Лорелея, часть 2 / Лорелея / Гринберг Кэрри
 

Лорелея, часть 2

0.00
 
Лорелея, часть 2

 

— Лорелея, скажи мне, кто ты?..

Артур смотрел через грязноватое стекло гостиничного окна на пустую улицу, на окна домов напротив, в которых давно уже погас свет, на весь Париж, который простирался перед ним. И который был ему теперь совершенно не нужен.

Ему мерещился полупрозрачный силуэт в белом платье, то появляющийся, то исчезающий и иногда лицо призрака появлялось на стекле, как в зеркале, и мягкий голос шептал совсем близко:

— Милый, не бойся меня, прошу, не бойся…

— Лорелея, куда ты меня манишь, почему?

— Ты сам идешь за мной, милый. Пусти меня, дай мне увидеть тебя вновь.

— Ах да, вампиры не могут проникнуть в дом без приглашения, разве нет? Кажется, мне что-то говорили об этом, — он нерешительно взялся за шпингалет окна, покрутил его из стороны в сторону, но все же не открыл.

— Ну что ж, раз они так говорили, значит, это правда.

— И я в безопасности в этой гостинице…

— Именно-именно.

— А ты можешь сидеть там хоть до рассвета, и ждать…

— Да, правда, тут не очень удобно.

— И холодно, наверное?

— Прохладно.

— Но стоит мне лишь открыть окно, как ты на меня набросишься и убьешь. А куда денешь труп? А следы крови?

— Об этом я не подумала. Значит, план придется отменить? Нет, слушай, я не шучу, тут очень неудобно!

Артур не смог сдержать улыбки. В конце концов, он сам звал ее, вот она и пришла.

Нужно быть осторожнее в своих словах. И мыслях. И желаниях.

Открыв окно, он увидел вампиршу, сидящую на узеньком карнизе окна. Три этажа вниз, кажется, мало смущали ее. Подобрав полы юбки, она аккуратно перекинула ноги через оконным проем и легонько спрыгнула на пол, оказавшись прямо перед Артуром.

Мицци впервые стояла так близко к нему. Нет, не впервые быстро поправил он себя. Он уже помнил это мгновение — желание прижать девушку к себе, прикоснуться к нежной коже, а потом — в одно мгновение изменившийся взгляд и блеснувшие острые зубы. Она пугала его и одновременно притягивала.

Девушка небрежно поправила локоны, разметавшиеся от ветра, и улыбнулась.

Артур поймал ее взгляд — сначала рассеянный, потом сосредоточенный, он постепенно менялся, фокусируясь где-то чуть ниже и правее подбородка… Черт. Он сделал быстрый шаг назад, вампирша так же поспешно отвернулась, рассматривая узор на обоях. Орнамент из мелких зеленовато-желтых цветочков, кажется, всецело занял ее внимание.

— Уютно.

— Спасибо. Прекрасно выглядишь

— Да, — смутилась она. — Это все новая брошка. Спасибо. А… я не помешала?

— Да нет, что ты, как раз вовремя. Не стесняйся, садись, — он обвел взглядом скромно обставленную комнату и пожал плечами. — Где-нибудь. Ты по какому-то делу, или так, просто?..

Девушка уселась на маленький диванчик у окна, подобрав под себя ноги, Артур сел рядом. К этой идиллической картине не хватало разве что горячего ароматного чая в красивых фарфоровых чашках, но его юноша даже предлагать не стал. Во-первых, откуда в три часа ночи у него в номере мог взяться чайный сервиз? А, во-вторых, он знал предпочтения своей гости.

Он уже давно перестал понимать, что происходит. Все равно назавтра это будет казаться сном… если он доживет до завтра.

— Артур, скажи, для чего ты приехал в Париж? — спросила она, хитро поглядывая на него. — Я думаю, ты оказался в «Планте» не случайно, так? Ты художник?

— Нет, не совсем. Ну, я имею к этому некоторое отношение… В общем, я изучаю искусство.

Он успел пожалеть, что так и не научился рисовать за все это время. Хотя, вспоминая нарисованную у тетушки Энн корову, Артур с горечью осознал, что этим талантом он был обделен всегда.

— Знаешь, я тоже когда-то его изучала, — Мицци кокетливо улыбнулась и доверительно наклонилась к нему, юноша в свою очередь с трудом заставил себя отвести взгляд от ее слишком откровенного декольте. — Один из тех художников, что собираются там вот уже много лет, Р., ты наверняка про него слышал, он даже нарисовал мой портрет, представляешь? В этой новой манере, ну, когда все так нечетко. Я сижу вот так, гордо смотрю прямо, и совсем-совсем не улыбаюсь. Ах, бедный Р., он так страдал, что я не могу позировать при дневном свете, говорил, что ему не нравится это освещение… Такой смешной! Знаешь, знаешь, это мой первый портрет!

— За столько-то лет?

Артур усмехнулся, глядя на нее. Она радовалась, словно маленький ребенок, получивший конфетку в яркой обертке. Все-таки вампирша была чертовски мила, хоть ее человечность и казалась слишком показной, слишком наигранной, слишком… слишком.

Но, во всяком случае, она старалась.

— А сколько тебе лет, Мария?

— Сто двадцать… Шесть? Не может быть, я забыла! Это так странно, я как будто и не заметила, как они прошли, — растерянно проговорила она. — Все слилось в одно.

— Ну еще бы, за столько лет! Неужели не скучно жить так долго? Я не представляю, чем можно себя занять все эти годы. Хотя мой дедушка Бартоломью, светлая ему память, дожил до девяноста лет, развлекая себя тем, что выводил из себя весь наш Сент-Клерс-гарден. О, это ему удавалось превосходно, к концу жизни он стал настоящим виртуозом своего дела!..

Мицци опять посмотрела на него с легким лукавством во взгляде и неожиданно подмигнула.

— Не скрывай, тебя ведь интересует все про вампиров, правда? Эти твои вопросы — они не случайны. Знаешь, я раньше тоже было очень любопытна…

Он пожал плечами, пытаясь казаться равнодушным.

— Не особенно. Вечная жизнь может быть привлекательной, но она не стоит такой цены. Жизнь без души — это не жизнь.

Вампирша замолчала. Задумчиво глядя куда-то в сторону. Склоненная набок голова, лицо с тонкими, застывшими чертами, локоны, падающие на плечи… И пустой, безжизненный взгляд. Фарфоровая кукла с острыми клыками.

— Я обидел тебя? — спросил он обеспокоенно, видя, что ее губы задрожали, как у маленькой девочки, готовой расплакаться. — Поверь, я не хотел, и уж тем более не думал, что скажу что-то новое для тебя. Да и я не думаю, что ты будешь спорить со мной.

— Нет, — покачала она головой. — Ты совершенно прав. Быть вампиром не так уж и весело, как я думала в начале. Эти ночи, которые тянутся бесконечно в одиночестве, дни, когда мечтаешь оказаться одной, отгородиться от призраков, и единственное спасение — сон, тяжелый, нечеловеческий, похожий на смерть. И эта кровь, которая становится вдруг самым главным в жизни, ее целью и смыслом. В этом ты не ошибся, и Люк все правильно тебе рассказал. О да, он многое знает о вампирах. Но это ведь еще не все!

— Я вижу, — произнес Артур задумчиво. — Охотники не сказали мне всего, и, пожалуй, я жил бы спокойнее, думая о вампирах как о трупах, которые встают из могил только для того, чтобы насытиться кровью, эдаких чудовищах, которые не думают ни о чем, кроме своей жажды, ну, ты понимаешь. Представить себе вампира, который учит иностранные языки или читает Гейне, я не мог.

— Просто у меня было слишком много времени. Артур, я… Понимаешь, они правы. Эти охотники. И Люк, и Берже, и все те люди, которые думают так же, как они. По дороге сюда я убила человека — мужчину, возвращавшегося домой из бара, которых теперь так много кругом, — Артур непроизвольно отшатнулся, и вампирша усмехнулась. — У него было трое детей, жена и мать, он любил музыку Моцарта, и терпеть не мог свою работу — он был стряпчим. Он родился в Нормандии и перебрался в столицу двадцать лет назад. Все это я узнала, отведав его кровь, порой она говорит больше, чем любые слова. Я убила его не потому, что была голодна. Я боялась… Ты не представляешь, Артур, как я боялась, что, придя сюда, я не смогу себя сдержать. Не смогу говорить с тобой, и буду думать только об одном…

— О крови.

— Да. Я слышу биение твоего сердца, я чувствую запах крови, пьянящий сильнее вина.

