Бомбила

Он сидел за рулём своего старенького «шевроле», невидяще уставясь в развёрнутую газету. Мысли его витали далеко от содержания статьи, которую он принялся было читать, от неуместного апрельского снега за стеклом, от приёмника, тихо, голосом Александра Иванова, не ко времени года, поющего про московскую осень, от похрипывающей рации.

Последние несколько месяцев вообще всё шло не так, не ко времени и не к месту. Он безнадёжно, словно двигаясь в пелене расплывчатого сна, повторяющегося раз за разом, пытался найти ту точку невозврата, с которой, не удержавшись на её крохотном островке, рухнула его жизнь. Когда всё это началось, а может, закончилось? Когда он, ещё не старый сорока шестилетний, физически крепкий мужик превратился в аморфное существо, рефлекторно реагирующее на окружающий его мир?

Может тогда, когда он, гвардии подполковник, стоя на плацу, пронизываемом ледяным норд-норд остом, прощался со своим батальоном? Или, когда сменив лихо заломленный, на правое ухо, чёрный берет на кепку, с дурацкой пуговкой наверху, смешался с безликой, суетливой толпой штатских? С момента, когда безумолку щебечущая жена вытащила его, по инерции цепляющегося за этот суровый, но такой привычный край, за границу полярного круга, уговорив его переехать в этот подмосковный город?

Но ведь он знал, что так будет. Разве не об этом они только и говорили последние два года, бесконечными полярными ночами, сидя на кухне казённой квартиры, привычно не замечая завывания ветра за позвякивающими от его напора стёклами окна, отгороженного, с жалкой потугой на уют от вида безрадостного заоконья цветастой занавеской?

А может он никак не мог смириться с законченностью, жёстким росчерком написанных под последним мазком на холсте прежней его жизни двух убийственных слов — военный пенсионер?

Они купили квартиру в подмосковном районном центре. Жена, словно пытаясь компенсировать долгие годы прозябания в военном городке, рвалась в Москву. Мечтам её не суждено было осуществиться — цены на жильё в столице были запредельные.

В нём, ощущавшем себя морским зверем, неожиданно вырванном из привычной среды обитания, не было места для её разочарований и сомнений.

Он, подобно мнительному человеку, вдруг почувствовавшему себя больным, внутренне застыл, обратившись к своим, непривычным ещё пока, ощущениям.

С неведомым ему доселе притворством, чтобы не обидеть жену, он изображал заинтересованность в выборе города, квартиры, соглашался, или для виду противоречил её резонам, не вникая в их суть. Заметь она его состояние, и предложи в шутку поселиться в Папуа Новая Гвинея в поселении карафаев, в «милом» домике на дереве, он бы, наверное, согласился.

Но она ничего не замечала. Её бурная энергия, пребывавшая в спячке за полярным кругом, проснулась, обрела смысл и цель.

Нина, или Нино; н, как он её называл, не желая ни минуты оставаться в опостылевшем ей за долгие годы городке, буквально вынудила его, как только он передал батальон новому командиру, и оформил соответствующие его теперешнему положению документы, уехать в Москву.

По приезду их приютил его флотский дружок, который полутора годами ранее его самого ушёл в запас. Его жена год назад умерла от какой-то болезни со сложно произносимым названием. Хозяин выделил им комнату, которая раньше принадлежала его сыну, Косте. Тот, пошедший по стопам отца, служил на Балтике.

Однополчанин, до их приезда готовый лезть на стену от сводящей с ума пустоты трёхкомнатной квартиры, не скрывал радости:

— Живите сколько хотите! Хоть насовсем оставайтесь! А то я тут уже собаку собрался заводить.

Наблюдая за суетливым мельтешением товарища, он не разглядывая того осознанно, заметил внушительную плешь на его затылке, огрузневшее, с выступающим брюшком тело, полтора года назад состоящее из бугрящихся под тельняшкой мышц. Отстранённо, как не о себе подумал: «Вот и я скоро таким буду».

Из состояния устойчивой меланхолии его ненадолго вывело решение Нины в первую очередь приобрести автомобиль.

