Метель в свете фар

Глава 1

    ...  Не скажу, что автобус плавно передвигался в пространстве, убаюкивая шелестом шин о дорожное полотно… Нет, было всё не так...

    Автобус катился по заснеженной, зимней дороге, выполняя междугородний рейс, изредка останавливаясь на остановках и подбирая людей, каким-то лядом оказавшихся здесь в это время. И,  после каждой остановки, при разгоне, он надрывно орал двигателем и хрустел коробкой передач.  Летящий снег в свете фар и кромешная мгла вокруг наводили на мысль, что сие средство передвижения движется не в областной центр, а на край света. Водитель всё время о чем-то ругался, то ли, вспоминая дорожную службу, то ли, хруст в коробке передач, то ли, накрытый праздничный стол и жену, устроившую скандал накануне...  А ему приходится сейчас ехать на этот край света...

    Молодой человек устроился где-то в середине темного салона,   между моторным отсеком и автобусным радиоприемником,  тоже издававшим не сильно приятные звуки шипящей радиоволны.  Он смотрел сквозь мутное,  запотевшее окно,  вглядываясь в темное пространство за стеклом,  пытаясь,  наверное,  что-либо там разглядеть. Но кроме изредка попадавшихся, одиноко стоящих, уличных фонарей где-то вдали от трассы, ничего почти не было видно.  Хотя, вместе с фонарями, иногда, попадались жилые дома, чьи очертания только угадывались, а свет в окнах говорил о том, что и в этой тьме тараканьей живут люди.

    Он часто ездил этой дорогой последние года два, и она была ему очень знакома… Но сегодня он её не узнавал. И дело не в том, что по ту сторону окна была темнота. Это была предновогодняя темнота!!!

    Пару дней назад, его с друзьями, пригласили встречать Новый год в незнакомый город, в компанию совершенно незнакомых девушек. Тогда все восприняли это на "ура", а сейчас, сидя в автобусе, он начал сомневаться в правильности своего поступка и адекватности своих друзей.   

    Он продолжал смотреть, но, окончательно потеряв надежду увидеть хоть что-нибудь за окном, увел свой взгляд в никуда. Тем более, мысли в его голове располагали к этому. Переплетение неуемного любопытства, надежд на лучшее и страха перед разочарованием составляли новогодний салат в его черепной коробке. Оно и понятно, до этого момента, он прекрасно знал, какой салат будет стоять на новогоднем столе, и где, и с кем он будет им закусывать… И так было все предыдущие года… Но сегодняшняя перспектива вряд ли приводила его в восторг.

    В процессе размышлений взгляд уперся туда, где должны были быть звезды, их не было видно, но он знал, что они там есть. И дело не в познаниях астрономии. Они ограничивались знакомством со школьным учителем одноименного предмета. Единственный вопрос, который он себе задавал, и точно знал на него ответ, это то, что надо быть идиотом, чтобы думать, что во всей Вселенной — мы одни такие перцы! Людей всегда тянуло, и будет тянуть к неизведанному, даже если оно страшное, враждебное и плохо пахнет! Вот, сидели бы у себя дома, на своей планете, никуда не совались… Так нет же, дух авантюризма и гвоздь в известном месте толкают на подвиги и великие дела! Ведь никто же не знает, как выглядят инопланетяне? Какой салат у них на новогоднем столе? И, вообще, с каким настроением они нас встретят? Однако, все ждут с ними встречи, и уже, заочно, рады ей!

   В коктейле этого сумбура, он, не заметно для себя, провел такую параллель, что это его чуть-чуть развеселило. Вот и он, не захотев сидеть у себя в берлоге, двинулся к неизведанным мирам! Почти, как космонавт!!! Но всё перечёркивала мысль – «А если там – крокодилы?!!» — «Новый год будет безнадежно испорчен!!!» Все-таки он остановился на том, что пусть лучше симпатичные инопланетяне, чем крокодилы...

   К тому времени оставалось чуть больше часа дороги. Водила выключил свой приёмник. Полупустой и молчаливый салон в сговоре с теперь уже ровным шумом двигателя сделали своё дело — он уснул… с мыслью, что в Иванове ждут ещё четыре космонавта.

   Что ему снилось, никто не знает. Может, приснилось то, что он так и не разглядел за автобусным окном...

   Город встретил праздничной иллюминацией, которая состояла из двух или трех новогодних ёлок, украшенных в духе минимализма и красными неоновыми буквами на здании автовокзала "АВТОВОКЗАЛ". Зато метель, свежим белым снегом, скрыла всю черноту и грязь. Эти факторы никак не повлияли на его настроение, ничего не прибавив и ничего не убавив.

   Он вышел из теплого автобуса… Промелькнула мысль — "Не май месяц", и он поспешил к остановке. Через пятнадцать минут он был уже в общаге.

   Космонавтов на месте оказалось только двое, братья Бегуновы. Третий, Акимыч, поехал за своей подругой, Настей, в город, чтобы потом всем встретиться на вокзале. Этот факт несколько расстроил первого космонавта, нашего героя, которого друзья и знакомые иногда называли Стасом. Расстройство имело несколько причин...

   — Я думал, Настя с Акимычем будут тут,- как-то неуверенно высказался Стас.

   — А что такое? — спросил Саша, старший из Бегуновых.

   — Хотелось бы задать Насте пару тройку вопросов, прежде чем очутиться в точке не возврата.

   Точкой не возврата он назвал последний Лежневский автобус в этом году, который уходил с вокзала в 22.20. Дело в том, что приглашение они получили как раз через эту Настю, которую ни разу не видели, а знали о ней только со слов Акимыча, познакомившегося с ней пару недель назад. По пути в Иваново Стас думал, что они в общаге впятером ещё раз все обсудят и примут правильное решение. Получается, решение принялось само собой.

   — Не расстраивайся ты так!- сказал Саша.

   — Наливай!- сказал Стас.

   Ребята уже немного начали провожать старый год… И, в принципе, ближайшая перспектива, после пары, тройки тостов, начала приобретать не такие уж безрадужные очертания. Они сидели, шутили, до автобуса на Лежнево оставалось минут сорок. Надо было выдвигаться.

   — А если там, реально, крокодилы?!- выдавил Лёша, младший Бегунов, обувая ботинки.

   Неизвестно, кто больше хотел пойти на мокруху в этот момент, Саша или Стас, но наступающий Новый год и расплывшаяся добродушная улыбка Лёши, после сказанного им, охладила кровожадный настрой.

   Отъехавший от остановки троллейбус, открыл неоновую надпись "А ТОВОКЗАЛ".

   — Смотри, буква "В" уже напилась!

   — Когда я ехал сюда, она была ещё трезвая!

   На фоне этого они начали перебирать все буквы, которым надо напиться на Новый год, чтобы осталась какая-нибудь смешная надпись, но кроме пошлятины, ничего не выходило, и они оставили эту затею.

