3. Недописанная глава

Попасть из тюрьмы в город можно было следуя только одной дорогой, уходящей на запад, в дебри лесов. Это была даже не дорога, а скорее просека, когда-то очень давно вырубленная людьми, а затем за долгие годы периодически укатываемая гусеничными траками и шинами машин. Эта земля никогда не ведала асфальта и хранила в себе воспоминания ещё тех веков, когда сюда впервые ступила нога человека, опасавшегося дикую и необузданную природу, с ее обилием снежных покровов и хищных зверей.

Дмитрий долгие годы видел свободу только в своих снах и воспоминаниях — что впрочем, было для него одним и тем же. И вот, наконец, он, вынужденный на протяжении целой бесконечности созерцать тишину холодных стен, неожиданно угодил в целый мир звуков, окружавших его повсюду. Он различал, как откуда-то издалека, за нескончаемой стеной деревьев и кустарников, выглядывавших из сугроба, доносится до его слуха уханье филина и пересвист каких-то птиц. Он слышал, как шумели лысые верхушки деревьев над головой под порывами холодного ветра. Как где-то в самой чаще хрустят ветки под лапами каких-то легких, маленьких и юрких пушистых зверьков. Он зажмурил глаза и просто шел вслед за Михалычем, наслаждаясь ароматами чистого, свежего, лесного воздуха и теплом весеннего солнца, которое сегодня после обеда светило особенно ярко. Да, — подумал он, — свобода радуется моему возвращению!

Они шли настолько долго, что Дмитрий, уже разучившись ориентироваться во времени, вряд ли смог бы даже предположить, сколько прошло часов. Когда дорога свернула в сторону в очередной раз, открывая их взору очередную длинную прямую полосу черного грунта, рассекающую лес на несколько километров вперед, его попутчик скомандовал привал. Они присели на корточки прямо посреди дороги, скинув на землю свои рюкзаки.

— У тебя там банки с тушенкой лежат. Доставай, — произнес Алексей Михайлович, глядя куда-то вдаль, будто прикидывая в уме расстояние, которое им ещё предстояло преодолеть.

Дмитрий распутал завязки своего огромного рюкзака и, раскрыв его, увидел в первую очередь приклад автомата, торчащий вверх из кучи магазинов, пачек с патронами и банок с тушенкой. Доставая наружу их скудный обед, он вопросительным взглядом посмотрел на Михалыча.

— А-а, я забыл тебе сказать, что у меня ещё один есть, — тот похлопал себя по груди, туда, где на ремне, перекинутом через голову, висел Калашников. «Про свой ты почему-то не забыл!» — зло подумал про себя Дмитрий, не сказав при этом ничего вслух.

— В Армии то служил? Пользоваться умеешь?

— Приходилось, — Дмитрий не служил, но держать в руках Ак-74 ему действительно приходилось. И применять его в действие тоже.

— Ну-ну…

Когда их короткий привал закончился, Алексей Михайлович закурив сам, угостил сигаретой своего нового товарища, и они снова отправились в путь. Дмитрий шел все так же позади, но теперь у него на груди тоже висел автомат. Рюкзак за спиной стал легче на четыре килограмма, а груз на его шее был не в тягость, поскольку был орудием защиты. Человек, который сжимает в руках оружие, уже не чувствует себя рабом, заключенным или заложником.

— Так куда мы все-таки идем? Есть какой-то четкий маршрут? Или план действий?

Михалыч долго молчал, как будто прикидывая про себя, что именно говорить человеку, которого он вел за собой. Так они прошли метров сто. Наконец, он ему ответил:

— В город идем… Идти ещё долго, а скоро начнет темнеть. Поэтому сейчас надо пройти как можно больше, чтобы завтра к обеду мы были там.

— Резонно. А дальше-то что делать будем?

— Тот человек, которого мы закопали утром, он был священником, — ответил Михалыч, повернув голову назад в пол-оборота, но не останавливаясь, а все так же продолжая идти вперед. — Он велел нам прийти в храм. Я был там несколько раз, когда ездил в город. Примерно знаю, где это.