Они с другом, ну и с женой, разумеется, съездили в автосалон, где продавали подержанные автомобили, и после жарких дебатов им удалось-таки убедить Нину в правильном выборе покупки. Домой они вернулись на подержанном, но ещё крепком шевроле «Trail Blazer».

Очень скоро он опять вернулся к унылому созерцанию своего эго, упорно не желающего смириться с нынешней, окружающей его действительностью.

Удовольствие от управления мощной послушной машиной сменилось рутинными поездками по области в поисках устраивающей Нину квартиры. Сам он в этом процессе принимал пассивное участие, тенью следуя за своей «половиной», пугая риелторов своими габаритами и мрачным, отсутствующим выражением лица.

С другой стороны, эти ежедневные разъезды уберегли его от бо; льших не-приятностей.

Мишка после смерти жены пристрастился к алкоголю. Каждый вечер он настойчиво соблазнял его приглашением «раздавить пузырёк», и только необходимость садиться утром за руль удерживала от желания составить товарищу компанию.

Наконец-то квартира была выбрана. Оформив документы на собственность, Нина озадачилась приведением жилища в должный вид.

Его умение сработать всё надёжно, но грубо, жену не устраивало. Она наняла бригаду отделочников украинцев, которые под её чутким руководством начали воплощать её мечту о «стильной» квартире в жизнь.

Он опять остался не у дел.

Пока шёл ремонт, они продолжали жить у Мишки.

Нина, бывало, по два раза на день заставляла его выезжать на «стройку века», так он «окрестил» эпопею с ремонтом квартиры. Возил гастарбайтеров за всевозможными отделочными материалами на ближайший строительный рынок, игнорируя их робкие попытки заговорить с ним на отвлечённые темы.

Хохлы, опасливо косясь на него, видимо записав его в «баньдюки», когда он сопровождал жену, принимавшую очередной этап отделки, работали качественно, без проволочек.

Через полтора месяца, рассчитавшись с облегчённо вздохнувшей бригадой, до последнего момента ожидавшей подвоха, они с Ниной, в гулкой пустоте вкусно пахнущей свежим ремонтом квартиры, распили заботливо приготовленную ею бутылку шампанского.

Далее Нина с неиссякаемой энергией занялась обустройством их «гнёздышка». И он снова возил её на квартиру проверять, как монтируют кухню, устанавливают шкафы-купе. В конечном итоге не в силах больше переносить эту бесконечную суету, он отдал ей ключи от машины, предложив ей всё делать на своё усмотрение. Нина не обиделась, напротив, она с энтузиазмом поддержала эту его инициативу.

С раннего утра она уезжала, и возвращалась только к вечеру. Они же с Мишкой под пиво, а когда и под водку, смотрели телевизор, вспоминали Север, годы совместной службы, Чеченскую компанию, за которую его, тогда ещё капитана, наградили орденом, а майора Михаила Новосёлова медалью за отвагу.

Воспоминания о службе на время загоняли тягучую жабу-тоску, комом стоящую в горле, куда-то вглубь его естества, давая возможность дышать полной грудью. Алкоголь окрашивал прошлое в радужные цвета.

Иногда он ловил себя на мысли, что вопреки здравому смыслу, малодушно надеется на какую-нибудь заминку, способную хоть на какой-то срок отодвинуть время переезда. Он цеплялся за боевого товарища, нитями памяти связывавшего его с той, знакомой и понятной ему жизнью, как и тот, в свою очередь нуждался в нём, цепенея от ужаса снова оказаться в петле убийственного одиночества. Они были необходимы друг другу, и понимали это, два отработавших своё винтика в отлаженном механизме военной машины, именуемой Вооружённые Силы.

В один из вечеров Нина возвратилась позднее обычного. С порога она радостно сообщила ему, что завтра они переезжают. Он сумел изобразить счастливую улыбку.

Приглашённый на новоселье Мишка был ошарашен презентабельностью их жилища:

— Наверное, так и живут все наши «коллеги» на пенсии за океаном!

Эйфория от устроенности быта вскоре иссякла, как и деньги, которые они с женой копили долгие годы.