   До автобуса остается минут десять. На вокзале, от силы, человек тридцать, но Акимыча они среди них не наблюдают.

   — Я, как чувствовал, что эта затея ни к чему хорошему не приведёт,- сказал Стас, устремив взгляд в сторону общаги, и успокоив себя тем, что можно будет вернуться туда.

   — Акимыч, наверное, сидит у тещи за столом и провожает Старый год,- сказал Лёша.

   — Ага, и Старый год… и нас в Лежнево!

   И тут, в зале ожидания, нарисовывается двухметровая фигура Акимыча вместе с миловидной девушкой.

   — А мы на такси. Тралики на Ташкенской встали,- начал было оправдываться Акимыч.

   Беглое знакомство с Настей, очень красивой девушкой, отбило желание у парней задавать ей какие-либо вопросы. Все понадеялись на то, что у неё такие же подруги. Да и вообще, какие ещё девушки могут учиться на Романо-Германском факультете?

   — Тут должна быть моя одногруппница со своим парнем. Они тоже с нами едут,- сказала Настя.

   И действительно, к ним подошла пара. "Оказывается, не всё так гладко с красотой у них в Универе"- подумал Стас. Они двинулись в сторону посадочной площадки, разговаривая между собой о всякой всячине. Новый знакомый оказался откровенным колхозником, и, вкупе со своей спутницей, не располагал ни к какому общению. Подъехал автобус.

   Акимыч с Настей уединились, Бегуновы тоже где-то растворились по салону, а Стас устроился у окна и включил вторую серию "Мгла за стеклом и метель в свете фар". Он опять думал о Вселенной. Его мучил вопрос бесконечности этой самой Вселенной. Вернее даже то, что в его голове не укладывалось само понятие этой бесконечности! По его мнению, за бесконечностью что-то должно быть! У него существовала теория кармана пиджака великана. Согласно этой теории, вся наша Вселенная могла находиться в том самом кармане пиджака великана, раз уж в мире всё относительно, в том числе время, расстояния и размеры. И также, в кармане его пиджака тоже могла находиться чья-то вселенная, только кого-то,  очень маленького. А они парят ему мозги какими-то большими взрывами!

   Они приехали в Лежнево. Автобус остановился на центральной площади. На это указывала Новогодняя елка, сестра тех, ивановских, наряженная в том же духе, только с присутствием деревенско-поселковой ущербности. Еще стояла высокая колокольня, которая, на фоне белейшего снега, казалась толи, грязно-белой, толи, серой. Здание администрации с доской почета, флагом и двумя фонарями у входа намекало на то, что и здесь есть цивилизация! Автобус ушел, и они остались стоять на этой площади.

   — Ну что, куда идти? — спросил кто-то, и все посмотрели на Настю.

   — А я не знаю,- сказала Настя и посмотрела на Таню, свою одногруппницу.

   — А я тоже не знаю,- сказала Таня.

   Секунд десять была гробовая тишина. Наверное, можно было услышать то, как снежинки с грохотом падали на площадь.

   Оцепенение прошло. Выяснилось, что Настя думала, что Таня знает адрес, а Таня думала, что Настя. Вся информация, которой они располагали, сводилась к минимуму — фамилия и домашний телефон. Телефонную будку они нашли быстро, всё- таки центральная площадь! Только самого аппарата в ней не оказалось! Видимо кто-то решил своим близким сделать оригинальный подарок на Новый год в виде таксофона.

    — Насть, а Чебурашки там не было?- спросил Акимыч.

    — Где?

    — В будке!

    — Во-во! Это Чебурашка пошёл к своей Чебурашихе на Новый год, и таксофон с собой прихватил, в виде подарка, — высказался Стас, пытаясь поднять стремительно падающее настроение и себе, и окружающим.

    Надо сказать, что времени было уже начало двенадцатого, и поднимать настроение таким способом было, по меньшей мере, глупо. Вдалеке были видны двухэтажные дома, в них горел свет. Они решили идти туда, в надежде кого-нибудь встретить и узнать, где живут Романовы. Хотя в поселке с населением 10000 человек, сделать это не реально!

    — Нас спасёт рабочая телефонная будка! — поумничал кто-то.

    — Если это будет рабочая телефонная будка, то это будет будка Чебурашихи! Заодно и Чебурашку с Новым годом поздравим!

    Они остановились у трех двухэтажных домов. На улице, понятно, в это время никого, кроме них, не было. Общим решением делегировали Таню с Настей, как косвенно провинившихся, пройтись по подъездам и позвонить по квартирам с известной целью. Либо найти телефон, либо узнать адрес.

    — Может, начнем провожать Старый?- спросил колхозник, парень Тани.

    — Правильная мысль!

    Пока девушки отсутствовали, парни устроились на детской площадке, у песочницы с грибком.

    — А чего грибок зелёный с красными пятнами?

    — Новый вид Лежневских мухоморов!

    — Давай его нарядим!

    Девушки вернулись минут через десять с нулевым результатом. Перспектива встретить Новый год у этого грибка в глазах парней ещё как-то читалась, но в глазах девушек уже не читалось ничего! Вдруг из ближайшего подъезда выходит мужик...

    — Извините, пожалуйста, с Наступающим Вас, вы случайно не знаете, где живут Романовы?- спросила Настя.

    — Знаю, — ответил мужик не шибко трезвым голосом.

    Были все в шоке! А Стас тогда первый раз поверил в Деда Мороза, пусть даже в образе этого нетрезвого мужика...

    Удивительно, но они были всего в каких-то трехстах метрах от того дома, где, ни смотря ни на что, им суждено было разлить по бокалам шампанское и, все-таки, как-то по-человечески встретить Новый год.

    Стас шел, таща пару пакетов со снедью и подарками, думая не только про этого Мужика Мороза… Теперь его заняла теория относительности. Время и расстояние! Вот оно! Полчаса до курантов — это много или мало? Еще десять минут назад это было мигом, через который вот-вот наступит Новый год! А теперь у них была в запасе целая вечность, ведь они знали направление! Да и расстояние в триста метров, при условии определённого направления, уже не расстояние, а так, маломальский отрезочек! Знал ли этот нетрезвый мужик, что своим появлением он отодвинет время! И сейчас, оглядываясь на последние события, было уже не важно, кто в том доме, инопланетяне или крокодилы, или и те и другие… Теперь он точно будет рад и тем и другим!

    Плетясь где-то в последних рядах этого отряда космонавтов, он подошёл к калитке. Впереди кто-то уже позвонил в дверь дома и её кто-то открыл. Через лай пса, сидевшего на цепи метрах в трех от входной двери, был слышен какой-то эмоциональный разговор, доносившийся из глубины дома.

    — Он нас не съест?- спросил Стас.