— Ну и дальше что? — продолжал твердить Дмитрий одно и то же, недовольный тем, что ему приходится вытягивать каждое слово из неразговорчивого собеседника. Но тот казалось, не замечал его недовольства, потому что и вовсе замолчал, так ничего и не ответив.

— Да что ты молчишь? — закричал, психанув в конец, Дмитрий и ускорил шаг, догоняя впереди него идущего. — Мы идем вместе! Я должен знать, куда и зачем мы идем, или нет?

Они шли ещё несколько минут молча. Дмитрий со злобным и недовольным выражением лица, Михалыч невозмутимый и спокойный, как скала.

— Там в церкви должна остаться группа людей, которым удалось выжить. Среди них есть какая-то женщина, которую нам нужно забрать с собой. Я ни разу ее не видел и даже не знаю, как она выглядит. Но старик сказал мне, что мы ее узнаем, — он впервые за время их разговора посмотрел в лицо Дмитрию. И в глазах его читалась какая-то грусть с легкими оттенками неуверенности. — Дальше можешь меня не спрашивать. Я все равно ничего не знаю. Перед смертью отец Яков сказал, что избранные смогут спастись, только придя к ковчегу. Больше рассказать он ничего не успел. И я не знаю, что из себя представляет этот гребанный ковчег и где он находится.

Они шли дальше, топча высокими ботинками солдатского образца грязь, перемешанную со снегом. Некоторое время Михалыч слушал только, как чавкает месиво у него под ногами, а потом раздался тихий и нервный смех человека, идущего справа от него.

— Ты чего? Крыша поехала?

— Нормально, — сказал ему Дмитрий, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться вновь, — Нормально так получается. Идем, найти не знаем кого, чтобы прийти не знаем куда. Прямо как в старой доброй сказке. Только есть у меня такое ощущение, что в нашем случае конец окажется не таким счастливым!

— А что, есть какие-то предложения получше? Так ты мне поведай, если ты такой находчивый!

— Они тоже сказали мне про какие-то ковчеги, — его голос стал вдруг холодным и приобрел ледяные нотки, а смех вдруг куда-то пропал. — Но не объяснили, где они находятся.

— А что ж ты не спросил? Поинтересовался бы у них — ты у нас избранный. Со мной они не разговаривают.

— Так вот значит, в чем дело, да?! — Дмитрия неожиданно захлестнула волна ярости, и он готов был сейчас вцепиться в воротник этому человеку, припомнив ему то, как он бросил его одного перед толпой ожившей мертвечины у ворот тюрьмы сегодня утром. Припомнив ему то, что тот не хотел выпускать его из камеры, а может быть и вовсе хотел бросить его там одного, подыхать от голода. — Значит, я виноват в том, что со мной они говорить пожелали, а с тобой нет? Что меня, уголовника и мразь такую, они куда-то там позвали, а тебя, святого и правильного мента, нет? Я значит, виноват, да?!

— Заткнись! — Михалыч резко остановился и уставился на него свирепыми глазами. — Тебе, сука, шанс дали исправить все свои ошибки. Те косяки, которые ты напорол за всю свою никчемную жизнь. Тебе сказали, иди и спасись, и помоги другому спасти свою душу. А ты, блять, только о себе и думаешь. Обрадовался свободе, сволочь! Стоишь тут, и хер мне в уши вкручиваешь, за место того, чтобы заткнуться и пойти действовать.

Он резко двинулся вперед и, оттолкнув в сторону Дмитрия плечом, пошел дальше, нисколько даже не заботясь о том, что оставил у себя за спиной опасного преступника, сжимавшего в эту секунду со злостью цевье автомата в своих руках.

