Чваков Димыч

Журнал "Самиздат".Чваков Димыч. Шум белее белого (samlib.ru)

Страстное

Я не кормлю синиц который год:

мне — край, как надоели эти птицы!

Твоё здесь солнце больше не живёт;

оно застряло в маленькой теплице,

где всходят то и дело чудеса

не для меня, а для кого — не знаю.

Хочу вернуть зелёные глаза,

моя колдунья вздорная… лесная.

Я бьюсь в сетях коварства твоего,

порой убить готов тебя невольно.

Я не певец, мой друг, помилуй Бог...

… и не пою, когда мне очень больно.

Я сотни раз себе воображал,

твои желанья пылкие — на грани;

внутри меня в тот миг пылал пожар

реальность растворяя — как в тумане;

в ней ты уходишь, будто невзначай,

и на бегу всё повторяя роли.

Куда летишь, мой ангел, отвечай?

Не заслужил? Не съел полпуда соли?

Остынет на пруду зелёный лёд —

в анабиозе осень прячет чувства...

Твой крик легко дыхание прервёт

одним глотком во рту моём искусно.

И я, свернув к тебе на полпути,

забуду долг, невзгоды и напасти...

Ты для меня — пропавший аппетит...

Петитом в кегль! — все восемь пунктов страсти!

По памяти...

А свечи гаснут, оплывая всуе

на блюдце растревоженной души.

По памяти лицо твоё рисую,

рука с зажатой кисточкой дрожит.

И голос тонет в океане звуков

за суетой обыденности дней,

и я беру в ладони твою руку,

и этой ноши не найти родней.

Но светит солнце утренней побудкой,

и я опять один который год,

себя приободряю прибауткой,

мол, всё это когда-нибудь пройдёт...

Я — чайка

Живу я просто… как в театре —

в противоречии с собой,

в плену каверн и ложных матриц,

но не покорною рабой,

а чайкой с занавеса буден,

софитами освещена...

Здесь в зале зрители — как судьи,

а сам спектакль — почти война.

И я ни кто-нибудь, а птица,

что над водой взмывает ввысь,

твой прокурор, твоя истица

вчера, сегодня и надысь.

Меня ты выстрелом коварным

хотел спроста отправить в ад;

казалось бы — элементарно,

а ты теперь и сам не рад,

что подстрелил больную чайку,

но всё ж пилюлю подсластил,

забив своё безумство хайпом,

послав фальшивое "прости".

Цветок из Ла-Манчи

Сорвал цветок. Пошёл по тем местам,

где счастлив, между прочим, был когда-то.

Бутылку бренди сходу опростал

и обменял костюм Пьеро на латы,

чтобы гулять, как будто Дон Кихот

в окрестностях божественной Ла-Манчи,

где Санчо Панса, будто добрый кот,

живущий на соседнем с доном ранчо,

приспел слугой и другом заодно.

Рванут они чудить по белу свету,

мечтая ткать льняное полотно

на всю свою огромную планету.

А толку что? Кругом один обман,

дурманом трав разлитый по сусекам,

где горя от ума царит туман,

а время — лишь палач, хоть с виду — лекарь.