Пролог

«Итак, ты видишь, слепой иудей, турок и язычник, что в Божестве три лица, ты не можешь этого отрицать, ибо ты живёшь и существуешь в трёх лицах и жизнь свою имеешь в них и от них; и в силу этих трёх лиц в Последний день ты воскреснешь из мёртвых и будешь жить вечно».

Якоб Бёме. «Die Morgenröte im Aufgang» (1612 г.)

"Аврора, или Утренняя заря в восхождении" (нем.).

Часы пробили 21:00. Снова мой режим пошёл под откос.

Верно говорят, что ни одно, даже самое жёсткое установление, в отношении как к телу, так и к разуму, не способно уберечь от чего-то, что предписано нам самим провидением. Ну да не об этом сейчас. Сперва посмотрю, что же осталось у меня внутри. И да, не удивляйтесь, но я привык представлять мир своих грёз целой вселенной — моей внутренней реальностью.

Как и думал: внутри было тихо и спокойно. Сказать по правде, но мне противно такое умиротворение — этот идеальный порядок. Стеллажи моей ментальной библиотеки хоть и содержали в себе те же знания, но что-то с ними было не так. Дело в том, что они поредели. Раньше всё валялось по разным углам, однако мне нравился подобный хаос. Создавалось впечатление будто каждая вещь на своём месте. Теперь же всё оказывалось прибранным и упорядоченным. Этот порядок ощущается куда большим хаосом, нежели тем, что предшествовал приключившемуся со мной днём.

Ещё раз обведя взглядом ухоженность моих мыслей, я решил развеяться. Мне не хотелось трогать какие-то старые размышления. Они только бы отвлекли меня от главного — выяснения причины очередной вспышки. Думаю, пора рассказать об этом.

На протяжении всей жизни я страдаю от расстройства сна, но не совсем обычного. Мне снятся кошмары, которые как бы выжигают меня. Они являются своеобразными засечками — точками, отмеряющими определённый период жизни.

Эти приступы или вспышки настигали меня только по ночам. Мне не удавалось противиться воле моих видений. Когда я переживал очередную вспышку, меня охватывало безумие. Чувствовалась слабость перед той силой, что рвёт и мечет внутри меня, но противостоять которой или хотя бы как-то сдержать ту никак не получалось. Если представить моё расстройство как попытку связаться с подсознанием, то, к сожалению, язык, на котором со мной говорили был мне неизвестен. Таинственное внутри меня нечто не позволяло расшифровать свою речь, отчего мне оставалось лишь примиряться с накатывающим на меня ужасом.

Чем старше я становился, тем чаще моё расстройство начинало преследовать меня наяву. Преследование сводилось к переживанию тех же пугающих ощущений, что и ночью. Это-то и случилось сейчас со мной. Отмечу и то, что я только усугубил своё состояние, когда начал экспериментировать над собой, ведь юность — это время опытов; мне было интересно, как поведёт моё тело и разум, если начать заниматься различными самолишениями. Оказалось, что это только сильнее расшатало мою психику. В определённый момент я настолько ослаб, что видения, являвшиеся ко мне во время приступов, вырвались из меня. Они стали населять внешний мир, подобно людям, однако увидеть которых мог только я. Эти видения воплощались какими-то образами, каждый из которых — это маска, ожидающая, пока её кто-то наденет. И не трудно догадаться, что единственным кандидатом для неё являлся именно я.

То, почему вспышка, всегда нападавшая на меня лишь по ночам, возникла при свете дня связано с нежеланием одевать новую маску. Я не хотел принимать символическую смерть и начинать всё по новой. Мне было не по душе создавать себя заново с какими-то иными представлениями, ведь после каждой вспышки у меня изменялось мировоззрение, а какие-то вещи приобретали иной смысл.

Этот недуг можно сравнить с какой-то опасной болезнью. Если заражение дойдёт до органа или конечности, их ещё можно ампутировать и, по возможности, заменить, но когда зараза проникает в кровь и разносится по всему организму, то помочь больному уже невозможно.

Мой случай именно второй, так как выгоранию подвергалась не какая-то одна мысль, а все. Но, когда ночные видения обрели свободу вне меня, они превратились в каких-то персон. Их не интересовало, чего я хочу или не хочу. Посланцы моих вспышек насильно одевали на меня новую личину. Каждая маска — это какой-то иной образ жизни, а изменять свои распорядки захочется не многим.