Михалыч продолжал идти не оборачиваясь, делая вид, что ему абсолютно безразлично, последовал ли тот за ним. Злость кипела внутри Дмитрия, как бульон в раскаленном котле, он материл этого человека последними словами, поражаясь про себя его выдержке и стальным нервам. Но таких людей уважали — он это знал и тоже проникался к нему этим чувством уважения. Говорить в лицо нужно сразу, не то нынче время, чтобы миндальничать. И обозначать сразу, кто и кому чем обязан, кто и чего стоит. И в принципе, ведь его слова были не лишены смысла! Да, ему стало вдруг даже как-то неловко сознаться в том самому себе, что Михалыч был прав. На какое-то мгновение он и в правду ослеп, опьянел от той свободы, которую подарила ему судьба. Думал только о себе, все правильно ведь он сказал, не хотелось ему идти и ещё кого-то спасать. Захотелось самому спасаться. И панику устроил, как последний испуганный дурак, как терпила какой-то.

Он разжал пальцы рук, выпустив автомат, и поспешил за ним быстрым шагом. Когда они поравнялись, Алексей Михайлович повернулся к нему и, как ни в чем не бывало, произнес спокойным и ровным голосом:

— А я думал, ты расплачешься, — и, увидев, как еле заметно Дмитрий усмехнулся краем рта, отметил про себя, что небольшой конфликт в их группе исчерпан. — Ты пойми, Дим, я не в претензиях, что эти залетные гастролеры выбрали из нас двоих тебя, а не меня. Ты-то здесь причем? У меня желания быть кем-то избранным непонятно для чего не возникало. Мне вообще не понятно, кто эти голоса, о которых вы мне рассказываете, и что им от нас нужно. Если мне, как и остальным, суждено помереть, а не быть помилованным, — ну, значит, так тому и быть. Тебе вот они шанс дали. Мне — нет. Что ж теперь? У меня семьи нет. А из дел незавершенных только одно — посмертную волю монаха исполнить. Доберемся до города, раздобудем чего пожрать и водки, потом найдем эту бабу, пока ещё не поздно, а затем уже будем по ситуации ориентироваться.

«Вот именно, пока еще не поздно», — подумал Дмитрий. — «А с чего это мы вообще так уверены, что еще не поздно?» Но вслух он как всегда не стал ничего говорить. Ему вспомнилась вдруг его старая мать. Больше у него не было никого на этом белом свете. Да и не известно теперь, живая ли она? Столько лет прошло — не писем, не известий. А теперь ещё и мир падает в бездну, а между ними тысячи километров. И он даже не сможет не то, чтобы встретиться с ней после долгих лет разлуки — не сможет даже узнать, как там она, жива ли?

***

Поглощенные в свои мысли, они прошли ещё пару десятков километров. Солнце готовилось скрыться за горизонтом, начинало темнеть. Безжизненная дорога поднималась вверх, а затем сворачивала вниз и влево, под косогор. Вокруг были только беспорядочные ряды мрачных деревьев, за которыми лежали тонны грязного снега. И когда двое путников начали одновременно думать об одном и том же, что пора бы уже подыскивать место для остановки и ночлега, потому что усталость давала о себе знать, а идти в темноте было бы неуютно, неудобно и даже…страшно… В эти секунды Дмитрий услышал, как где-то совсем рядом, за очередным поворотом дороги, происходят какие-то движения. Предположительно живых существ, но кто его знает?

Сперва он услышал, как мягко хрустит снежный наст под легкими шагами. Потом слух различил несколько отчетливых хрустов. Так ломаются деревянные ветки, которые заготавливают перед розжигом костра. А может…

— Там, впереди, кто-то есть. За поворотом дороги, — Дмитрий посмотрел в глаза Михалычу, ожидая вновь увидеть на нем гримасу недоверия, и даже немного удивился, когда поймал ответный взгляд, наполненный настороженностью. Ну конечно, один раз он уже доказал этому человеку, что СЛЫШАТЬ он действительно может. Теперь тот ему верил. Немного граммов доверия в глазах бывшего охранника он уже приобрел.

— За поворот заходим осторожно. Переключись в режим автоматической стрельбы, — скомандовал тихо Михалыч, и Дмитрий перевел длинный рычаг на правой стороне ствольной коробки в нижнее положение средним пальцем правой руки.