Она коснулась своей маленькой прохладной ладошкой щеки Артура. Неожиданно для нее он не противился.

— Твоя кожа теплая, — грустно вздохнула она, констатируя очевидный факт. — Согрей меня, Артур. Ты хотел знать, что значит быть вампиром, я ответила. Но это не все. Когда впереди тебя целая жизнь, ты можешь потерпеть некоторые неудобства.

— Мицци, Мицци, — прошептал он едва слышно. — Зачем ты встретилась у меня на пути? Что мне теперь делать со всем этим, с тобой, с собой?..

— Я не знаю, — так же тихо проговорила она. Или ее голос прозвучал у него в голове?

Она склонила голову ему на плечо, глядя задумчивым взглядом за окно, на темный ночной Париж. Артур провел рукой по ее золотистым волосам, успокаивая, как маленького ребенка, и аккуратно отодвинул от себя.

— Я бы многое отдал, чтобы встретить тебя раньше, когда ты была еще жива. Как давно это было…

— Я помню все так же отчетливо, как это было вчера. Солнце — тогда я не боялась его, я любила ощущать его на коже, подставлять лицо, отчего на нем появлялись эти смешные веснушки. И призраки тогда не приходили ко мне, как же хорошо, как спокойно было жить, не чувствуя их рядом!

— Но ты рассталась с такой жизнью. Ради чего? Тебя прельщала вечность? Чего ты хотела, Мария? Я смотрю на тебя и не могу понять одного — почему. Какие мотивы могут двигать девушкой такой молодой и прекрасной, чтобы она отвернулась от света навсегда? Или, может быть, это был не твой выбор? Что же произошло тогда, сто с лишним лет назад?

— Я расскажу тебе одну историю. Считай, что это всего лишь сказка, из тех, где Золушка не встречает своего принца, а Спящая Красавица засыпает навсегда. Представь себе долину Рейна весной, когда солнце выходит из-за облаков, а бесконечные дожди заканчиваются. Первая листва на деревьях, тихий прохладный ветер дует в лицо, и все вокруг оживает. Ты никогда не был там? Ты не представляешь, Артур, это самое прекрасное место на земле. Поэтому я никогда туда не возвращалась.

— Как же это? Ведь ты же сама говоришь…

— Я боялась разрушить это очарование старинных домов, маленьких узких улочек и Рейна, моего любимого Рейна, протекающего внизу. Весной он разливался так, что почти достигал нашего дома, и мы всякий раз боялись его неумолимой силы.

Я всю жизнь прожила там, близ города Бендорф, не представляя себе других мест и даже не мечтая о них.

«Когда-нибудь ты выйдешь замуж за богатого человека, и вы уедете в большой город, и ты поймешь, насколько та жизнь лучше», — часто говорила мне мать, мечтавшая вырваться из повседневности нашего городка, но я не понимала ее. Мне не нужны были далекие города, я мечтала всю жизнь прожить там, в доме на высоком берегу, чтобы, сидя в беседке на обрыве, смотреть на воды Рейна, на маленькие лодочки, проплывающие мимо, на высокие шпили и красные крыши домов. Но одновременно — вырваться из оков той бедности, в которой жила наша семья, навсегда покинуть тот маленький, тесный дом, где мне нечем было дышать.

И, как любая девочка, я мечтала выйти замуж за принца и жить в сказочном замке. Замков было много в том районе, где я жила — они стояли высоко, возвышались над всеми прибрежными городками, величественные и неприступные. Уже в то время многие были заброшены — стало модно жить в крупных городах, а не в старых крепостях. Гуляя по нашему городку, я иногда видела белые стены и приземистые круглые башенки одного из них. Знаешь ту принцессу, которая сидела в своей башне и грустно глядела вниз? Я представляла, какой прекрасный вид, должно быть, открывается оттуда, и мечтала очутиться на ее месте. Ведь у принцесс всегда есть деньги и куча драгоценностей. Они не задумываются о том, что сегодня нечего есть, а платье, донашиваемое за старшей сестрой, уже давно порвалось и превратилось в тряпку, — Мицци любовно расправила шелковую ленту на рукаве своего прелестного кукольного платьица, которое по нынешней моде состояло, казалось, из сплошных лент, оборок и кружева. И стоило немало денег. — Наша семья отнюдь не была богата, наоборот; и я ненавидела ту бедность и убогость, которая нас окружала. Мне противно было находиться в маленьком доме, скудно обставленном самой простой мебелью; живя в нищете, я мечтала о роскошных платьях и балах, о красивых украшениях и благородных кавалерах. Но вместо них получала быстрые поцелуи и ласки от давно знакомых мне парней и отдавала себя им в каком-нибудь темном углу, спрятанном от посторонних глаз. Я ждала любви, но не видела ее вокруг. Это было… грустно, пожалуй, но я не отчаивалась.

Потом пришла и любовь — появилась неожиданно, случайно заглянув в наш городок. Он был молод и прекрасен, как же сильно он отличался от всех, кого я знала раньше! Как будто пришелец из другого мира, он появился в разгар шумного майского праздника, когда мы все собрались на ратушной площади.

Мицци склонила голову на грудь Артура и, мечтательно прикрыв глаза, возвращала их обоих на век назад, за сотни километров на берега Рейна. Юноша не спешил прерывать вампиршу, ее сладкая, плавная речь убаюкивала, словно колыбельная, а сама она так уютно и просто устроилась подле него, как будто и вовсе самая обычная девушка сидела рядом со своим возлюбленным. Артур вновь неуверенно коснулся пальцами ее золотистых волос, при свете луны казавшимися совсем светлыми. Мягкие, легкие, как у живого человека. Мицци улыбнулась, но ничего не сказала.

Стоило Артуру закрыть глаза, и он будто сам оказался на маленькой площади, заполненной народом. Беззаботно и невыносимо громко играла музыка, оглушая и заставляя веселиться даже тех, кто этого не хотел. Низкие дома с покатыми красными крышами, крепко-накрепко построенные в стиле фахверк еще пару веков назад, плотно обступали клочок земли, залитый солнцем. Говорят, что по центральной площади можно составить впечатление о городе. Так вот, это был очень, очень маленький городок.

Молодые — да и не только — люди отплясывали что-то удалое и не особенно сложное, громко стуча каблуками по булыжной мостовой. Юбки девушек, и без того короткие, как носили тогда, да и носят сейчас порой в деревнях, взметались едва ли не выше их голов, рубашки под корсажами сползали от сумасшедшего ритма танца, оголяя плечи и грудь.

Ее он увидел сразу. Мицци Фогель кружила в самом центре, всем телом прижимаясь к здоровому рыжему парню; ее щеки алели, разгоряченные от вина и танца, и она не сгорала при свете солнца, но… Она не изменилась. Артур всем сердцем желал убедиться, что, умирая и теряя душу, человек меняется полностью, лишается всего того прекрасного, что было в нем живом. Но Мицци тем же привычным движением убрала прядь спадающих на глаза волос за ухо и посмотрела прямо на него своими пронзительными зелеными глазами. Которые совсем не изменились.

— Когда появился он, я заметила его сразу. Было видно, что это чужой здесь человек, не наш, в богатой одежде, со шпагой. Он въехал на лошади на площадь, держась так уверенно и гордо, будто был хозяином этой земли. Наверное, я смотрела на него столь пристально, что всадник заметил это и повернул голову. Остальные не обращали на него внимания, они бы не заметили, пожалуй, даже если бы началась война.

Он увидел меня, а я не отрываясь смотрела на него. Оставив танцующих, я незаметно направилась к всаднику, гордо подняв голову и не смущаясь его прямого взгляда.

— Не говори, Мицци. Лучше покажи мне это.

— Хорошо, — шепнула она, нежно касаясь его век и опуская их. — Закрой глаза и вернись туда, к нам. Ты видишь меня, Артур?

— Да, — так же тихо ответил он. — Ты прекрасна.

Вампирша засмеялась.

— Он тоже так подумал.

Артур увидел, как всадник спешился, но не сделал и шага навстречу Мицци. С довольной улыбкой он смотрел, как девушка быстро идет к нему.

«Добрый день», — она присела в неловком поклоне.

«Добрый, красавица. Надо же, попал как раз к празднику, — произнес он, оглядываясь. — Я к вашему бургомистру, но лучше заеду позднее».

Они говорили на немецком, который Артур не знал, однако почему-то сейчас понимал каждое слово.

«Не присоединитесь к нам? Здесь весело!»

«Ну уж нет, пожалуй» — он покачал головой, разглядывая стоящую перед ним девушку.

