Мизантропия In Air

— А он точно работает? Можно проверить?

— Я, что ли, проверять должна? — с заметным усилием выдавив этакое, мятая продавщица ещё экспрессивней поджала тонкие губы, обратив их в возмущённо дрожащую бледно-розовую ниточку. Наверное, она слегка испугалась, что её повышенный метаболизм, смешавшись с ненавистью ко всякому «…ходящему здесь», приставучему и нагло мешающему ей жить, хлынет из уст в каком-нибудь чересчур непотребном виде. — …Вы в своём уме, гражданин? Да каждому проверять эту китайскую хрень — проверялка сломается!

Хе! Мне просто необычайно везёт в последнее время — частенько встречается такой типаж, частенько. Не идентичный, а именно такой — хронически обиженный на жизнь. Причём — винящий в этой обиде всех и каждого, кто так или иначе соприкасается с ним, с типажом, хотя бы краешком подола личного пространства…

Содрать с этой тощей стервы равнодушный блекло-голубой халатик, с обязательным хрустом растоптав при этом бейджик, облачить в мрачный трикотаж, усадить за стол и… И вот вам, пожалуйста, ещё одна стопроцентно-вылитая «любительница абсента» среди красных стен пикассовского кафе…

— Мужчина, не задерживайте очередь! — истерично и весьма красноречиво пихнула меня острым локтем в спину стоявшая позади старушка-божий… Э-э, не-ет, не одуванчик. Отнюдь. Скорее — постаревшая Малле Баббе, навеки запечатлённая Хальсом...

Сползший на затылок бесформенный берет, обнаживший редкие седые волосы, потные по причине стремящегося к временной бесконечности неутомимо-энергичного прочёсывания районных магазинов в поисках «подешевше», колючие глаза, повидавшие в этих самых магазинах такое… И голос… Этот незабываемый голос, давно и с камертонной скрупулёзностью настроенный на тональности "…вас здесь не стояло!", "… сама корова!" и "…продавец, больше двух в руки не давать!"

— А туалет у вас где? — я снова обернулся к «абсентнозависимой».

— Гражданин! Это вообще-то «Детский Мир», а не вокзал! — взвизгнула продавщица, изображая критическую степень изумления путём расширения изуродованных тушью и тенями глаз. Более того, она картинно развела руки, слегка склонившись и подобострастно приобернувшись к очереди. Типа — «…полюбуйтесь-ка, граждане хорошие, какая сволота шляется по нашим магазинам! Исключительная сволота! И как её земля-то носит?"… Ну-у, и всё такое...

— Мне Барби! — категоричным тоном рявкнула задняя старушка, резко усиливая давление костлявого локтя на мою спину. — Внучке. Почём у вас Барби?

— При чём тут вокзал? — негромко и фантастически вежливо усмехнулся я, стараясь удержаться на месте. — А если мой ребёнок, допустим…

—… Чёрт возьми, да не мешайте же работать, гражданин! Вот ведь… Зануда...

Туалет я нашёл. Открытый, как ни странно. И, конечно же, испытал только что купленный водяной пистолет. Забавная игрушка. Во времена моего застойного детства таких не было.

Представляю, как бы облагородились наши детские «войнушки», если бы вместо плевательных трубок и разномастных палок с примотанной к ним бельевой прищепкой, в которой зажато яблочко-дичка на натянутой бельевой резинке, мы обладали бы столь манерным оружием. Кстати, не только облагородились бы, но и упростились, ведь мокрый след от острой водяной струи — это далеко не доисторическое визуальное определение попадания в цель. А эти бесконечные споры в вечерней хмари до хрипоты: «попал — не попал», «убит — ранен»...

Так вот… Пару раз душевно пульнув в замызганное зеркальце на стене, а фактически — помыв его, я, довольно хмыкнув, убрал компактный пистолетик во внутренний карман пиджака. Кольке в честь окончания старшей группы — самое то.

— Ты в детскую поликлинику не заскочишь?

— Зачем? — я, чертыхнувшись, сильнее, чем надо бы, нажал на педаль тормоза и резко вывернул влево, к районной детской поликлинике, мимо которой как раз проезжал.

— Возьми Кольке талончик к эндокринологу. На ближайшее время. Возьмёшь?

