На фига?

Надо заново придумать некий смысл бытия.

На фига?..

Агата Кристи «Два корабля»

ПРОЛОГ

Обычный серый осенний день. Человек идёт по улице. Накрапывает мелкий дождь. Капли бьют об асфальт, создавая странную тихую музыку, очень похожую на то, что творится в душе человека, который медленно идёт по улице…

Он идёт. Идёт неизвестно куда. Просто идёт. Взгляд перед собой. Руки как плети висят вдоль тела. Капли бьют по лицу. Он не смотрит по сторонам, зато все взгляды тех, кто ещё идёт по улице, устремлены на него: он без зонта.

Шаг. Лицо искажается гримасой боли. Человек падает на колени, заваливается на бок, тонкая струйка слюны стекает на асфальт, навечно остановившийся взгляд видит лишь ноги. Ноги бесчисленного количества идущих мимо людей.

Если посмотреть сверху, с высоты птичьего полёта, можно увидеть чёрный поток, огибающий препятствие. С высоты неба видны зонты, образующие чёрный круг, внутри которого в позе эмбриона лежит человек. Странно, как похожи рождение и смерть. И что такое, собственно, рождение как не смерть: для того, чтобы прийти в мир людей, человек должен покинуть мир благодатной материнской утробы. А можно ли с достаточной долей уверенности утверждать, что смерть в мире людей есть рождение в каком-то ином незнакомом или просто забытом нами мире? Да… Но вернёмся к нашему герою.

***

Толпа идёт мимо. Как река огибает камень, так и толпа огибает тело… Кто-то набирает «03» на мобильном. Десять минут, и тишина осеннего дня разрывается бесполезным воплем сирен. Врачи лишь констатируют смерть. Тело отправляют в морг.

А на дороге стоит некто и машет вслед уезжающей машине. Вглядевшись в его лицо, мы понимаем, что это тот же человек. Только теперь на его лице улыбка. Несколько секунд изображение ещё держится, потом по нему пробегает рябь, как от камня брошенного в реку. Миг – и нет ничего, кроме грязи, маленьких луж и осенней пожухлой листвы…

1

«Что со мной? Где я? Кто я?»

«Ты никто. Вставай и иди»

«А ты кто? И почему я должен тебя слушаться?»

«Не задавай глупых вопросов. Просто должен и всё. Вставай и иди»

«А я, может быть, не хочу вставать. Мне может быть здесь нравится»

«Нравится? Вниз посмотри»

Человек смотрит вниз и хватается за сердце: под ним расстилается земля, но земля с высоты птичьего полёта. Люди кажутся муравьями, дома коробками, и игрушечные машинки как заведенные ездят по нарисованным безумным художником трассам.

— Где я, чёрт вас всех подери?! – кричит человек, вскакивая на ноги.

— А вот это слово тебе придётся забыть, если не хочешь там оказаться, хотя… Что там, что здесь. В общем, решай сам. Моя задача провести тебя по этому миру. Потом тебе придётся выбрать.

— Что выбрать, и кто со мной разговаривает?

— Кто я тебе знать не нужно. Называй меня просто Экскурсовод. Можно Гид.

— А увидеть я тебя могу, Гид?

— Можешь. А оно тебе надо?

— Надо. Надо же знать, с кем я разговариваю. Может ты урод какой-нибудь.

— Смотри.

В воздухе появляется зеркало. Большое, в полный рост; золотая рама, украшенная витыми узорами; прозрачное стекло, отливающее серебром. В нём отражение человека.

— Это я.

— Нет, это я. А впрочем, как ты уже догадался, я – это ты, а ты – это я. Идём…

— Никуда я с тобой не пойду. Я, похоже, схожу с ума.

— Не мне тебе объяснять, что восемь из десяти человек – сумасшедшие. Ты не исключение, однако сейчас ты в полном здравии. Если не хочешь идти – упадёшь.

— Я же стою.

— А ты знаешь, что на облаке долго не постоишь?

— Почему?

— Ветер.

Человек смотрит под ноги, затем оборачивается. Облако летит у него из-под ног. Чтобы не упасть, он делает отчаянный прыжок и снова оказывается на облаке. Только на другом.

— Эй, куда идти-то?

— Просто иди. Не думай. Иди…

— А если снова ветер?

— Я же тебе говорю: не думай. Не думай ни о чём… Просто иди.

***

Интересно наблюдать за человеком после его физической смерти. Могила. Похороны. Но ведь в могиле, собственно говоря, уже и не он лежит. Там камень только, оболочка… А человек где?

А человек нигде. Его нет. Хотя… Его нет здесь, но где-то он должен быть согласно теории относительности. Кстати пора уже как-нибудь назвать нашего героя. Не всё же время ему ходить с именем – Человек. Будем звать его Адам. Почему? А почему бы и нет?

Давно о нём не вспоминали. Немножко ещё он подождать сможет. Всё-таки он просто человек. Маленькая песчинка. А мы с вами говорим на вечные темы. Так о чём это я? А, ну да.

Понимаете, мы слишком сложный субъект, чтобы просто исчезнуть в Никуда, чтобы сгинуть. Поэтому, не знаю уж кем и когда, специально для нас было создано три мира: Верх, Дно, Середина. Человек, уходя из одного мира, просто перемещается в другой. Я сказал просто? Извините. Простите. Нет ничего простого. А самое простое всегда сложнее всего, что вы можете себе представить. Дело в том, что каждый из нас должен сделать Выбор…

Ну, всё, отключаюсь. Пора возвращаться к нашему непутёвому герою.

***

Адам шёл. Шёл по облаку. Неизвестно куда, а главное, зачем. Гид молчал. Сколько мужчина ни взывал к нему. Ничего не было видно: впереди туманная сероватая дымка и позади то же самое. Ему уже становилось страшно и неуютно. Сколько времени он уже здесь? Хотя во сне нет времени, а в том, что это сон он уже не сомневался…

— Это не сон, идиот. Это самая, что ни на есть реальность. Иди. Уже близко.

