Глава 3 Бикоз

Глава 3

Бикоз

Рымарь много чего в жизни не любил. Хотя бы саму жизнь. А чего её любить? Вон по радио передают "Я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно". Ну, конечно, если взаимно, то понятно… А, если жизнь грязную дулю тебе под нос каждый день суёт?

В самой жизни Рымарь больше всего не любил школу. Потому что именно там он получал от жизни эту самую дулю под нос. И на алгебре, и на физике, и даже на физре. Ну, так мама с папой постарались. Видно плохо. Хоть татуировку делай — "Не забуду мать родную и папашу-алкаша".

Потому что он последний. Рымарь даже знал, как это называется, но забыл. Помнит только, что на аут начинается. Ну, как в футболе — аут. Футбол он тоже не любил, но на стадион ходил. Правда, только к окончанию матча. Каждый раз после матча он собирал под трибунами пустые бутылки и сдавал их по двенадцать копеек за штуку. Ну, ничего. Через месяц он закончит школу и поступит в ПТУ. Полушкин вот тоже в школе был последний, а, как поступил в ПТУ, сразу в своей тарелке оказался. И девчонки там нормальные есть и профессию приобретёт. Обработка металла резанием, как Полушкин. Пойдёт работать, деньги будет зарабатывать и забудет эту вонючую школу, где его тыкали носом в дерьмо каждый день.

Конечно, бывают в жизни и радости. Например, когда этой зимой химик вывихнул ногу. И правильно говорят, что глупо ждать от жизни радостей, если она уж тебя невзлюбила за что-то. Нужно их брать у жизни самому. Он и взял недавно. Да ещё как, сам не ожидал. Рымарь купил в другом районе десять пачек дрожжей и бросил их в унитаз в школьном туалете. Не всё же тебе, школа радости, можно и мне немножко.

Через час такое полезло! Всё-таки химия это великая наука! Уроки отменили, машина с шлангами приехала, даже участковый лейтенант Куцевалов приходил. А Рымарь тогда чуть не спалился. Все мечутся по коридорам, носы пальцами зажимают. А он один ходил, всё грудью воздух вдыхал и не мог сдержать улыбки. Мог бы спалиться, да.

Одно плохо было, что никто не знал, отчего авария произошла. Это так угнетало Рымаря, что всё удовольствие от чрезвычайного происшествия скомкалось. Тогда он решил написать письмо директору Дидуху. Тайное письмо, вырезанными из газеты буквами. Такое письмо было в случайно завалявшейся в их семье книге, которая называлась "Смерть под псевдонимом". Первую фразу письма Рымарь вырезал ножницами целиком из этой книги: "Я это сделал не из страха, а из ненависти". Потом из другого места в книге он вырезал подпись: "Псевдоним — Коршун". Написал печатными буквами левой рукой адрес школы и бросил письмо в почтовый ящик в другом районе. Судя по тому, что Дидух после этого две недели ходил какой-то задумчивый, письмо дошло по назначению.

Ну, и вчера маленькая радость была. Даже две. Кто-то завалил забор вокруг палисадника у памятника, а потом ещё и урок первый отменили и вместо него линейку устроили. Дидух что-то вещал в микрофон минут сорок, он вообще любит в микрофон говорить, может артистом каким хотел стать, а стал директором.

Вот на этой-то линейке и родилась у Рымаря интересная мысль. Как хорошую точку в своей школьной карьере поставить.

Чтобы не совсем этим самым аутом уйти...

***

— Ой, как тут много приборов, — сказала Будякина, осматриваясь в помещении радиоузла. — И ты что, разбираешься во всём этом?

— Да это в Учтехприборе закупали вместе с физиком. А монтировал я, — ответил Мозгалёв.

— А это кто? — спросила Будякина, кивнув на плакат, на котором были изображены четыре парня, переходящих по пешеходному переходу какую-то улицу.

— Это Битлс. Плакат к их концерту Эбби Роуд.

Будякина наморщила лобик.

— А что такое Эбби Роуд?

— Это улица в Лондоне так называется. Там расположена музыкальная студия, где записывались Битлс. Это их предпоследний концерт. А последний, Лэт Ит Би, совсем недавно вышел. У меня и диск есть Эбби Роуд. Три месяца деньги копил.

Мозгалёв вытащил из шкафчика пластинку с точно такой картинкой на конверте.

