Маленький человек с большой фамилией

Старушка, которой перевалило уже за 70, как обычно со скрипом расположилась в своем «лучшем» кресле, как она сама говорила, которое было наверняка старше ее преклонного возраста. Она берегла его как и все остальные вещи в доме, которые были до того пыльные и древние, что даже вызывали какое-то странное благоговение и уважение к себе. Вот, к примеру, посмотрите на эту вазу, с замечательным сколом на каёмочке, которая уже 30 лет горделиво стояла на столике и печалила своим видом эстетов. А картина, на которой изображен то ли зимний пейзаж, то ли летний? Ей еще больше лет, и пусть уже выцветшая она все еще радовала глаз старушки, и дарила ей чувство спокойствия, как она любила говорить гостям: «Эти вещи часть моей жизни, каждая из них что-то да значит». Еще один интересный экспонат: высушенные васильки, которые мирно покоились между страницами книги. Кажется, что это единственная вещь в домике женщины, которая не покрылась вековым слоем пыли, самая ценная и любимая. Внимательный гость спросит, что это, а женщина продолжала хранить тайну, только ее теплая улыбка, наполненная любовью и нежностью, выдавала, что у нее на уме и тогда она скромно отвечала: «Это тоже, что-то да значит».

Каждому отведен свой срок, так говорила старушка, и точно знала, когда ей уготовано умереть. Женщина стоически принимала свою скорую смерть, как будто бы ждала, когда же та, наконец, заберет ее в далекие дали. Настала осень, и желание старушки исполнилось. Сделав последний вдох, она заснула, но на этот раз навсегда. Женщина умерла в полном одиночестве, крепко прижав затрепанный сборник стихов, с затертой фамилией на обложке. Между страничками были все те же высушенные васильки. Но что это значит уже никто и никогда не узнает…

Но в таком виде рассказ вряд ли был бы кому-то интересен. Поэтому позвольте праздному любопытству автора копнуть глубже и взглянуть по ту сторону таинственного сада под названием: «Жизнь, как выбор». К тому же ключ, который позволит приоткрыть завесу чужих судеб, не затерян на задворках жизни и вполне живой, если можно так выразиться. Его зовут Василий Васильков — старец повидавший многое на своем веку и оттого выглядевшей, как выкорчеванное сильной бурей дерево. Его согнувшаяся и маленькая фигурка покачивалась на осеннем ветру. Под мертвой липой, покоилась бабушка Люба, а Василий стоял подле ее могилы с букетом высушенных васильков, не в силах поверить в происходящее.

— Люба…за что ж ты так со мной, Любонька, — уже 10 минут он не видящими глазами смотрел на табличку, на которой выбито имя умершей и с трудом сдерживал давно высохшие слезы.

— Как ты могла раньше меня помереть-то, зачем бросила старого дурака? — продолжал горестно шептать Василий, желая услышать ответ, но лишь глухой скрежет деревьев отвечал ему своей заунывной песней. Это был единственный день, когда Василия видели трезвым и без обычной дуринки в лице. На месте пьяного и искаженного веселым забвением лица, пришла мысль: серьезная и глубоко несчастная, застывшая маска горя.

Наступил момент, когда нужно оставить нашего героя наедине со своим несчастьем, которое окутало его и беспощадно душит, предлагая утопиться в слезах.

В то же время, можно было бы описать обычный день Василия, что не будет секретом, но и рассказ это не долгий. Он просыпается и пьет. Пьет много и беспощадно. С годами он начал хуже пьянеть, а значит нужно еще упорнее вливать в себя лекарство от мыслей и Василий не сопротивляется этому. Некоторые даже начали удивляться, как старый пес еще не умер от такого количества выпивки, а Васильков вместе с ними. Эта история циклична. Следующий день Василия будет точно таким же как предыдущий, поэтому на этом рассказ окончен.

Но это настоящее, а что насчет прошлого? Ведь даже у Василия оно есть, пусть он и пытается отчаянно убежать от него, спрятаться в закоулках мыслей, но это не поможет, ведь красной нитью через годы его жизни проходит артерия детства.