Казалась ли она ему красивой? Несомненно. Артур готов был поспорить, что любой мужчина посчитал бы ее прекраснейшей из смертных. И, возможно, из бессмертных.

«Пойдем».

«Куда?» — Мицци кокетливо заправила локон за ухо.

— …Мы удалялись все дальше и дальше от шумной площади, — продолжала она свою сказку. Тихий, нежный голос зачаровывал Артура, заставлял погружаться в состояние, сродни гипнотическому. Позднее он ни раз удивлялся тому, что вампирша не воспользовалась ситуацией — он был самой подходящей жертвой, попавшей в сплетенную ею мягкую паутину. — Громкие голоса стихали позади нас, мы шли по старым узким улочкам нашего городка молча, пожалуй, это был первый раз, когда я не знала, что сказать, а мой собеседник не особенно-то стремился к разговорам.

Рука об руку, как старинные знакомые, мы шли дальше. В этот момент я подумала: я готова была идти так сколько угодно, быть рядом с таким человеком, как он, чтобы вместе молчать и смотреть вперед.

Впереди был Рейн. Мы стояли на скале под закатными лучами солнца и смотрели вниз, где плескались его бурные воды, уносимые стремительным течением вдаль, за горизонт. Он целовал меня… Или я целовала его? Я не помню. Мне было так хорошо, что о большем было страшно и мечтать. Я бы хотела превратиться в птицу, чтобы, как она, свободно лететь вслед за Рейном на своих белых крыльях, вдыхать свежий воздух полной грудью и смотреть вперед, только вперед. Конечно, ему я этого не сказала, посчитав свою мысль глупой и детской. Вместо этого я указала на замок, тот самый, на который любовалась с самого детства, и где в башне томилась в заключении принцесса.

«Какой красивый, посмотри! Должно быть, оттуда открывается восхитительный вид».

«Не сказал бы. Там слишком высоко, туманы часто закрывают реку».

— Это был его замок, представляешь?

— Мне кажется, я знаю конец этой сказки, — произнес Артур задумчиво. — Он был вампиром, и, влюбившись в тебя, решил убить, чтобы сделать себе подобной…

— …И рука об руку, рядом со мной провести всю бессмертную жизнь, избавившись от вечного холода одиночества и страданий, и все такое? Будь на то моя воля, я бы закончила эту историю так. Но я обещала другую сказку. Нет, он не был вампиром. Он, как и я тогда, ничего не знал о них, и, расскажи ему кто, едва ли поверил бы.

На следующую ночь, под покровом тьмы, я бежала с ним. Он увез меня в свой замок на высокой скале. Романтично, правда? — Мицци вздохнула, неестественно и непривычно. — И вот перед моими глазами уже рисовалась свадьба, я в дорогом платье и с высокой сложной прической, он — прекрасный, как всегда, мой благородный рыцарь, множество гостей, и все как один — графы или герцоги. Звон свадебных колоколов кафедрального собора, а затем — долгая и счастливая жизнь в этом замке. Я закрывала глаза и видела себя то танцующей на роскошном бале в зале, увашенном зеркалами, то неспешно прогуливающейся под кружевным зонтиком или сидящей в белой беседке и смотрящей на Рейн.

— И что же, это все было? Сбылись твои мечты?

— Скажи, Артур, я похожа на принцессу? Нет, они не сбылись. Тыква не превратилась в карету, или что там должно было случиться. На некоторое время я готова была поверить в чудо — на те несколько недель, что жила в замке.

Я боялась заикнуться о свадьбе, хоть втайне и надеялась, что она не за горами. Мое хрупкое положение его любовницы, метрессы, содержанки, столь нередкое в ту пору, пугало меня своей неопределенностью. Я отдавала ему всю себя, свое тело, свою душу, свою любовь, чувствуя себя счастливой и несчастной одновременно. Мой прекрасный возлюбленный был честен со мной — он ничего не обещал, и ни о чем не спрашивал. Он одаривал меня дорогими подарками, у меня были чудесные платья, ленты и кружева, драгоценности, сияющие ярче звезд, и куча безделушек. И в каждый момент я была готова, что потеряю все это.

— Неужели тебе нравилась жизнь в этой золотой клетке? Фогель… ты не хотела улететь на свободу?

— Ты не понимаешь! — гневно произнесла вампирша и подняла к нему свое красивое личико, перекошенное злобой. — Я хотела жить, жить по-настоящему, наслаждаться жизнью!

— Быть любовницей этого аристократа? Отдавать себя за деньги?

— За любовь!

— Мицци, ты правда любила его? — Артур покачал головой и поморщился так, будто не верил в ее честные помыслы. То ли она была слишком корыстна, то ли слишком глупа. — Ты говоришь о свадьбе, о замках, о нарядах. Все это было твоим стремлением, но при чем здесь любовь?

— Как ты можешь так говорить!.. — она несильно отпихнула Артура и обиженно отодвинулась от него.

— Хорошо, извини, — легко согласился он. — Пусть будет так, как ты хочешь. Но что же дальше? Расскажи эту сказку до конца. Была ли свадьба?

— Свадьба была. И было красивое платье, и были гости, и была музыка. Была прекрасная невеста, красотой своей затмевавшая солнце. Но меня там не было. Однажды он в очередной раз покинул замок, сообщив, что отправляется по делам в Кельн. Я всегда мечтала там побывать и упрашивала взять меня с собой, но он необычно резко отказал.

«Я буду ждать», — пообещала я, нежно поцеловав его.

Я стояла на балконе и смотрела на дорогу, по которой удалялась карета. Неприятное чувство пришло ко мне в тот самый момент, и больше уже не покидало. Я неприкаянно ходила по коридорам и галереям замка, которые казались мне чужими, пустыми и холодными. Слуги обходили меня стороной, не обращали внимания, да и кто я была для них?.. Одна из них, которая была приставлена мне в горничные и выполняла свою работу с явным неудовольствием, зашла как-то вечером ко мне, когда я сидела перед зеркалом и задумчиво расчесывала волосы.

«Знает ли фрейлейн, куда отправился наш господин?» — спросила она с показным равнодушием.

«Да», — гордо подняв голову, произнесла я.

«Ах, моя дорогая фрейлейн, но вы не знаете, зачем, — она скорбно покачала головой, а я лишь больше обозлилась, мои нервы и без того были на пределе. — Он вернется из Кельна со своей прекрасной невестой, шлезвигской герцогиней, и скоро свадебные колокола заиграют в их честь».

«Как ты смеешь такое говорить!» — воскликнула я гневно и метнула в служанку гребень, который, не попав в нее, разбился о каменный пол.

 

Я была готова вцепиться ей в волосы, накричать, ударить, но в глубине души ожили самые страшные сомнения.

«Шла бы ты домой, Мицци, — она говорила уже другим, более мягким и спокойным голосом, не как с госпожой, но как с девушкой много младше ее самой. — До добра это не доведет, он вышвырнет тебя отсюда, как только приедет. Или скорее — прикажет кому-нибудь из здешней прислуги сделать это раньше, чтобы не смущать красавицу-герцогиню».

Я ей не поверила.

Я пыталась ей не поверить.

Я хотела убедить себя, что не верю.

Я боялась.

А через два дня пришло письмо.

«Предупреждала же я тебя, Мицци, — служанка внимательно смотрела, как я собираю вещи, и следила за тем, чтобы среди немногих моих пожитков не оказалось что-нибудь из господских фамильных драгоценностей. — Загордилась, а надобно таким как ты свое место знать. Вот и возвращайся в свою деревню, все одно лучше будет».

Я вернулась, но двери родного дома были закрыты передо мной. Папа… Он не кричал на меня, но спокойным, холодным голосом говорил в лицо жестокие слова, сказал, что честь и доброе имя его семьи запятнано навсегда. Я плакала не только от обиды и горечи, но и от осознания того, что его слова — правда.

«Не возвращайся сюда больше!»

И я не вернулась. Я больше никогда не видела родителей. Простили ли они меня?

Простили?.. — тихо повторяла вампирша.

— Простили, — прошептал Артур.

— Сейчас я думаю, что все могло бы быть по-другому. Я могла вымолить прощение, а они — я знаю, они любили меня! Папа мог сердиться, мог негодовать, мог обижаться, но разве он выгнал бы меня на улицу? Но судьба распорядилась по-другому.

Я вскинула голову и сказала, что, раз меня не желают здесь больше видеть, я не вернусь никогда, а мой дом перестал быть мне домом. Я со злостью хлопнула дверью и бросилась бежать прочь по знакомым улицам, мимо знакомых людей, к знакомому Рейну.

