4

Утром я проснулся рано, чуть приоткрыл штору, впустил в комнату свет. Алика спала. Безмятежно и сладко, как ребёнок. Возникло острое желание дотронуться, убедиться в реальности свершившегося. Я глядел и думал, что эта ночь, и это утро, и следующие дни стоят того, чтобы отдать за них жизнь. И если нашу любовь придётся отстаивать, я готов драться.

Несколько дней для нас пролетели как во сне. Мы часами не вылезали из кровати, ходили друг за другом словно привязанные, не могли пережить даже минуту разлуки. Когда я брился, она сидела у меня на коленях и страшно мешала, но если пыталась слезть — не отпускал. Когда она мыла посуду, обнимал её сзади, целовал шею, уши, ямочки на щеках, настойчиво подбираясь к губам. Нам никак не удавалось наскучить друг другу, и мы расставались лишь на короткое время, пока я ездил за продуктами. Алика из дома не выходила.

Через неделю я столкнулся в магазине с Хансом и Мавром. Они ничего не покупали, стояли у двери и ждали. Кого? Конечно, меня.

— Привет от Геры, — улыбнулся Мавр, перегородив выход коренастой фигурой.

— И ему того же, — сказал я.

Ханс уже стоял сзади.

— Ты какую смерть предпочитаешь, быструю или мучительную, но с надеждой?

— С надеждой лучше.

— Устроим.

Какой-то ветхий старичок, смело отжав Ханса в сторонку, гневно пропищал:

— Пройти-то дайте!

— Пардон, штурмбанфюрер, — поклонился ему Мавр и освободил проход.

— Ах вы, негодяи! Да я в сорок пятом!..

— Неужели ошибся. Штандартенфюрер?

— Мерзавцы! — Старичок выскочил на улицу, я за ним.

Через пару дней мы выбрались за город. Я привёз Алику в заброшенную деревеньку с одним единственным домом. Окружённый огромными старыми яблонями он стоял на невысоком холме. Внизу темнел лес, отражаясь в воде спокойного чистого озера.

— Вот дом, о котором я тебе рассказывал. Давно хотел его купить, но сомневался, нужен ли он мне. — Я достал ключ, повертел им в воздухе.

Внутри было пусто, вся обстановка: печь, да огромный деревянный стол. Пахло тишиной и одиночеством, уют ещё предстояло навести. Завтра постараюсь привезти сюда кое-что из мебели.

— Где переночуем? — спросил я, — Здесь или в палатке?

— Давай в палатке.

Подул несильный ветер, с севера надвигалась туча.

Не заводя двигатель, на тормозах, я спустил машину к берегу. Установил палатку, развёл костёр. Алика вскипятила в котелке воду, заварила чай. Она хлопотала у костра, а я не сводил с неё глаз: любовался движениями, постоянно меняющимся выражением лица, удивительно отзывчивой, но такой ещё не частой, улыбкой.

Мы немного перекусили, я пытался шутить. Алика тревожно поглядывала на небо. Иногда передёргивала плечами, словно от озноба, и о чём-то задумывалась.

— Они не оставят нас в покое, — сказала тихо.

— Поживём некоторое время здесь, а там видно будет.

И тут хлынул ливень. Я вытащил из багажника машины спальные мешки, подхватил пакет с провизией и побежал к палатке.

И там, в полумраке, замер, увидев отчаянные глаза, осторожно коснулся губами её несмелой улыбки и провалился в ласковое тепло нежных объятий.

Дождь уже давно перестал стучать по брезенту, а мы лежали усталые, счастливые, но так и не сумевшие пресытиться друг другом.

— Давай уедем, — сказала она.

— Куда?

— Всё равно, хоть на край света.

Молния на палатке взвизгнула. Чьи-то грубые руки схватили Алику за ноги и выдернули наружу. Палатка тут же рухнула на меня, её покатили по земле, сворачивая в тугой рулон. Кто-то, пыхтя, опутывал ноги верёвочными оттяжками.

— Этого в воду! — услышал я голос Геры. — А её в дом.

Меня ударили ногой и потащили вниз.

— Когда захлебнётся, достаньте. Иначе сложно будет объяснить, как он утопил себя таким хитрым способом. Вернётесь на его машине.

Меня приподняли, раскачали и бросили в озеро. Вода начала заполнять палатку. Дышать ещё можно, но… долго ли? Я слышал крик Алики, она, наверное, кусалась и царапалась, кто-то громко матерился:

— Сука, шалава, тварь. Вот, паскуда!