Засаленные обои, которые вот-вот отклеятся, запах гнилого мяса, исходивший от отца, грязь и разруха, которые окружали Василия все его детство. Грузная фигура сидит в продавленном кресле и постоянно ворчит.

— Твоя мать во всем виновата, — он повторял это каждый день, с тех пор как она сбежала из кошмара, как крыса с утопающего корабля. Вот-вот гора жира поднимется, чтобы пойти к «друзьям» проигрывать последние деньги в карты, а потом снова брать новый кредит, чтобы покрыть старый. Жизнь Василия безразлична отцу. Сын для него груша для битья, на которую можно вывалить весь накопившийся стресс, на этом его роль заканчивается. Но тот день был особенным.

— Вася! Куда деньги подевались, — в пьяном угаре отец становился невменяемым и не повезет тому, кто попадется под его горячую руку — Где черти тебя носят! Решил, как мать сбежать! — запуганный до смерти ребенок спрятался в шкафу и молился, чтобы отец не нашел его, но тяжелые шаги непреклонно приближались и дверца со скрипом открывается. Василий выпрыгивает из шкафа, но отец хватает его и начинает трясти, как тряпичную куклу.

— Сейчас я научу тебя как старших уважать надо, — на минуту реальность была отрезана от Василия. Он ничего не чувствовал, только боль и нескончаемый звон в ушах, даже крики матери, которая угрожала вызвать полицию, были заглушены звоном. Отец хотел убить сына, но выбор одного человека вырвал его из цепких рук смерти.

— Почему ты ушла? — спрашивал в бреду полуживой Василий мать, пока та, склонившись над его тельцем, плакала. Она не сказала ни слово. Уже на следующий день они ехали в автобусе до деревни Тихово. Женщина приняла решение оставить сына у матери и забыть навсегда. Так и случилось.

— Пока, Вася — в единственный и последний раз мать решила проявить давно забытую нежность: обняла плакавшего Василия и поцеловала его в лоб, а потом забыла на веки вечные, как о худшей главе своей жизни.

На тот момент мальчишке было 12 лет. Он был маленьким и худым, диким зверьком, который болел нервами, постоянно дергался и рычал на любое проявление внимания. Бабушка не могла оставить внука умирать на обочине жизни без семьи и родных, она видела, в каком запущенном состоянии ребенок, и ей пришлось полюбить его, но по-своему.

— Запомни, Вася. В моем доме ты будешь жить по моим правилам, и только попробуй нарушить хоть одно из них, иначе будешь жить не как человек, а в хлеву, вместе со свиньями. Первое. Ты не называешь меня бабушкой, а только тетя Люда. Второе. Ты выполняешь все мои указания и ценишь оказанную тебе помощь. Все ясно? — Василий нерешительно кивнул. Он не знал как жить по правилам, но наказания быстро давали понять, что нарушать их нельзя.

Проходили годы, но не было случая, чтобы между этими двумя возникала особенная связь, лишь чувство долга у бабки и уважение у Василия. Тетя Люда никогда не хвалила его и не показывала свою нежность открыто, если надо, то ставила на гречку, если надо бранила и кричала, часто лишала ужина за любую провинность, в особо тяжких случаях могла ударить линейкой по запястью. Но даже так бабка продолжала воспитывать в Василии характер, а ее единственным наказом для внука было чтение книг.

— Вот, Вася, гляди, — тетя каждый понедельник начинала с новой книги, этот день не был исключением — Это моя любимая книжка — она нежно протянула ему роман Фрэнсис Бернетт «Таинственный сад». Василий молча взял книгу, и странное смятение возникло внутри него. С одной стороны его тошнило даже от одной мысли, что он будет читать, а с другой было любопытство и интерес понять, что же такое книга. В итоге победило второе. Василий читал всю ночь, а в конце плакал, не понимая почему. Тогда в его душе поселилось странное упорство. Неисчерпаемая жажда жить.

