Миф о признаке любви

Лонгмоб «Когда жили легенды»

Зевс полулежал на ложе с унылым видом.

А, казалось, радоваться должен, торжествовать очередную победу над женской непреклонностью! Но…

В голове роились совсем иные мысли — перед ним ли пала очередная пассия? Ему ли отдала свою благосклонность и честь? И посему выходило, что не ему. А… перепелу!

Он! — верховный бог, а проиграл какой-то куропатке.

Что не так-то? Перед ним трепещут и боги, и эллины, ему подвластно всё!

А оказалось, что не всё — не властен он, получается, над женскими сердцами. И услужливая память совсем неуслужливо погрузила его в не менее унылые воспоминания, которые совсем ещё недавно казались ему верхом смекалки и хитрости.

Вспомнить хотя бы Европу. Уж как только он не ухаживал за ней, каких только слов не говорил, даже стихи написал в подражание не кому-нибудь, а Пиндару!

О, финикийская дочь, славлю тебя я, Европа,

Между и жён, и девиц ясной сияешь звездой,

Что они? Куры! Ты же — и белая лебедь,

Ты и голубка, и яркоперый павлин…

Зевс в сердцах плюнул — даже вспоминать стыдно. Отвергла же! А не устояла перед быком. И пусть он, приняв бычий образ, повесил венок меж рогов, но факт остаётся фактом. Бык куда больше прельстил девичье сердце, чем он сам.

А Леда? Он бы ещё понял, если бы она отказала ему под предлогом супружеской верности. Но нет, любовники-то у неё были и до него. А уступила… лебедю! Неужто, его собственный образ хуже образа какой-то птицы?

Ладно, лебедь, но… перепел?! Та же куропатка, разве что летать может.

А ведь как ухаживал за Лето, какие подарки приносил. Золотом осыпал с ног до головы.

Благо, что Дионис натащил этого золота столько, что и класть было некуда.

Из дворца Мидаса натащил.

«Глупый царь», — вспомнив о золоте, покачал головой Зевс.

Старая история. Мидас-то этот был большим поклонником Диониса, частенько пировал вместе с ним, а однажды привёл юному богу заблудившегося учителя Селена. Дионис-то долго его искал, но найти никак не мог, а потому на радостях и спросил — что, дескать, Мидас, ты хочешь за свой добрый поступок?

Тот и пожелал: «Хочу, чтобы всё, к чему бы я ни прикоснулся, превращалось в золото!»

Вот оттуда потом и пошло — «бойтесь своих желаний. Они имеют свойство сбываться».

Ну не дурак ли? Вскоре и помер от голода и жажды, зато золота после себя столько оставил, что Дионис здраво рассудил — если хранить его во дворце, то найдётся немало среди эллинов тех, кто возжелает этого богатства. За золотым руном, по сути, шкурой — и то целую экспедицию снарядили, а тут не то, что руно — аж целый золотой баран! Мидас-то под конец своих дней от голода за всё хватался, готов был и живьём кого-нибудь съесть.

Вспомнив Диониса, Зевс и мать его вспомнил. Поначалу даже обрадовался, когда та заговорила о золотом дожде, а закончилось всё тем, что ему пришлось превращаться в тучку, откуда он и пролился на неё этим самым золотым дождём.

«Извращенка!» — вспомнив Семелу, подытожил Зевс.

Все эти воспоминания навели его на мысль — хорош ли он собой? А, вдруг, какой изъян во внешности имеется? Зевс метнулся к щиту Афины, давно уже служившему на Олимпе зеркалом. Когда-то в этот щит посмотрелась Медуза и превратилась в камень. Но Зевс не Медуза. Если, конечно, Фидий не польстил ему, создавая статую.

Щит отразил мужчину средних лет атлетического телосложения, с правильными чертами лица, орлиным взглядом и самым настоящим греческим носом. Никаких изъянов, истинная мужская стать и красота!

«Извращенки! — повторил в сердцах Зевс. — И что им не хватало-то?»

И посему получалось, что лишь жена его, Гера, любит его в настоящем обличии.

«А любит ли?» — неожиданно закралась в сознание мысль, от которой по сердцу пробежал холодок. И не ухаживал он за ней, и слов любви не говорил, да и она всегда была скупа на ласку. А вспомнить сынка их Гефеста? Их первенца. Хиленьким родился, хромым. Но сын же! Да только Гера тогда взяла сына за его хромые ножки, да и сбросила с Олимпа. Благо не погиб. У брата в подземном мире поселился, знатным кузнецом вырос. А что если она и сбросила сына, потому что муж нелюб? От любимого мужчины детьми не разбрасываются.

Зевсу стало совсем не по себе. Неужели, и жена его не любит?

Его мысли были сдуты порывом ветра. В спальню воплощением его воспоминаний и неразрешённым вопросом ворвалась сама Гера.

— Опять?! — вскрикнула она. — Опять? Нет, это невозможно! — опустившись на мозаичный пол, она закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Сколько ещё мне терпеть? — сквозь всхлипы продолжила Гера. — Я уже устала бороться с твоими похождениями, устала мстить твоим любовницам. Разве ж я не понимаю, что виноваты не они, а ты! Но я не могу бороться с тобой! Я даже не могу молиться богу об отмщении, потому что ты и есть бог!

Зевс лишь растерянно хлопал глазами, глядя на плачущую супругу.

— Что случилось? — наконец пролепетал он. — Неужели тебе опять кто-то донёс на меня?

— О, нет! — вскочила Гера. — Не донёс, я сама, своими собственными глазами видела, как ты скакал по полю, изображая из себя перепела. А теперь она беременна! Тоже снесёт яйцо, как Леда?

— Кто?! — с деланным удивлением спросил Зевс.

— Будто сам не знаешь… — Гера устало поднялась с пола, руки её повисли вдоль тела, вид был измученный, глаза заплаканы.

И тут Зевс вспомнил свои недавние переживания.

«А что если спросить — любит ли она меня?.. Хотя… сейчас она так зла, что правды и не скажет, либо скажет ту правду, которая…» — и всё же решился.

— Хорошо, я скажу тебе всё, как есть. Да, были случаи, когда я был тебе неверен, что уж тут отрицать. Да только, Гера, пойми и ты меня. Ни один мужчина будь-то бог или смертный не станет искать любви на стороне, коли в доме его царит любовь. А что я видел от тебя? Лишь лицо строгое да недовольное, лишь упрёки… даже среди эллинов тебя зовут не иначе, как ревнивая Гера. Я ведь даже не знаю — любишь ли ты меня?

Теперь уже Гера растерянно захлопала глазами.

— Люблю ли я тебя? — тихо переспросила она. — Говоришь, что эллины кличут меня ревнивой Герой? Да разве бы я ревновала, если бы не любила?..

«Вот оно что! — сердце Зевса забилось радостью. — Вот оно что! Ревнует, значит, любит? Нужно будет это записать…»

И записал.

…

Но ты же влюблённый, чьё ревностью сердце пылает,

Пусть признак любви этот Герою дан нам ревнивой,

Не будь ты ни Герой, ни даже Зевесом всевластным,

Запомни — любовь лишь в доверии дышит свободно.