Было уже темно. Синие бурлящие воды отливали серебристым блеском в свете луны, водная гладь казалась такой тихой, такой обманчиво спокойной… Я стояла на той самой скале, где мы с ним вдвоем когда-то говорили друг другу нежные слова и шептали дерзкие признания, и надо мной высился замок, принцессой в котором я так и не стала. Знаешь, глупая мысль, но я подумала, что понять меня смог бы только Рейн. Недаром он чтился издавна как бог — древний, могучий, мудрый, эдакий седовласый старик, грозный и величественный. Рейн видел меня на протяжении всей моей недолгой жизни, он знал меня лучше, чем я сама. Моя жизнь прошла близь Рейна, и умереть мне предстояло здесь. Не лучше ли это сделать, глядя в лицо речного бога? Он принял бы меня в свои объятья…

— Как красиво и трогательно. Покончить жизнь самоубийством, это ведь так просто. Что, неужели лучший выход?

— Ты говоришь, как он.

— Кто? Твой этот возлюбленный?

— Ты ревнуешь?

— Что за вздор! Но мы остановились на том, что ты смотришь на Рейн со своей скалы и собираешься прыгнуть, так? Как я вижу, тебе это не удалось.

— «Не слишком ли это просто», так ты сказал? Эти слова я и услышала в тот самый момент, когда уже, закрыв глаза, представляла себя летящей вниз, свободной, как птица.

«Что?» — я обернулась, ища глазами говорящего, но кругом была только темнота.

«Ты можешь прыгнуть со скалы, это несложно. Но ты не из тех, кто так легко сдается, разве нет, Мицци Фогель?»

«Вы знаете меня? Кто вы?» — мне стало страшно. Мысли о полете, о Рейне и смерти на время меня покинули, зато чувство самосохранения вернулось, и я попятилась назад, продолжая всматриваться во тьму.

Он появился как будто из тумана — сначала явившийся из ниоткуда белый пар окутал скалу, а затем рассеялся, и вот передо мной уже стоял мужчина. Я думала, что узнаю его, раз он назвал меня по имени, но его лицо казалось мне совершенно незнакомым.

«Ты часто приходишь сюда и стоишь часами на скале, вглядываясь вдаль. И разговариваешь сама с собой».

«Не с собой, с Рейном. Ты… ты ведь и есть Рейн, да?» — неожиданная мысль озарила меня.

Мне показалось, что он усмехнулся. Посмотрев на меня еще раз — долгим внимательным взглядом, он подошел ближе, и я увидела длинные клыки, совершенно нечеловеческие… Ну, ты знаешь, — быстро проговорила Мицци, смутившись.

«Не думаю, что твое самоубийство принесло бы кому-нибудь пользу, — проговорил он, подходя ближе. — Я знаю способ лучше».

Я в ужасе вскрикнула, и сделала еще несколько шагов назад. Последний из них оказался роковым.

Я не помню, как летела вниз, но, думаю, это не было похоже на тот воображаемый полет чайки, что я мысленно рисовала себе. И уж конечно, думая о том, что я упаду в объятья Рейна, я и не представляла, что не долечу до него каких-то пару метров, упав на выступ в скале. Мне показалось, что ад наступил. Я знала, что самоубийство — это грех, но не думала, что расплата настигнет меня так скоро. Это было… больно. Я больше не могла думать ни о чем, кроме всепоглощающей кошмарной боли, которая пронзила все мое тело. Потом она стала отступать, и это было еще хуже — я не чувствовала ничего, ни единого ощущения; я попыталась пошевелиться, но не смогла, попыталась закричать, но рот не открывался и не производил ни звука. Последнее, что я увидела прежде, чем зрение меня покинуло, была большая черная птица — или летучая мышь — летящая ко мне. Она все приближалась, увеличивалась, а потом — потом отказало и зрение.

«Мицци Фогель, ты хочешь жить?» — требовательный мужской голос звучал совсем тихо, как будто он говорил откуда-то издалека. Я почти не слышала, и ничего не понимала.

«Спасите меня, пожалуйста, я не хочу умирать, нет, я не готова», — то были не слова, произнесенные вслух, то были даже не мысли, это было желание, мечта, единственное, что еще держало меня в умирающем теле, разбитом, словно у сломанной куклы.

«Глупая, ты все равно умрешь. Скажи, ты хочешь жить? Я предлагаю тебе другую жизнь, Мицци».

«Я хочу, хочу, ХОЧУ!»

А потом я умерла.

Когда я ожила вновь, мое тело все еще было мертво. Чтобы вернуть его в прежнее состояние, вампир приносил мне живых людей — в основном это были дети, чтобы вернуть силы и оживить тело. Со временем, медленно, но все же я смогла сначала слышать, потом видеть и говорить, а через неделю уже вставала и ходила — неуверенно, как ребенок, который делает свои первые шаги. Я была для него как дитя; не любовницей, не любимой женщиной, но ребенком, о котором надо заботиться и кормить, учить всему и оберегать от любых опасностей. Он называл меня своей маленькой глупой девочкой, и это звучало так нежно, как не звучали никогда даже признания в любви. Но его убили совсем скоро. Слишком много людей стало пропадать, ведь для восстановления сил мне нужно было много крови, и эти исчезновения стали замечать. Охотники — такие, как твой Люк и его приятель — найдутся на каждого вампира, и вот моего учителя, моего нового отца, моего самого дорогого и любимого человека убили. Убили из-за меня. В тот день я впервые вышла на охоту сама. Знаешь, кто стал моей первой жертвой?

— Я не желаю этого знать, — передернул плечами Артур. — Ребенок? Случайный прохожий? Какая разница для тебя?.. Это отвратительно.

Она кивнула, соглашаясь.

— Я знаю. И все же, я так живу. Но в тот день жертва была особенно сладка — как моя месть. Я незаметно пробралась в замок — тот самый, с низкими круглыми башенками, стоящий на высокой скале. Сначала я убила его. Он спокойно спал на своей широкой постели со своей женой-герцогиней, давно забыв обо мне. Красивый… Я провела пальцем по его щеке, и он проснулся.

«Тихо», — прошептала я и привлекла его к себе, целуя сначала в губы, а затем — в шею. Теперь я думаю, что смерть его была слишком тихой и приятной, под сладким вампирским дурманом он и не заметил, как я высосала всю его кровь, а тело бросила к подножию кровати. Потом настала пора его жены. Она и правда была красавицей — тонкие аристократические черты лица, белая кожа, сквозь которую проступали голубоватые вены, светлые длинные волосы, нежная кожа… Прекрасный выбор. Она никогда не знала меня, в отличие от меня она была чиста и целомудренна, когда выходила замуж, и любила своего мужа всем сердцем. Тогда я научилась через кровь читать жизни людей, и эта девочка — совсем еще молоденькая — отдала мне свою жизнь, даже не сопротивляясь. Мне было почти жалко ее, но не настолько, чтобы оставить в живых.

Ее призрак чаще всего навещает меня. Он почти невидим, прозрачен, ее голос звучит в моей голове тихим шепотом, но я слышу его отчетливее колоколов Нотр-Дама. В отличие от остальных она не проклинает меня, не обещает мне гореть в аду и не желает вечных страданий.

«Почему ты это сделала, Мицци?» — иногда спрашивает она, глядя на меня своими грустными голубыми глазами, немного стеснительно, как будто боясь побеспокоить меня.

А иногда мы просто разговариваем. Она так мало видела за свою жизнь, эта бедная девочка. Всякий раз она говорит о замке в Шлезвиге, где жила со своей семьей, о холодном северном море, которое любила так же, как я — Рейн, повторяет одно и то же, день за днем, год за годом, вот уже сто лет.

Такая вот сказка, Артур. У нее не могло быть счастливого финала, даже сказочная принцесса, приехавшая из далекой страны — и та умерла у меня на руках.

Артур встал, отодвинув от себя Мицци, которая вновь прильнула к его плечу, тихо и осторожно, в надежде, что он не прогонит ее.

— Лучше бы я умерла, ты ведь об этом думаешь? — вампирша всего лишь озвучила его мысли.

— Нельзя понять и простить убийства, даже если ты совершаешь их лишь для того, чтобы выжить. Твоя жизнь давно закончилась, хватит отбирать чужие!

— Я не могу. Я… я не хочу, понимаешь? Я не готова расстаться с жизнью — и не была готова тогда, стоя на скале над Рейном. Артур, пожалуйста, пойми… — она протянула к нему руки, и тот подошел к ней. По своей ли воле или под гипнозом, он уже и сам не понимал. Он обнял вампиршу, хотя хотел оказаться как можно дальше; он поцеловал ее, хотя желал ей смерти.