Медленно, но верно Василий из босяка становился человеком, который мог и умел мыслить. Бабка развивала в нем этот дар и позволяла внуку самому давать смысл прочитанному. Каждое воскресенье она внимательно слушала его размышления, а когда заканчивал Василий, уже продолжала она, где-то дополняя его, где-то оспаривая, но никогда не говоря, что его мнение неправильно, а ее единственно верное.

Таинственный сад мыслей и чувств открывался Василию, его манило все новое и неизвестное, а главным предметом интереса стали люди. Да, мы видим их вокруг себя каждый день, куда бы ни пошли и что бы ни делали, но разве этот факт говорит о том, что мы все знаем и каждый человек, для нашего взора, как на ладони? Нет, ведь даже если на познание себя требуется добрая часть жизни то, что тогда говорить о других? Этими вопросами начал задаваться и наш герой. Все его мысли сыпались, как чистый снег на бумагу и с годами обретали силу.

Началось девятнадцотое лето в жизни Василия. Оно же стало последним для бабки.

— Тетя Люда, проснитесь, — с каждым годом женщина хирела все больше, ей становилось тяжело открывать глаза, а каждое слово давалось, как подъем на Эверест. Она могла только слышать и слушать. Василий пользовался этой возможностью.

— Послушайте, тетя Люда. Теперь я знаю, что люди — это Мидас, который что угодно мог превратить в золото, только в обратную сторону. Своими руками общество превращает все в пепел. Я хочу создавать из пепла искусство. Каждый раз, как феникс, возрождаться, чтобы блистать с новой силой. Тетя Люда, я окончательно решил стать писателем.

— Вася, не коснись себя, останься такой как сейчас…— с большим трудом выговорила бабка. Это были ее последние слова. Тут же ее сердце перестало биться. Больше не было тети Люды, только бездыханный труп. Самое страшное, что Василий мог увидеть — это ее пустые, как оливки глаза.

— Бабушка? Бабушка! — единственный раз, когда Василий нарушил первое правило, и первый раз в жизни, когда он плакал, как никогда больше. Это была тихая и безмятежная ночь, которая заполнилась не светом луны, а чужими слезами.

Тетю Люду тихо хоронят, и Василий стал также тихо страдать. Он сидел над кроватью, на которой умерла бабушка, и плакал, потом слезы высохли, внутри тоже все высохло и превратилось в пустыню. Тогда душа Василия треснула, а таинственный сад, который представлялся раем, стал преисподней. Он больше не жил, а существовал. Но было найдено лекарство от всего, которое порекомендовали Василию местные мужики, когда приходили спросить как он: «Выпей-ка вина и сразу легче будет». Он послушался, но совершил непоправимую ошибку и решил, что алкоголь поможет справиться с пустотой внутри, но Василий еще не знал, что эффект кратковременный и на следующий день все вернется на круги своя.

Он несся на пьяном корабле по бушующим просторам жизни. Самое страшное, что Василий кроме единственной опоры, потерял еще и дар мыслить. Он мог долго смотреть на белый лист бумаги, при этом нервно стуча по столу пальцами или щелкая ручкой. В ушах звенело, голова была пустой и тяжелой. Он не знал о чем ему писать, а написав, ему не нравилось то, что получилось, и тогда бумага превращалась в макулатуру и мусор. Тогда он решил, что бездарность, начал ненавидеть себя, занялся бесконечным самобичеванием. Василий пил, забывал обо всем на время, но на следующее утро мысли возвращались, он все также не мог писать, значит и вина была на своем привычном месте и мельтешила перед глазами Василькова, как будто бы издевалась над несчастным и напоминала, что его стишки никому не нужны, как и он сам.

— Кто я? Знаю: бездарность и ничтожество. Я во всем виноват. Мое существование ошибка. Мать бросила меня, потому что я отравил ей жизнь. Бабушку до могилы я довел. Отец должен был еще тогда меня придушить, а я почему-то еще здесь. И она уйдет от меня, — как молитву, Василий повторял эти слова каждый день, без устали убеждая себя в этом все больше.

Вот мы и дошли до момента, где Василий стал самим собой: вечно пьяный весельчак, который только и думает, что о смерти, но духа не хватает наложить на себя руки.