Подойдя совсем близко к изгибу дороги, они взяли оружие наизготовку, приготовившись стрелять, и, стараясь ступать как можно тише, начали заходить на поворот. Очень медленно… Через десять шагов деревья перед ними стали постепенно расступаться, обзор на линии огня увеличился. Они увидели, как в ста метрах от них на черной полосе просеки лежали беспорядочные груды покореженного металла, лишь отдаленно напоминавшие кузова бывших автозаков, перевернутых на бок. Казалось, что в некоторых местах металлические листы были будто разорваны на части, или разрезаны гигантскими ножницами, как бумага. На земле виднелись потеки разлитого топлива, осколки стекол и обломки запчастей. Грязь, раскуроченная в стороны от падения автомобилей, успела немного замерзнуть и принять форму бугров, а снег, видневшийся между ними местами, был обильно залит кровью. Но, что самое страшное, вокруг беспорядочно валялись куски человеческого мяса. Нет, не трупы! А именно какие-то остатки от них, оторванные от плоти куски, объедки, бесформенные изглоданные туши.

«Не далеко же успели уехать мои старые знакомые!» — промелькнула мысль в голове Алексея. А Дмитрию наконец удалось увидеть источник звука, который он изначально принял за треск ломающегося дерева. Чуть дальше от места этой чудовищной трагедии на середине дороги сидела стая волков. Изголодавшись за долгую зиму, которая никак не хотела заканчиваться, сейчас они явно испытывали потребность в еде. Он расслышал этот звук повторно и понял, этот треск издают не деревянные ветки, а человеческие кости, перерубаемые пополам хищными челюстями.

Неожиданный порыв ледяного ветра ударил в спину, и до стаи донесся запах свежего мяса. Один из волков поднял голову, прерывая свою трапезу, и поглядел в сторону двоих людей. С такого расстояния невозможно было разглядеть его глаз, но Михалыч готов был поклясться, что тогда он увидел две маленьких искры, блеснувших в надвигающемся полумраке. Вся стая вскинулась на лапы и обернулась в сторону потенциальных врагов, вторгшихся на территорию их привычного ареала обитания. Звериный рык услышал теперь не только один Дмитрий. Но первым нервы не выдержали именно у него.

Он нажал на курок, и грохот длинной автоматной очереди спугнул в небо птиц, до этого мирно наблюдавших за ужином волков, с верхушек деревьев. Волчья стая сорвалась с места и скуля рванула по сугробам в глубину леса через ветви кустарника. Тела двоих животных упали на землю и остались неподвижно лежать. Михалыч напряженно пытался разглядеть среди стволов деревьев черные фигуры удравших хищников, Дмитрий менял опустевшую обойму автомата. Эхо выстрелов разносилось по лесу, и с минуту было слышно только, как испуганно кричат птицы, парящие над ними в чернеющем небе. А потом Дмитрий даже не услышал, а скорее почувствовал, как поблизости затряслась земля, и между деревьев, в двухстах метрах от них, из глубины вверх ударил фонтан снега.

Грязно-белые брызги взлетели над макушками леса и упали прямо под ноги двум людям, остолбеневшим от неожиданности. Они направили стволы своих автоматов в ту сторону, где произошел этот непонятный подземный взрыв, и остолбенели, увидев, как откуда-то снизу, из земли, разверзающейся на их глазах, выбирается на поверхность какое-то гигантское существо немыслимых размеров.

Сначала наружу показалась его голова треугольной формы с двумя парами черных выпуклых фасеточных глаз, расположенных по обеим сторонам огромного клюва. Клюв существа раскрылся, и окрестность сотряс пронзительный крик, от которого заложило уши. Людей обдало волной отвратительной трупной вони, настолько сильной, что один из них даже припал на левое колено, закрывая нос рукавом — ему показалось, что сейчас его может вывернуть наизнанку. Затем это порождение чьей-то безумной фантазии начало вылезать из своего логова и их взору предстали его поразительно длинные конечности, напоминающие собой тонкие ноги насекомых, сложенные в коленях и вытянутые кверху. «Как у Богомола», — мелькнула мысль в голове у Дмитрия. И тут перед глазами Михалыча возникли строки из книги, прочтенные им не так давно:

«И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих».