— Я никогда не пойму этого, Мицци, — шептал он, нежно гладя ее кожу, прохладную и тонкую, но не ледяную. — Неужели нельзя как-то иначе?

— Нельзя…

Она стала терять свои очертания, как мираж в пустыне, допустивший путников слишком близко к себе, пока не превратилась в полупрозрачный туман, заполнивший комнату.

— Нельзя…

Туман исчез, растворился, и Артур практически физически почувствовал, что теперь находится в номере один.

— Лорелея, заманивающая мужчин в свои сети, и губящая их, вот ты кто, — грустно усмехнулся он, глядя за окно, где уже забрезжили первые отблески рассвета, а тьма из всепоглощающе черной становилась грязно-серой, как стены парижских домов.

Он заснул, и всю ночь ему снилась молоденькая шлезвигская герцогиня, беспомощно смотрящая на него огромными испуганными глазами и говорящая: «Она убила меня, ведь убила, но за что?». К ее тоненькому голосу присоединился гул других голосов — мужских, женских, детских, говорящих на разных языках, плачущие и кричащие, спокойные и злобные… Теперь они обращались к Артуру, гневно вопрошая его: «Ты! Как ты можешь общаться с этим чудовищем, этой ведьмой, вампиршей? Ты должен убить ее, убить, убить!»

 

2 мая

 

Стоит ли и говорить, что утро выдалось тоскливым, и погода за окном в унисон с настроением Артура испортилась: небо заволокло темно-серыми тучами, и непрекращающийся дождь монотонно стучал по карнизу, возвращая юношу в реальность.

 

«…Утро отрезвляет, и вот уже вчерашний разговор кажется лишь сном. Была ли она в действительности, или я сам ее придумал? Слишком уж хорошо я помню холодное прикосновение ее пальцев, не может быть иллюзией и мягкий шелк золотисто-рыжих волос, но разве мог бы я впустить в свою комнату вампира? Говорил ли я с ней, или мне это лишь померещилось? Сейчас утром мне кажется это невозможным и безрассудно-глупым, но отчего тогда я помню свежий ветер, дующий с Рейна, и вижу его с высокой скалы, на которой стояла девушка с развевающимися волосами цвета солнца перед тем, как броситься вниз?

Мария, Мария, что же ты со мной делаешь?

Почему ты просто не убила меня, не забрала мою кровь, как делала это с другими?

Почему не отпустила?

А теперь уже я боюсь отпустить тебя и больше никогда не увидеть…»

 

Артур неуверенно смотрел на кончик пера, с которого готова была сорваться синяя чернильная капля. Он запутался настолько, что даже не знал, что написать. Или знал, но боялся сам себе признаться, как и в том, что он всеми силами будет искать встречи с Мицци.

Лишь бы дождаться ночи — она мягко окутает город, изменив его до неузнаваемости. И вместе с ночью придет его прекрасная дама, сотканная из белого тумана. Что будет дальше, Артур не знал, он лишь помнил, как щемило сердце, когда она уходила, скрывалась в предрассветной мгле, а пальцы, только что касающиеся ее кожи, теперь сжимали воздух.

Однако вопрос, чем скрасить тоскливый день в ожидании столь желанной ночи, решился сам собой. В дверь настойчиво стучали, и, вставляя ключ в замочную скважину и открывая, Артур уже не сомневался, кого ему ждать за порогом.

— Мистер Берже, мистер Дюфрен… Я бы хотел сказать, что радуюсь вас видеть…

— Рад, рад видеть, — машинально поправил Люк, и Артур скрипнул зубами.

Люк скинул плащ и цилиндр на руки юноши и уверенно прошел в комнату, его коллега проследовал за ним.

— Конечно, не лучшее жилье, но здесь ты хотя бы под наблюдением и не натворишь бед.

— Я очень ценю вашу заботу, — Артур постарался, чтобы его слова звучали искренне.

— Так ценишь, что даже не предложишь сесть? — усмехнулся Фабьян.

Впрочем, приглашение им не требовалось — Люк нашел себе место на диване, Фабьян же занял единственный свободный стул, аккуратно переложив с него нетронутые книги по истории искусства на стол. Повисла неловкая тишина, нарушить которую решился, наконец, Артур.

— Я… Я просто хотел говорить, что я уже прекрасно себя чувствую. И этот инцидент…

— Ах, ну вот и славно, что произошедшее тебя не беспокоит! Знаешь, редкий человек бы на твоем месте так быстро все забыл, выкинул из головы, смирился с существованием вампиров, в конце концов. Но ты, парень, молодец! Всегда уважал в англичанах стойкость духа, — весело произнес Фабьян, и Артур не смог с уверенностью сказать, смеется ли тот или говорит серьезно. — Расскажи, чем занимаешься?

— Вернулся к учебе, — он кивнул в сторону аккуратно сложенных и ни разу не открытых за последнюю неделю книг. — Я решил писать выпускную работу по Давиду, его сюжеты так точно отражают события эпохи, и к тому же…

— А вдохновение ты ищешь, видать, в «Планте»?

— Но как вы…

— Мадемуазель Жанетт была очень мила и с радостью рассказала нам про странноватого англичанина, который искал там не только вдохновение, но и девушку… я сначала хотел было поинтересоваться, кто же настолько завладел его вниманием, но Люк мне подсказал.

— На Рейне в Бахарахе волшебница жила… — отвлеченно проговорил тот, крутя в руках какую-то подобранную на диване безделушку, и строчка из стихотворения Брентано прозвучала в его исполнении весьма зловеще.

Когда же он встал и подошел к Артуру почти вплотную, тот отшатнулся. Угольки глаз Люка жгли насквозь, они смотрели на юношу с ненавистью, в то время как остальное лицо сохраняло каменное спокойствие.

— Ты еще глупее, чем я предполагал, — произнес он холодно. — Идти навстречу своей смерти, раскрывать ей все двери — в буквальном смысле.

— Я не понимаю, о чем вы, — неуверенно пробормотал англичанин.

— Твое? — охотник повертел у него перед носом маленькой медной шпилькой, украшенной перламутровым цветком на конце.

— Что? Она была здесь? Вампирша? — Фабьян подскочил со своего места и недоверчиво осмотрел вещицу. — Ты свихнулся, что ли?

Артуру, может быть, и следовало бы ответить, а возможно, даже и решительно заявить, что ничего подобного не было и быть не могло, но он продолжал молчать. Никому теперь не интересная заколка была отброшена на стол, Люк же уверенным движением достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его юноше.

— Завтра с Сан-Лазара отходит поезд до Гавра. Оттуда садишься на паром до Англии и больше никогда сюда не возвращаешься. Может быть, это еще сможет спасти твою жизнь.

Это была во всех отношениях прекрасная идея. Как только она сама не пришла в голову Артуру… Он повертел в руках конверт, даже достал оттуда маленькую бумажку, которая должна была завтра решить его судьбу, пробежал глазами и аккуратно положил на стол рядом с заколкой. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но словарного запаса на французском — да и любом другом языке — не хватало.

— А вы уверены…

Пауза. Мужчины выжидающе смотрели, хоть Артур и был убежден, что они знают, что он сейчас скажет. Люк — точно знает. Пока юноша собирался с мыслями, тот демонстративно достал папиросу из портсигара и чиркнул спичкой.

— Вы уверены, что правы относительно вампиры… вампиров? Относительно Мицци.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы так уверенно меня убеждали, что они являются лишь чудовищами, неспособными ни что человеческое, и я, конечно, не могу спорить, но… Так ли они действительно ужасны? Я видел Мицци, я говорил с ней, она, как вы видеть, не убивала меня. И я — как же это будет — assure…

— Дурак ты, вот как это будет, — сказал Фабьян хоть и беззлобно, но и безо всякого уважения. — Дай-ка взгляну…

Он оттянул воротник рубашки Артура и аккуратно дотронулся до раны, нанесенной вампиршей. Юноша невольно поморщился.

— Еще кровоточит, плохо заживает, — с неудовольствием произнес врач. — Не отцепится она от тебя, пока не добьет.

— Она не собирается меня убивать!

— Ты так считаешь? — Фабьян все еще хмуро разглядывал его ранку.

— Это… это другие чувства.

— Ты думаешь, она любит тебя? Как бы не так! — неожиданно резко произнес Люк.