— А как переводится Эбби Роуд? — спросила Будякина.

— Монастырская дорога. Вот этот первый, в белом пиджаке — Джон Леннон. За ним идёт ударник — Ринго Старр. Следом это Пол Маккартни. И Джордж Харрисон.

— А почему Пол идёт босиком?

— Не знаю.

— А кто у них главный? Ну, руководитель?

— Леннон и Маккартни. Они вместе музыку писали. А стихи больше Джон. Но потом стали отдельно и музыку писать. И даже на разных сторонах пластинки чтобы песни были.

Будякина вздохнула. Как интересно с Мозгалёвым. Не то что Макс. Тот первым делом лапать начинает. А последнее время сразу под юбку лезет, как будто там мёдом намазано. Если и говорит, то какую-то хренотень про клуб юных дзержинцев, где он председатель. Или опять что-нибудь про следователей или приёмы самбо. Она уже и не знает, как по-другому можно. А оказывается можно.

— Давай послушаем? — сказала она.

Мозгалёв вынул из конверта диск, держа его как-то странно, снизу за этикетку тремя растопыренными пальцами, а сбоку прижимая большим. Проигрыватель чудной, сложный какой-то, она таких и не видела. Называется "Арктур". Мозгалёв опустил звукосниматель.

"Бикоз зе винд из хай ит блоуз май майнд"

в три голоса запели Леннон, Маккартни и Харрисон.

— Это "Бикоз", — сказал Мозгалёв. — Самая красивая песня на этом альбоме. А, может быть, и вообще у Битлс.

— А что это за инструмент, — спросила Будякина, — похожий на клавесин?

— Это электро-спинет Болдвин. И звук пропущен через Лесли-модулятор. На нём играет в этой вещи Джордж Мартин, продюсер Битлс. Слышишь, а вот Леннон на гитаре вступил.

— Как много ты знаешь… Давай потанцуем, — вдруг сказала Будякина.

Опсс… Приплыли. Мозгалёв покраснел и выдавил из себя:

— Да я, вообще, не очень...

— Иди сюда, — Будякина взяла Мозгалёва за кисти рук. — Ложи сюда.

Резким движением она положила его ладони себе на талию.

— Теперь расслабься! — сказала она, положив руки ему на плечи. — Расслабься, я говорю! Всё! Теперь танцуем, двигайся просто за мной и всё.

"Лав из олд, лав из нью,

Лав из олл, лав из ю..."

плыло в воздухе неповторимое трёхголосие Битлс.

И тут с Мозгалёвым случилось то, чего он больше всего боялся с того самого момента, когда Будякина положила его ладони себе на талию.

Какой идиотизм, человек не может управлять своей собственной конечностью! А конечность сама делает, что хочет… Вот ещё несколько миллиметров и Будякина это почувствует! И всё! Какой кошмар… Она обидится, уйдёт, а он завтра опять пересядет к Рыжему. Мозгалёв незаметно чуть отстранился от Будякиной.

— Я что, кусаюсь? — она подняла на него глаза и чуть заметно усмехнулась.

— Нет, — коровьим голосом промямлил Мозгалёв.

И тут Будякина вдруг убрала руки с его плеч и обняла его за шею. Не успел Мозгалёв прийти в себя, как она прижалась к нему всем телом.

"Ну, всё!!!", — обречённо подумал Мозгалёв. "Сейчас почувствует. А как всё хорошо начиналось..."

Но, вместо того, чтобы обидеться, Будякина положила голову ему на плечо и тихо проворковала:

— А о чём они поют?

Чудовищным усилием воли Мозгалёв попытался сосредоточиться.

— Эта… Ну… Бикоз зе винд из хай… Потому что ветер высокий, ну сильный как бы… Это уносит мой ум… Лав из олл, лав из ю… Любовь это всё, любовь это ты.

— Я? — сонно протянула Будякина, не поднимая головы.

***

С наступлением темноты ноги сами принесли Макса на школьный двор. С одной стороны ему расхотелось ломать забор вокруг памятника. С другой стороны он обещал Будякиной сделать это. Эти два посыла образовывали в его душе классическую диалектическую пару, которая в соответствии с законом единства и борьбы противоположностей ввергла его в состояние, известное философам, как парадокс Буриданова осла. Макс уже собирался присесть на лавочку и закурить, как увидел свет, горящий в окне радиоузла.