Он не стал дожидаться, когда это адское насекомое величиной с двухэтажный дом окончательно выберется из снега, распрямляя своё вытянутое туловище, сплошь покрытое хитиновыми пластинами. Со словами «саранча, сука», он принялся палить в голову этому созданию, целясь в его четыре глаза, окутанные кромешной тьмой, которая была темнее надвигающейся ночи. Большинство из выпущенных пуль только отлетали в сторону, высекая снопы искр из бронированных пластин головы, но некоторые легли точно в цель. Из глаз брызнула зеленая жижа. Чудовище яростно завопило во второй раз, ещё сильнее прежнего, и ринулось прямо на них.

Опустошив свой магазин, Михалыч отбежал на несколько метров в сторону, крича на ходу своему напарнику о том, что он перезаряжается. Гигантская саранча-богомол развела в стороны свои трехметровые передние лапы, и они тут же раздвинулись, подобно складным ножам. Теперь они оба поняли, что именно смогло разрезать толстые металлические листы на кузовах автозаков, будто нож консервную банку. Хитиновые серпы, наточенные, словно лезвия бритв, переливались в лучах заходящего солнца. Мерзкая тварь двигалась вперед, быстро перебирая своими задними конечностями, опираясь об стволы деревьев, ломая и опрокидывая некоторые из них. Она перла подобно ледоколу, незамечающему никаких преград на своем пути и орудующему двумя косами направо и налево.

Смерть, которая настигла всех палачей «Безмолвного монаха», теперь неумолимо надвигалась на них двоих. Ужасная и мучительная смерть, хуже которой не могло быть ничего на свете. И если бы Дмитрию еще вчера предложили на выбор, что именно он бы предпочел, быть хладнокровно расстрелянным в затылок, или оказаться растерзанным в клочья и съеденным в ночном лесу этим отвратительным существом, то он бы без сомнения выбрал первое. Он закричал как раненный зверь, загнанный в угол, от отчаяния, переполнявшего его, и, следуя примеру Михалыча, разрядил весь магазин автомата, все тридцать патронов, одной длинной прицельной очередью. Два оставшихся глаза чудища лопнули, подобно тухлым помидорам, залив его черную морду ядовито-зеленой жидкостью. Но оно не собиралось умирать!

И когда между ними оставалось уже каких-то несколько метров, когда Дмитрий уже видел этот смертельный замах хитинового серпа, взмывшего над макушками деревьев, и готового обрушиться вниз, распарывая со свистом воздух и его тело напополам, он почувствовал, как Михалыч схватил его сзади за шиворот и дернул в сторону, уводя с траектории чудовищного удара. Лапа саранчи взрыхлила землю в том самом месте, где он только что стоял, оставив там длинную глубокую борозду длиной в несколько метров.

— Бежим! — закричал Алексей Михайлович ему в ухо. И они бросились бежать, не разбирая дороги, в чащу леса, перепрыгивая через бурелом и проваливаясь в снег до самых колен. На бегу Дмитрий пытался заменить уже второй магазин трясущимися от ужаса руками, а Михалыч несколько раз оборачивался назад и видел, как тварь, вырвавшаяся из-под земли, слепо бесновалась позади них. Поняв, что ее удар не достиг цели, а жертве удалось ускользнуть, она пронеслась вперед ещё на добрый десяток метров. Затем, разворачиваясь в сторону беглецов, она снесла своим корпусом несколько деревьев, вырывая их из земли вместе с корнями, и вновь заорала на всю округу своим пронзительным криком.

Они убежали от места их неравной схватки метров триста, а может и больше, когда Михалыч осмелился снова обернуться назад. Он увидел, как эта тварь начала двигаться к ним. Безошибочно выбирая направление пути, она возможно и ослепла, потеряв все четыре своих органа зрения, но она каким-то образом определяла их местонахождение. Как будто бы чувствовала их. Или…или…

— Она нас слышит, — прохрипел он, пытаясь не сбить окончательно дыхание на бегу.