— Близко… Откуда ты знаешь? И вообще, что это за место? Что со мной? Что вообще здесь происходит?!

— Хватит вопросов. Иди.

Человек, махнув рукой, идёт вперёд. Неожиданно перед ним из тумана выплывают очертания какого-то сооружения. При ближайшем рассмотрении сооружение оказывается огромной башней из неизвестного материала. Ни дверей, ни окон не наблюдается.

— Эй, Гид, что это?

— Опять вопросы. Ну, почему ты мне достался? Ты журналистом никогда не был?

— Был… А почему был?

— Ты можешь чётко отвечать на мои вопросы, не задавая при этом других?

— Могу.

— Тогда слушай. Это и есть мир, который я должен тебе полностью показать.

— Башня – мир?

— Да. Это концентрат. Выжимка, что ли. Не знаю я как это тебе объяснить.

— Очень странно. Слушай, Гид, а как в этот твой мир попасть?

— Это не мой, это потенциально твой мир. А попасть в него очень просто: закрой глаза.

— Закрыть глаза?

— Только не спрашивай зачем. Закрой и всё.

— А внутри я могу тебе задавать вопросы?

— Всё, что будет нужно, я расскажу сам. Закрывай глаза.

***

— Ну, долго мне ещё с закрытыми глазами стоять?

— А ты куда-то торопишься?

— В общем-то нет, но хотелось бы хоть что-нибудь понять…

— Ты никогда ничего не поймёшь, а то, что поймёшь, забудешь сразу, как только сделаешь Выбор.

— А зачем тогда что-то понимать?

— Чтобы сделать Выбор.

— А зачем мне делать Выбор, если это всё равно мне ничем не поможет?

— Надоел ты мне со своими вопросами. Зачем да зачем. Как маленький, ей-богу. Открывай глаза.

Первое, что увидел Адам – большой зал. Пол выложен сине-зелёной плиткой блестящей от солнечного (солнечного ли?) света, стены уходят в небо, в необозримую высоту.

Затем его взгляд сконцентрировался на трёх дверях, которые находились в противоположной стене башни. Выточенные из единого куска красного дерева, отполированные до зеркального блеска, они так и манили подойти поближе, прикоснуться к пылающему золоту ручек, узнать то, что скрыто за зеркальной гладью. Адам сделал первый шаг.

— Стой! Не спеши. Я тебя знаю. Откроешь какую-нибудь дверцу, не подумав. Нам нужна средняя. И только средняя.

— Почему?

— Ты ведь всё равно не отстанешь, правда?

— Не отстану. Разобраться я хочу, понимаешь?

— Да куда уж понятнее… Ладно, слушай меня внимательно. Второй раз повторять не буду. Есть три мира: Верх, Дно, Середина. Вы, люди, называете их по-разному: Ад, Нифльхейм, Рай, Асгард, Земля, Мидгард… Независимо от названия, их всего три. В каждом мире есть вот такая вот башня. Это Переходный Пункт. Здесь показано то, что, собственно говоря, и составляет мир. Люди, после смерти выбравшие этот мир, попадают сюда: те, что жили на Дне – через левую дверь, те, что в Верху – через правую. Понял?

— Не очень.

— Ну и не надо. Иди и открой среднюю дверь. Путешествие начинается.

Адам успел сделать только первый шаг, когда неожиданно распахнулись крайние двери: потоки людей заполнили пространство зала. Он неожиданно стал маленьким, неуютным, казалось, что стены начали сжиматься, свет пропал, сине-зелёная плитка быстро покрылась пылью и грязью с бесчисленного множества туфелек, ботинок, кирзовых сапог, кто-то даже стряхнул на пол пепел от сигареты.

— Гид, что здесь происходит?! Кто эти люди?!

— Ты не внимателен, Адам. Это плохо для журналиста.

— Я потерял работу за десять дней до…

— Можешь не договаривать. Это те, кто сделал выбор. Отойди подальше и смотри.

Мужчина шагнул назад. Людская масса неожиданно замерла в ожидании. Взгляды устремились в одну точку. Старики, мужчины, женщины, дети… Дети… Они первыми начали улыбаться. Улыбка была настолько чистой и естественной, что Адам начал плакать, а ставший серым зал неожиданно расцвёл золотом и платиной… Затем вспышка, настолько яркая, что Адам ослеп на несколько мгновений. Когда он открыл глаза, никого уже не было: зал был пуст, сине-зелёная плитка вновь сияла под лучами солнечного (солнечного ли?) света, двери вновь манили к себе отполированными до блеска ласково золотящимися ручками. Человек уверенно подошёл к средней двери и сжал ручку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Дальше была тьма…

***

Комната выглядела жутко. Полумрак, но не мягкий, а страшный. Красный свет отражается на кроваво-красном ковре, создаётся впечатление, что паришь в море огня. Впереди Женщина… Она раздвинула ноги, из её лона выпадают мёртвые, окровавленные комочки, Женщина постоянно кричит… Тяжёлый запах, запах мёртвого, слизь, растекающаяся зловонным пятном от кучи маленьких тел. Если приглядеться, можно различить микроскопические ручки, ножки, распахнутые, затуманенные глаза…

— Почему не спрашиваешь, что это такое? Подойди поближе, присмотрись, может, увидишь что-нибудь интересное…

— Я ничего не хочу видеть. Мне хочется побыстрее уйти отсюда.

— На меня это зрелище тоже оказывает гнетущее впечатление, однако я должен объяснить тебе, что тут происходит. Понимаешь, это – рождение стиха, рождение песни… Рождение всего того, что популярно в нашем мире…

— Но почему это происходит именно так?