    — Сказали, что нет. Он сытый, — ответил Акимыч, скалясь в улыбке.- Велено проходить. Вытирайте ноги.

    Прежде чем зайти, стоя в дверях, Стас оглянулся. Он только сейчас заметил, что метель кончилась, стало тихо и на небе появились звёзды. Чистейший снег, отражая свет луны, поблёскивал миллионами маленьких лучиков. Откуда-то появились дома, которых не было видно ещё полчаса назад. Пес опять залился лаем и Стас закрыл дверь.

    — У нас пять минут! И что бы мы были за столом!- передал чью-то информацию Акимыч.

    Надо заметить, что со времени появления гостей, девушки закрылись в какой-то дальней комнате, тем самым сохраняя интригу, и о чем-то громко беседовали. Хотя интригой это оставалось только для братьев Бегуновых и Стаса. Колхозник устроился в кресле и пялился в телевизор, а остальные ходили по комнате, изучая литературу, стоящую, как и положено, в мебельной стенке и отпуская, последние в этом году, шуточки. Приглушенный свет, исходящий от ёлочной гирлянды и телевизора, отражался в хрустале и бутылках на столе, чем, несомненно, поднимал праздничное настроение.

    — Настя! Мы сейчас Новый год прозеваем! — крикнул Акимыч, имитируя эхо.

    Надо ли говорить, что вечерние платья, сногсшибательные причёски и обворожительные улыбки в совокупности с приглушенным светом не оставили никаких сомнений! Знакомство в духе переклички на пионерской линейке было даже как-то к месту. Праздник рванул так резко, словно спринтер стометровку под выстрел стартового пистолета! Минуя всякие вялотекущие процессы.  Произошла такая метаморфоза, что и не верилось в то, что было несколько минут назад!

    — Давайте, проводим Старый!- предложил кто-то из девушек.

    — Да что его, пинками провожать?- вполголоса съязвил старший Бегунов, прикрывая рот ладонью.

    — Давайте! А то Старый — упорный! Мы его уже часа три провожаем!- согласился младший.

    Время подходило к Шампанскому… И вот, где-то между Старым и Шампанским, Стас встретился взглядом с Наташей. Он давно обратил на неё внимание, практически с того момента, как только её увидел. А теперь она смотрела ему в глаза и не отводила взгляда! Ему стало не по себе. Не сказать, что где-то ёкнуло, но мурашки по спине забегали! Она мило улыбнулась и попросила кого-нибудь открыть Шампанское. Но он этого не слышал. Её глаза оттрафаретились где-то глубоко в нем и теперь мешали адекватно воспринимать происходящее, которому, по его мнению, он должен был срочно дать определение! Нет, сомнений быть не может! Да и время ли сейчас для сомнений?! Это она! Это, точно, она!!!

    — С Новым Годом!!!- закричали все.

    У него оказался бокал с Шампанским в руке...

    - С Новым Годом!

    Наташа подошла к нему и, с той же милой улыбкой, поцеловала его...

    Он так и продолжал стоять с бокалом. Акимыч, наблюдавший всю картину, решил вывести его из оцепенения.

    — Девчонки опять у себя закрылись,- сказал он,- тебе, наверное, водочки?

    — Наверное.

    Они выпили.

    — Что думаешь? Как это воспринимать? — поинтересовался Стас.

    — Черт его знает! Но девушка красивая.

    — А то я не вижу!

    В общем, как это часто бывает, Стас решил — будь, что будет! И за это они опять выпили, чтоб немного разогнать мурашек, которые упорно не хотели слезать с его спины.

    Наверное, если б его неуравновешенную психику не срубило понимание того, что в данный момент он ничего не может осознавать, то это было бы не так драматично. Любая другая девушка, оказавшаяся на месте Наташи, таким поступком не отправила бы его в глубокий нокаут. Но тут всё было сложнее! Он, настроившись всю Новогоднюю ночь ухаживать за понравившейся девушкой, что бы получить её расположение и хоть как-то открыть перспективу на дальнейшее общение, получил опережающий апперкот, от которого до сих пор не мог прийти в себя! Она, получается, на корню разрушила все его планы! Или она вычеркнула всё лишнее? Теперь ему только остается наслаждаться её обществом, при этом, не предпринимая никаких усилий, кроме внимания, что он, собственно, с успехом претворял в жизнь!

    Их общение прерывалось только тогда, когда девушки, по уже сложившейся традиции, удалялись в свою совещательную комнату. Что происходило там, трудно сказать, наверное, шло обсуждение новых знакомых и всего, вокруг происходящего. Братья Бегуновы тоже времени зря не теряли и в полной мере наслаждались праздником! При отсутствии девчонок, парни не стеснялись делать внеочередные подходы к праздничному столу, тем самым доходя до нужной кондиции и никак, при этом, себя не компрометируя. Судя по настроению колхозника, праздник для него, видимо, тоже был на высоте, хотя он и не вставал со своего кресла, и всю дорогу смотрел телевизор. Или в телевизор? Как это у него получалось, непонятно.

    — Я смотрю, у тебя, Стас, всё отлично! — сказал Акимыч, подойдя к окну, у которого стояли Стас с Наташей.

    — Ага! — ответила Наташа за Стаса, не убирая рук с его плеч.

    — Тогда давайте выпьем за счастливый Новый год!

    Он притащил бутылку Шампанского и, раздвинув шторы и горшки с цветами, поставил три бокала на подоконник.

    — Обалдеть! На улице светло, как днем! — сказал он, глядя в окно.

    — Пусть в наших душах будет также светло, как сейчас на улице! — не без иронии сказал Стас и протянул наполненный бокал Наташе.

    Она мило улыбнулась и, выпивая, смотрела на него так, как ребенок на доктора, контролирующего то, чтобы тот выпил всё лекарство. А Стас опять застыл с бокалом в руке, глядя в её глаза… Вот! Вот то, что он хотел разглядеть за тем мутным стеклом, в той метели! Этот кроткий взгляд, пронизывающий до пяток, побуждающий лишь к тому, чтобы нежно обнять и поцеловать, эту очаровательную улыбку, заставляющую непроизвольно улыбаться в ответ! А может он, всё-таки, разглядел? Ведь опять весь вопрос только во времени! Может он до сих пор едет в том автобусе, и смотрит в окно? И видит это взгляд, который тоже остановился на нем! В любом случае, было бы это в той метели, или сейчас, у окна, он был счастлив! Беспредельно счастлив!!!

    Кто-то поставил Джо Дассена -"Et Si Tu N`xistas Pas", и он пригласил Наташу. Они танцевали молча, словно они, много лет вместе и всё друг о друге знают, и им достаточно лишь смотреть друг на друга, чтобы понять, о чем идет речь...

    — А теперь песТня!- громко объявил, залетевший из кухни, старший Бегунов.