Нина, будучи по образованию финансистом, без особого труда устроилась бухгалтером на одну московскую фирму. Он же, с утра до вечера бесцельно слонялся по квартире. От скуки, и не проходящего ощущения чего-то утерянного в себе, непричастности к этой не военной, почти что презираемой им «цивильной» жизни, он начал было попивать, но вовремя спохватился.

Пришло время подумать, чем себя занять, чтобы избавиться от внутреннего диссонанса, и не скатиться в болото бытовых пьянок.

От перспективы работы в охране его почему-то коробило, хотя с его послужным списком любая охранная фирма приняла бы такого «спеца» со слезами умиления на глазах. При упоминании об охранной деятельности у него неизбежно возникала устойчивая зрительная ассоциация — образ швейцара в расшитой золотыми галунами ливрее, стоящего у какого-нибудь входа в какое-нибудь что-то.

О другой сфере деятельности он не задумывался. Делать что-то профессионально, кроме, как воевать, он не умел. Хотя…

Он позвонил по объявлению, где предлагали работу водителя со своим транспортом. Его пригласили на встречу.

Собираясь на переговоры, он немного нервничал. Всё-таки первый раз в жизни устраивался на работу. Но всё прошло на удивление обыденно, ему задали несколько вопросов, выдали рацию, и… Так он стал таксистом, или говоря на сленге — «бомбилой».

Поначалу резали слух обращения, типа «мужик», «шеф», «братан». Ничего, привык. Раздражала запанибратская болтовня пассажиров, но потом от этих разговоров он даже стал получать какое-то удовольствие. Ему казалось, что услышанные от «клиентов» истории, их порой пьяные откровения дают ему более чёткое представление о ставшей теперь и его, «гражданской» жизни.

Но, что больше всего его устраивало в этой работе, так это относительно свободный график, и отсутствие начальственного сопения за спиной.

Как-то раз, решив перекусить, он остановился напротив палатки, где на виду у покупателя готовили шаурму. В небольшом ручейке очереди он заметил молодую женщину, державшую на поводке довольно крупную собаку. Ухоженная шерсть на ней в солнечных лучах отливала золотом. Он извинился, и спросил у хозяйки о собаке. Как и все «собачники», та с удовольствием стала рассказывать о своём питомце. Он узнал, что порода эта называется золотистый ретривер, что это замечательный компаньон, очень умный и преданный.

При слове компаньон он вспомнил о Мишке, о том, как тот собирался завести собаку, чтобы не было так скучно. «А ведь у него скоро день рождения». — вспомнил он.

— Девушка, милая! А где мне взять такую замечательную собаку?! — идея подарить щенка Мишке, тоже показалась ему замечательной.

Женщина, несколько оторопевшая от его запальчивости, сверкнув на него стёклами очков в тонкой оправе, протянула:

— Друзья кобелька продают, но это не дёшево…

— Сколько?

— Ну, тысяч двадцать пять.

Он сначала было округлил глаза, но вспомнив о Михаиле, безвылазно сидящим в пустой трёхкомнатной квартире, махнул рукой:

— Беру! Поехали.

— Вы всегда такой? — заинтересованно посмотрела на него женщина.

— Какой, такой? — не понял он.

Ответить она не успела, подошла её очередь.

Он отошёл в сторонку, есть ему больше не хотелось.

— Ну так, как? — он опять подошёл к «собачнице», как только та отошла от палатки.

— Позвонить сначала нужно. Дома ли они. — Засомневалась она.

— Ну, так звоните!

— Подержите. Она, покачав головой, протянула ему завёрнутую в вощёную бумагу порцию шаурмы. Достала из сумочки телефон.

Хозяева оказались дома.

Он галантно открыл заднюю дверь машины даме с «собачкой». Пёс привычно запрыгнул в салон. Хозяйка последовала за ним.

В ближайшем банкомате он снял все остававшиеся на счету деньги, кроме не выдаваемой автоматом какой-то мелочи. Вместе с сегодняшним заработком как раз набралась нужная сумма.

Он сидел на диване в гостиной, и смотрел, как неуклюже передвигающийся крепыш, с желтоватой, ещё не отросшей шёрсткой изучает новое место жительства, думал о том, как обрадуется Мишка, получив в подарок не очередную бездушную безделицу, а живого, настоящего друга. О том, какой он сам молодец, что так всё здорово придумал.