— Потому что всё, что популярно изначально мертво. В этом нет смысла, а значит жизни… Ладно, так уж и быть, пошли отсюда. Глаза закрой.

***

— Слушай, Гид, а можно выйти из этого мира? Я не хочу больше ничего здесь видеть…

— Нельзя. Пока, по крайней мере.

— Почему? Я уже точно знаю, что не хочу здесь жить…

— Сейчас нельзя – мы уже в новой комнате. Открывай глаза.

— Обязательно?

— Да. Я думаю, тебе это понравится…

Адам покорно открыл сначала один, потом другой глаз, и улыбка озарила его угрюмое лицо. В чистом небе блестело Солнце, нежный Зефир ласкал кроны пальм и других тропических растений. Он стоял на пляже (тонкой полоске желтовато-коричневого песка), за спиной ласково шептались о чём-то волны.

Мужчина сбросил с себя всю одежду и с дикими криками, выражающими особую радость от полной свободы, бросился с разбега в ласковые воды неизвестного моря, подняв за собой миллионы солёных брызг. Он радовался, как ребёнок, плескался до полудня, после пошёл в джунгли, насобирал ягод, плодов, развёл костёр и сел есть…

— А я здесь останусь. Не хочу больше никуда идти…

— Оставайся. Кто против? Вот только…

— Только что?

— Оглянись…

Мужчина посмотрел долгим, задумчивым взглядом назад и увидел мелькающие среди пальм и лиан маленькие чёрные фигурки… Они приближались и росли, медленно превращаясь в… двухметровых смуглых великанов, потрясающих в воздухе примитивными копьями с каменными наконечниками и томагавками… Через некоторое время можно было различить то, что Адам по незнанию определил как бусы: на верёвки были нанизаны у кого уши, у кого глаза, а у одного из великанов с огромным головным убором из головы тигра, человеческие черепа, звенящие при каждом его шаге… Наш герой принял единственно верное и возможное в данной ситуации решение – с криком подстреленной птицы он рванул на пятой передаче параллельно линии прилива… Племя на некоторое время остановилось (было видно, что они о чём-то совещаются) потом разделилось на два потока: один вернулся в джунгли, другой бросился в погоню за ускользающей пищей.

***

Адам бежал, что было сил. Он проклинал тот день, когда впервые выкурил сигарету до фильтра. Предков не было дома, и он стащил у папаши из пиджака «L&M»… Какой был кайф, запершись в туалете втягивать в себя немного сладковатый дым, чувствуя себя взрослым и свободным человеком…

«Наверное, сигареты меня и убили», — думал Адам на бегу

«Тебя не сигареты убили, а кое-что ещё»

«Что, Гид?»

«Сейчас не время. Когда-нибудь ты всё вспомнишь»

«В одном ты прав: сейчас совсем не время. Они всё ещё бегут за мной?»

«Увы, да. Они слишком голодны, чтобы упускать восемьдесят килограмм наивкуснейшего мяса»

В нескольких миллиметрах от лица Адама воздух со свистом разрезал пущенный из длинной трубки дротик, вонзившийся в ближайшее дерево… Марафонец прибавил скорость, воздух с устрашающим свистом стал вырываться из лёгких, он понимал, что долго ему так не продержаться, а останавливаться было нельзя – за спиной до сих пор слышался безумный топот множества ног, в него летели копья, дротики, стрелы… Вдруг впереди показался чернеющий изначальной, всепожирающей тьмой проход, на последнем издыхании Адам ворвался в манящую прохладу пещеры… Прижавшись к холодному камню стены, слившись с темнотой, он, наконец-то смог отдышаться. Затем, вслушавшись в ничем не нарушенную тишину, он удивился.

— Гид, почему никто не последовал за мной?

— А мне-то, откуда знать? Они все попадали на колени перед входом. Только этот, с тигром на голове, стоит, руки к небу воздел, кричит что-то…

Грохот пронёсся по всей пещере и звонким эхом вернулся к Адаму, он невольно повернулся ко входу и упал на колени, вырывая себе волосы, потом с диким воплем стал кататься по земляному полу: на месте прохода красовалась огромная куча камней… Всё вокруг погрузилось во тьму…

***

— И что теперь делать?

— А что делают люди в пещере, вход в которую завален?

— Что?

— Ищут выход, наверное.

— И как ты собираешься искать его в полной темноте? Слушай, ты же маг или что-то вроде того, так?

— Нет, я всего лишь твой проводник.

— А почему мы не можем просто свалить отсюда в — как ты это называешь? – другую комнату?

— Долго объяснять. Понимаешь, наша система не так уж совершенна. Для того чтобы телепортироваться нужно соблюдение двух условий: первое – желание объекта…

— Но я хочу, очень хочу, могу даже встать на колени или откусить себе палец. Почему мы всё ещё здесь?!

— Потому что есть ещё одно условие. Ты когда-нибудь пробовал дослушать до конца?

— Выкладывай своё условие, только быстрее.

— Условие проще некуда: мы должны оказаться на том месте, где появились…

— Шутишь?

— Нет… К сожалению… И вообще, я шутить не умею. Юмор с годами испаряется – скучно.

— Ясно, но всё это не даёт ответа на прямой вопрос: что, чёрт возьми, делать дальше?

— Что, что, вот заладил. Найди какую-нибудь палку, тряпку – и будет тебе счастье. В виде факела.

— А чем я тебе его зажгу? Вся одежда, все вещи остались на пляже!

— Молодец, что я тебе ещё могу сказать? Держись за руку. Идём…

***

Кругом была тьма, и только тьма. С детства Адам боялся темноты, с детства спал с включённым ночником в комнате. Он чувствовал всегда угрозу, таящуюся за пыльными и толстыми кулисами ночи.