Однако во всём нужно было знать меру; наступают моменты, когда действительно пора что-то менять, и если мы будем продолжать цепляться за прошлое, то той силе, помогающей нам развиваться, не останется ничего другого, кроме как прибегнуть к самым жестоким методам по вразумлению боявшегося изменений труса, которым оказывался и я, так как увлёкся своим старым стилем жизни. Он стал для меня своего рода камнем преткновения. Слишком крепкой была связь с былым аватаром и мне уже не удавалось разорвать её самостоятельно.

Вот и сейчас крепло предчувствие, что скоро мне предстоит увидеть сбежавшего из меня призрака наяву. С этим настроем, укутавшись шарфом и накинув плащ, я вступил в предночную стужу. Вечерняя промозглость пронизывала кости до дрожи, а дыхание выходило клубами плотного пара. Несмотря на низкую температуру, я всё равно ощущал мир каким-то эфемерным. Окружение нельзя было назвать чем-то действительным. Реальность существовала для меня лишь в малых кругах света под фонарными столбами; всё остальное заволакивала тьма.

Я знал, что меня поджидают: в переулке, за углом или даже на центральной площади — везде была вероятность встретить собственную тень. Так оно и оказалось. Позади я заметил фигуру, одетую во всё чёрное. Силуэт постепенно приближался; его шаги становились размеренней, а движения — плавнее. Вскоре он сравнялся со мной. Располагаясь от него по правую руку, мне удалось разглядеть незнакомца: фетровая шляпа, то ли пальто, то ли тот же плащ, что на мне и остроконечные туфли из шерсти пони. Всё одеяние пронизывал не тот чёрный оттенок, что все привыкли представлять, а его какая-то модификация — цвет, вышедший прямиком из бездны, ещё не успевший смешаться со всем тем хроматическим спектром нашего красочного мира. Это вновь прибавляло облику незнакомца некую нереальность, но я этому совершенно не удивлялся и его вопрос был также уже слышан мной не раз.

Сомкнув руки в замок, рядом тянущаяся тень подалась вперёд, хорошенько размяла кисти и вместо того, чтобы, — как я мог судить, — занести на меня руку, задала вопрос, который мне приходилось слышать уже не впервой:

— Готов или снова дать время на реабилитацию?

В любой другой ситуации, встретив такого индивидуума, можно было бы назвать его сумасбродом, от которого то и дело, что остаётся бежать, лишь бы сохранить собственный рассудок. Я же встретил этот вопрос как неотвратимую данность. Когда виденное во время приступов стало приходить ко мне в образах, подобных описанному выше незнакомцу, галлюцинации стали неотъемлемой частью моей жизни. Не было сомнений, что человека передо мной видел только я. И поскольку такая встреча оказывалась уже не первой, долго думать над ответом не приходилось. Я уже заранее знал, что нужно сказать:

— Как всегда. День, может два.

Лица моего спутника я не видел; да этого и не требовалось. Когда-то мне уже довелось сгорать желанием развеять эту излишнюю скрытость. Хоть тогда я и встречался с другими образами, прикрываемый ими лик всегда был один. Сейчас я был уверен, что, если каким-то чудесным образом лучик света упадёт в пространство под полями шляпы, на лице собеседника не дрожала бы ни одна мышца, так как все они, словно у статуи, закованы в форму маски.

Пожав плечами и взяв крен на сорок пять градусов в сторону, таинственный пришелец верно зашагал от меня прочь, проронив напоследок одновременно как успокаивающее, так и сильнее разжигающую во мне озлобленность:

— В следующий раз уже приду с реквизитами, костюмом и прочей бутафорией. Ох, чуть не забыл. Чтобы ты сильно не расстраивался, поверь, в этот раз режиссёр не такой строгий. Говорят, будет дозволено делать многое из того, на чём раньше лежало табу.

Так и не обернувшись, говоривший исчез также тихо, как и появился. Мне не нужно много слов, чтобы объяснить: кто, а вернее что это было. достаточно всего одного. Ночной визит был не чем иным, как посещением меня Персоной. Она-то и есть один из тех образов, некогда наполнявших меня лишь внутри. Теперь же, более не скованные границами моего сознания, они являются ко мне в любое время.

Сейчас я свободен на следующие сорок восемь часов. От этого важно понять, как лучше всего распорядиться этим временем. Я могу провести эти двое суток в занимании себя разными мелочами или попробовать исповедаться в текстовой форме. Мне казалось, что если посмотреть на мою жизнь в широкой перспективе, то получится придумать, как покончить с игрой в маски. Я устал от этого маскарада, устал от моих видений. Хочется самому выбирать, когда нужно что-то менять, а когда всё оставлять как есть.