— Возьму… — я отключил мобильник.

— Эндокринолог в отпуске до… — усталая медсестра в окошечке регистратуры заглянула в толстую книгу, не переставая что-то писать. Ёлки-палки, она словно сошла с полотен Бальтазара Деннера. Помните его "Портрет пожилой женщины"? Доброта, красота и усталость… — Есть специалист в поликлинике Дзержинского района, но за талончиком надо подъехать прямо туда. Часам к пяти-шести утра…

— Они с шести работают? — интересно, оценит ли она шутку?

— С восьми, конечно…

— Вы не поняли. Мне не надо на сегодня-завтра… — отставив шутки в сторону, слегка заискивая и стараясь быть обаятельным, лучезарно, как мне казалось, улыбнулся я. — Мне можно на следующую неделю. Раз наш специалист в отпуске, не могли бы Вы позвонить в Дзержинскую поликлинику и оставить для меня талончик? Ну, допустим, на девятнадцатое...

— У нас так не принято, молодой человек… — безмерно удивилась моему предложению медсестра, отложив от удивления в сторону свою писанину и уставившись на меня в упор.

— А почему? Раз наш специалист в отпуске…

— Не при-ня-то! — громко и по слогам повторила медсестра, чуть заметно улыбнувшись уголками рта и моментально классифицируя меня взглядом, как упавшего (в лучшем случае) с Луны.

— Хорошо… — я на мгновение задумался. — Когда, Вы сказали, выходит наш доктор?

— Я бы не советовала ждать его… — неожиданно понизила голос медсестра, подавшись вперёд, ко мне. — Ходят слухи, что после отпуска к нам он уже не вернётся. Видели новый коммерческий Центр Здоровья? Да тот, что в соседнем дворе построили…

Я недоумённо смотрел на медсестру. При чём тут… И вдруг меня осенило.

— А, так он это… Туда потом?

Медсестра выдохнула и чуть заметно кивнула, опасливо оглянувшись по сторонам.

— Забавно… А кто же здесь…?

Доброта-красота-усталость беспомощно пожала плечами и со стуком закрыла окошечко.

Всё! Бегом!

И так опоздал на работу после обеденного перерыва. То, что не пообедал — не беда, похудею малость, зато дел сколько переделал...

Так… Ласточка, давай…

Автоматом щёлкнув рычагом поворотника и внимательно глядя в зеркало, я включил передачу, не забыв ткнуть пальцем в кнопу «вкл» на магнито…

Упс! Что за чертовщина?

Не встретив препятствия в виде кнопки, палец провалился куда-то дальше. Я перевёл рассеянный взгляд на магнитолу и слегка оторопел — её не было! Дыра в панели кривилась мрачнобеззубым ртом и дразнилась разноцветнопроводными языками. На пассажирском сидении и под ногами мерзко хрустели обломки панели, видимо — рвали нахрапом, торопливо и грубо.

Я мухой вылетел из машины и огляделся. Хоть бы одна подозрительная физиономия…

Ну же…

Ничего…

Машины, окружающие меня у обочины, девственно пусты. Народ, спешащий в обе стороны по тротуару, похоже, равнодушен и ко мне, и к моему несчастью. Равнодушен… Стоп! А как эти ублюдки вовнутрь-то попали?

Я пискнул сигнализацией, проверяя. Ещё раз. И ещё… Открыл дверь, позволив машине малость истошно поверещать. Никто из проходящих мимо даже не посмотрел в мою сторону… Да-а-а, ещё как равнодушен, абсолютно равнодушен, я бы сказал…

— Твою мать… — выдохнул я расстроенно. Магнитолу было жаль. Не далее, как полгода назад мне презентовали её на день варенья коллеги по работе. Мде… Хорошая была магнитола… И что делать? Ваять бессмысленное заявление в ментовку? — У, с-с-суки, руки бы поотрывал…

— Брат, дай проехать! — подкатив от поликлиники, рядом остановилась карета «скорой помощи». — С той стороны перекопали…

— Да-да… — пробормотал я, сел в машину и… тронулся в сторону работы.