Были слышны шаги. Шаркающий звук по острому и впивающемуся в нежную кожу ног гравию. Он понимал, что здесь нет никого, кроме него и Гида, но всё же, что-то заставляло его сердце биться сильнее и чаще, а глаза — напряжённо вглядываться в смутные очертания впереди… Наконец они остановились.

— Почему мы остановились?

— Потому что так надо. Я хоть и не человек, но заблудиться тоже могу. Дай мне несколько секунд, чтобы сориентироваться.

— Несколько секунд… Хорошо. В любом случае, выхода у меня нет.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Гид.

— Да?

— Ты слышишь?

— Что слышу?

— Да нет, ничего…

— Раз ничего – не мешай. Я и так на взводе: мы из графика выби…

— Чёрт! Опять! Прямо за нами!

— Что там за нами?

— Откуда я, чёрт возьми, знаю?! У меня что, есть глаза на затылке?! Но что-то там есть, и оно приближается… Бежим!

— О, Боже, храни нас от беды! Вперёд! Держись за руку!

Бег был долгим. Адаму казалось, что он преодолел марафонскую дистанцию: дыхание сбилось окончательно, предательски тряслись и подкашивались ноги, к горлу подкатывала тошнота, сердце заходилось в груди, будто птица пытающаяся вырваться из силков, ломая собственные крылья…

Переведя дыхание, он осмотрелся вокруг. Сверху бил солнечный свет, заливая большую часть огромного (величиной с два футбольных поля) зала, заставляя тьму ютиться в углах пещеры, огрызаясь и вопя от бессилия изменить что-либо… Со своеобразного потолка свисали переливающиеся всеми цветами радуги сталактиты, в двух шагах от Адама блестело холодной лазурью озеро, стены, насколько хватало глаз были усыпаны хризолитами, рубинами, алмазами, изумрудами и бог знает чем ещё столь же невообразимо прекрасно переливающимся в лучах стоящего в зените Солнца. Впечатление портил только запах, настолько плотный, что, казалось, его можно потрогать руками. Запах, который невозможно спутать ни с чем, запах, навевающий мысли о бренности всего существующего, о тленности вещей, о скорой смерти – запах гниющего мяса. Слегка приторный на скотобойнях, здесь он сильной и властной рукой сжимал горло, не давая вздохнуть. Адам посмотрел себе под ноги и дико закричал от ужаса, отвращения, омерзения, отчаяния: пол был усыпан отнюдь не гравием. Всюду, насколько хватало глаз, валялись пробитые черепа, раскрошенные рёбра, руки, ноги, на берегу озера и в нескольких метрах на север от Адама лежало то, что некогда было телами людей…

За спиной послышался шорох лап…

***

— Гид, сделай хоть что-нибудь!

— Что, позволь поинтересоваться?

— Хватит юродствовать! Оно сейчас нас сожрёт!

— Кто?

— Прямо перед тобой!

Грузно переставляя мощные массивные колонны-лапы, на Адама двигалось сероватое нечто больше всего напоминающее неожиданно вернувшийся детский кошмар… Из распахнутой пасти шёл пар, зловоние намного опережало тварь, на клыках, как паруса на ветру, бились в исступлении лохмотья плоти, раздувались и пылали огнём ноздри при каждом шаге чудовища; тело венчал угрожающей длины хвост с костяным набалдашником, испещрённым шипами, глаз не было (да и зачем они, если подумать, существу, никогда в жизни не выходившему на свет)…

Журналист отступал, пока не наткнулся на стену, а тварь неумолимо приближалась. Казалось, что она улыбается, предвкушая отличный, изысканный ужин.

— Спаси меня, Гид!

— Извини, но это не в моей компетенции. Моя работа – экскурсия, а не спасение заблудших душ…

— Но меня сейчас сожрут, и ты лишишься работы!

— Мне всего лишь дадут нового клиента. Разве что, я немного потеряю в цене…

— Стой, но должен же быть ещё один выход!

— Спешу тебя разочаровать: это пещера для жертвоприношений. Совершенно не подразумевается, что у жертвы есть хотя бы один шанс выбраться.

— Ладно, потом поговорим.

Чудом увернувшись от клацнувших над головой клыков, Адам схватил то, что попалось ему под руку и, поднырнув под чудовище, всадил своё орудие глубоко в мягкий и податливый живот твари. Безудержный вой пронзил вековечную тишину пещеры и, отразившись от стен, взорвался в сознании Адама, разрывая его на части. Наступила тьма.

***

— Долго я был в отключке?

— Лучше бы ты вообще не приходил в себя.

— Голова раскалывается…

— Ещё бы! Что ты наделал, жалкий смертный, что ты наделал?!

Только сейчас до слуха Адама донесся звук, звук падающих с неба камней – кажущаяся такой прочной пещера рушилась как карточный домик. Камни величиной с человеческую голову падали, крошась на миллионы осколков, с невообразимой высоты.

— Что происходит, Гид?

— И он ещё спрашивает! Ты уничтожил мир! Башня рушится!

— Какая башня, какой мир?! Я просто убил чудовище! Либо оно, либо я – у меня не было выбора!

— Из-за твоего глупого страха смерти Башня рушится!

— Пока что я вижу, как рушится пещера. Если не хочешь остаться под завалами – бежим!

— Куда?! Когда, наконец, до тебя дойдёт, что убитое тобою существо было основой этого этажа?!

— Ничего не понимаю. По дороге расскажешь, а пока задержи дыхание!

— Я не человек, мне незачем задерживать дыхание: я не дышу. Куда ты меня тащишь?!