    — Если Саша хочет песен, то водку пора прятать!- констатировал факт Стас.

    — А у меня разряд по спортивному ориентированию! Я, что хочешь и где хочешь, найду!- парировал Бегунов.

   Надо сказать, что репертуар Саши был не очень большим, а точнее, состоял из одной песни, с которой они вместе со Стасом выступали на всех праздниках, застольях и прочих детских утренниках. А теперь, Саша, видимо желая произвести впечатление на кого-то, кто был с ним на кухне, решил ударить по вокалу!

    — Музыка Битлз. Слова народные. Давай покрасим холодильник в желтый цвет. Исполняется акапелльно.- дикторским голосом объявил Стас.

    В процессе пения, Саша, упорно пытался создать эффект подтанцовки, что у него, мягко говоря, не очень хорошо получалось, тем самым приводя в истеричный восторг немногочисленную публику, которая и так уже держалась за животики. В общем, шедеврально исполненная песня полупьяными космонавтами-трубадурами, произвела впечатление! Некоторые смеялись до слез! Только колхозник продолжал сидеть в своём кресле и смотреть телевизор.

   Всевозможные новогодние игры, видимо, заранее задуманные девушками, заключали в себе некий развлекательный эффект, но не для Стаса! Его волновал только один вопрос. Насколько близко к нему находится Наташа?! И в пространственном понимании — тоже! Форсировать события, так благополучно, по его мнению, развивающиеся, он не хотел. Да и что-то подсказывало, что делать этого не стоит. Вопреки неадекватному восприятию действительного, у него сложился вполне определённый портрет человека, который занимал его последние часов пять. Но! Но не давал покоя нокаутирующий апперкот! Он всё портил! Клубок противоречий медленно заматывался в его черепной коробке. С одной стороны, по причине бестолковой устроенности, с точки зрения инженерии, человеческого организма, ему хотелось большего, а с другой, где в силу вступали более возвышенные законы, его нутро всеми фибрами сопротивлялось этому желанию. Но сейчас он уже не хотел всё пускать на самотёк! Ну конечно! Какая ещё другая бредовая идея могла прийти в неокрепший юношеский мозг, к тому же изрядно разбавленный алкоголем?! В своих размышлениях он ненадолго выпал из праздника...

    — О чем задумался? — поинтересовался Акимыч, хлопнув его по плечу.

    — А где Наташа? — очнулся Стас, оставив без внимания заданный ему вопрос.

    — Там чай. Хочешь чаю?

    Чего хотел Стас, он сам не знал...

    — Чай? Это хорошо! С Наполеоном?

    Действительно, тортик бы ему сейчас не помешал! Организм просто требовал восполнить запасы глюкозы! Да и чай бы внес свою лепту, пусть и минимальную, в борьбе за трезвость! 

    — И это всё, что вы мне оставили?! — возмутился Стас, глядя на добрую половину торта, тянувшую на килограмма полтора.- Это на один зуб!

    — А у тебя что, их два? — попытался пошутить Акимыч.

    Тут, за чаем, шла какая-то беседа. Причём девушки иногда переходили на французский, что, с одной стороны, забавляло, а с другой, намекало космонавтам-полиглотам, что неплохо было бы знать и французский, чтоб не выглядеть идиотами. Это всё, в свою очередь, создавало почву для шуток, чем, с успехом, все пользовались. Бегунов-старший, в свойственной ему манере, пытался нарисовать на своей физиономии, прибегая к запредельной мимике, полное понимание звучащего иностранного и, иногда даже, вставлял какие-то реплики на языке, к сожалению, понятным только ему. В памяти ещё была свежа его подтанцовка, поэтому, неоднократно, награждался улыбками в свой адрес.

    — А куда все испарились? — спросил Акимыч, видимо, у Стаса, так как за столом они остались только вдвоём, если не считать колхозника в кресле, уже походившего, скорее, на памятник, так как весь праздник не менял своего местоположения и удивительным образом никак не реагировавший на всё происходящее вокруг, воплощая в себе яркий пример тех мужей, которых некоторые жены заводят вместо мебели!

    Голоса доносились как раз из той "секретной" комнаты. Акимыч постучал в дверь.

    — Захады! — послышался голос Бегунова-старшего с явным грузинским акцентом.

    Оказывается, все были здесь. Комната была довольно просторная, и что сразу бросалось в глаза, полки, устроенные во всю стену и до отказа заполненные книгами. Еще стоял письменный стол, небольшая софа и пару кресел.

    — Скажите там парню, что здесь тоже кресло есть! – поиронизировал Акимыч.

    — Здесь телевизора нет! — подхватил Бегунов-старший.

    — Да у нас тут рояль! — неунимался Акимыч, обозвав пианино — роялем.

    — А хотите, я вам что-нибудь исполню? — спросил Стас, пытаясь спародировать Лукашина из "Иронии судьбы".

    К величайшему стыду, Стас, имея какое-никакое музыкальное образование, мог сыграть только одну песенку, представляющую собой смесь чукотских мотивов с народными узбекскими напевами. Что он, собственно, и сделал, не дожидаясь ответа на поставленный вопрос.

    — А хозяйка инструмента нас порадует музыкой? — спросил Стас, продолжая от балды извлекать из пианино какие-то звуки.

    — Ударь по клавишам! Продай товар! — процитировал известную фразу из известного фильма Бегунов-старший.

    Конечно же, это была "Лунная соната" Бетховена! Почему-то все девушки, садящиеся за пианино, играют именно её. Стас помнил это ещё с музыкальной школы. Но музыка, действительно, красивая! И, для непосвященных, означала верх мастерства владения инструментом.

    После небольшого концерта по заявкам, девушки опять стали беседовать о своём и на своём. Парни, да и все, потихоньку, начали перебираться ближе к праздничному столу.

    — Наташ, останься, — окликнул её Стас, уже выходящей из комнаты.