Нина, увидев щенка, пришла в ужас:

— Ты с ума сошёл! Он же всё здесь погрызёт!

— Всё, за два дня, не погрызёт. Чего-нибудь и тебе оставит.

Нина повернулась к нему спиной, и молча вышла из комнаты.

За последний год они с женой очень отдалились друг от друга.

Иногда, глядя на эту холодную, стильную, уверенную в себе тридцативосьмилетнюю женщину, он задавался вопросом: « А где, собственно, та, другая, с небрежно заколотыми светлыми волосами, одетая в застиранный, но такой уютный халат, запах которого он с таким упоением вдыхал, когда она с порога вешалась ему на шею, встречая его со службы? Где та, которую он любил, а не эта, расфуфыренная фря».

На день рождения Михаила он поехал один. Вчера, услышав от Нины ожидаемый ответ, что конец квартала, много работы, что… Дальше он дослушивать, не стал. Он уже научился распознавать, когда она врёт. Посадив пискнувшего щенка в заранее приготовленную плетёную корзину для грибов с двумя откидывающимися крышками, он вышел из квартиры…

Дома у Михаила была нежданная радость. На несколько дней приехал погостить сын, да ещё и с невестой.

«Вот! Радость-то у меня какая!», — будучи уже в «плепорции», всё повторял Мишка, провожая его к столу.

Он едва узнал в крепком, лицом похожем на мать, молодом мужчине, поднявшемся ему навстречу щуплого, прыщавого парнишку, каким его помнил.

За столом сидела, смущаясь, худенькая девушка, лет девятнадцати — двадцати. У него неприятно защемило сердце. Вот такою же двадцать лет назад была Нина.

— Ты чего это с корзинкой, за грибами собрался? Так вроде не сезон. — Вернул его в настоящее Мишка.

— Да вот, постояльца тебе принёс. Примешь? — Он поставил корзинку на пол, и достал щенка.

— Ух, ты! Какой здоровяк! — искренне обрадовался Михаил, принимая собаку. — Как звать?

— В паспорте написано, — он достал из кармана сложенный пополам листок плотной бумаги. — А так, как хочешь назови.

— А! Какой там паспорт! Сразу видно — флотский пёс! Я буду звать его… — Мишка на секунду задумался. — Гюйс! Точно. Гюйс.

Подошла, Надя, кажется. Он с первого раза не запомнил, попросила подержать щенка. Он смотрел на них, группой стоящих напротив него, и ему было грустно. Детей у них с Ниной не случилось, а их совместная жизнь, похоже, «накрывается медным тазом».

Они долго сидели за столом, выпивали, закусывали (Мишка заказал еду в соседнем кафе), говорили о флоте, армии. Внимательно слушали Костю, выкладывавшего им последние новости. Гюйс крутился возле Нади — она тайком скармливала ему лакомые кусочки. Совсем ещё девчонка.

Когда молодёжь отправилась спать, они перебрались на кухню. "Новокрещённый" Гюйс, зевая во всю пасть, поковылял за ними.

Новый год, рассорившись с женой, он встречал у Михаила. Гюйс уже заметно подрос, но его узнал.

— Ну, как вы с ним? — он кивнул на собаку.

— Да отлично, спасибо тебе! Я хоть на улицу теперь стал не только за водкой выходить. Да и дома теперь живая душа есть.

— Это ему спасибо скажи. — Погладил он пса по лобастой голове.

Новогодние каникулы проходили на фоне тревожных событий на Украине.

Затем неожиданное, но с ликованием принятое народом, возвращение Крыма и Севастополя. Они с Мишкой серьёзно отметили это знаменательное событие, распевая на кухне «Севастополь, Севастополь — город русских моряков…».

А потом началась война.

Он все вечера после работы смотрел новости и передачи о событиях на Украине. Материл «чуков» и «геков», так он называл украинцев (Ковальчук, Безенчук, и т. д.). Он даже купил крупномасштабную карту Украины, и отмечал на ней позиции ополченцев и боевиков, профессионально замечая тактические ошибки тех, или иных. Продумывал возможные стратегические ходы противников.