— Владимир Николаевич, тут звонили от мэра, — смешно семенит рядом в узкой юбке сексапильная секретарша Юля. — К завтрашнему утру надо подготовить…

— Нет, мы ничем не можем помочь! — раздалось из-за стола "старейшей нашей сотрудницы" Елизаветы Ильиничны, хамоватой дамы средних лет, неуживчивого нрава и просторных габаритов, шикарной модели для кисти Фернандо Ботеро и откровенной протеже шефа. — Наша задача — принять жалобу и оформить, а её рассмотрением мы не занимаемся… Так что — до свидания!

— Милая, да как же? — со слезами в голосе суриковская старушка в узорчатом платочке, совершенно теряющаяся на фоне Елизаветы Ильиничны и стола, загромождённого килограммами таких же плачущих жалоб. — Да как же…? Куда теперь-то…?

— До свидания! Ждите ответа в письменном виде! — повысив голос, отрезала Лизавета, утыкаясь в бумаги и всем своим видом показывая, что разговор окончен.

— Постойте… — осторожно положил я руку на плечо поднимающейся старушке. — Чаю хотите?

Старушка беспомощно воззрилась на меня снизу вверх выцветшими заплаканными глазами.

— Елизавета Ильинична, успокойте женщину. Напоите чаем хотя бы… — досадливо скрипнув зубами, упёрся я взглядом в ехидный бюст распоследнего размера.

— Че-е-го? — недоверчиво прищурилась Лизавета. — А полы не помыть?

— Понадобится — помоете… — продавщицы, эндокринологи, грабители, обиженные старушки — всё это внезапно вскипело во мне и теперь отчаянно искало выход наружу. — А сейчас делайте, что говорят!

— Ты! — вскочила Лизавета во всю мощь своего телесного темперамента, едва не опрокинув монитор. — Ты кто такой, чтоб мне указывать?

— Вообще-то я Ваш непосредственный начальник, если забы…

— Да пошёл ты, начальник, знаешь куда? Вместе со своими грёбаными старухами! Вместе со своими вонючими жалоба…

Пулей Лизавета подавилась, захрипев и мешком повалившись назад, но продолжая при этом с ненавистью прожигать меня взглядом.

Наконец-то…

Наконец-то я решился на это!

Прости, бабушка, что на твоих глазах, но сил больше нет, честное слово… Никаких сил…

В гробовой тишине, ударившей по ушам после выстрела, у мушиной пары, энергично влюбляющейся на окне, неожиданно включился звук.

Бум! Бум! — грохотало сердце… Нет, это часы на стене…

— Аааааааааааа! — оглушительно завизжала Юлька, хватаясь за голову. — Владимир Николаевич!

— Да? — повернулся я к секретарше, приходя в себя.

— Я говорю — из мэрии звонили, просили…

— В детство впал, начальник? — ухмыльнулась расфуфыренная Лизавета, насмешливо поглядывая на водяной пистолет.

— Юля, зайди через пару минут, — я в упор посмотрел на Лизавету, неохотно опуская игрушку и снимая побелевший от едва сдерживаемого напряжения палец с курка. — Елизавета Ильинична, вынужден сообщить руководству о Вашем служебном несоответствии, выражающемся в неумении общаться с…

— Сообщай… — буркнула Лизавета, поморщившись и снимая телефонную трубку. — Тебя же и выпрут, умник…

Открыв дверь кабинета с табличкой «Начальник отдела жалоб Смирнов В.Н.», я уселся в жёсткое и неудобное кресло, взял авторучку и решительным жестом вычеркнул из списка на квартальное премирование, лежащего на столе, фамилию Лизаветы.

— Владимир Николаевич, Вы что? — испуганно прошептала Юлька, осторожно ставя на стол стакан с горячим чаем и старательно округляя глаза. — Это же… За это же…

— Да сколько можно её терпеть, Юля?

— Она уже звонит куда-то, жалуется… Вам же… Вас же… Кстати, Владимир Николаевич, Ваша жена звонила, просила передать…

— Ладно, — досадуя сам на себя, перебил я Юльку и, пряча взгляд, сунул ей список. — Перепечатай, пожалуйста.

— Как было? С этой...?

— Как было… — я пододвинул чай робко присевшей на краешек стула старушке. — Слушаю Вас…