Дмитрию не требовалось оборачиваться. Он итак уже все понял, потому что СЛЫШАЛ ее тоже. И он понял, что эта погоня не прекратиться так просто. Расстояние между ними начинало неумолимо сокращаться. Надо было срочно куда-то укрыться, что-то придумать. Но вот что? Вокруг них был одинаково однообразный лес. Стволы деревьев, торчащие из снега столбами. Но вдруг до него донеслись звуки отдаленного журчания воды. Где-то неподалеку. Слева.

— Бежим туда, там река! — и он махнул рукой Михалычу, указывая направление возможного спасения от гибели. Иного выбора у них все равно не было, а так оставался ещё какой-то призрачный шанс.

Ослепшая тварь совершенно ничего не видела, а звуки, издаваемые убегающими людьми, были недостаточно разборчивы для нее — только это их сейчас и спасало. Она уже не передвигалась так быстро как прежде, не переставая при этом истошно вопить, и только разъяренно кромсала деревянные стволы вокруг себя, выбивая из них щепки, разлетающиеся в разных направлениях.

Когда они пробежали ещё метров двести, Михалыч начал сомневаться, что они выбрали правильное направление. Поверхность под их ногами плавно прекращалась в пригорок, по которому они сейчас поднимались вверх. «Здесь что-то не так», — крутилась одна и та же мысль в его голове. Но в очередной раз обернувшись назад, он понял, что путь к отходу уже отрезан. Они преодолели ещё сто метров, чувствуя, что их ноги уже начинают слабеть и наливаться тяжестью, а вес рюкзаков за спиной становится невыносимой ношей. Дмитрий бежал первым. И первым остановился, замирая на одном месте, когда увидел, что склон, по которому они пытались оторваться от погони, окончился, резко обрываясь вниз глубоким обрывом. А внизу действительно шумела река своим бурным грязным течением, над которым были не властны не зимние, не весенние морозы.

Бегство было окончено. Он услышал, как тяжело дышал ему в затылок Михалыч, думая сейчас о том же самом. Неужели это все-таки конец? Они оба обернулись и смотрели на этого ужасного гигантского богомола, с ревом надвигающегося на них. Как великан против двух лилипутов.

В эти мгновения Михалыч подумал о том, что, наверное, его время пришло. И, наверное, Бог специально дал ему пожить чуть дольше остальных его вчерашних знакомых. Он не назвал его избранным. Он даже не заговорил с ним, обещая подумать над тем, оставит ли его жить. Но он разговаривал с отцом Яковом. А тот в свою очередь просил его помочь тому человеку, который сейчас стоит рядом с ним. Тому, кто должен помочь кому-то другому, у которого тоже есть шанс. А у него шансов не было. Никаких. Неисповедимы пути Господни.

Между ними и этой мерзкой семиметровой тварью оставалось сто пятьдесят метров. Михалыч крепко схватил за шею Дмитрия одной рукой, будто обнимая, и посмотрел в его расширенные от ужаса зрачки.

— Не ссы, рядовой! — глаза его горели неестественным огнем неуместного и какого-то пьяного веселья. — Ты главное не забывай, Дима, куда мы шли! Не сворачивая с дороги. Храм находится на въезде в город.

Сто метров… Дмитрий успел подумать про себя, зачем он сейчас ему все это говорит? Зачем? И тут Михалыч ударил его в солнечное сплетение с такой силой, что его сложило пополам. В глазах потемнело и перехватило дыхание. Ему казалось, что его рассудок сейчас померкнет и он потеряет сознание.

— Ну, иди сюда, тварь ебаная! Иди сюда, блять! Я тебе покажу, кто здесь за кем охотится! — Михалыч орал во все горло, скидывая с плечей лямки рюкзака и бросая его на снег, рядом с корчившимся от боли Дмитрием. — Иди ко мне, сучий выродок!