Но всегда был человек на белом свете, который ждал и любил Василия. Я же позволю нашему герою рассказать о нем самому.

Мы возвращаемся на кладбище. Василий утихомирил бурю внутри, смахнул последние слезы, наконец, аккуратно положил букет высушенных васильков на могилу Любы и уже хотел идти домой. Но рядом возник мужчина 46 лет, который задумчиво смотрел то на Василия, то на букет засушенных васильков.

— Не ожидал, что здесь будет кто-то еще, — сказал низкий мужской голос.

— Господи, напугал же ты меня, — ответил смущенный Василий, тоже не ожидая, что кто-то еще будет здесь и увидит его слезы, услышит глупости, которые он говорил в пустоту. Ему хотелось скорее убежать от стыда, который упал на его седую голову. Но Василий резко остановился. Лицо мужчины показалось ему до боли знакомым — Ай! Да я ж тебя помню. Ты же сын Любоньки, вы приезжал в Тихово как-то, я еще с вами тогда на рыбалке был, напомни-ка, как звать тебя?

— Дмитрий. Я вас тоже вспомнил, — мужчина слегка улыбнулся, но это оказался мимолетный лучик на лице, и в ту же секунду Дима снова погрузился в тяжелые думы. Его морщины стали еще глубже, а лицо было мрачнее ночи.

Потом они долго молчали, каждый погруженный в свои мысли. Но Василий больше не мог сдерживаться, его грудь щемили слова, которые уже долго покоились в мыслях и тогда он начал говорить с большим комом в горле.

— Люба была хорошим человеком, я с ней познакомился, как только мать привезла меня в эту деревеньку, и уже тогда увидел ее большие искренние глаза. Знаешь, у меня был не лучший характер, как забитая собачонка я кидался на всех, а Любонька с родителями рядом жила. Они приезжали на выходных, отдохнуть от городской суеты, уединиться с природой. Ну, бабка моя и таскала меня в гости, чтоб увидел я, как живут городские, человеком стал в хорошем обществе. Так и познакомились с Любой. Сначала общение не сложилось. Я кривлялся, грубо вел себя и кричал, что не надо жалеть меня, что я сам по себе и не нужен мне никто. Она же смеялась в ответ, мое поведение развлекало ее. Ты бы видел, как я краснел и надувался в эти моменты, — Василий засмеялся и на минуту затих, погружаясь мыслями в приятные годы юности, вздохнув, он продолжил — Извини, что нагружаю, тебе наверняка не до этого.

— Не извиняйтесь, я уже давно не слышал как говорят о маме и очень рад этому.

— Тогда я продолжу. Так вот, шли годы, наша дружба крепла, а я из забитой собачонки, становился человеком и мужал. Тогда и Люба на меня по-другому посмотрела. И я тоже. Я признавался в стихах, и когда читал их Любе вечерами, она чувствовала это. Помню, подарил как-то Любоньке букет васильков, а она посмотрела серьезно и говорит: «Дурак, ты, Вася, не дари мне больше живых цветов, они вянут, а потом оказываются в мусорке. Нет, не хочу так. Засушенные васильки нравятся мне куда больше, и я буду их хранить всю жизнь. Смотреть на них и тебя вспоминать». Я запомнил ее слова и влюбился еще больше. Вот, видишь, даже сейчас так делаю. Было тяжело видеть Любу только на выходных, но это томление в сердце еще больше разжигало любовь, а вместе с любовью приходила муза, и я писал тогда, как никогда больше. В те годы мне вздумалось стать поэтом, Люба поддерживала меня, хотела, чтобы мы поженились и вместе переехали в Москву. Я любил вместе с ней мечтать. Жаль, что жизнь обычно суровее, чем нам хочется. Любонька перестала приезжать. Ничего не сказав, она покинула мою жизнь. Как же было тяжело тогда. Мне хотелось напиться вусмерть, но я боялся. Боялся, что будет на той стороне, и на самом деле ждал, что Люба вот-вот приедет. Так оно и было. Она приехала, но уже с мужем и тобой Дима. Тогда я, наконец, понял, что для нее я был мимолетным романом…

— Но это не так, — Василий удивленно посмотрел на него, не ожидая того, что Дима хоть что-нибудь скажет — Понимаете, мама всю жизнь вспоминала вас. Я чувствовал, что отец и она не любят друг друга и когда видел, как ее взгляд меняется, как речь зайдет о вас, то только убеждался в этом. Знаете, их любовь была больше вынужденной, — он замолчал, а потом из широкого кармана пальто достал затрепанный маленький томик — Мне кажется, это принадлежит вам.

