Сергеев. Серёгин

Сергеев. Серёгин

От автора.

Любые совпадения случайны.

Сергеева одолел зуд. «Ты должен остаться в вечности, — чудился ему чей-то голос, — ты должен написать книгу» — «Я просто любитель», — сопротивлялся Сергеев, но голос ныл, тревожил, уговаривал. «Я напишу книгу, — понял Сергеев, — великую, мудрую, божественную Книгу».

Сергеев продал квартиру в столице и переехал в деревню. Денег, подсчитал он, должно хватить лет на десять. Продукты, дрова, спутниковый интернет, бензин плюс непредвиденное. Вполне, вполне достаточно!

Машина медленно ползла весенним просёлком. Образы ворочались в голове, рождали удивительные слова, от которых замирало в груди. Словам не терпелось, они рвались наружу. Сергеев с трудом держался, чтобы не прибавить газу.

Покосившаяся изба встретила перегоревшими лампочками и запахом запустения. Электричество — о чудо! — было, а лампы Сергеев захватил с собой. Скорее, скорее, невозможно ждать более! Сергеев смахнул застарелую пыль со стола, подключил ноутбук и создал новый, пустой документ. Его будущая книга… Как он назовёт её? Неважно. Имя придёт потом, когда слова заживут своей, отдельной жизнью.

Сергеев коснулся клавиатуры, и мир исчез. Остались не распакованными чемоданы, покачивался от сквозняка полотняный абажур с пустым патроном, звенели комары.

Свирепый ветер вдохновения надувал паруса фантазии. Иногда прямо по курсу бурлили водовороты вокруг рифов штампованных образов, и тогда у Сергеева начинало болеть сердце. Он закуривал и возвращался на строчку или две назад, лихорадочно правил, и боль отступала. К ночи папиросная пачка опустела, и родилась первая глава. За ней вторая и третья. Сергеев не замечал ни ломоты в спине, ни боли в отбитых пальцах. Только к утру его отпустило. Утихли злые пульсы за висками, и Сергеев уснул за столом.

Побежали дни. Сергеев изредка покидал избу, покупал продукты и курево. Он осунулся, оброс клочковатой, рыжей с проседью бородой, пропах потом и табаком. Деревенские брезгливо расступались, пропуская его к автолавке.

Сергеев не замечал. Все мысли его занял роман. Он рос, как горная страна, в высоту и вширь. Огромный мир вставал за скупыми описаниями событий. Люди рождались, взрослели, влюблялись, совершали поступки и Поступки, болели и умирали. За наводнениями следовали ураганы, войны сменялись эпидемиями, засухи — суровыми зимами, когда полноводные реки промерзают до дна. С миром происходило необъяснимое и страшное. В бессилии опускали руки правители и вельможи, ломали в бесполезных раздумьях головы мудрецы, тщетно молили богов о снисхождении монахи в тайных скитах. В бедствиях угадывалась злая воля. Будто перебирал нити стихий чудовищный кукловод. Ироничный, холодный экспериментатор возле муравьиной кучи.

Потом возник герой. Рыцарь из окраинного королевства, обременённый любовью и долгами. Молодой вояка — из тех, всё имущество которых состоит из коня, меча и платочка прекрасной дамы. Он собрал ватагу сорвиголов и отправился на поиски славы. Начали, как водится, с грабежей: трясли купеческие караваны, чистили небольшие городки, не гнушались и монастырями. Ватага росла, в неё вливались новые лихие люди. Страна стонала от новой напасти.

Однажды, обнимая маркитантку, герой понял, что забыл лицо дамы сердца. Это его удивило. Почему так вышло, что с ним случилось? Разве славы удачливого разбойника он хотел? Неужели только ради вина и покорных девок покинул отчий дом? Он осознал, что позади — только кровь и дым пожарищ! И ужаснулся. Началось его нравственное возрождение. Он бросил войско и бежал прочь. Схимник в безводной пустыне открыл ему правду. Причина бед — древний бог, обитающий на окраине мира. Он пьёт эманации страданий, отчего сила его растёт, умножая людские беды. И так по кругу, пока человеческому роду не придёт конец.