С разбегу Адам прыгнул в благодатную, леденящую лазурь озера, вода накрыла его с головой, и он поплыл. Куда? Куда глаза глядят. То есть вперёд. Где-то в вышине рушились стены жертвенной пещеры, впереди же маячил просвет: любое озеро должно впадать в реку – иначе неоткуда будет взяться воде…

***

Могучему потоку явно было тесно в узком, вытесанном тысячелетия назад русле, Адам налетал на камни, бился головой о базальтовый берег, захлёбывался грязноватой ледяной водой, проклинал всех святых и себя, но всё же плыл… Приближающийся рокот сначала казался ветром, заблудившимся в лабиринте пыли, камня и ледяных брызг, но постепенно за гулом ветра, чёрными мушками перед глазами всё явственнее проступал звериный рык водопада. Адам закричал, закрывая руками глаза, и через мгновение рухнул вниз, влекомый вырвавшейся на свободу рекой…

***

«Где я? Что случилось? Гид?»

«Гид, Гид… Я несколько сотен лет Гид и что? Ни разу за всю мою, поверь, немалую практику, мне не попадался такой сумасшедший клиент»

«Прости? Забудь. Где мы и почему здесь так темно?»

«Ты разрушил Башню»

«О чём ты?»

«Об этом»

Разрывая на части тьму, прямо перед Адамом возник экран. На его гладкой и белоснежной поверхности с невообразимой скоростью проносились вселяющие ужас картины: рушащиеся дома; кричащие дети; люди, пожирающие трупы своих собратьев; идущие строем колонны; танки, давящие цветы, жилища, людей; работающие день и ночь крематории; пепел, покрывающий землю словно снег; ураганы, подкидывающие в воздух многотонные эстакады в час пик, вышедшие из берегов реки, извергающиеся вулканы, сжигающие всё живое на сотни километров вокруг…

«Что это?»

«Это то, что ты натворил…»

«Не пори чушь! Я никак, при всём желании, не мог сотворить это. Я здесь, а они там! Этого не может быть!»

«Вспомни, напряги свою память! Ты в Башне, Башня – концентрат мира. Ты разрушил Башню… Продолжи логическую цепочку»

«Но как, как это возможно?! Я ничего не делал!»

«Ты ничего не делал! Ничего, просто уничтожил Середину, а так ничего!»

«Объясни нормально, что происходит?»

— А ничего не происходит. И теперь, по твоей милости, ничего не произойдёт!

— Спокойно, Гид. Глубоко вдохни через нос, сосчитай до десяти и медленно выдохни. Успокоился?

— Нет! Я не дышу!!!

— Забыли. Объясни, только без эмоций, что произошло.

— Объясняю. Кратко и по делу. Тварь, которую ты убил, была основой этажа. Предвосхищая твой вопрос: представь детскую башенку из кубиков. Представил?

— Да.

— А теперь представь, что ты убрал из неё кубик, только не верхний. Что произойдёт с башенкой?

— Рухнет.

— Правильно. Иногда ты бываешь чертовски догадливым, жаль что поздно… Убив тварь, ты уничтожил этаж Башни. Как ты думаешь, что после этого стало с самой Башней?

— А что, по-твоему, мне оставалось делать? Ждать пока это чудовище с удовольствием позавтракает мной?!

— Идиот! Пойми, что ты итак уже мёртв, хуже не будет! Твоя смерть всего лишь перенесла бы нас назад, к телепорту, и я бы спокойно продолжил свою работу… Теперь ты навсегда отлучён от Срединного Мира, хотя бы потому, что из-за тебя его больше не существует. Спи!

2

Медленно возвращалось сознание, Адам тряс головой, пытаясь упорядочить разбросанные, словно одежда в холостяцкой квартире после бурной ночи, мысли. Ничего не получалось…

«Этаж… Башня… Мир… Армагеддон… И всё это сделал я!»

Медленно, словно не доверяя своим ногам, он встал с постели. Комната представляла собой неплохо отделанный, уютный гостиничный номер, но Адам никак не мог вспомнить, как он здесь оказался.

Кафельный пол ванной приятно холодил ступни, рука привычно потянулась к стаканчику, в котором стояла зубная паста и щётка, ощерившаяся острой щетиной в пустоту… Откуда он знал, где стоит этот несчастный стаканчик?..

Адам повернул вентиль, несколько секунд подержал зубную щётку под струёй, выдавил немного пасты, начал чистить зубы и лишь после этого догадался посмотреть на то, что толчками выливалось из крана, растапливая фаянсовый лёд ярким и тёплым вишнёвым соком…

Послышался стук в дверь…

***

— Извините, что долго не открывал…

— Ничего. Меня зовут Гордон. Гордон Лэйк, — рукопожатие было крепким, сухим, не выражало никаких эмоций и являлось просто традиционным жестом, давно набившим оскомину, — А вы, как я понимаю, Адам Бэккер.

— Совершенно верно. Проходите. У меня небольшой бардак – только что переехал…

— Понимаю.

Странный гость прошествовал в гостиную, сел в мягкое кресло, закинув ногу на ногу, и выжидательно посмотрел на Адама.

— Вы прямо так и пойдёте?

— Простите?

— Вы приглашены сегодня на приём к сэру Боннсдорфу. Он очень ждёт вас, и мы не имеем права опаздывать. Поторопитесь, пожалуйста. Зная, что вы только что переехали и, возможно, ещё не успели распаковаться, я взял на себя смелость принести вам вот этот костюм. Надеюсь, что он придётся вам впору…

***

Машина сорвалась с места, как необъезженный мустанг, Адам хотел что-то спросить, но в пламени бешеной скорости вместе с маслом сгорели и все мысли…

— Почему вы не спрашиваете, кто я? – начал разговор Лэйк.

— Потому что ещё в квартире вы представились. Вы Гордон Лэйк, а я Адам Бэккер. Правда, я ничего не помню… о себе. О том, как я жил, где, что со мной происходило… И кто такой сэр Боннсдорф я тоже, к сожалению, не припоминаю.