— Что это? — в голове Василия не укладывалось происходящее, он тяжело сглотнул и медленно взял томик, открыл его, быстро пробежался глазами и заплакал. Те самые стихи, что он писал Любе, а между страницами высушенные васильки, что он дарил ей — Я не понимаю…

— Я тоже… Как только отец умер, мама сказала, что хочет переехать сюда, сказала, что в последние годы жизни она хочет жить в месте, что дорого ее сердцу, а не страдать дальше в тесной и душной квартире. Я послушался, но не думал, что она умрет так скоро. Если бы знал, то и приезжал бы почаще, — Василий уже не слышал Диму, он глубоко зарылся в своих мыслях и иступлено смотрел на высушенные васильки.

— Спасибо тебе, Дима, от всей души, теперь-то я все понял — Василий кивнул ему, в знак прощания и медленно, с большим трудом, побрел домой. Дима долго смотрел Василию вслед, но начинало темнеть, он в последний раз вдумчиво взглянул на могилу матери и ушел. Больше его ни разу не видели в Тихово.

Василий же впервые за долгое время зашел в гости к Любе, но теперь она не встречала его улыбкой и скромным поцелуем в щеку. Он как будто бы вернулся в прошлое, но не в силах выдержать его давление, сбежал.

— Зачем же ты ждала старого дурака, Любонька? — кричал Василий. Слезы закрывали ему путь, давно забытый образ возлюбленной вновь вернулся и он пытался угнаться за ним. Василий вспомнил их последний разговор, который был смыт алкоголем, но теперь, когда он оказался трезвым, вернулся, с еще большей силой раня сердце. На самом деле, он знал, почему Люба ушла, но пытался скрыть от себя сей факт, но от правды не убежишь как не пытайся. В ушах звенел ее испуганный голос: «Вася, я люблю тебя, но в последнее время перестала узнавать. Ты ведь губишь себя! Я хочу помочь. Умоляю, отдай мне бутылку». А дальше все происходило, как в замедленной съемке. Взмах, повсюду кровь, Люба без сознания упала на пол. Василий выбегает из комнаты и краем глаза замечает зеркало в ванной, но видит там не себя, а отца.

— Подожди, куда же ты, Люба! — ее образ продолжал мелькать во тьме. Следующее воспоминание еще сильнее воткнулось в голову Василия: «Снова ударишь? Вася, ты еще тогда сделал свой выбор, я не вернусь». С треском захлопнулась дверь. Оборвалась последняя ниточка рассудка в голове Василия. Он начал неистово кричать от нахлынувшего отчаяния и боли в груди.

— Нет, Люба, нет. Прости, прости меня, Люба. Я брошу пить, умоляю, только ты меня не бросай… Люба я же тебя выбрал, — земли больше не было под ногами Василия и он замолчал, понимая, что в темноте не увидел овраг, и упал, покатившись кубарем по склону, четко наткнувшись на железный острый штырь, который проткнул его шею. Василий мгновенно умер, крепко прижав затрепанный томик стихов между страницами, которого мирно покоились высушенные васильки.

Но почему же маленький человек с большой фамилией? Как оказалось, перед смертью Люба отправила стихи Василия в крупное московское издательство, которое решило опубликовать их. Они приобрели ошеломительный успех. Первый тираж быстро распродали и все начали говорить о Василии, как о новом таланте в мире поэзии, не иначе. Жаль, но этот талант не успел толком загореться, а уже угас.

Почему же судьба так жестоко обошлась с Василием, а может это была вовсе не судьба, а он сам? Но что это уже никто и никогда не узнает…