Он словно старый боевой конь, почуявший недальний бой, встрепенулся, снова почувствовал, уже казалось забытый, вкус к жизни, ощутил себя лет на пять, да что там пять! — На десять лет моложе.

Однажды, подвезя клиента к подъезду соседнего с его корпусом, он решил перекусить дома. Обычно он покупал шаурму в палатке, около которой встретил хозяйку ретривера.

Поднявшись в квартиру, и пройдя на кухню, он увидел сидящих за столом Нину и какого-то хлюста, без пиджака, в небрежно ослабленном галстуке. На столе стояла початая бутылка шампанского, бокалы, надломленная плитка шоколада на блестящей обёртке.

Он только посмотрел в её испуганные и одновременно вызывающие светло-серые глаза, и всё понял. Не говоря ни слова, повернулся к ним спиной, и вышел из квартиры, позволив себе хлопнуть дверью так, что горевшая в коридоре лампочка светильника испуганно моргнула, и погасла.

Какое-то время он колесил по городу, пытаясь унять клокотавшее внутри него бешенство. Немного успокоившись, он припарковал машину на пятачке около железнодорожной станции.

Чтоб хоть чем-то отвлечься от назойливо роящихся в голове опасных мыслей, достал с утра купленную газету, мельком прочитав заголовки, остановился на статье о войне на Украине. Несвязная чехарда отвратительных «картинок» билась о черепную коробку, не давая сосредоточиться на тексте.

По стеклу негромко постучали.

Он приоткрыл окно, в которое тут же залетели несколько снежинок, и моментально растаяли в тепле салона.

— Мужик! За город. Не обидим. Очень надо. — Вслед за снежинками ворвался в уютную утробу машины грубый голос.

— Мужики в поле пашут. Садитесь. — Он убрал с руля газету.

Занятый своими мыслями, он не обратил внимания на мёртвую холодность глаз говорившего, синие от татуировок кисти рук.

Тот, что говорил, сел сзади, прямо за ним. Второй, коренастый, с красным лицом, устроился на переднем сиденье.

Они выехали за город. По сторонам замелькали унылые подлески, с низкими снеговыми тучами над ними, тёмные, напитанные влагой поля с пятнами ещё не растаявшего серого ноздреватого снега. Поля сменились ельником, подступающим прямо к шоссе.

— На следующем повороте поверни, — резанул слух голос за спиной.

Он повернул, и поехал по просёлку.

— Корешок! Здесь притормози… — попросил сидевший рядом.

— Зачем? — он недоумённо посмотрел на проплывающие справа и слева от машины ели.

— Отлить надо. — Обнажил в улыбке кое-где прореженные зубы красномордый.

Он подрулил к обочине, и остановился.

Много лет тренированное тело среагировало быстрее, чем он понял, что происходит. Мелькнувшее перед глазами нечто, оказавшееся бечёвкой, поймала кисть левой руки, не дав той врезаться в шею. Ребро ладони правой — с хрустом врезалось в кадык красномордого. Не выпуская бечёвки из крепко сжатого кулака, он, резко потянув её на себя, отклонился вправо, и нанёс серию коротких ударов в голову находившегося сзади, тот обмякнув, завалился на сиденье.

Он несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание. Потом взял из ячейки справа от сиденья пачку сигарет, вытащил одну, щёлкнул зажигалкой. Выпустив в лобовое стекло густую струю дыма, вслух подумал:

— Ну, вот всё само собой и разрешилось.

Докурив, и потушив сигарету в пепельнице, он вышел из машины. Посмотрев по сторонам, открыл заднюю дверцу, и выволок «пассажира» на обочину. Тот застонал, и вяло зашевелился.

— Ну уж нет. Шалишь! — он резким движением свернул ему шею и оттащил тело в лес, подальше от дороги. Вернулся к машине. В том, что второй уже не очухается, он не сомневался.

Позже отъехав подальше от поворота, он остановился. Достал из «бардачка» Атлас дорог России, нашёл в нём то, что его интересовало, бросил его на сиденье рядом. Выжал сцепление, и надавил педаль газа.

Теперь он точно знал, что ему нужно делать.

— Держитесь братцы-ополченцы! Я уже еду. Там где мы, там победа!