Убить бога — вот цель жизни! — решил герой.

Вот кульминация романа, понял Сергеев, и его достойное завершение.

Последние главы заполняли дисковые сектора. Голос, что позвал Сергеева в дорогу, не умолкал ни на минуту. Иногда казалось, что это он, голос, управляет пальцами, что это он подсказывает повороты сюжета, и даже метафоры — дело его бесплотных, невидимых рук. В бреду, в горячке, забывая есть и даже курить, дописывал Сергеев своё произведение. Лишь с финалом вышла заминка...

Тускло светились вершины гор в сиянии Луны. На плоском плато стоял Герой. Губы его были сомкнуты, в глазах читалась решимость завершить работу здесь и сейчас. Последнее усилие, и враг уничтожен. Бог ослабел, потерял тонкие астральные тела и вывалился в тварный мир. Напротив Героя — жуткий монстр, кошмар пожирателя мухоморов. Мешок таракана, вывернутый наизнанку коровий желудок, куча гниющих спрутов… Не подобрать названия, нет в человеческих языках подходящих слов. Злой бог смердел.

«Убей его, — подначивал голос, — и Герой станет властелином мира. Просветлённым, мудрым государем, перед которым склонятся страны и народы!». Убить бога… Простое решение, и как удачно оно совпадает с первоначальным замыслом! Убить — и занять его место. «… И самому стать драконом, — вспомнил Сергеев. — Нет, этого не будет. Я слишком люблю своего героя, чтобы пожелать ему такую судьбу». Он победит, в этом нет сомнения, но ценою станет жизнь! Тогда он останется в песнях и легендах. «Никто не узнает», — шепнул голос. «Какие мелочи!» — отмахнулся Сергеев.

Голос скептически хмыкнул … и исчез. Сергеев почувствовал себя странно. Словно долго спал под толстым ватным матрасом, как когда-то, в армии. Да — тяжело, да — пыльно, но тепло и уютно! Мгновение, и матраса нет, теперь можно дышать полной грудью, но холодно и солнце режет глаза.

Возможно, Сергеев просто невыносимо устал, но никогда прежде слова не рождались в таких муках! Они не ложились в строку, они сопротивлялись, они прятались за другими, стёртыми и тусклыми. За час возник абзац, натужный, вялый. Ублюдочный.

Надо отдохнуть, понял Сергеев. Финал никуда не денется, а пока… боже! Во что он превратился?

В почерневшем зеркале отражался обычный бомж. Грязный, всклокоченный, с мутными, загноившимися глазами. Сергеев принюхался, и его чуть не стошнило: несло, как от помойки в жаркий день. Нестерпимо чесалась кожа, казалось, под грязной рубахой кто-то ползает.

Сутки Сергеев посвятил чистоте. Он натопил баню и несколько часов отмокал, а потом отмывался в трёх водах. Тело покрывали фурункулы и струпья, и Сергеев извёл всю водку и пластырь. Он сжёг тряпьё, в которое превратилась одежда. Он вымыл и выскоблил дом, а потом снова помылся. И прочая, и прочая, и прочая...

Финал Сергеев добил позже. Пришлось поработать, и не было привычной лёгкости в мыслях. Зато он чувствовал себя человеком. Чертовски приятно, проходя по деревне, видеть, как светлеют лица людей! Сергеев нарочно потратил пару часов — персонально раскланяться с каждым, показаться в цивильном виде.

Он не стал задумываться о названии. «Герой», как же ещё? С первыми заморозками роман ушёл в издательство. В первое попавшееся, наобум.