— Сэр Боннсдорф – Учитель, Знающий, Посвящённый. Он объяснит тебе, кто ты, что с тобой происходит, и зачем ты пришёл в этот мир.

— Не кажется ли вам, что мне уже довольно поздно промывать мозги и наставлять на путь истинный?

— Найти Истину никогда не поздно, а впрочем, не мне решать.

— Если не вам, то кому?

— Тебе и Учителю.

Оставшийся путь прошёл в гнетущем молчании, Лэйк, не отрываясь, смотрел на дорогу, а Адам – в окно. За окном проносились дома, деревья, улицы, машины, но ни одного человека или животного… «Странно», — подумал Адам, но спрашивать о чём-либо водителя не решился, мысленно записав его в разряд небуйных сумасшедших…

***

Остановились они так же резко, как и двинулись в путь. Гордон вышел и открыл перед Адамом дверь. Дождался, пока мужчина выйдет, и с силой захлопнул дверь за ним, затем повёл его к дому.

Дом скорее напоминал виллу или замок из средневековых легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола: выложенные из грубого гранита стены, узкие окна-бойницы, четыре башни по сторонам света и даже подъёмный мост через глубокий ров, дно которого было усеяно железными пиками… Адаму стало не по себе, но Гордон держался так, как будто смотрел старый, давно надоевший фильм. Выбора не было, и мужчина поплёлся на ватных ногах за своим проводником. Вокруг всё так же не было ни одной живой души за исключением Гордона.

— Что здесь происходит?

— Ничего. И ничего уже не произойдёт, хотя…

— Где-то я это уже слышал…

— Нас ждут. Мы опаздываем. Пошевеливайся.

***

Жалостно скрипнули несмазанные двери, иссушенный скелет дворецкого протянул руки за одеждой.

— Что с ним?

— Тоже, что и со всеми. Не стоит его бояться – он уже ничего вам не сделает, даже если захочет.

— А я и не боюсь, — пролепетал Адам, упёршись взглядом в выложенный средневековой мозаикой пол, и протянул существу с протянутой рукой своё пальто, Гордон же никому не доверил свой плащ и быстрым шагом направился к огромным (во всю стену) дверям в противоположной стороне просторного холла.

— Что же вы стоите?

— Сейчас.

Адам с интересом осматривался: внутреннее убранство замка вполне соответствовало первому впечатлению журналиста. Ковёр из нежнейшей белой шерсти устилал пол, на стенах висели головы разных животных, стену справа от Адама украшал камин, в котором уже весело потрескивали аккуратные сосновые (судя по запаху) поленья.

Гордон, не в силах больше ждать, распахнул дверь и, перекрестившись, шагнул в образовавшийся проём, Адам последовал за ним.

За дверью оказалось нечто вроде гостиной. Выдержана она была в том же стиле, что и холл, единственным отличием было то, что здесь были предусмотрены столы, два-три дивана, обтянутых атласным шёлком ярко-алого цвета и несколько стульев… В комнате было много людей, они бурно обсуждали что-то, потягивая искрящееся шампанское из высоких бокалов. Неожиданно все замолчали и, словно по команде повернули головы к лестнице, то же сделал и Адам.

Со второго этажа спускалась фигура в странном тянущемся по полу балахоне из блестящей ткани. В свете горящих свечей создавалось ощущение, что некто одел себе на плечи Солнце. Ткань была настолько яркой, что руки инстинктивно потянулись к глазам.

«И Земля исторгнет из недр своих чудовищ ужасных, и пожрут они нас аки саранча пшеницу, и не будет у нас надежды на спасение, ибо грешны мы пред Отцом нашим великим, но бесконечна любовь его, как безмерен и гнев его. И породит Земля Спасителя, вселяющего надежду в умы и сердца наши, и поведёт он нас на сечу смертную, на битву кровавую во искупление грехов наших, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!»

— Радуйтесь, братья: Он среди нас!

Десятки пар глаз одновременно обратились к Адаму, десятки людей упали перед ним на колени и начали биться лбом об пол, шепча при этом какую-то молитву. Меж рядов молящихся к ошеломлённому герою двигался Учитель…

— Не бойся меня, я ничего не сделаю тебе. Пойдём.

Боннсдорф поманил Адама пальцем, и наш несколько смущённый всеобщим вниманием к его незначительной персоне герой покорно пошёл вслед за ним.

***

Лестница казалась бесконечной. Каждый шаг давался Адаму ценой невообразимых усилий – ноги как будто налились свинцом, в голове стоял полный и беспросветный туман, а руки, словно плети, висели вдоль безвольного тела. Взгляд был прикован к Солнцу покрывающему спину Учителя.

Неожиданно Боннсдорф повернулся к Адаму лицом. Что-то было в этих глубоких словно пропасть Ада глазах даже в старости не потерявших орлиную остроту и змеиный ум, благородная седина обрамляла покрытое множеством шрамов лицо, толстая и длинная борода придавала ему сходство с Сократом… Этому человеку хотелось верить, и Адам верил заранее всему, что поведает старец.

— Здравствуй, Спаситель, мы слишком долго тебя ждали, — Учитель сел на колени и приложился губами к грубоватой и грязной коже ботинок журналиста, чем вызвал его недоумение и даже страх…

— Извините, но вы, наверное, ошиблись дверью. Я не Спаситель.

— А кто же ты? – старец уже успел встать с колен и пристально смотрел в глаза своему визави, казалось, что взглядом он хочет прожечь несчастного насквозь.

— Я Адам. Больше ничего не помню.

— Правильно. Потому что больше ничего и не было. Ты очнулся в отеле, так?

— Так.

— Ты ничего не помнишь, так?

— Да.

— Ты помнишь только своё имя.

— Да, но что это доказывает?