"Вот это повезло!" — подумал он.

Мозг Макса сразу разблокировался от сковывавшей его неопределённости. Забор подождёт. Вождю мирового пролетариата в молодости сегодня повезло. Сейчас нужно подождать, пока Мозгалёв выйдет из своей радиоконуры и поговорить с ним по-мужски. В смысле набить, наконец, ему морду. Макс так обрадовался, что в предвкушении мужского разговора аж потёр ладони. Он расскажет популярно ушлёпку о том, что зариться на чужое нехорошо. А, если надо, то и кое-что ещё. Например, объяснит, что то, о чём Мозгаль мечтает перед сном, для них с Будякиной уже давно пройденный этап. А сейчас нужно подождать. Умение ждать — важное качество для оперативника. Хотя оперативником он быть не хочет. Настоящая власть над людьми у следователя. Не такая броская, как у оперов, но от этого только более сильная.

***

— А какие у тебя ещё есть пластинки? — спросила Будякина.

Мозгалёв открыл шкафчик и, подумав, вытащил какую-то пластинку.

— Вот недавно купил, хор и оркестр Рэя Кониффа.

— А у него что-нибудь быстрое есть?

— Это старый оркестр, был в Америке лет двадцать назад. Ретро. Но я такое собираю. Хочешь быстрое? Сейчас… Вот, нашёл, — Мозгалёв передвинул рычажок и звукосниматель плавно опустился на пластинку.

— Ой, класс! — сказала Будякина и, встав со стула, начала пританцовывать в такт оркестру. — А как это называется?

— "Гольфстрим".

Пританцовывая, Будякина отошла в центр комнаты и властно показала Мозгалёву указательным пальцем на стул:

— Садись!

Совершив несколько движений, как бы примериваясь к быстрому ритму, она вдруг затанцевала. Мозгалёв смотрел на неё широко раскрытыми глазами.

Такого он никогда ещё не видел. Вернее видел когда-то давно, по телевизору, когда передавали конкурс из Сопота. Польский ансамбль "Филипинки" тогда пел какую-то песню, а в инструментальном проигрыше девушки вдруг стали танцевать вот как сейчас Будякина.

Когда музыка закончилась, раскрасневшаяся Будякина плюхнулась на стул рядом с Мозгалёвым и вытянула ноги.

— Как ты красиво танцуешь, — ошарашено пробормотал он. — Это чарльстон, да?

— Ага.

— А как это ты… Это ж нужно учиться, где ты так научилась?

— А меня бабушка, когда я ещё в первый класс ходила, научила. Мы с ней вдвоём танцевали. Под пластинку бабушкину одну, там песня была "Ес, сэр, итс май бэби". А что это у тебя такое? — Будякина показала на прибор со снятым кожухом, стоящий на столе.

— Это коротковолновая радиостанция. Я недавно закончил её собирать.

— Работает?

— Да, — сказал Мозгалёв. — Её сигнал принимается в радиолюбительском диапазоне практически по всему миру.

— Это что, если я что-то скажу в микрофон, то меня по всему миру услышат?

— Конечно. Только у меня ещё нет регистрации.

— Ну и что?

— Если на ней работать, то сразу засекут в службе комитета радиочастот. И вышлют пеленгатор.

— Давай включим!? — заговорщицки прищурилась Будякина.

— Давай! — сказал Мозгалёв и, глупо улыбаясь, защёлкал тумблёрами. — Вот, всё, тебя слышат по всему миру.

Он протянул ей микрофон. Будякина взяла микрофон и сказала загробным голосом:

— Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Попка дурак полез на чердак. Чердак провалился, попка убился!

— Подожди, — Мозгалёв взял у неё микрофон и сказал в него: — Эта песня прозвучит сейчас для Светланы.

Потом он подключил в разъём радиостанции какой-то кабель и снова поставил Бикоз.

… Лейтенант Диденко, помощник оперативного дежурного службы радиочастот зафиксировал в журнале появление в эфире незарегистрированной радиостанции. Эта радиостанция уже выходила несколько раз в эфир раньше. Вот и сейчас. Сначала какая-то девица говорила про попку дурака, а потом зазвучала песня для Светланы. Старая история, ничего оригинального. Через несколько минут поступили пеленги с опорных триангуляционных пунктов. Лейтенант Диденко проложил на карте направления пеленгов, отметил точку их пересечения и занёс координаты в оперативный журнал. Всё как положено.

