Никогда без животных

Много лет назад я принесла от знакомой котенка — разумеется, дома и раньше жили коты, но тогда я еще не была взрослой, так что это был мой зверь, можно сказать, впервые — маленький еще почти беленький комочек в черных носочках и перчаточках, а носик как будто в саже. Слишком большие уши делали головенку одновременно легенькой и какой-то слишком уж большой, а мордочка, казалось, состояла только из голубеньких глазок. Просто удивительно, каким страшненьким, но и одновременно миленьким бывает звереныш месяца от роду, и в какого великолепного зверя он вырастает после.

Через месяц мы поняли, что кот Пушка оказался кошкой Пушей, и отныне это не Пушок, а Пушинка (к слову сказать, ее немного более длинный, чем принято у сиамских кошек, мех именно пух и напоминал). С чуть округлившейся мордочкой, немного отросшей шерстью, что уже стала прятать розовую кожицу, начавшими чернеть отметинками она походила на пошитую из меха игрушку, которая почему-то неловко перебирала непропорционально длинными тоненькими лапочками словно сильно выросший паучок. Что-то типа младенческого рахита сделало котенка неловко прихрамывающим на заднюю лапку, и бабушка все время держала ее на солнце, выставив на балкон уютную коробочку.

Вышло так, что Пуньку в грудь укусила оса, и она слегла дня на три, жалобно пища, когда хотела есть, пить или в туалет. Мы носили ее туда, куда было необходимо, а затем яд рассосался, и кошечка перестала хромать — не было бы счастья, да несчастье помогло. Она стала резво гонять мягконабивной мячик, похожий на апельсин, от которого в первый день шарахалась с шипением, звонко мурлыкать и с удовольствием рычать при игре. Через некоторое время появилась еще одна привычка — нежно «целоваться», когда ты оказывался с ней нос к носу.

Я смеялась и называла ее felis catus sapiens, поскольку, если бы не вертикальный зрачок, глаза Пушинки можно было бы принять за человеческие, из-за чего многим знакомым порой становилось не по себе. Кошка не только смотрела как человек, она и думала практически как мы, люди, понимая каждое слово и улавливая каждое движение. Например, она могла укусить за лодыжку, если считала, что кто-то не прав в споре, или кусалась, когда над ней смеялись — однажды я просто пересказывала бабушке, как она лезла под покрывало, вертя задней частью туловища и выдавая нечто похожее на: «Ух… ух… ух» как если бы тащила что-то тяжелое, и кошка предупреждающе укусила мою лодыжку. Через некоторое время я сделала компресс на глаза из капустного листа, и вспомнила, что должна начаться юмористическая передача, так что в комнату пришлось зайти на ощупь — по словам мамы, Пуня медленно сделала горбыль и глухо зарычала, не поняв, кто вошел, и лишь потом, на звук моего голоса, подошла и обнюхала мои пальцы.

Еще интереснее было то, как она отреагировала на магнитолу, читающую книгу «Парень из преисподней». Услышав чужой, да еще и мужской голос, кошка нервно вздыбилась и на полусогнутых лапах медленно ушла под обеденный стол, по дуге обойдя стоящую на полу неживую черную гадость, которая посмела разговаривать вслух. Когда я со смехом назвала ее глупенькой, Пушечка отрицательно помотала головой и ушла — в этом тоже была ее особенность, она отрицательно мотала головой на вопрос: «Ты будешь мясо?» или на другие подобные реплики.

Однажды я вешала белье в ванной и услышала скрип двери. Я глупо спросила: «Пуша, это ты?», на что неожиданно получила ответ: «М-ья!». В другой раз я пристала уже сама: «Пушечка…», а она, протягивая лапки в черных «туфельках» поверх «чулочков», отозвалась: «А-а-а?». Еще пара прецедентом тоже были столь же смешными: например я спросила: «Чего тебе?», а она отозвалась: «Ма-ма-му…»; или же на такой же мамин вопрос я ответила: «Пушечку» и сцапала кошку, а та удивилась: «Ме-мя?». Словарный запас у нашего сиамского чуда был истинно богат.