Голоса отдалялись. Воздушный пузырь медленно, но неумолимо наполнялся водой. Я попытался принять вертикальное положение. Если тут неглубоко, упрусь ногами в дно и попробую освободиться. Но у меня ничего не получилось.

Пакет! В нём стакан и бутылка с минералкой. С трудом сдерживая панику, я стал лихорадочно ощупывать складки брезента. Вот он! Порвав полиэтилен, вытащил стакан, бутылку, ударил друг о друга и, схватив самый крупный осколок, начал пилить им ткань палатки. Вода хлынула внутрь, моя ловушка погрузилась на дно, а дыра была ещё совсем маленькой. Я вцепился в неё и, уже почти захлёбываясь, нечеловеческим усилием разорвал полотно. Но выбраться из плена оказалось невозможным. Верёвки, опутавшие ноги, держали крепко. Сквозь зыбкую толщу воды смутно виднелся такой близкий, но недоступный берег. Мне удалось перевернуться и, вонзаясь пальцами в песок, поползти. Голова наливалась красно-чёрным огнём удушья, лёгкие изо всех сил пытались вдохнуть, сознание меркло. Последними полубессознательными рывками я добрался до берега.

Надо надышаться, отдохнуть, но где-то там сейчас мучают мою девчонку. Рыча, я распутывал узлы и сдирал с себя остатки палатки, не замечая ранящих осколков стекла, не ощущая боли. Бросился к машине, открыл багажник, выхватил подводное ружьё. Гарпун один, врагов трое. Но я разорву их зубами, переломаю, я сейчас — самый страшный зверь в мире.

Дом нёсся мне навстречу. Дверь распахнута.

— Эй, Мавр, ты что! — услышал я голос. — Подожди лить, пока я её трахну. Больше года мечтал.

— Давай скорее, сматываться пора.

Я ворвался внутрь. Сознание, несмотря на дикое возбуждение, фиксировало всё чётко. В комнате двое. Один с канистрой; второй, спиной ко мне, что-то вколачивал в столешницу камнем. На столе… Алика. Что они сделали с ней?! Я боялся додумать эту жуткую мысль, потому что мог рехнуться, обезуметь. Шагнул в комнату. По полу растекалась небольшая бензиновая лужа.

Мавр прищурился, заметил ружьё. И сразу, не мешкая, выставив канистру перед собой как щит, ринулся на меня, но пробитый гарпуном в живот рухнул на колени. Издав короткий стон, завалился на бок.

— Покойничек явился? — удивился Ханс. Дерзко и, явно куражась, перекинул камень из руки в руку.

Не сводя с него глаз, я натянул резину. Стрелять нечем, но бандит этого не знал, да и видел ли он когда-нибудь в жизни подводное ружье? И Ханс не стал рисковать, швырнул в меня камень, легко отскочил к стене, ударом ноги выбил раму и вывалился из окна на улицу.

Алика дышала, с губ сорвался чуть слышный стон. Я с трудом сдержал дикое желание кинуться к ней. «Подожди, милая, подожди». Нельзя было терять ни секунды. Смертельная опасность ещё не миновала.

Вытащить из Мавра гарпун мне не удалось, и я выскочил во двор практически безоружный. На меня нёсся Ханс с вилами наперевес.

— Где Гера? — прохрипел я, прицеливаясь.

Бандит остановился. Ружьё пугало его.

— Уехал. Не захотел смотреть, как его шмара будет поджариваться. А тебе придётся. — Ханс выхватил из кармана зажигалку.

— Там же твой дружок. Ещё дышит.

— Плевать. — Ханс щёлкнул зажигалкой и бросил её в окно. — Какой сейчас будет шашлычок! И тебя, падлу, нанижу на шампуры. Испортил мне кайф. — Бандит кинулся на меня.

Я нажал на спуск, тугая резина хлестнула Ханса в лицо, но не остановила. Уклоняясь, я ударил ружьём наотмашь, пытаясь выбить вилы из его рук. Словно в замедленном кино было видно, как падал Ханс, как сломалось древко, на которое он пытался опереться, и как оскользнувшись, бандит напоролся горлом на торчащие вверх зубья.

Внутри дома уже полыхало, но огонь ещё не добрался до стола. Стараясь не дышать, кинулся к Алике, хотел подхватить на руки и вдруг увидел её ладони… пробитые кривыми ржавыми гвоздями.

— А-а-а! — заорал я и, сдирая кожу с пальцев, попытался вырвать страшное железо. Не получилось. «Что делать? Что делать?!». Дым выедал глаза, мучительно хотелось кашлять. В панике я выдвинул ящик стола, нащупал вилку. Всунув её зубья под шляпку, выдернул гвоздь из столешницы. Потом второй.