Артур был плохим физиономистом, да и собственные мысли занимали его сейчас куда больше, но на мгновение ему показалось, что всегда такое спокойное, словно каменное, лицо охотника на вампиров исказилось в злой усмешке. Впрочем, это могло лишь померещиться, потому что уже через секунду тот спокойно докуривал свою папиросу и смотрел сквозь тюлевые занавески за окно, где дождь размывал улицу, экипажи и пешеходов, делая их похожими на разбрызганные по бумаге акварельные кляксы. Больше ничего говорить он не собирался, и ему на помощь пришел Фабьян.

— Не любит она тебя, как же ты не поймешь! Она на уровне физиологических инстинктов не может отказаться от твоей крови… Хм-хм, как бы тебе это объяснить, — почесал он подбородок, глядя на сосредоточенно-непонимающее лицо Артура. — Вампир, испробовав кровь однажды и отпустив свою жертву, что случается, прошу заметить, крайне редко, не успокоится, пока не выпьет ее до конца. Эта зависимость, которую ты принял за человеческие чувства, лишь стремление вновь изведать твоей крови, вкус которой она не может забыть.

— Нет, все же вы не правы. Она бы могла убить меня сразу…

— Но не сделала этого? Считай, что оттягивает удовольствие. Представь, что творится у нее в голове: попробовав твою кровь, она не может думать ни о чем другом. Она знает про тебя все, — Артур поежился, — и никогда теперь не отпустит. Она прочитала тебя насквозь и просто помешалась на тебе, а точнее — уж не буду льстить — на твоей крови. Ее вкус и аромат сводят вампиршу с ума, она бредит ими! Мы сами видели, как вампир преследовал свою жертву из Реймса в Монпелье только потому, что не смог убить за один раз. Что это было, если не одержимость? Трудно понять, как мыслят и что чувствуют эти существа, но точно могу сказать, что не хотел бы оказаться на пути вампира, столь страстно жаждущего моей крови!

Артуру показалось, что противоположная стена поехала перед глазами, и он схватился на край стола, чтобы не упасть. Фабьян предупредительно подставил стул. То, что описал врач, с трудом укладывалось в голове, но если так и есть… И если это одержимость движет Мицци каждый день навстречу ему… — юноша бросил взгляд на конверт с билетом, — не будет ли лучшим решением и правда бежать? Бежать так далеко, чтобы она никогда не настигла его. Спастись, пока не поздно.

— Это пугает, — кивнул Фабьян. — Поэтому нас весьма огорчило то, что мы наткнулись на Мицци слишком поздно, когда она уже завлекла жертву — то есть тебя, парень! Виноваты, извини, — развел он руками.

— То есть, все те слова, которые она говорила, все чувства… все это — ложь? — переспросил Артур, недоверчиво озираясь. Люк продолжал все так же курить у окна, делая вид, что его совершенно не занимает беседа. Впрочем, он стоял к англичанину спиной, и тот не мог видеть его лица.

— Уж думаю.

— Но вы не уверены?

— Артур! Навсегда выбей эту дурь из головы! Здесь тебе не бульварный романчик, здесь нет мест чувствам, о которых ты пытаешься сказать. Есть только помешанная на твоей крови вампирша, от которой было бы благоразумно держаться подальше.

— Фабьян, — окликнул его Люк, которому надоело созерцать уличную жизнь через окно гостиницы. — Ты сказал все, что было нужно. Если у этого юнца еще остались мозги, он поймет, что надо делать. Идем! Завтра поезд с Сан-Лазара, ты знаешь, как поступить, — бросил он Артуру.

Когда они были уже на пороге, Люк немного задержался в дверях, шаря в карманах плаща в поисках то ли спичек, то ли перчаток… и наконец извлек на свет божий пистолет.

— Держи. Надеюсь, тебе это не пригодится, но имей в виду — он заряжен посеребренными пулями, этого должно хватить, чтобы убить вампира. Если придется использовать — не мешкай, действуй. Стреляй наверняка, целься в сердце. И помни, у вампиров нет чувств. Они не могут любить.

Дверь за ним захлопнулась, оставив растерянного юношу стоять, неуверенно сжимая пистолет. Он и стрелять-то никогда толком не умел… С минуту посмотрев на него, он раздраженно отшвырнул оружие на стол, где уже одиноко лежал конверт с завтрашним билетом и шпилька Мицци, оставленная как единственное напоминание о ней.

…Но кто попал к ней в сети, спастись уже не мог, — прошептал он продолжение того стиха, что начал Люк, и без сил опустился на стул, невидящим взглядом уставившись в стену.

 

***

 

Вещи — кроме самых необходимых — были упакованы в один средних размеров чемодан, скромно прислоненный к стенке, и гостиничный номер казался теперь совсем безликим и холодным. Сборы заняли ровно полчаса — не так уж и много вещей у путешествующего в одиночку молодого человека. Все остальное время Артур пытался понять, как же будет правильнее поступить, и, не придумав ничего лучше, сдался. Он уедет. Он больше не будет рисковать свой жизнью, позволяя этой смертельно опасной — но такой притягательной! — девушке находиться рядом. Пусть его картина мира станет прежней, в ней не будет больше вампиров, прекрасных призрачных женщин и воспоминаний о далеком Рейне, который он и не видел-то никогда.

Никогда еще простое решение не давалось так сложно.

 

Не переставая злиться на самого себя, Артур схватил куртку и зонт и выскочил на улицу, то ли от кого-то убегая, то ли наоборот пытаясь догнать. Он хотел попрощаться с Парижем, обещая ему и в первую очередь самому себе непременно сюда вернуться вновь, и уже не на два месяца.

Ноги сами вели к Лувру. Казалось бы, он знал его вдоль и поперек, и бывший королевский дворец уже ничем не мог его удивить. Но эта дорога (сначала по шумной Риволи, затем обязательно обойти музей и прогуляться недолго в саду Тюильри, раздумывая, а готов ли он много часов кряду посвятить высокому искусству, или лучше перекусить здесь же в кафе, а потом все же неторопливо зайти в роскошное здание Лувра и потеряться здесь, забыв обо всем), эта дорога была одним из немногих приятных воспоминаний о Париже, никак не связанных с вампиршей. И все равно думал он именно о ней.

Мостовая блестела от дождя, редкие прохожие спешили поскорее оказаться в сухом месте и быстрым потоком обтекали Артура, иногда задевая его своими огромными черными зонтами. Тюильри в это время обычно был полон посетителей. Дамы выходили в сад, чтобы продемонстрировать сшитые по последней моде платья, подметая длинными шлейфами турнюров гравиевые дорожки; нарядные дети богатых семейств бегали, пока их похожие в своих униформах на сорок нянечки и гувернантки беседовали неподалеку; на бортике фонтана, а то и вовсе на еще холодной земле кучковались студенты и молодые повесы, убивая понапрасну время…

Сейчас же сад, смоченный весенним дождем, пустовал, и Артур с удовольствием прошелся по скрипящим под ногами камешкам. Ботинки все равно уже давно промокли, и лишние полчаса прогулки в одиночестве ситуацию не ухудшат. Холодный свежий воздух помог отвлечься от тяжелых дум, а открывающиеся виды на Лувр и возвышающиеся за ним башни Нотр-Дама натолкнули на мысль, что уже завтра он покидает этот замечательный город, совсем скоро вернется домой в Англию, к следующему семестру, если допишет, уже предоставит тезисы Риверсу… На лето, возможно, стоит поехать в Роуздейл к сестре и ее мужу, которые всегда так радостно его принимают. И Абигейл. Непременно нанести визит Абигейл, подарить все эти чудесные французские дамские безделушки, которые и так уже занимают половину его чемодана, и, возможно…

— Артур!

Этот голос, терзающий его все последние дни и не идущий из головы, он ожидал услышать здесь меньше всего.

Он медленно развернулся. На дорожке стояла закутанная в темный плащ дамская фигура, и как бы Артур ни убеждал себя, что ее присутствие здесь невозможно, он сразу понял, что это Мицци — даже несмотря на спрятанные под капюшоном волосы и окутывающую густым облаком лицо вуаль. Она была настоящей, и это заставляло сердце биться быстрее.

— Но… но как? — только и пробормотал он.

И на всякий случай посмотрел наверх: хоть дождь и продолжал монотонно лить из бесконечных серых туч, был определенно день. Самая его середина. И в мае уже поздно темнеет…

— Разве ты можешь выходить днем на улицу?

Он не заметил, как вампирша оказалась рядом с ним. Словно и не по земле шла вовсе.

— Это неприятно, — просто ответила она. — Обычно я так не делаю, но сегодня…

— Что сегодня?