Но это было уже во взрослой жизни, а пока был первый год.

В шесть или даже пять месяцев Пуня ловила мух, играла с ними лапами, для чего с мухой во рту вспрыгивала на подоконник и выплевывала свою жертву, бдительно следя, как та ползает, и время от времени накрывая ее лапой. Затем она поймала птичку, которую бабушка тотчас отобрала и выкинула, но с инстинктами все стало ясно — маленькая и хроменькая (в ненастные дни), кошечка оказалась настоящей охотницей.

К году лоснящаяся шерстка приобрела цвет топленого молока, на лапах сделавшись шоколадной (кроме одного белого пальчика на задней лапке), а на лбу, помимо банальной буквы М, проступила черная вертикальная черточка, сделав нашу Пуню «фрейлиной французской королевы, а потому отмеченной лилией». На почти черной мордочке голубые как топаз в моем серебряном кольце глаза казались совсем светлыми, а потому очень контрастными и выразительными. Белые усики отлично оттеняли розовый язычок, а белые коготки окончательно делали ее французской модницей. Пуша любила метить предметы, отираясь об них усами, и при этом сосредоточенно собирала в морщины шкурку на лбу, будто решала какие-то глобальные проблемы. Тогда мы еще и не предполагали, что проблемы будут, и со здоровьем.

В два года у нее случилось гнойное воспаление, сравнимое по тяжести с опухолью, а то и раком матки. Все женские органы у кошки тотчас были удалены, проделан комплекс уколов, и все только для того, чтобы через год произошла повторная операция. Несмотря на слабое сердце кошка все же выжила, хотя шерстка на животе так и не отросла заново, а бедное мягкое пузичко обвисло. Нам было трижды все равно, что девочка стала такой, главное, что она была с нами, она начала выздоравливать и снова прыгала и бегала как ни в чем не бывало. Заядлая футболистка кидала мячик передней лапой, надевала его на коготь или таскала в зубах, иногда подкладывая женщинам в туфли (чаще это были мячики поменьше, и, обуваясь, мы со смехом их вытряхивали). Пуня вообще обожала все, что катается, мы даже давали ей виноградинки и ягоды смородины и крыжовника. Проколов «игрушку», Пуня теряла к ней интерес, а вот целые ягодки с величайшей осторожностью носила в зубах, ревниво посверкивая рубиновыми глазами, которые, в зависимости от освещения, могли также светиться бледным золотом.

Ходила она как манекенщица, чуть подрагивая бедрами и подергивая хвостом, но когда начинала бегать, создавалось впечатление, что дома не грациозная маленькая кошечка, а целое стадо слонов. Убегая от нее, я и то не создавала такого шума, поскольку мои ноги сорокового размера не топают вовсе, а балетные лапочки отбивают самую что ни на есть настоящую дробь.

Ей было около десяти лет, когда родители подарили мне красноухих черепах прямо на именины — я хотела черепаху уже давно, но сухопутных занесли в Красную книгу, и ныне в свободной продаже только водяные, да и то самые неприхотливые. Часами Пуня сидела у акватеррариума и смотрела, как малюсенькие зеленушки беззаботно плавают в чистой воде. Воды она всегда боялась страшно, а стоило кому-то из двух черепашек подплыть к борту, убегала стремглав даже не оборачиваясь.

Когда сомнений в поле черепах не осталось, я назвала их Алка да Сонька. Первая всегда была самой шустрой и изначально была Аланом (у маленьких не понять, кто они), а вдохновил меня на кличку невероятно шустрый актер мюзикла — я взяла имя его персонажа, да и имя это означает «красивый». Сонька же изначально была сонной флегмой, потому и получила такую универсальную кличку.

Те, кто считает черепах медлительными, глубоко ошибается; выражение «ползешь как черепаха» оскорбляет в первую очередь саму черепаху, плавает она очень быстро, да и бегает тоже резво, а порой и подпрыгивает как лягуха. Отдельное удовольствие мыть аквариум и заново выкладывать камешками дно, используя преимущественно морские камни, светлые и темные, красиво обкатанные водой.