— Не торопись. Продолжим. Ты знал, где лежит зубная щётка, не так ли?

— Знал, и что с того?

— Тебе это не показалось странным?

— Показалось.

— У тебя не было ощущения, что ты здесь уже когда-то был?

— Да. Но, может, хватит уже меня мучить? Объясните, что здесь происходит, в конце концов!

— А здесь ничего не происходит, — очнулся всё это время простоявший у окна Гордон, — И ничего не произойдёт. А всё благодаря тебе…

— Молчать! На всё Воля Божья и мы должны достойно нести кару, ниспосланную нам в испытание прочности нашей веры в Него…

— Извините, что беспардонно прерываю вашу перепалку, но всё же никаких вразумительных объяснений я так и не получил…

— Может, мы присядем?

— С удовольствием.

— Гордон?

— Спасибо, Учитель, я постою.

— Как хочешь. Так вот, Адам, как бы потактичнее высказаться, вы – причина Армагеддона… И вы же единственный шанс на спасение…

— Вы шутите?

— Я давно утратил чувство юмора: оно, как неплотно закрытое вино, или кипящая вода, имеет свойство испаряться. В глубине души вы знаете, что я прав. Просто поверьте мне, не задавая никаких вопросов.

— Допустим, прошу особо подчеркнуть, допустим, что я вам поверил. Дальше что?

— Что сделал Спаситель, дабы спасти наш мир?

— А мне откуда знать?

— Вы верите в Бога?

— Что за идиотские вопросы? Я журналист, а не философ-мистик или клерикал. Кому нужен Бог в мире дешёвых женщин и стиральных порошков?

— В чём-то вы правы, но всё же я знаю (поверьте у меня огромный опыт), что Иисус живёт в вашем сердце. Прислушайтесь к нему, он даст вам ответ. А теперь возвращайтесь в свой номер и ложитесь спать. Гордон отвезёт вас… До скорой встречи, Адам. И помни: ответ в твоём сердце…

***

«Ответ в моём сердце… Что за чушь? Старик, верно, сошёл с ума… Какой из меня Спаситель? Что он сделал для того, чтобы спасти мир?..

Боже, надо что-то с этим делать! Оставаться здесь глупо, да и небезопасно: Гордон знает этот адрес. Бежать! Хорошая идея. Вопрос: куда? Да и зачем бежать, если это ничего не изменит.

Молчать, Совесть! Здесь я решаю, что и когда делать. В конце концов, это моя голова. Надеюсь».

Истерично обыскав номер, Адам обнаружил, что никаких вещей, принадлежащих ему здесь нет, равно как и денег. Всё, что было у бедняги – новый костюм, который утром подарил ему Гордон, пара туфель и старое потрёпанное пальто, которое не одел бы последний нищий на Монмартре в промозглый осенний день. Однако выбора не было: Бэккер, накинув пальто, выбежал из номера, с силой захлопнув за собой дверь.

Куда он бежит, Адам не знал, но чувствовал, что какая-то странная сила как будто зовёт его, и он несётся на этот зов. Пролетали мимо, с невообразимой скоростью сменяя друг друга, дома, машины, деревья – улица за улицей Адам пересекал город. Вот уже за спиной остался последний дом, впереди на сотни километров никакого жилья, а он всё бежал и бежал, не в силах остановиться…

До слуха бегущего донёсся странный звук – это была песня на незнакомом Адаму языке. Голос был красивым, мелодия нежной, завораживающей, но что-то тревожное, страшное, смертельно опасное таилось под покровом звука… Сердце забилось чаще, зашлось в галопе, пытаясь сокрушить тонкие стены рёбер – оно рвалось туда, откуда звучала музыка, Адам не мог противиться Зову и летел навстречу Судьбе, будто мотылёк, обречённый сгореть в маленьком Солнце свечи.

Взгляду Бэккера открылась небольшая поляна. В центре был вкопан крест, рядом в пол-оборота стояла девушка, не глядя на Адама, она пела небесам свою песню и загадочно улыбалась. Адам шёл к ней. Путь к девушке преградили люди, неожиданно окружившие журналиста, он покорно остановился и позволил снять с себя одежду. Незнакомка продолжала петь, Адам заплакал. Грубые сильные руки тащили его к месту казни – ему было всё равно: он смотрел на девушку…

Песня оборвалась, как только первый гвоздь пронзил его ладонь. Несчастный закричал, что было сил, попытался вырваться, но тщетно – руки палачей, словно тиски сжали его запястья и лодыжки… Казалось, пытка никогда не закончится, но ничто не может длиться вечно: медленно умерли звуки молотков, затихли уходящие шаги палачей, стихла боль… Он успел даже улыбнуться, когда новая волна боли пронзила тело, чтобы покинуть его навсегда. Адам даже слышал, как лопнуло сердце от пронзительной мощи холодного копья…

3.

— Это всё, что я могла для тебя сделать… Это был единственный способ…

Адам с трудом открыл глаза. Подле его ложа стоял некто: лицо незнакомца невозможно было разглядеть из-за слепящего света.

— Кто ты?

— Не узнаёшь? – лицо придвинулось ближе… По телу несчастного пробежала нервная дрожь – он снова увидел Ту, что пела песни странного, но столь знакомого Мира. Она была рядом, наблюдала за ним из-под полуопущенных век, её волосы, словно нежный шёлк касались его вытянутых ладоней, дыхание весенним ветром ласкало его лицо.

— Что происходит, где я?

— Нигде… Там, где обретается смысл, там, где спокойные волны снов лениво ласкают ещё более спокойный берег души, там, где тебе не нужно ничего кроме…

— Кроме чего?

— Покоя.