— Я хочу в Лувр. Я никогда там не была, — сказала она это так просто, словно…

Словно все и правда было просто. Банально. Как у людей. Милая пара идет на прогулку в музей. «Я даже ни разу не водил Абигейл в Британский Музей, — не к месту пронеслось в голове, — но почему-то очень хочу показать картины Лувра этой мертвой девушке».

— Ты ведь знала, что я здесь буду, да? Откуда? И… Мария, Мицци, я просто не могу понять, почему ты меня преследуешь?

Эти слова дались Артуру неожиданно легко. Не было никакой магии, вампирских чар — это было его время, когда он чувствовал себя свободно, а вампирша… Что ж, днем вампирам и правда приходится несладко, если она даже не пытается околдовать его и подчинить себе. Мицци аккуратно подняла вуаль, откинула ее с лица и тут же поморщилась, будто свет бил ей прямо в глаза. Только вот солнце было скрыто за тучами.

Про себя Артур, давно привыкший примечать детали, отметил, насколько по-другому она выглядит днем. Еще в прошлый раз в своей квартире она казалась бледной и измученной, и сейчас можно было подумать, что она еле держится на ногах. Неумело наложенный толстый слой косметики только усугублял впечатление, хотя, возможно, девушка и думала, что так сможет быть похожей на человека или… или больше понравиться Артуру?

— Я просто хочу быть с тобой, — ответила она.

— Ты уже говорила это однажды.

— Но ты мне не поверил. Хочешь, я уйду?

Юноша понимал, что если он ответит положительно, она действительно уйдет. Не будет нападать на него, очаровывать и гипнотизировать — она просто не сможет. Но разве мог он так ответить? Вместо этого он предложил ей руку и зонтик. Предлагать сердце смысла не имело, им она владела уже давно.

Та радостная улыбка, что осветила лицо Мицци, когда Артур подхватил ее под локоть, заставила и юношу улыбнуться в ответ.

— Так значит, тебя интересует искусство?

— Не очень, — честно призналась девушка. — Но общаться с теми милыми художниками из «Планте» было занятно.

— Но ты ведь не… не убила никого из них?

— Только одного.

— Ты сейчас шутишь?

Вампирша внимательно посмотрела на него и ничего не ответила.

Они направились к зданию музея, и за все время так и не было нарушено молчание. Девушка крепко вцепилась в руку Артура, тот держал огромный черный зонт раскрытым над обоими и старался ни о чем не думать, а просто по возможности наслаждаться обществом своей спутницы.

 

Оказавшись по ту сторону тяжелых старинных дверей, отделявших волшебный мир изящных искусств от всего остального Парижа, Артур улыбнулся, глядя, как аккуратно девушка ступает на мраморный пол и придерживает полы мокрого насквозь плаща. Впрочем, когда плащи и зонтик были скинуты на руки знакомому привратнику, юноша на мгновение забыл, зачем сюда пришел. В музей вампирша оделась, как на бал. Судя по платью — на бал времен Наполеона, однако это не мешало ей выглядеть в нем роскошно. Пожалуй, даже немного чересчур, и уж точно не к месту, но, очевидно, девушка выбрала лучшее из того, что хранилось в шкафу в течение последней сотни лет, и теперь выжидающе смотрела на Артура с явно читаемым во взгляде: «Ну, как я тебе?».

— Ты замечательно выглядишь, — искренне сказал он. Можно было закрыть глаза и на не к месту яркий макияж, и на слишком большое количество украшений, которыми она увешала шею, уши, а остатки позвякивали на запястьях, и на потускневшее и местами стертое золотое шитье — она действительно замечательно выглядела, и юноше захотелось отвернуться, лишь бы оторвать от нее взгляд.

 

Артур направился к билетной кассе, а Мицци осталась одна посреди роскошного вестибюля и неуверенно огляделась. Таким взглядом провинциалки обычно окидывают лучшие ателье Парижа, зайдя туда по неведению, и, как те смотрят на шикарные ткани и платья стоимостью в небольшой дворец, так Мицци разглядывала лепнину на стенах и роспись потолка.

— Ты здесь никогда не была? — сделал очевидный вывод Артур. — За столько-то лет!

— Он открыт только днем, — пожала плечами девушка. — К тому же картины в таком количестве навевают скуку. И это не говоря о статуях!

Впрочем, другого ответа от деревенской девушки, к тому же вампира, едва ли следовало ожидать, поэтому Артур только усмехнулся и предложил компромисс:

— Тогда я обещаю не делать сегодняшнюю экскурсию долгой. Раз ты сказала, что хочешь посмотреть музей, я покажу тебе свои любимые залы, и будем считать твое культурное образование на сегодня законченным. Хотя греческие статуи и заслуживают того, чтобы быть увиденными… А египетский зал! Французские ученые сейчас делают потрясающие открытия, и музей пополняется каждый год — это действительно впечатляет.

— Мумии, да? Я читала о них в газете. Не слишком интересно смотреть на этих давно умерших и завернутых в бинты фараонов, — наморщила носик девушка.

— Ты тоже умерла, — заметил Артур, и хоть он хотел сказать это в шутку, но по тому, как обиженно и расстроенно Мицци взглянула на него, но тут же отвела взгляд и закусила губу, понял, что даже немертвую девушку легко обидеть. — Извини, я… я вовсе не это имел в виду.

— Ничего, это нормально. Ты же прав. Просто я думала, что сегодня… хотя бы на один день… Неважно. Так ты покажешь мне свои любимые картины? — улыбнулась она.

Он уже привычно подал руку Мицци, принимая правила ее игры, и уверенно повел сквозь залы. Немногочисленные посетители с любопытством смотрели вслед странной парочке, мило беседующей на английском языке. Юноша в простом костюме никак не сочетался с дамой, словно сошедшей с картины «Коронация Наполеона».

— Англичане всегда вызывали у меня недоверие, — пробормотала одна из посетительниц, направив монокль на Мицци.

— Актриса, наверняка. Только они так одеваются, — хмыкнул ее спутник, по всей видимости, большой знаток актрис.

 

— Ты все это знаешь и понимаешь, да? — спросила Мицци, когда Артур в очередной раз начал рассказывать ей про особенности освещения или исторический контекст конкретной картины. Около «Свободы на баррикадах» они провели не менее получаса. — Должно быть, сложно держать все это в голове.

— Ну, я учился этому несколько лет, и все еще продолжаю… А что, тебе так скучно?

— Нет-нет, что ты! Я никогда не видела столько картин сразу. Я вообще их не особо много видела. Кроме того, что выставляли художники из «Планте»… Импрессионисты, так их называют? Или когда рисовали меня. И это все восхищает, но…

— Что?

— Я боюсь показаться глупой, если скажу.

— Не бойся, мне правда интересно, — подбодрил Артур.

— Они все такие ненастоящие. Все эти идеальные картины, застывшие позы — в них нет жизни. Смешно, да? Я говорю о жизни. Но в этих прекрасных, безупречных полотнах нет искренности, я им не верю. Или я слишком плохо знаю людей?

— Боюсь, ты знаешь нас даже лучше, чем мы сами. И какие же картины тогда нравятся тебе больше всего?

Мицци уверенно зашагала в предыдущий зал.

— Эти!

Артур проследовал направление ее пальца и не смог сдержать улыбки. Стену украшали радостные картины живописцев XVIII века — родной эпохи Мицци. С картин Ватто, Фрагонара и Буше смотрели прелестные розовощекие амурчики, очаровательные пухлые барышни — иногда в изящных костюмах, иногда и без них вовсе — в окружении буйной зелени и цветов.

— Неужели?

— Не смейся! Я бы хотелась оказаться где-нибудь там, — она указала на «Завтрак» Франсуа Буше, где семейство собралось за маленьким столом в залитой солнцем комнате среди замысловатой мебели с позолотой. — Глупо, конечно, но я тоскую, что меня там не может быть. Эта картина — почти противоположное всему тому, что у меня есть. И именно она мне кажется очень настоящей и правильной, а то, что я имею в действительности… — вампирша развела руками и добавила с улыбкой: — А еще у девушки слева чудесное платье. Темно-голубое — мой любимый цвет.

Артур чувствовал, что Мицци говорит искренне, и что следовало бы что-то сказать, но слова не шли. Было больно понимать, что та жизнь, которая есть у нее, не жизнь даже, а существование, не нравится вампирше, что она желает другого — такого банального, простого, обычного, что есть у всех людей… Но при этом он не мог ее жалеть. Сложно жалеть того, кто при встрече рассказывает, кого убил, и чьей следующей жертвой можешь стать ты.