«Второй тираж ушёл в печать, — писал редактор, — Но подумайте об изменении концовки. Возможно, не стоит убивать героя? Он так понравился читателям! И они требуют продолжения…»

На месте хибары Сергеев поставил скромный, но особнячок. С балясинами и наличниками. Вечерами Сергеев останавливался возле книжного шкафа и нежно гладил корешки. Один корешок, повторенный десятки раз. Авторские экземпляры… «Хорошие вы мои!» — шептал Сергеев. Его друзья, его собеседники, воплощение его мечты. Он мог часами перечитывать роман, начав с любого места. Читал и поражался… Как? Откуда взялись эти лёгкость и глубина? Лёгкость слога и глубина мысли. Это он, действительно, он. Но как?

Два дня в неделю Сергеев проводил в столице. Творческие вечера шли один за другим. Восторг новизны утихал, сменялся тихой обидой, ведь каждая встреча заканчивалась вопросом: «Когда ждать продолжения?». Поначалу Сергеев обстоятельно объяснял причины, по которым не собирается этого делать, потом отделывался односложным «нет». Как же они не понимают? — удивлялся Сергеев. Герой исчерпал себя, исполнил предначертанное. К чему оживлять покойника, трясти старые кости?

Сергеев замыслил реалистический роман о судьбах современного села. Комбайнёр, герой труда, доживает свои дни в заброшенной деревне. Жена давно умерла, дети позабыли. Досуг он проводит за чтением старых газет. Вдруг…

Позвонил издатель.

«Возможна экранизация! — кричал он в трубку. — Джексону не снилось! Большой продюсер, хорошие деньги!.. Но продолжение, непременно продолжение!» — «Но я начал другую вещь…» — «Отложите! С вашим слогом, с вашей скоростью!..»

Что он теряет, задумался Сергеев. Полгода — год, пока напишет ещё один роман. Тем временем идея вылежится, обретёт нужную форму. Да и деньги не помешают.

«Согласен», — ответил он.

«Ага», — проснулся подзабытый голос и хихикнул.

Нет, Сергеев не хотел повторения прошлого позора, не хотел презрения местных жителей. Он забил холодильник продуктами, завалил консервами погреб. Теперь его никто не потревожит.

Клавиатура манила, тянула.

Герой очнулся на рассвете, оглядел поле недавней битвы. На разбитые камни плато лёг свежий снег, укрыл пятна крови и ошмётки внутренностей невинным белым покрывалом. Внизу, на склоне Двурогой, паслось стадо ледяных быков. Герой усмехнулся и стал спускаться к перевалу. Очень хотелось есть.

Спать Сергеев лёг далеко за полночь. Его знобило, поднялась температура. Страшно чесались бока, Сергеев с трудом сдерживался, чтобы не разодрать их до мяса. В борьбе пришёл рваный, горячечный сон. Сквозь бред Сергеев чувствовал, как ползают по телу невидимые миноги. От скользких прикосновений было то ли тошно, то ли приятно. Сергеев представлял себя толстым, бесконечным удавом. Он струился по шершавой дорожке. Песок сладостно скрипел под упругими боками, мелкие камешки щекотали кожу. Блеснул в лунном свете антрацит воды, и Сергеев нырнул. Без звука, без всплеска, в холодную уютную глубину. Когда внутренний жар утих, Сергеев рванул наружу. Голод гнал его, того, кем был сейчас Сергеев. В ноздри проник запах живого существа, сладкий дух плоти и горячей крови.

Утром Сергеев встал бодрый и весёлый. От вчерашней лихорадки не осталось следа. Вот только сбитая постель пестрела бурыми пятнами. Неужели не выдержал?

Рассматривая в зеркале измазанное кровью лицо — почему именно оно? — Сергеев не сразу заметил, что… Что?! Немного ниже подмышек из боков выросли две новые руки, длинные, мускулистые, покрытые нежной молодой кожей.

«А?..» — задумался Сергеев. — «Хорошо же», — сказал голос.

Руки слушались, как родные. И точно, хорошо. Как раньше он обходился всего двумя? Скорее к ноутбуку!