Пятьдесят метров… Он, что есть силы, рванул к другому краю обрыва, стреляя при этом короткими очередями в тело адского насекомого, уводя его в сторону и приманивая его на себя. Саранча почуяла, что ее жертва совсем близко, и, испуская своей пастью протяжный вопль, бросилась на человека, дерзнувшего бросить ей вызов.

Когда зрение вновь вернулось к Дмитрию, он, судорожно пытаясь набрать в легкие воздуха, посмотрел в то место, откуда прекратились звуки стрельбы. Михалыч корчился на высоте семи метров над землей, зажатый будто клещами, между частями передней конечности чудовища. Тело его было почти перерублено на две части. Нижняя его половина не падала вниз только потому, что держалась на одном позвоночнике. Михалыч смотрел на него стеклянными глазами, выпученными от невыносимой боли, которую он перенес перед смертью. Из его рта на подбородок вытекала тоненькая бурая струйка.

И тут Дмитрий услышал оглушительный треск окровавленного снега, который не выдержал веса, давящего на него сверху. С края обрыва сначала посыпались вниз мелкие куски и обломки, а затем и весь он, подобно айсбергу, отломился от склона одним огромным куском и полетел вниз. Богомол неловко завалился вслед за ним на один бок, пытаясь ухватиться своими паучьими конечностями за рваные сколы ледяной земли, но ему не удалось этого сделать. И он полетел вслед за кусками обрыва прямо в поток быстротечной реки, так и не выпустив свою добычу из клешней, зажатых в мертвой хватке.

Когда Дмитрию удалось отдышаться, он вцепился трясущимися руками в рюкзак Михалыча и ещё долго наблюдал за бурным потоком, бушевавшим на дне глубокого оврага. Небо над ним уже давно накрыло черным балдахином, украшенным светящимися блестками звезд, но ему было наплевать. Он все сидел на снегу, не чувствуя даже холода в замерзших ногах, и глядел куда-то в черную бездну под ним, поглотившую человека, который погиб для того, чтобы сохранить ему жизнь.

Судьба вновь, уже в который раз, оставила его в живых, чтобы он мог выполнить нечто предначертанное свыше. Теперь он не может не выполнить то, ради чего ему не дают умереть. То ради чего ему дали свободу. То, ради чего умер Михалыч. Он не имел на это права!

***

Языки огня жадно облизывали поленья. Сухое дерево лениво потрескивало, превращаясь в угли. Западный ветер поднимал частицы пепла, играя искрами, и уносил их в лес. Туда, где за бесконечной стеной деревьев находился город — контрольная точка маршрута, кажущаяся теперь, после смерти проводника, недосягаемой целью.

Мегатонны мрака разлились над землей. Один только крохотный ореол костра продолжал бороться с царствием ночи, даря спасительное тепло одинокому человеку. Дмитрий лежал на рюкзаках, наблюдая за борьбой света и тьмы. Час назад в рюкзаке Михалыча он нашел все необходимое для того, чтобы развести огонь и не окоченеть от холода. Листы газетной бумаги и несколько коробков со спичками были заботливо упакованы в целлофановый пакет, топор был отточен на славу. Михалыч явно готовился к этому походу грамотно, тщательно продумывая все до мелочей. Однако человеческой предусмотрительности, какой бы расчетливой она не оказалась, не всегда под силу предвидеть абсолютно все. Да и как можно было предугадать такое? Они были готовы к долгой дороге, ко встрече с дикими животными, даже с мертвецами, восставшими из могил. Но только не с тем, что они встретили!

Человеческое тело зябко ежилось, свернувшись в клубок. Руки прижимали к груди деревянное топорище. Заряженный автомат лежал рядом — Дмитрий понимал, что теперь стрелять слишком опасно. То, что может тебя выручить — может и погубить. Это оружие несомненно еще послужит. Но только не здесь. Возможно, когда ему удастся покинуть пределы гиблого леса. Если конечно удастся.