Сначала черепахи ели комплексный корм, а затем перешли на мясо, это позволило им вырасти практически с мою ладонь, и, если дать им аквариум побольше, они станут совсем крупными. Изначально же словно покрытые зеленым лаком тварюшки были не больше пятирублевой монеты, мне они казались похожими на брошки.

Затем я принесла в дом хорька — бедненький Беляшик стал не нужен своим хозяевам, и его продали мне через интернет. Он щерился и шипел на всех, Пуне поначалу страшно не понравился, поскольку был дик и даже порой кусался. Несчастный зверек не знал даже своего имени, долго просидел в клетке и отощал почти до скелета, а мышцы частично отрофировались. Он тоже слегка хромал на заднюю лапку, но, выпущенный на пол, радостно угукал.

Через пару месяцев они привыкли друг к другу, Беляш понял, как именно его зовут, стал бежать к человеку, позвавшего его по имени, и пытался вовлечь Пушечку-старушечку (как я ласково ее называла) в веселую игру. Хорек отъелся, шубка у него, пусть не такая мягкая, как у Пушечки, заблестела, и он стал совсем ручным.

Мне было забавно наблюдать, как бежит на солнце по Пушиной спине синеватый отлив, и как контрастно смотрятся по сравнению с черной спинкой серебристые лапки Беляши, он-то совсем светлый, бело-палевый, даже маска не столь ярко выражена. Хорь был только немного мельче кошки, зато почти такой же длины, он забавно подпрыгивал при ходьбе и беге, а в клетке смешно переминался на своих маленьких крепеньких лапках с пятью длинными пальчиками, оснащенными белыми коготками. Милее и ласковее их обоих я еще не встречала зверей, но если Пушу голыми руками не возьмешь, Беляш полезет сам. Даже поразительно, как они ладили друг с другом при столь диаметрально противоположных характерах.

Игр, конечно, не получалось, все-таки Пушечка была уже дамой в возрасте, а хорьку было только три года, но зато она с интересом наблюдала за ним то с подоконника, то с диванной спинки (убежище перестало быть надежным, как только он научился влезать на диван), а то и с тумбочки либо журнального столика. Тут уж пришлось все мелкие предметы попрятать в хорьконедоступные места, но нам это не было чем-то обременяющим, поскольку у нас принято всегда блюсти чистоту и порядок, а Пунька блюсти очень даже помогала, лапой закапывая песок с обуви до тех пор, пока его не выметут. Сама она ураганом быть перестала, уступив почетную должность Беляшу.

Со временем хорек наловчился открывать тумбочку на магнитных замках, вытаскивая оттуда довольно тяжелые предметы, двигать ведро с водой для акватеррариума (а ведь десять литров!) и выдвигать комодные ящики. Он обожал разваливаться на носках с выражением лукавой мордочки: «Все мое!», а, уличенный в безобразии, невинно моргал глазками-бусинками.

С хорьком я начала гулять — примерно так же водят на улицу маленьких собачек, с которыми он быстро приучился играть. Люди очень умилялись беленькому мальчику, который забавно ходил на брюшке и часто припадал к земле, охотясь на мелких насекомых. Как-то раз даже мальчишки начали перекрикиваться насчет него — один кричал: «Мангуст! Мангуст!», другой ему в ответ: «Какой это тебе мангуст? Сам ты мангуст!». Мне было смешно и весело, а главное, приятно, что они такие эрудированные, пусть даже касалось это только зоологии.

Настал черный день: Пунечка заболела раком молочной железы и довольно быстро ушла навсегда. Ей было одиннадцать лет, до двенадцати осталось мало, но прожить эти месяцы оказалось не суждено.

Тосковали мы, тосковал хорек, и вскоре в семье появился Тиша.

