2. автор Касперович Ася - Атака мертвецов

«Смерть еще не повод

отказываться от атаки»

— Алёша… Алёшенька… Мальчик мой! Пора вставать…

Ласковые руки мамы потрепали его густой чуб. Запах парного молока ударил в нос.

— Просыпайся милый. Пора. Иван Петрович ждать не любит. Вот попросят тебя из гимназии — что ему скажем?

Какой Иван Петрович? И почему в их питерской квартире пахнет парным молоком?

Так и хотелось Алёшке задать эти вопросы. Но не успел. Мать резко повернулась. Лицо побледнело.

— Клянись, Алёшенька, что креста не потеряешь! Клянись! Жизнью моей поклянись! Христом Богом прошу!!!

Последние слова мать кричала. Кричала и трясла. Трясла и кричала.

Алёше хотелось тоже крикнуть в ответ, что они никогда-никогда не снимет…

— Алексей! Да вставай же ты! Подъем!!!

Алёша встрепенулся. Открыл глаза.

Сон! Это всего лишь сон! Мама — только сон! И от понимания этого стало невыносимо тяжело. Захотелось кричать.

Старший унтер-офицер Зиникин тряс его за плечи.

— Вставай! Вставай! Времени нет. Бегом за мной!

Алесей схватил винтовку и побежал за Зиникиным.

— Буди! Буди их! — кричал тот, тормоша бойцов. — Немцы газ пустили! Буди — пусть заматываются чем-нибудь!

И Алёшка будил. Будил их — уставших, измотанных после многодневных артиллерийских атак. Будил, кричал, уговаривал, сам не зная того, что ожидает их впереди. Не зная, что все эти пять месяцев осады, лишь цветочки перед тем, что будет впереди. А ведь еще буквально вчера казалось, что хуже быть не может. Что все самое худшее, что могло случиться, уже произошло. Тогда произошло — в феврале. Тогда, когда они провели шесть дней под ураганным огнем четырех «Больших Берт»! Когда стирались с лица земли окопы и траншеи! Когда на месте сослуживцев оставались лишь пятиметровые воронки! Когда снаряды дробили кирпичные кладки в мелкую крошку! Казалось, что все самое худшее позади… Как же он ошибался…

Зеленая дымка неумолимо надвигалась на Осовецкую крепость. Неумолимой непроницаемой стеной, метр за метром, в предрассветных сумерках смерть наступала на истерзанные артиллерией останки.

Уцелевшие после изнурительной осады бойцы с ужасом смотрели на зеленый туман, стелящийся по земле.

Вот и все! Все это закончится так? Алёша не мог поверить! Столько жизней! Столько сил! Ради чего!? Крестик! Мамин крестик! Алёша резко рванул гимнастерку. Крестика не было! Где он? Видимо, в суматохе потерял. Он кинулся к тому месту, где спал!

— Куда! Стой! — Зиникин схватил его за руку. — Вверх подымайся, слышишь? Газ по земле стелется. Слышите меня!

Бойцы обернулись на крик.

— Намочить всем гимнастерки, укрыть лицо. Подымаемся как можно выше. С Богом!..

Там — на крыше — они видели, как их друзья, с которым бок о бок еще вчера отбивали атаку немцев, корчились в судорогах у колодцев. Газ не давал им шанса. Выворачивал внутренности, выхаркивал легкие…

…Мама, как же больно… Мамочка… Я потерял… Я все потерял… Прости…

— Вставай! Подымайся! Пора!

Алёшка с трудом открыл глаза. Перед ним, шатаясь, стоял Зиникин. Запекшаяся кровь в уголках рта. Воспаленные глаза. Сочащаяся из язв на лице сукровица.

— Вставай. Они идут… Нужно идти…

Алёшка пошарил вокруг в поисках своей винтовки.

— Держи.

Рука привычно прижала приклад к плечу. Теперь нужно встать. Как же плохо! Приступ кашля согнул пополам. Рот наполнился мякотью. Алёшка сплюнул. Кусочки легких смешались с пылью. Господи! Как же больно!!!

— Пойдем… — Зиникин протянул руку.

Алёшка встал. Огляделся. Сквозь редеющий зеленый туман было видно, как стекаются к центру цитадели выжившие. Они волоклись, сгибаясь от кашля, терли руки, пытаясь вытереть сочащуюся из язв кровь. И стирали ее вместе с кожей…

Их осталось так мало…

Туман рассеивался. Вставало солнце. Еще совсем недавно цветущая земля предстала перед ними выжженной пустыней. Листья деревьев свернулись и опали, трава почернела. Рассветную тишину нарушали не трели лесных птиц, а стоны умирающих в муках защитников Осовецкой крепости…

Алёша стал в строй. Теперь уже не больно. Нет теперь ни его — Алёшки, ни старшего унтер-офицера Зиникина… Теперь они — оставшиеся в живых — единый уцелевший организм. Шестьдесят с лишним человек… Один. Живой… Алёшка сглотнул подступивший к горлу ком. Рванул на себе гимнастерку и… В руку упал крестик на разорванной веревке.

Мама! Мама! Мне уже совсем не страшно!

Плотным строем бойцы Осовецкой крепости двинулись в контратаку. Наступавшие в первом ряду немцы, в полной уверенности шедшие за волной газа на зачистку территории, опешили от ужаса и неожиданности. На них, окутанные хлорными клубами, шли русские ожившие мертвецы! С разъеденными газом и укутанными рваньем лицами, они шли в последнюю в своей жизни атаку. Несломленные, непокоренные, за пять минут до собственной смерти, они молча двигались им навстречу.

И семь тысяч немцев без единого выстрела, обгоняя друг друга, побежали. Они падали друг на друга, путались в натянутой ими же самими проволоке… Они ощущали ужас! А им вслед зазвучала своей воскресшей музыкой чудом ожившая российская артиллерия…

Шестьдесят полуживых русских… Ибо нет подвига выше, чем отдать жизнь свою, честь свою Родине!

PS: В 1924 году польские газеты писали о русском солдате, обнаруженном в завалах крепости Осовец (с 1918 г. эта крепость принадлежит Польше). Это был солдат царской армии, защищавший крепость с 1915 года даже после вывода из нее войск. Девять лет, в кромешной темноте он держал оборону разрушенной цитадели. Защитник оставил свой пост лишь после того, как ему сказали, что война давно закончилась, и что нет уже ни русского императора, ни страны, за которую он так мужественно сражался…