День за днём Адам проводил в постели, иногда вставал и подходил к окну. Он видел за тонкой гранью стекла прекрасный мир, мир который Беккер ещё ребёнком рисовал в своих снах, но он не знал, реально ли то, что за окном… Всё здесь было так как хотелось ему: еда появлялась лишь при мысли о ней, но он не чувствовал её вкуса, сон приходил как только голова касалась подушки, но он не видел снов. Больше не видел… Иногда приходила Флокси. Адам назвал её так потому, что захотел, а она не противилась. Казалось, что ей всё равно. Зачем он здесь? Что он здесь забыл? Неужели это всё, чего он желал, неужели ради этого живут люди? Неужели это и есть смысл жизни, над поиском которого корпят лучшие умы Вселенной? Всё это Адам спрашивал у Флокси, но она лишь молчала в ответ или загадочно улыбалась и меняла тему разговора… Наверное, он любил эту девушку, а может просто привык к ней и не мыслил без неё жизни, но однажды, когда её не было рядом, он встал с постели и вышел из комнаты, забыв захлопнуть за собой дверь…

Несчастный был готов ко всему, но то, что он увидел, превзошло все его ожидания: Беккера окружала пустота. Абсолютная пустота, такой пустоте не было места в реальном мире, она не умещалась в узких рамках человеческого разума, вселяла в Адама безотчётный страх. Он с надеждой обернулся назад и… не увидел ничего кроме всё той же пустоты, мужчина закричал, но никто не услышал его крик, да и сам крик поглотила пустота… Беккер побежал.

Он бежал от пустоты, но вновь и вновь погружался в неё, Адам плакал – одна его часть хотела остаться здесь, раствориться в пустоте, стать её частью и, попивая из одинокой кружки с трещинкой на боку остывающий чай, наслаждаться дивными картинами его снов и мечтаний, другая же рвалась на волю, разбивая зеркала, вскрывая кривым лезвием разума грудную клетку, выпуская на волю всё то, что усердно пряталось от голодных и злых взглядов… Журналист на бегу посмотрел на свою правую руку и зашёлся в беззвучном вопле: она растворялась в прямом смысле этого слова – стекала ручьями кожа, сначала тоненькой матовой струйкой, затем кроваво-красной рекой с белёсыми прожилками — обнажились кости, через миг рассыпались в прах и они. Самым странным было полное отсутствие боли – Адам не чувствовал ничего. Окончательно потеряв всякую надежду, упав на колени, отдавшись на волю привередливой слепой старухи, Беккер заметил невдалеке отблеск, отблеск света посреди абсолютной пустоты… Может, это была свеча, может монета на дне колодца, может маяк, а может быть мертвенная серебристая пустота, отразившаяся в отчаявшейся найти выход слезе журналиста. Мужчина пополз, цепляясь уцелевшей рукой за исчезающий ускользающий, бьющийся в руках туман, подволакивая за собой то, что осталось от ног – непривычно пустые брюки, он знал, что, возможно, это его последний шанс. Вернуться? Остановиться? Выбрать?..

Столп ослепительного света вырвался из тумана, лицо Адама озарила ясная, умиротворённая улыбка… Он сделал отчаянный рывок, оказался в потоке, и свет погас. Ещё секунду в воздухе висела тень Беккера, потом в недрах Пустоты родился плач-вой – так плачет волчица, на чьих глазах убили волчат, так плачет мать, когда кидается на запаянный цинковый ящик, горлом выбрасывая в бездонное, бездушное небо, ставшее ненужным сердце…

«Я слишком люблю тебя»…

***

«Я слишком люблю тебя»

«Флокси?»

Он открыл глаза и не увидел ничего…

«Неужели ничего не получилось?! Но ведь я прыгнул в свет! Я ушёл оттуда! Флокси! Где ты?»

«Я здесь»

«Где я?»

«Ты? Там где и должен быть — ты сделал Выбор»

«Когда?»

«Когда шагнул в свет…»

«Ты хотела убить меня?»

«Я хотела остаться с тобой… Впрочем, у меня всё равно нет выбора: я – это ты, а ты – это я»

«Ты – Гид?»

«Да…»

«И Лэйк?»

«Да… Спи»

«Подожди! Флокси… Гид… А отчего я умер?»

«От скуки… Как все… Ему тоже однажды стало скучно… И он придумал вас. И все три мира. Всё, что ты видел там и здесь – иллюзия и ничего более. В какой-то момент становится скучно и ты уходишь, закрывая за собой дверь… Выбора нет, потому что нет тебя… Спи»

Пастор с каменным лицом читал отходную молитву, накрапывал мелкий, противный дождь, ветер играл с шляпками и причёсками дам, серое, налитое ядом небо нависало над землёй, угрожая в любой момент раздавить её, смяв в зловонное месиво города, людей, машины, могилы… Некто в шляпе с широкими, на пол-лица, полями говорил никому не нужные слова, говорил механически, не поднимая глаз… Создавалось впечатление, что лежащий сейчас в могиле во стократ живее тех, кто пришёл на его похороны. Потом были цветы, протокольные слёзы, объятия. Через несколько минут люди растворились как будто мираж в пустыне или полночный морок…

На граните надгробия была высечена надпись: «Адам Бэккер. Любимый муж, отец, сын», с фотографии на нас смотрело хорошо знакомое нам с вами лицо…

Крик разорвал стерильность операционной. Заботливая медсестра обтёрла лоб марлевым тампоном. Доктор Пири облегчённо вздохнул – руки чувствовали привычную тяжесть новой жизни, нового человека, творения Бога, самого необъяснимого чуда на свете. Скоро уже будет пятьдесят лет его непрерывной практики, но каждый ребёнок, каждый радостный взгляд матери был для старенького доктора новым подтверждением того, что всё не напрасно, что есть нечто недоступное человеческому разуму, есть к чему стремиться, а, значит, есть жизнь…

— У вас мальчик!..