Клубный сибирский котик возрастом в год и два месяца по паспорту именовался Клавдием, но стал все же Тишенькой, Тишей, Тишочком, Тинечкой… Он тоже умный, прекрасно понимает человеческую речь, но несколько более упрям (все же его отец украинский кот, видимо, от него и характер), зато ласков до невозможности. Первое время он тоже ручным не был, но вставал на задние лапки, чтобы мазнуть мордой по колену и показать, какой он хороший. Тиня тоже был очень худым, потому что у заводчиков клювом не щелкай, а то все съедят за тебя. Кроме того, еще не прошла его подростковая худоба, парень не заматерел, не раздался в костях и не нагулял еще роскошную шубу — все это приходит к таким котам в два, а то и три года.

Беляш прекрасно принял Тишу, еще в первый день радостно скакал вокруг него и повторял: «Угу! Угу!», пока перепуганный кот отсиживался в ящике кровати. Затем он стал вовлекать новоявленного братишку в игры, что, в принципе, никого из нас не удивило, и тот, и другой все-таки жили в компании других животных и до того, как попали к нам в дом.

Хорек обожал хватать кота за бедра и буквально ехать на нем, пока Тишка не убегал от «братана» и не вскакивал на кресло или стул; становясь на задние лапки, хорь с открытым ртом смотрел на кота, снова и снова приглашая его побегать. Кот порой запрыгивал в незапертую клетку, сидел на этаже и задумчиво разглядывал обиталище своего странного друга, особо уделяя внимания его норке (зимой) и «люльке» (летом). Набегавшийся и возвращенный в клетку Беляш сладко засыпал, свернувшись клубочком настолько пластично, что задние лапы порой касались головы, но пузик при этом был наружу.

Хорек вел себя так, словно был гибридом кошки и собаки: обхватывал лапками ногу, лизал руки и лицо, но при этом вылизывал и себя. Сначала при Пуне, а потом и при Тине я, услышав тихое чавканье, с интересом наблюдала, кто же именно сейчас вылизывается, Беляша или киса. С аккуратисткой Пушечкой они часто вылизывались одновременно, он на верхнем этаже клетки, она — на моей кровати. Тишечка с этой позиции увалень, ему стала нравиться расческа, и наш «римский патриций» довольно громко мурлычет, когда его причесывают, словно сие ни с чем не сравнимое удовольствие.

Порой кот даже покусывает расческу, и мурчит при этом еще громче.

Немного освоившись, наш патриций принялся наблюдать за хорьком и смекнул, что, если хорька не ругают за что-либо, то и ему не попадает. В результате кот принялся прыгать на диваны и кресла, залезать в выдвинутые хорьком ящики и бегать на кухню. Однажды мы застали обоих в шкафу, а позже они разлеглись в нижнем ящике комода на моих домашних платьях.

Хорька я нежно звала «Беляшечка-букашечка», они хоть и сообразительны, но не так как кошки; зато Пунька знала, что она и детка, и лапка, и киска, и ягодка, откликаясь на все свои нежные прозвища. Тиша тоже привык почти сразу, что он ягодка, бусик и хороший мальчик, но какое-то время пугался, если я поддразнивала его, делая «утю-тю», пока не понял, что это тоже выражение дружелюбия. Чего он не очень полюбил, так это фотографироваться, но, в настроении, позирует как император или султан.

Хорька заснять было практически невозможно: верткий как угорь, он и секунды не желал сидеть на месте, всюду тыкаясь любопытным розовым носиком. Он обожал рыться в земле (если было лето), сухих листьях или травке, а зимой с головой закапывался в сугроб и прокладывал в нем траншеи.

Беляш пробыл с нами чуть больше тысячи дней, то есть, почти три года, затем тихонько угас, хотя лечение и замедлило процесс его ухода. Возможно, нас обманули, и он был старше двух лет, а ушел не в пять, а в семь лет; а возможно, всему виной было больное сердце. Маленький ласковый зверек был любим, жизнь его была счастливой, как до того у Пуньки.

Тиша искал хорька по углам несколько недель, а мы тем временем решили взять «карманную собачку».