«Люська! Где тебя носит, негодница рогатая!» — кликала за окном старуха-соседка козу. Сергеев запнулся. Из-под кровати выглядывала обглоданная нога с раздвоенным копытцем. «Это я её, да?» — вяло удивился Сергеев. — «Ерунда, не бери в голову», — отозвалось в голове.

С двумя парами рук дело пошло куда как быстрее. Текст, струившийся ранее ручейком, полился речкой. Уже недели через три Сергеев закончил «Героя против пиратов». Идеи роились в мозгу, причудливо смешивались и без помех выплёскивались на винчестер. На свет последовательно явились «Герой и щит императора», «Герой и леса Капа-Ламуры», «Герой и зрачок Зунги», «Герой и сорок наложниц мудреца».

Народ покупал и требовал ещё. Тиражи росли, издатель потирал руки. «Наложниц» выпустили в подарочном оформлении; в комплекте шёл снятый «Пентхаусом» видеофильм. Совет по культуре подал на издательство в суд за садизм и смакование перверсий. Скандальный процесс закончился ничем, но поднял продажи втрое.

Сергеев ничего этого не знал. Его переполняло счастье. Время разделилось на две части. Днём Сергеев творил, воспарял в горние выси, направлял властителей мирских и духовных. Ночи радовали животными страстями. Он выслеживал и загонял жертву, пил последний вздох жизни, а после пировал. Когда он был сыт, то скитался по окрестным лесам чудовищным хайдом или восторженно выл на Луну.

С книгами множились конечности. Сергеев распух, стал похож на… Сразу и не понять, на что именно. Но кому интересны отражения в зеркале? Не о чем беспокоиться.

Деревня замерла в тревоге. Бабки судачили про вурдалака, живые пока цепные псы вечерами плакали, как кутята, и просились в дома. Мужики обсуждали невиданные следы, грешили на волков и мечтали об облаве, только какая облава, когда их осталось полтора человека — тех, кто может держать ружьё! Слухи, один другого невероятнее, ползли по округе.

Зашевелились аномальщики. Махайрод добрался до наших мест, говорили одни. Нет, отвечали другие, исконно русского зверя, пещерного медведя, выгнала из чащоб дурная экология. Сошлись в одном: нас посетил гость из плейстоцена! И сорвались в экспедицию; записать на видео, а лучше — отловить, чтобы посрамить академических скептиков.

Обвешанные аппаратурой, они углубились в лес на закате. Вышел один. Невменяемый, прижимающий к груди камеру для ночной съёмки. Его подобрал дальнобойщик, глянул, интереса ради, записи, и опытного, тёртого жизнью мужика проняло до тошноты. Водила влил в глотку спасённого стакан водки, только бы закрылись мёртвые от ужаса глаза, и придавил педаль. В столице, не заезжая на терминал, сдал найдёныша знакомому из ФСБ. Пусть разбираются, на то и безопасники!

Сергеев дописал последний абзац, сохранился и вошёл в почту. Новейший роман «Герой и дураки» отправился проторенным путём. Стемнело, и зверь — или бог? — внутри темнил сознание, прибирал власть над телом. Пора на охоту, за парным мясом.

Добыча сама пришла в его логово. Она сопротивлялась, плевала огнём и жалила. Глупыши, так даже смешнее!

Изумрудная клякса металась в окуляре ноктовизора. Погасли всполохи выстрелов. Взвод осназа остался лежать у двери и окон мёртвыми, остывающими грудами. Лучшие парни погибли за секунды, майор не успел скомандовать отход. Он сглотнул, крепко зажмурился и махнул рукой.

Две гранаты из подствольника встретили тварь в прыжке.

Серёгин проснулся, как от толчка. Ночь глядела в окно жёлтыми бельмами фонарей. «Зачем я живу? — подумал Серёгин. — Что останется от меня после смерти? Пустота?» «Напиши книгу, — произнёс в сознании чей-то голос. — Великую, мудрую, божественную Книгу!» — «Да».

Тьма ласково улыбнулась.