***

Макс выкурил уже все сигареты и начал терять терпение. Что это чмо там, всю ночь собралось сидеть? Ну, ничего, тем серьёзнее будет разговор. В это время дверь радиоузла отворилась, и в светящемся проёме показалась фигура Мозгалёва. Ага… Макс встал и направился к двери. В это время вдруг показалась вторая фигура. Макс остановился и пригляделся.

Оппа… Будякина… Ну, Светочка, быстро же у тебя всё получается, способная ты девочка. Макс спрятался за угол. Сердце, реагируя на впрыснутый в кровь адреналин, колотилось в его груди, как заячий хвост. Хорошо, что он успел спрятаться, а то нарисовался бы там сейчас во всей красе. Картина Шишкина "Битва за самку". Нет, разговор с Мозгалём будет, но наедине. А сейчас он посмотрит, что они будут делать дальше.

Мозгалёв выключил свет и закрыл дверь на ключ. Потом Будякина взяла его под руку, и они пошли по направлению к её дому. Уверенно так взяла, как будто всю жизнь с этим ушлёпком под руку ходила. Прижалась к нему ещё и начала что-то говорить.

Ну, что ж… Жужжите, пчёлки, жужжите… А ведь с Максом так поступать нельзя. Вы пока ещё этого не знаете, но он постарается вам это доказать.

6

Мозг Мозгалёва работал в бешеном ритме. Сейчас они подойдут к дому Будякиной. И что тогда? В кино в таких случаях всегда целовались. Да, кажется, так положено. Иначе Будякина обидится, и он завтра опять пересядет к Рыжему. После всего, что было, вернуться опять к Рыжему — это же полный крах. Поэтому он должен...

Легко сказать. А как? Он что, знает? Это тебе не объём вписанного в пирамиду шара найти. А она, небось, умеет...

Они остановились у подъезда, и Будякина повернулась к нему. У Мозгалёва предательски заныло под ложечкой. Ну, всё… Сейчас начнётся… Он резко выдохнул и, обняв её за плечи, неловко потянулся к ней с поцелуем.

Будякина прикрыла глаза, слегка откинулась назад и подставила ему чуть приоткрытые губы… Через мгновение она почувствовала на лице его горячее дыхание.

Так, не всё сразу. Дальше будет как в "Каникулах любви", которые они с Масловой недавно смотрели в "Вымпеле". Одной ладонью она упёрлась Мозгалёву в грудь, а другую сжала в кулачок и, оттопырив мизинец, покачала им туда-сюда перед ошарашенным Мозгалёвым. Потом приложила мизинец к подрагивающим губам Мозгалёва и властно сказала:

— Целуй!

Точно так, как делала та японская девчонка в "Каникулах любви". А целовались там, кажется, только на второе или даже третье свидание.

… Мозгалёв бесцельно бродил по комнате и совсем не хотел спать. Ужинать он тоже не хотел. Единственно, чего ему сейчас хотелось, это накрутить на телефоне номер Будякиной и услышать её голос. Усилием воли он подавил в себе это идиотское желание и достал из сумки журнал "Радио". Лихорадочно переворачивая страницы, он попробовал читать. Странно… Раньше приход нового журнала был таким радостным событием, а сейчас Мозгалёв с удивлением обнаружил, что этот номер почему-то заполнен какой-то нечитаемой ерундой. Он просто не мог понять, о чём идёт речь ни в одной из статей. Вот статья инженера Ревнягина "Отрицательная динамическая связь в выходном каскаде на пьезокерамическом датчике ускорений". Неужели это кому-то может быть интересным? Мозгалёв вспомнил приоткрытые губы Будякиной в одном сантиметре от своих губ и раздражённо закрыл журнал.

… Будякина тихонько открыла своим ключом дверь и вошла в квартиру.

— Света? — сонно пробормотала мать, поднимаясь с дивана. — Я прикорнула что-то, завтра с утра на смену. У тебя всё в порядке?

— Всё отлично, мам, — улыбнулась Будякина. — Иди, спи, я сама найду поужинать.

— Там на плите борщ, разогрей. И мясо в борще, ешь. Уроки выучила?

— Да, сразу после школы.