    Она, обернувшись и на секунду замерев в дверном проёме, нащупала рукой выключатель на стене и погасила верхний свет. Настольная лампа, оставшаяся гореть на письменном столе, добавила приятный полумрак в только  что родившуюся тишину. Хотя и были слышны какие-то звуки и голоса, доносившиеся из глубины дома, Стас переключил свое мироощущение в тот диапазон, в котором находились только он и Наташа. Сейчас, подойдя к ней, он, с некой робостью, непонятно, откуда появившейся, осторожно, словно боясь повредить что-то очень хрупкое и бесценное, прижал её к себе. Её руки, почти с обжигающей теплотой, обняли его за шею, и он, как ребёнок, уткнулся носом в ей в волосы. "Как же приятно они пахнут!" — думал он. Только не мог понять, что это за запах! Он был удивительно знакомым! Так пахнут какие-то цветы. Нет, скорее не цветы, а какое-то растение… Так и не поняв, он решил, что потом обязательно узнает… Его настолько переполняло желание открыть ей свои переживания и ощущения, так неожиданно нахлынувшие на него, что он, от этого переизбытка, блуждая в своих мыслях, не мог найти там ничего, более или менее подходящего, не говоря уже о нужных словах, навсегда, видимо, попрощавшись с даром речи. Наташа тоже не предпринимала никаких попыток завязать какой-либо разговор, хотя и неизвестно, по какой причине. Но он, в этом молчании и в этой невинной близости с самым желанным и самым, наверное уже, любимым человеком, находил то, что никогда не испытывал в своей жизни! Ему безумно хотелось оставаться с ней, здесь и сейчас, настолько долго, насколько это возможно! Казалось, что и целой вечности будет катастрофически мало для того, чтобы в полной мере насладиться возможностью ощущать и осязать это милое и кроткое создание, так неожиданно появившееся на его пути. Он снова смотрел в её глаза, которые были наполнены нежностью. Но ему было этого мало! Он искал в них взгляд человека, понимающего его теперешнее эмоциональное состояние, он искал в них радость, радость за него, за самого счастливого во всей Вселенной...

    — Пойдем к остальным, — сказала она.

    — Наташ, а почему именно я?

    — Не знаю. Ты симпатичный… И весёлый.

    — Уже седьмой час. Нам, наверное, скоро надо уезжать?

    — Наверное...

    — Да, новогодняя ночь не такая длинная, как оказалось.

    — Стас, мне надо к гостям.

    — А когда мы с тобой, в следующий раз, встретимся?

    — Зачем?

    — Как? А всё, что только что было?

    — А что было? Я не готова разговаривать на эту тему. И не хочу.

    — И как мне всё это понимать?

    — Стас, не надо ничего понимать! Это просто Новый год.

    Это "просто" гильотиной рубануло по его романтической душе! Наташа вышла из комнаты, а он продолжал стоять и, максимально сосредоточившись, пытался дать хоть какую-то оценку произошедшему. Он понимал, что что-то где-то рушится, или уже обрушилось, но не понимал, что и где… Видимо, он что-то упустил, какую-то тонкую, почти невидимую деталь, которая теперь приобретала очертания чего-то угрожающе безжалостного, способного проглотить все его надежды. Он должен незамедлительно рассказать ей о своих чувствах! Ему казалось, что этим самым он вернёт всё на свои места!

    Он застал её на кухне.

    — Наташ, — начал было он.

    — Стас! — довольно резко отрубила она, догадавшись, о чем должна пойти речь. — Не начинай никаких разговоров и не пытайся ничего понимать! Я сама ничего не понимаю и не знаю! Давай не будем портить отношения!

    Он был прав в своих предположениях! Что-то, действительно, рухнуло! Причём, рухнуло с таким грохотом, что отголосками эха которого, снова и снова возвращалось куда-то к нему во внутрь, превращаясь в жуткую канонаду! "Что случилось? Зачем она так?" — задавал он себе вопросы, вспоминая её последние слова, и то, в каком тоне они были сказаны! Праздник, такой богатый на метаморфозы, стремительно заканчивал своё существование в его душе, находясь в стадии предсмертных конвульсий. Оглядываясь, он не находил ничего того, что, хотя бы мало-мальски,  оправдывало такой поворот событий. И как не пытался он выстроить мысли в своей черепной коробке, они устроили настоящий бардак, угрожая непременным хаосом!

    Блуждая между кухней и новогодней елкой, предательски, как теперь ему казалось, мигающей своей гирляндой, он пытался найти себе место. Но везде кто-то был! Кто-то улыбался! Кто-то говорил! Кто-то, черт возьми, продолжал праздновать! В этом он участвовать уже не хотел!

    Выйдя на улицу, он обнаружил то место, где никто не праздновал. Только пес, высунув морду из будки, пару раз тявкнул, зевая, издал какой-то звук и замолк.

    — Что, и тебе разговаривать не хочется? – обратился он к псу, усаживаясь на корточки и уперевшись спиной в дверь. 

— Вы со своей хозяйкой не родственники?

    Стас, посмотрев на звёзды, начал рассказывать псу о Вселенной, и о нашей галактике, имеющей форму блюдца и невероятные размеры. Сто тысяч световых лет в диаметре! Вот, где расстояние! Миллиарды звёзд и миллиарды планет, нарезающих орбиты вокруг этих звёзд. И это только наша галактика! А во Вселенной их бесконечное множество!

    И снова перед ним возникла эта пресловутая бесконечность, которую он ненавидел уже по двум причинам! Первая — известная, это то, что само понятие бесконечности не укладывалось в его голове, а вторая — даже если у этой бесконечности и был край, то бесконечно далеко! А его бесконечность, которая находилась здесь и сейчас, закончилась, даже не начавшись! Вот такой факт явной несправедливости космоса по отношению к себе, констатировал он.

    Ещё он рассказал псу о стопроцентной вероятности жизни за пределами  земного пространства, то есть, на необъятных просторах космоса. И не просто, какой-то бактериальной, а разумной, полноценной жизни с верой, надеждой, любовью и Новым годом. Едва ли пес имел представление о "теории свободных ушей", что никак не мешало ему внимательно слушать, для чего он даже вылез из будки и теперь, с явным любопытством, рассматривал рассказчика.

    Кто-то толкнул дверь с той стороны. Стас, вставая, открыл её. На пороге была Наташа.

    — Ты не замерз ещё? — спросила она.

    — Мы тут с твоим псом общаемся.

    — Его Алтай зовут.

    — Он мне не представился. Наверное, постеснялся.

    — Он у нас не стеснительный.

    — Меня Стас Макаров, приятно было побеседовать, — повернувшись к псу, сказал он, пытаясь выдавить из себя шутливые интонации.

    При виде Наташи, у него снова появилось желание продолжить несостоявшийся разговор, но, поймав её взгляд, решил оставить пока всё, как есть. Это была единственная трезвая мысль, пришедшая к нему за последнее время.

    — Заходи. Не мёрзни! — сказала она, удаляясь в глубину дома.

    Он вошёл за ней. Компания разделилась на два лагеря. Те, кто разговаривал на французском и других, никому не понятных, языках, заняли кухню. Остальные расположились в гостиной, на диване, держа под контролем праздничный стол, на котором ещё оставался торт и спиртное.

    — В честном поединке, колхозник против телевизора, победу, в виду явного преимущества, одержал телевизор! — вполголоса пошутил Стас, чтобы не разбудить, мирно спящего в своем кресле, колхозника.

    — Ты где был? — спросил Акимыч.

    — С собакой разговаривал.

    — О чём?

    — О звёздах.

    Акимыч заполнил две рюмки и с некоторой тревогой посмотрел на Стаса, пытаясь, видимо, разглядеть остатки рассудка на его физиономии.

