗАО от ООО они отличают.

— Можно. Так, дальше. Договор аренды… Кувалда, где у Вас офис?

— Большая Ордынка, строение 5.

— Где нотариально заверенная копия свидетельства на право собственности арендодателя? Не вижу. Или это – субаренда? Все равно нужен подтверждающий документ.

— Седьмой сверху файл в оранжевой стопке.

— Хорошо.

— Так… В «Липлых Лыках» у вас учредителями значатся… А в «Яром Зигзаге»… А где у вас… А каким образом… А почему просрочено… а где копия…

Василий понимал, что с ним происходит. Предел IQ. Интеллектуальное перенапряжение. Волнение по поводу срыва такого простого дела, как оформление банковского счета. Он утратил уверенность в успехе. Еще долго поднималась, как пугало, белая рука… и каждый раз била слух страшная, как приговор фраза – «я этого на себя взять не могу»… окончательно повис мизинец.

Но Володя бился легко, как герой компьютерных игр с тремя запасными жизнями; он был спокоен и зевал; Галина сдалась.

Вышли из кабинета только через час – Василий портил формы заявлений. Напоследок Галина улыбнулась — и Василий понял, что он стал клиентом.

Володя пошел греть машину, а он – искать в банке туалет.

— Второй коридор направо, – сказал улыбающийся охранник.

Василий пошел стремительно – и, видимо, коридорами ошибся.

Он дошел до самого конца узкого обшарпанного коридора, и нигде не увидел туалета. Но около последней двери стояла очередь – и Василий встал в конце ее; встал просто по привычке становиться в какую-нибудь очередь. Немного помедитировав, отходя от стресса кабинета номер два, он сообразил, что вокруг творится что-то неладное; точнее сказать, он был выведен из задумчивости тихим гулким звуком.

В очереди – полная тишина. Все молчат. Лишь время от времени по стене идет этот гулкий звук. Василий понял, что ближайший к двери парень, прижавшись к стене спиной, бьется затылком в стену. И еще – Василий узнал резковатый запах, идущий от двери; это был медицинский запах травмпункта.

Василий отстранился от очереди и пригляделся. Человек десять «офисного планктона». То, что все они были служащими, понять было нетрудно: они были легко одеты, а гардероба для клиентов Василий в банке не заметил. Но вот – новый звук. Хихикание и попискивание ближайшей к Василию девушки. Василий сначала улыбнулся, но вдруг понял, что девушка плачет, закрыв лицо руками; причем в руках у нее был и платок, измазанный тушью, и прозрачный пакет с бинтами.

Усталый от впечатлений Василий тупо глазел на все. На дверь с табличкой «ПРОЦЕДУРНАЯ». На стоматологическую плевательницу, стоящую рядом с дверью. На «раствор бриллианта зеленого», которым плевательница была наполнена. На пятна крови около плевательницы…

— Когда откроют-то? – вдруг весело спросил Василий у очереди.

Очередь резко посмотрела на Василия, на долю секунды оставаясь многоликой – и в этот миг белые, трагичные, заплаканные лица были такими разными, такими человечными…

Но вот очередь сообразила, что перед нею – клиент, и резко улыбнулась.

Василий отшатнулся.

— Вы жаловаться? – спросила девушка тихо.

— Нет, я туалет ищу!

— Первый коридор, направо, – улыбнулась девушка и заревела.

Клацнул замок процедурной, и вздрогнули все, даже Василий.

Ближайший к двери парень застонал и дал в стену затылком еще громче и сочнее.

Дверь резко открылась, и из нее, шатаясь, вышла дама. Она изящно опустила мизинец левой руки, претерпевший ампутацию фаланги, в плевательницу; промокнула зеленку бинтами и достала из сумочки белую перчатку. За ее спиной появился охранник.

Охранник поигрывал садовыми ножницами. На его огромном, свиноподобном лице косо красовалась цветастая японская татуировка – и Василий понял, что охранник имел льготы на посещения не самого престижного салона тату. Охранник грубо затолкал парня в процедурную и захлопнул дверь.

Василий побежал было прочь… Но ему стало от чего-то стыдно; он почувствовал себя эгоистом, бросающим людей в беде. Он почувствовал взгляд очереди. И не только очереди. На Василия смотрело давимое Гемором, страждущее человечество. Василий повернулся к людям.

Люди не улыбались.

— Братцы – сказал Василий – айда со мной! У Михайлыча еще один дом есть, пустует. Вегетарий построим, денег заработаем! Тикайте от Гемора! Дались вам скидки на лоботомию, дались вам сумки-холодильники! Давай, решайтесь! У нас будет другая, простая жизнь!

За дверью раздался вскрик. Никто не шелохнулся.

Василий с состраданием смотрел на очередь.

Очередь с состраданием смотрела на человека с регионов.

Они искренне жалели друг друга.