— А как контрольная по геометрии?

— Пятёрка будет, — небрежно обронила дочь, гремя на кухне крышкой кастрюли.

— Пятёрка? — переспросила мать и вдруг улыбнулась.

Кажется, дочка уже начинает снимать дивиденды. Не всё же портфелем по голове получать… Хотя говорят, не родись красивой, а родись счастливой. Правильно говорят. Будякина налила из кастрюли полную тарелку холодного борща и, отломив большой кусок батона, стала быстро работать ложкой. Это пусть другие думают, что можно на ночь есть, а что нельзя, чтобы не потолстеть. Ей всё можно, хоть борщ, хоть торт, хоть котлеты, проверено. Облизав ложку, она выловила в кастрюле большой кусок мяса и вывалила его на тарелку.

Мать остановилась в дверях кухни и посмотрела на дочь. Светка то, внешностью в бабушку пошла. Природа немного отдохнула на матери и развернулась по полной на дочери. Только вот пристроить такую красоту, как ни странно, бывает сложно. Хорошие ребята просто боятся к таким подойти. Вот и ходят красавицы не замужем, когда у подруг уже дети давно. А то и хуже бывает… Слетаются проблемы всякие на такую красоту, как пчёлы на мёд. А тут ещё бабушка пока жива была, и чарльстон внучку танцевать научила, и рок-н-ролл и даже твист. Да, правильно люди говорят...

Света обернулась к матери и, не переставая работать челюстями, спросила:

— Ма, это всё мне можно, да? А ты ела?

— Ешь, ешь, я свою пайку уже взяла, — сказала мать и глубоко вздохнула.

— Чего вздыхаешь?

— Да за тебя сердце болит… Ты вон какая выросла. Охотников много найдётся. Знаешь, как они говорят? Наше дело не рожать. А дальше и не хочу говорить.

Мать незаметно смахнула набежавшие слёзы.

— Да я знаю, — усмехнулась дочь. — Пусть говорят. Не дрейфь, ма, враг не пройдёт, граница на замке.

7

… Когда Будякина с Мозгалём скрылись из виду, Макс вышел из-за укрытия. Нет, всё-таки не повезло тебе, Володя Ульянов. Даже больше, чем сначала, ага… Ну что тут поделаешь?.. Оказался ты втянутым в эту нехорошую историю. Макс поплевал на ладони и направился к невезучему забору.

… Рымарь медленно подходил к цели своей ночной вылазки. На груди, под застёгнутой на молнию курткой, у него находилась вырезанная из фанеры табличка с приклеенными газетными буквами. По углам таблички были просверлены отверстия, через которые была пропущена проволока. Не дойдя метров пятьдесят до памятника, Рымарь остановился. В ночной тишине он вдруг услышал какой-то звук. Спрятавшись за угол спортзала, Рымарь стал осторожно подходить ближе. Треск ломаемых досок стал слышен отчётливее. Рымарь выглянул из-за угла. Так и есть, кто-то с остервенением ломал забор вокруг памятника! Рымарь подошёл поближе и узнал Макса из десятого Б. Закончив ломать забор, Макс, что-то приговаривая, стал ногами вытаптывать цветы на клумбе вокруг памятника. Подойдя ещё ближе, Рымарь услышал тяжёлое дыхание Макса и разобрал слова:

— Мы не сеем и не пашем, а валяем дурака, — злобно приговаривал Макс, топча цветы.

Вытоптав весь цветник, Макс придирчиво осмотрел дело своих рук и ног, отряхнул туфли от прилипшей земли и скрылся в темноте.

Выждав десять минут, Рымарь вышел из своего укрытия и осторожно приблизился к памятнику. На этот раз разрушений было больше, чем первый раз, когда была чрезвычайная линейка. Рымарь внимательно оглянулся по сторонам. Сейчас будет самый опасный момент. Если вдруг нагрянет какой-нибудь патруль, то пару лет на малолетке ему обеспечено. Но и расстаться просто так с любимой школой он не может, а риск благородное дело.

Рымарь натянул нитяные перчатки, расстегнул куртку и вынул фанерную табличку. Потом он извлёк из кармана плоскогубцы и прикрутил табличку проволокой к пьедесталу памятника. Вырезанные из газет буквы образовывали слова:

"Памятник заминирован. Опасно для жизни!"