    — А что с Наташей?

    — Ничего. Давай оставим эту тему.

    — Сказали, что нам можно поспать пару часов до автобуса.

    — А где? — поинтересовался Стас, давно уже помышляя о горизонтальном положении.

    — А где найдешь свободное место.

    Стас нашел быстро. Это была двуспальная кровать в соседней комнате, и причём, вся совершенно свободная. Он плюхнулся на неё поперёк и через пару минут уснул.

     Ему не повезло. Беззаботный сон младенца, на который он надеялся, к нему так и не пришёл. Эта привилегия, возможно, предназначалась кому-то другому, и в другом месте. Видимо, лимит на спокойные сны, в этот момент времени, был исчерпан, и он пребывал в полудрёме, то и дело просыпаясь. Физика его организма, наотрез отказавшись бодрствовать, не желая, даже, поднимать отяжелевшие веки, вела войну с некой субстанцией, поселившейся в голове, которая устроила в ней настоящий бедлам. Хотя вокруг и умолкли все звуки, но возникшее затишье необъяснимым образом резало слух, нисколько не добавляя покоя, а лишь усиливая состояние туманной неопределённости, в которой он пребывал. Осознавая, что в этом доме, в настоящее время, находится человек, ответственный за его, изрядно помутневший, разум и за сердце, которому теперь не хватало размеров грудной клетки, он, как ни стараясь, не мог заставить себя забыться сном. Лёжа на спине, он, как будто, смотрел в потолок. Но его глаза были закрыты, и он лишь мог наблюдать картинки, время от времени возникающие на обратной стороне век. В основном это были ярко белые, иногда, серебристые полосы, которые образовывали причудливые геометрические фигуры. Порой картинка была настолько ясной и, вдобавок, динамичной, что это его пугало. Он уже не в первый раз был увлечён этим занятием, и отмечал для себя, что с каждым последующим сеансом, эти картинки становились всё отчетливее и интереснее. Природу этого явления он не знал и не мог объяснить. Иногда, как ему казалось, или как ему хотелось, чтоб ему казалось, на обратной стороне его век возникали знакомые очертания лиц и силуэты, удивительно похожие на Наташу. Насколько глубоко в его сознание забрался образ этого человека, ему ещё предстояло узнать, а сейчас он ловил себя на мысли, что пока он находится здесь, всё может измениться! Единственное, что напрочь глушило оптимистические нотки, это то, что он сам, видимо, на эти возможные перемены уже никак не мог повлиять, оставляя себе участь статиста на этом празднике жизни.

   Сквозь шторы окон уже пробивались лучи солнца, когда он открыл глаза, услышав лай пса во дворе.  Из-за комнатной двери доносились звуки бурной жизнедеятельности. Оглядевшись, он обнаружил по обеим от себя сторонам братьев Бегуновых, сопевших, как ему показалось, в унисон. Похоже, ему всё-таки удалось уснуть, раз он не слышал  появление соседей по плацкарту, да ещё и подъем прозевал!

   — Проснулись? – спросил Акимыч, потягивая чай и отрубая ложкой кусок торта с тарелки.

   — Я – да! – отозвался Стас и, видя, что Акимыч на кухне один, добавил. – А есть что-нибудь, покрепче чая?

   Акимыч, скалясь в улыбке, утвердительно кивнул головой.

   — Нам через полчаса выходить, — сказал он.

    Они шли на остановку автобуса всей компанией. Девушки решили их проводить. После снегопада  дорога представляла собой ровную белую ленту, ограниченную по обочинам сугробами, и по этой девственной целине ещё не проезжала ни одна машина и никто, кроме них, не оставлял на ней следов. Яркое солнце, отражаясь от этого белейшего ковра, заставляло рефлекторно зажмуриваться, отчего передвижение осуществлялось, практически, вслепую.  Любого нормального человека такая погода привела бы в восторг, но не Стаса.  Пиная снег ботинками,  он плёлся где-то в конце, иногда посматривая в сторону Наташи, но даже не пытался заглянуть ей в глаза, ощущая с её стороны полное игнорирование своего присутствия. Все шутили и смеялись, вспоминая праздник и отдельные его моменты.

    Уже стоя на остановке, он, вдруг, осознал, что сейчас, с приходом автобуса, всё закончится. Какая-то пустота медленно заполняла его, вытесняя последние надежды. А они ещё были! «Вот, если бы этот злосчастный автобус не пришёл!», думал он, «Сломался… колесо спустило… застрял в снегу… водила напился… в конце концов, метеоритом  шарахнуло… Тогда бы Наташе ничего не оставалось делать, как снова пригласить их всех к себе… И вот там то…»

    Шум двигателя и лязг подвески возвестил о начале апокалипсиса в его голове. Из-за поворота выруливало то, что он так не хотел видеть! Автобус превратился в ужасного монстра из жуткого сна, который своим появлением раздавил остатки чего-то очень важного и такого необходимого!  Он давил это с легкостью, безо всякого сожаления, как снег под своими колёсами…

    Дружное прощание и поздравления  с Новым годом немного взбодрили,  и Стас, уже заходя в автобус и обернувшись к Наташе, спросил,  — Я тебе позвоню?

    — Зачем? – взглянув на него печально, как ему показалось, спросила она.

   — Тогда напишу.

    — Как хочешь.

    Двери захлопнулись со звуком падающего ножа гильотины,  эхом разлетевшись по всему эшафоту, чем-то напоминающим  заднюю площадку автобуса. Невозможность контроля над мыслями и ощущениями в голове, находящейся теперь отдельно от него, побудила  к  неадекватным действиям.  У него, вдруг, возникло желание сплясать и спеть, уже всем известную, песню про холодильник, но, видимо, постеснявшись незнакомой публики в салоне, оставил эту затею и, повернувшись к заднему окну, стал наблюдать за убегающей вдаль дорогой. Турбулентность, возникающая позади автобуса, поднимала в воздух миллиарды снежинок, создавая эффект метели в отдельно взятой точке, а две колеи, нарезанные колёсами, словно по волшебству, появлялись из этой метели и вдалеке становились похожи на лыжню посреди огромного и пустынного поля.

    Вообще, заметил он для себя, на этом празднике, с волшебством, превращениями и прочими метаморфозами, был явный перебор! Будто бы какой-то фокусник-садист сдавал экзамен на повышение квалификации, явно рассчитывая заполучить  диплом мага-чернокнижника. Сполна наевшись иллюзий, Стас мучительно пытался найти определение своему теперешнему состоянию.  Но все попытки были тщетны.  Провидение, подарив ему встречу с человеком, не оставившим его душе ни одного шанса на спокойное существование, решило, что перестаралось, и, очухавшись, какими-то непонятными и нелепыми  поступками попыталось внести поправки в свои деяния.  А он не находил себя ни счастливым, ни несчастным, ни каким! Да! Именно! Он был никаким! Два абсолютно полярных понятия, не имея возможности мирно сосуществовать, взаимоуничтожились, оставив ему пустоту, которую он теперь явно ощущал!