Где-то высоко вверху шептались колышущиеся на ветру ветви деревьев, неподалеку ухал филин. Больше никаких звуков, предвещающих опасность. Но чувство тревоги все равно не покидало душу. Атмосфера ночной дремучей чащи, кишащей неизведанными опасностями и голодными хищниками, всегда действует гнетуще на одинокого путника. Дмитрий снова и снова прокручивал в голове события последних дней, будто бы сомневаясь, стоит ли верить собственным воспоминаниям. А может быть — все это плоды его воспалившейся фантазии? Может, и не было никакого вторжения? Никаких пирамид, левитирующих над землей? Никаких оживших мертвецов и никаких семиметровых чудовищ, скрывающихся в своих подземных логовах? Вдруг он до сих пор находится в своей одиночной камере и все происходит только в его воображении? Ловил же он себя уже много раз на том, что начинает сходить с ума. Глаза медленно слипались.

Его разбудили даже не звуки мягких лап подкрадывающегося сзади животного, а какое-то смутное предчувствие. Как будто кто-то пихнул локтем в бок, побуждая проснуться и соскочить на ноги. Лезвие топора озорно блеснуло, описав короткий полукруг, но разрубило лишь воздух. Глаза напряженно вглядывались в потемки, пытаясь уловить за смутными силуэтами стволов какое-либо движение. Кто-то, кем бы он ни был, не успел напасть, затаившись в своем укрытии за мгновения до того, как проснулся Дмитрий. И сейчас он где-то поблизости. Прячется, не решаясь на коварный выверенный бросок. Ждет, когда человек в центре поляны повернется спиной. И уж тогда…

— Покажись, сволочь! Покажись, — хриплый от волнения голос походил больше на шепот больного. И тишина проглотила эти звуки, ничего не выдав в ответ. Странная, пугающая тишина. Даже ветер, казалось, стих. И филин подозрительно замолчал.

— Играть со мной вздумал, да? — Дмитрий прыгнул к затухающему костру и выхватил из него длинную палку, на конце которой ещё не успел угаснуть красный цветок. Рука наклонила импровизированный факел к земле, чтобы дать пламени разгореться сильнее. Маленькие язычки охотно поползли вверх. В руках человека в смертельное оружие может превратиться даже дерево, если оно подружится с огнем или сталью. — Ну, сейчас мы с тобой поиграем!

Он медленно двинулся к ближайшим стволам, ступая так осторожно, как будто боялся угодить в капкан. Все его тело напряглось, готовое в любой момент распрямиться подобно пружине. Он прошел несколько десятков метров, то и дело оборачиваясь по сторонам. Неровный свет пламени выхватил из темноты какие-то движения справа от него. Как будто промелькнули и исчезли какие-то серые пятна. Это волки! Они прячутся, потому что в каждом животном, как когда-то и в человеке, жив ещё этот первобытный страх огня и пожара. И они не станут нападать до тех пор, пока в его руках огонь. Они выманивают его, вот ведь хитрые сволочи!

Дмитрий направился обратно к костру быстрым шагом, постоянно оборачиваясь через плечо. Нужно было возвращаться, пока угли не затухли окончательно. Тогда все будет гораздо хуже… Последние метры, оставшиеся до поляны, он преодолел уже бегом. Засыпающий источник света ещё тлел красной россыпью, струился легкий дымок. А значит, было еще не поздно. Заготовленные ранее мелкие обломки древесины полетели в жар огнища, а вслед за ними и большое полено. Дмитрий присел на колени и принялся раздувать угли. Цветок огня начал расцветать на глазах поспешными рывками. Вот так…

Сон сняло, будто рукой, и остаток ночи он провел возле огня, оберегая его и время от времени подкармливая. Несколько раз ему казалось, что он видел, как блестели из глубины чащи желтые глаза. Напряженный слух выхватывал из окружающей темноты звуки крадущихся животных, позарившихся на свежее мясо. Но с наступлением утра он почувствовал, что они ушли.

***

Написание романа застопорилось в виду личных проблем. Так что, скорее всего, проект будет заморожен. Всем, кто читал, извините.