Выбор был остановлен на цвергшпице, и нам достался веселый и ласковый парнишка окраса «рыжий соболь», чье паспортное имя было Шанс, а стал он Мартом в честь любимого мной комедийного героя Марти МакФлая. Не сказать бы, что наши мальчики подружились прямо сразу, но теперь их водой не разольешь. Март смешно потявкивает и роет ковер задними лапами, приглашая поиграть Тиню, а Тишок ласково помуркивает, если сам хочет играть с Мартом. Кроме этого оба просто обожают, когда их гладят, хотя песик ревнует, если кота берут на руки, и начинает звонко тявкать, а то и побрехивать.

На прогулке меня насмешил один диалог, коий привожу по памяти. Действующими лицами были молодая и стройная, весьма красивая бабушка и ее маленький, но уже более чем сообразительный внучек.

Внук. Бабушка, смотри, собака!

Бабушка. Да ты что? Ты же говорил, у собак висячие уши, а тут-то ушки торчком. Кошка это.

Внук. Нет, это собака!

Бабушка. Да ты докажи, что это собака.

Внук (обращаясь ко мне) А бабушка не верит, что это собака!

Я. Март, ну-ка скажи, кто ты.

Общительный и ласковый Мартик становится на задние лапки, передними упираясь в мальчишку только вдвое больше себя.

Внук. Бабушка, ну вот видишь!

Бабушка. Но ведь кошки же тоже так делают.

Внук. А он землю роет.

Бабушка. Твоя кошка же так делала.

Мартик пихает носом траву и побрехивает, оставляя метки.

Внук. Бабушка, он сказал «гав-гав».

Бабушка. Да? Что-то я не слышала…

И тут мимо идет дама с собачкой, и Март срывается на звонкий лай: «Играть! Играть!»

Внук (торжествуя победу) Бабушка! Ну я же говорил, что это — собака!

Бабушка. Вот теперь слышу.

Это было просто потрясающе — бабушка учила внука находить веские аргументы, дабы доказать свою правоту, именно поэтому точку в споре поставило то, что знают все дети: собака говорит «гав», кошка — «мяу», а лает Март хотя и еще немного пискляво, но отчетливо. Зато пищит еще как малюсенький щеночек.

Когда он в первый раз отбежал на прогулке далеко от мамы, песик, визжа от испуга — бросили ребеночка! — как молния кинулся к своей кормилице, а потом долго еще не отходил. Конечно, утром и вечером он гуляет со мной, с мамой только днем, и, когда я задерживаюсь, идет с мамой и хнычет: «Где моя любимая?»

Как и всякая приличная собака, Март порой таскает тапочки, а иной раз посмотришь — мамины туфли по комнате ходят, но в них же никого нет. Ловить сбежавшие туфли становится довольно веселым развлечением.

Когда я играю с Мартом, имитируя поведение другой собаки, мы начинаем перетягивать друг у друга игрушку. и он порыкивает от усердия. Мордочка в этот момент так и говорит: «Я собака! Я стрррашная собака!», но мне смешно, и тогда Март открывает совершенно черную пасть и улыбается.

Иногда я думаю, а как же люди живут без животных. Ответ напрашивается сам собой — ты всегда будешь одинок, если рядом нет никого, кто любит тебя бескорыстно, а так может только безвинная Божья тварь, которую ты приручил и за которую несешь ответственность. Позор тем хозяевам, что бросят свою бедную скотинку.

Если животные вроде живых игрушек, их лучше не заводить.

Иногда, правда, бывает и обратная реакция — со зверьком слишком носятся, даже все разговоры сводят к нему, это словно звезда во лбу. Так ли это хорошо? Подобные владельцы делают животное «пупсиком», покупают ему наряды и украшения, даже косметику, а зверю это совсем не нужно. Ему нужна ласка, свобода и кормушка, и тогда он станет другом, а не украшением интерьера. Фанатизм еще нигде и никогда до добра не доводил.

Безусловно, каждый сам решает все для себя, но, прежде. чем принять какое-либо решение, следует хорошо подумать, это же на многие годы, и ничего уже не изменишь. Думать, а потом делать в жизни основа основ.

Я думала много, решение приняла и с дороги не сверну.

Никогда без животных.