    Эта пустота, медленно заполняя окружающее пространство, приобретала свойства, так ненавистной ему, бесконечности! Он, снова и снова, задавал себе вопрос « А что потом?».  И ровно, как и с бесконечностью, за пустотой могла быть опять та же пустота! Бесконечная пустота!

Временами его одолевал панический страх, потому, как никогда прежде он не испытывал таких ощущений. Реакция собственного организма на происходящее была ему, до жути, неприятной, непонятной и чуждой, отчего и принадлежность самого организма, мягко говоря, вызывала сомнения. Вырывая фрагменты из недавнего прошлого, он надеялся обнаружить в них хоть что-то, хоть малейший намек на  то, что избавило бы его от этого состояния. Действительность, словно проходя сквозь какое-то хаотическое нагромождение линз и зеркал, становилась в его глазах такой искажённой и исковерканной, какой он её не хотел воспринимать.

    Иногда, оборачиваясь и поглядывая на своих, о чем-то весело разговаривающих, друзей, оккупировавших задние места салона, у него возникало желание поделиться с кем-нибудь из них своими ощущениями, но что-то подсказывало, что они все равно не поймут, а ещё хуже, представят его идиотом. Он и сам понимал, что пребывая долгое время в таких раздумьях, рисковал поплатиться остатками здравого смысла, который, к тому же, уже не казался таким уж здравым.  Он будто находился в каком-то закутке, какого-то параллельного мирка, ограниченного габаритами задней площадки автобуса. Глаза, подчиняясь физиологическим свойствам, воспринимали всю зрительную информацию, поступающую из окружающего пространства, а вот разум, обозначив себе невидимые, но ощутимые границы, с явным упорством отказывался их нарушать. За пределами этих границ он наблюдал его веселящуюся компанию и ещё каких-то людей, едущих, несомненно, в будущее на этом автобусе, и лес, окопавшийся в снегу по обеим сторонам  дороги, остающийся в прошлом.  Его сознание, спрятавшись за этим отрешённым взглядом, не пыталось даже сфокусировать внимание на окружающем, не находя, видимо, значимых причин, оправдывавших своё присутствие в настоящем. Оно, сознание, довольствовалось этим параллельным мирком, где состояние туманности ограничивало вмешательства извне, позволяя при этом, на какие-то мгновения, возвращаться в прошлое. Порой ему удавалось настолько отключиться от реальности, что даже голоса и звуки, заполняющие пространство, не могли проникнуть сквозь невидимый барьер, тем самым создавая тишину вокруг него. В голове, снова и снова, прокручивались отрывки минувшего праздника, возникая вполне различимыми картинками со знакомыми персонажами. Несомненно, что это всё имело ту же природу, что и обычный сон, одолевающий нас на уровне инстинктов без непосредственного участия человеческого сознания. Но сейчас это происходило наяву, что позволяло истинно воспринимать все моменты и нюансы этого состояния. Находясь довольно далеко от познаний в области психологии и мироздания, он сделал для себя неожиданный вывод. Наш разум, позволяющий, в некоторой степени, игнорировать действительность и манипулировать временем, вправе рассчитывать на звание первого, а то и главного измерения пространства. Быть может, простая нехватка мощностей этого устройства, под названием разум, не даёт нам в полной мере воспользоваться его скрытым потенциалом. Вероятно, что Главное Конструкторское Бюро, создавая своё инженерное творение -  человека, оборудовало его демо-версией разума, изначально ограничив возможности, и оставив за собой право, повременить с выдачей лицензии на полную версию продукта.

    Оставив без внимания его безуспешные попытки телепортации, и что ещё хуже, без единого намёка на понимание природы этих попыток, перед глазами нарисовалось реальное настоящее, в виде дорожного знака с надписью «ИВАНОВО». Здесь снег, изрядно разбавленный реагентом и городской суетой, уже не был таким белым, а чахлые деревья со своими костлявыми кронами удачным образом сочетались с серыми зданиями и другими нелепыми постройками. Возникшая картина, до боли знакомая, и убивающая своей обыденностью и предсказуемостью, окончательно приземлила его сознание, недвусмысленно предлагая смириться с действительным. 
    Выходя из автобуса, он сделал глубокий вдох, наполнив легкие морозным воздухом, обильно перемешанным с выхлопными газами дизеля. Отсутствие одного ингредиента в этом аэрококтейле, делало его пресным и безвкусным. Запах праздника, ещё вчера дополнявший этот букет, бесследно улетучился, оставив нашего «сомелье» один на один с разочарованием. 

  - Ну что, кто куда? – спросил Акимыч, осматриваясь по сторонам, словно определяя своё местоположение.
  - Я требую продолжения банкета! – прозвучал голос, принадлежавший кому-то из их компании.
Недоумевающие взгляды, пару секунд побыв в поиске источника звуковых вибраций, остановились на колхознике! Несомненно, произнесенная фраза принадлежала ему, но верилось в это, почему-то, с трудом. Да и судя по выражению лица колхозника, его самого, сказанное им же самим, немного ошарашило. Видимо, крепкая дружба с телевизором и утренний моцион, обильно разбавленный алкоголем, вылились в способность цитировать советский кинематограф. 
  - Всем пока. Еще раз с Новым годом! – сказала подружка колхозника и, взяв его за рукав, потянула за собой через привокзальную площадь. Широко шагающая впереди Таня и, семенящий за ней колхозник, слегка пошатывающийся на поворотах, своим способом передвижения по местности мало кого оставили равнодушным. 
  - У каждого свой банкет… и своё продолжение, — глядя в сторону удаляющегося колхозника, высказался Акимыч, сделав задумчивый вид.
  - Это верно. У них вон, тоже, банкет! – сказал Стас, кивнув на вокзальных бомжей, устроившихся возле газетного киоска на двух деревянных ящиках. Третий служил им столом. Он был «сервирован» какой-то большой консервной банкой и буханкой хлеба, надкусанной с двух сторон. Передавая друг другу бутылку, явно, со спиртосодержащей жидкостью, они по очереди прикладывались к горлышку, не обращая внимания на прохожих. Собутыльники вели какую-то эмоциональную беседу, содержащую, в основном, ненормативную лексику, отчего надпись «Союзпечать», красовавшаяся над ними, приобретала довольно комичный смысл.

   Младший Бегунов, появившийся из дверей вокзала, хвастаясь купленными билетами, объявил, что автобус будет через двадцать минут.
   - А кто едет? – спросил Стас, не отрывая взгляда от газетного киоска.
   - А ты что, с ними остаешься? – глядя в ту же сторону, поинтересовался Акимыч, не скрывая иронии.
   - А ты?
   - Я-то в Иванове остаюсь… наверное… — продолжал Акимыч в том же духе, переведя взгляд на Настю и заставив своим ответом её улыбнуться. Слово «остаюсь» так резануло слух, что Стас, с невольно нахлынувшей злобой, породившей наичернейшую зависть, сверкнул глазами в его сторону. Заметив эту «вспышку», Акимыч, убрав с лица улыбку, процедил вполголоса, — Макар, я же вижу, что с тобой что-то не так.
   - А я это чувствую!
   - Ты что-то совсем расклеился.
   - Слишком быстро приклеили! Технологию нарушили, оттого и расклеился! – попытался пошутить Стас.
   - Вот, уже лучше! Я с Настей поговорю, узнаю, что и как. Они же в одной группе с Наташей учатся. А ты, раньше времени, не вешай нос!
   - Ладно. Нам пора на автобус. Дома увидимся. 
Попрощавшись с Акимычем и Настей, Стас поплёлся на посадочную площадку. Он снова остался один на один со своими мыслями, что никак не радовало. Братья Бегуновы, начав, видимо, ощущать на себе тяжесть бессонной ночи и слишком долгого «дня», тоже стали задумчивы и молчаливы. Они все втроем так и погрузились в автобус, словно багаж в багажное отделение, плюхнувшись каждый на своё место и застыв в первой, удобно принятой, позе. 

   - Привет! Как Новый Год?
   - Привет, мам! И тебя тоже… с ним, — проигнорировал вопрос Стас и, поленившись нагнуться и развязать шнурки, с неимоверным усилием стянул с себя ботинки. Бросив в неизвестном направлении пальто и шапку, ушёл в свою комнату.
   - Ты есть будешь?! – послышался голос матери из кухни. Снова оставив без внимания вопрос, он плюхнулся на кровать, обняв руками подушку. Только сейчас, расслабившись, он ощутил усталость, так вовремя пришедшую к нему. Вряд ли она была физической, хотя покой, окутавший, словно одеяло, был настолько приятен, что мог бы справиться с любой усталостью. 
   - Я что, со стеной разговариваю? – зайдя к нему в комнату, спросила мать.
   - Мам, я не буду есть… я буду спать…
   - Тогда разденься и разбери кровать! И ложись, как человек!
   - А где отец?
   - Он тоже спит.
   - Ну, вы нормально встретили?
   - Нормально… с соседями…
   - Тогда, вас, с Новым Годом!
   - Хорошо… спи, — сказала она, и закрыла дверь.
Не вставая с постели, помогая себе незамысловатыми акробатическими движениями, он стянул с себя одежду, покидав её на пол, и змеёй вполз под одеяло. Сверху он бросил покрывало и, удостоверившись, что вся одежда благополучно спряталась под ним, задремал. Сон накрыл его, практически, моментально, не считая пары тройки вопросов, которые он успел себе задать, но не успел найти на них ответ до отключки.
   Морозный воздух, влетавший сквозь приоткрытую форточку, наполнял комнату свежестью, а радиатор отопления, связанный посредством коммуникаций с фабричной котельной, успешно выполнял свои функции по отдаче тепла. Из его окна, на пятом этаже, была видна окраина города, представляющая собой пару улиц частного сектора и ещё каких-то, одиноко натыканных, построек. За ними простиралось огромное поле на всю ширину горизонта. В ясный, зимний день на горизонте была видна темная полоса леса, разделяющего небосвод и эту, ослепительно белую, равнину. А вот ночью, в полнолуние, полоса леса сливалась с черным небом, отчего складывалось впечатление, что лес исчезал. 
   Он проснулся, когда за окном было уже темно. Определить, вечер это или ночь, было довольно трудно, не сняв показаний с несложного механизма со стрелками. Встав с кровати и сделав шаг, он чуть не навернулся, запутавшись в своих шмотках, лежащих на полу. Включив свет, посмотрел на часы. Обе стрелки находились наверху. «Опять, блин, с Новым годом…» — промелькнуло в голове. Осознав, что он не ел уже более двенадцати часов, к нему внезапно нагрянуло чувство голода. Пробравшись на кухню, он открыл холодильник. 
  Фраза « Может, разогрел бы?», произнесённая матерью, неожиданно появившейся за спиной, чуть не заставила кусок котлеты застрять у него в пищеводе.
  - Я думал, вы спите, — выговорил он сквозь набитый салатом рот. 
  - Отец спит, а я телевизор смотрела. Услышала, что ты здесь шебуршишься. 
  - Проголодался, — промямлил он, продолжая жевать и посматривая на обилие вкусностей в открытом холодильнике.
  - Разогрей, я тебе говорю!
  - И так – хорошо.
  - Лентяй! Для себя, и то, ленишься! – с этими словами она поставила сковородку на плиту.
Стас, ещё раз проехав взглядом по содержимому холодильника, захлопнул дверцу. Мать присела на табуретку, облокотившись на стол и поглядывая, то в окно, то на разогреваемое на плите, молчала, думая, наверное, о чем-то своём.
   Вообще, первое января, как никакой другой день в году, располагает к размышлениям. Вряд ли люди успевают подвести итоги уходящего года тридцать первого декабря. Им там, просто, не до этого! Это всё случается на следующий день. Под отголоски уходящего праздника, гор немытой посуды, наступившего похмелья и прочего бардака, люди возвращаются в свою заурядную бытовуху. Все пожелания успешного и счастливого нового года, высказанные накануне с необычайной радостью на лице и самозабвенным энтузиазмом, остаются лишь словами, некогда сотрясавшими воздух. Именно первого января, мало кто ощущает на себе счастье пришедшего года! Скорее, глядя на изменившиеся цифры календаря, становится грустно. Почему такую глобальную неизбежность, как смена года, в планетарном масштабе, превратили в праздник?! Сомнительно, что наша планета, нарезав очередную орбиту вокруг Солнца, подводит себе какую-то черту. Если человек устраивает себе праздник, то сущность и природа этого праздника должна исходить и зависеть от него. Люди разделили время на «до» и «после», нарисовали себе этот условный рубеж, пытаясь подойти к нему во всей своей красе и великолепии, и, даже, если, не успев к сроку воплотить в жизнь задуманное, всё равно, блин, празднуют! 
    - Вчера такая метель была! – заглядывая в сковородку, произнёс Стас.
Мать, словно вернувшись откуда-то, вопросительно посмотрела на него.
    - Метель. В Иванове сугробы намело, — повторил он.
    - А у нас, здесь, не было ничего.
    - А ты чего меня не спрашиваешь, как я встретил?
    - А чего спрашивать? Выслушать очередную глупость? На большее твои мозги не способны! Помой за собой посуду и ложись спать. Тебе на работу.
Огласив  приговор, она вышла из кухни.