— Ты так странно смотришь… Артур! Тебе не нравится Буше?

— Почему же, нравится, — очнулся тот. — Очень мило. Хотя классицизм до недавнего времени нравился мне больше — пока меня не покорили импрессионисты. Или итальянский Ренессанс… Я хотел ехать в Италию специально, чтобы как следует изучить его.

— В Рим, да?

— Откуда ты знаешь?..

— Догадалась, — засмеялась она.

— Ну конечно.

— Извини, я… Я не специально, — смутилась вампирша. Конечно, охотники оказались правы — выпив его крови, она узнала все о нем. О его родных, друзьях, увлечениях… От этой мысли становилось очень неприятно.

— Неважно. Все равно я туда уже не еду.

— Жаль, — почему-то сказала Мицци.

Они еще немного походили по залам: Артур рассказывал что-то, что помнил из курса истории живописи, девушка внимательно слушала и понимала в лучшем случае половину, жалуясь на то, что так и не выучила как следует английский.

— Я хочу тебе кое-что показать, — подозвал Артур.

— Мона Лиза! — просветлела его спутница. — Я читала в газете статью про нее. Ну, по правде, это была та же статья, что и про мумии…

— Ну видишь, ты не так далека от мира искусства, как говоришь, — улыбнулся англичанин. — Но я имел в виду другую картину, ее тоже написал Леонардо да Винчи.

Мицци с интересом разглядывала полотно, на котором была изображена красивая молодая девушка — хоть и не столь загадочная, как вышеупомянутая Мона Лиза, она все равно притягивала взгляд.

— Прекрасная Ферроньер, — представил картину Артур. — В честь нее назвали это милое женское украшение, которое у нее на лбу, — пояснил он.

— Она и правда очень красивая, — согласилась вампирша.

— И напоминает мне тебя.

— Правда? — сравнение с красоткой Миланского двора явно польстило девушке. — Но почему? Я давно не видела себя в зеркале, но, вроде бы, я не очень на нее похожа, и ее волосы явно темнее… — она подцепила пальцем прядь своих рыжих волос и вытащила из сложной прически. — Точно темнее!

— У нее такой же взгляд, как у тебя. Я понял это не так давно, когда увидел впервые днем — в твоей квартире. Такой же немного испуганный, обиженный и очень печальный. Разве не так?

— Никогда не думала, что это так выглядит, — пробормотала Мицци и посмотрела на Артура точно таким же взглядом, что и девушка на картине Леонардо.

— Это не плохо, — заверил ее молодой человек. — Мне очень нравится.

И всякий раз не переставал удивляться, как она расцветает всякий раз, услышав от него что-то приятное. Конечно, это льстило и заставляло умиляться ее непосредственной радости, но каждое проявление человечности Мицци болезненно отзывалось в нем.

— Что ж, не буду тебя здесь больше мучить, пойдем. Дождь уже, кажется, закончился.

Погода и впрямь исправилась, и город вновь ожил с наступлением темноты. Как и Мицци, для которой пришло ее время. Она скинула плащ, так и не высохший после дождя, и радостно закружилась прямо на ступеньках музея, не обращая внимания на гуляющих поблизости людей.

— Это было чудесно, спасибо тебе, Артур, — прошептала она, неожиданно оказавшись рядом с ним, практически в его объятиях.

— Но за что? Это было совсем несложно — все эти вещи, которые…

— Спасибо, что позволил мне быть рядом, — сказала вампирша так тихо, что Артур скорее не услышал ее слова, а почувствовал. И понял, что вновь тонет в ее бездонных зеленых глазах. Но по своей ли воле?..

Он аккуратно отодвинул от себя девушку и сделал шаг назад — всего один шаг, который дался ему с невероятным трудом — едва ли не самый трудный шаг в его жизни.

— Мицци, этот вечер был восхитительным, — честно сказала он. — И лучшее, что мы можем сделать — это не портить его.

— Но… — она хотела было что-то сказать, но поникла.

— Ты ведь читаешь мои мысли, правда? — вампирша легонько кивнула. — Тогда ты знаешь, что я хочу сказать.

— Позволь мне сказать кое-что первой, — быстро заговорила она. — Сегодня впервые за много лет я почувствовала себя живой. Да что там — я уже вечность ни с кем не разговаривала так, как с тобой. Просто разговаривала, понимаешь? Как… как человек. Я бы хотела, чтобы это никогда не заканчивалось…

— Но все закончится твоим следующим убийством: не сегодня, так завтра. Так?

Она молча опустила голову.

— Я бы очень хотел, чтобы ты была человеком и чтобы все было возможно. Но сейчас есть единственный выход.

— А если я скажу, что люблю тебя?

— Мицци! — предостерегающе начал Артур. — Ты же знаешь, что это не так.

— Мы можем всегда быть вместе, — горячо шептала вампирша, хватая его за руки. — Ты ведь тоже хочешь этого.

— Пожалуйста, дай этому вечеру закончиться так же хорошо, как он начинался. Я хочу запомнить тебя такой, какой увидел сегодня — человеком, а не призраком, преследующим меня на Батиньоль и жаждущим моей крови. Ты говоришь, что любишь меня. Если это действительно так, то ты не будешь больше идти за мной и искать встречи. И уж тем более, если ты меня любишь, то не захочешь убить.

Мицци стояла прямо перед ним — и при этом была невообразимо далеко, в совершенно другом мире. Она смотрела на него грустным взглядом Прекрасной Ферроньер — как если бы та была вампиром и жила уже целую вечность.

— Тогда я тоже хочу попросить об одной вещи. Поцелуй меня перед тем, как ты уйдешь. Ты ведь сам хочешь этого, я знаю!

…Ее губы оказались неожиданно сладкими на вкус, а прикосновение не обжигало ледяным холодом. Артур знал, что за этими прелестными губками скрываются зубы, которые уже однажды оставили отметину на его шее, но в тот момент это было последнее, о чем он думал. И Мицци, так порывисто и искренне отвечающая на его поцелуй, была самой реальной девушкой из всех, что вообще существовали в этом мире. И самой желанной. Но, к сожалению, поцелуй не мог длиться вечно.

— Все, Мицци, теперь — все! Ты не пойдешь за мной, не будешь меня преследовать и пытаться убить… Мы просто расстанемся. Как люди.

Она долго и внимательно смотрела на Артура, склонив голову набок, а потом широко улыбнулась, обнажив острые клыки, и юноша готов был поклясться, что они удлинились.

— Я не человек, ты забыл, — вампирша клацнула зубами.

Артур стоял, не шелохнувшись, ожидая нападения в любую секунду. Он отчетливо помнил слова охотников, и отчаянно жалел, что оставил пистолет на столе гостиничного номера. Как глупо!

— Я никогда этого не забывал, как бы ни пытался.

— И я не могу об этом забыть. Но я хотя бы пытаюсь. Значит, ты хочешь, чтобы я ушла? Чтобы оставила тебя? Скажи это!

Нет, он не хотел. Он всем сердцем желал, чтобы она осталась, чтобы всегда была рядом с ним, остальное же теряло всякий смысл. Мечтал снова целовать ее нежные губы — целовать каждый день, каждый миг, и никогда-никогда не отпускать. Но сказать он мог только одно:

— Да, Мицци. Я прошу оставить меня, если это еще возможно.

«Прощай», — прошептал воздух голосом Мицци. Сама девушка уже не стояла напротив него, растворившись в тусклом свете фонаря, словно ее и не было вовсе.

Артур вздохнул. Это было, возможно, самое тяжелое прощание в его жизни, однако его не покидало ощущение, что вампирша не уйдет так просто.

«Вампир, испробовав кровь однажды и отпустив свою жертву, не успокоится, пока не выпьет ее до конца».

 

***

 

К приходу Мицци он готовился и ждал его, как первого свидания. Она посещала его сначала в снах, мерещилась где-то между явью и мечтами, затем явилась, хоть и вовсе без приглашения, но самая желанная из всех гостей. Что принесет сегодняшняя ночь, Артур не знал. Он нетерпеливо мерил шагами свою маленькую гостиничную комнату, потом садился на диван и тут же в нетерпении вскакивал снова. Пару раз он даже подошел к окну в надежде увидеть там белый призрачный силуэт… Но стекло лишь отражало свет в комнате и его собственное бледное лицо, и, как юноша ни присматривался, больше он ничего не видел в обманчивой ночной темноте.

Она не шла. Часы безучастно показывали второй час ночи, самое то время, чтобы явиться, пока не наступил рассвет. И Артур был готов ждать ее, сколько потребуется…

  • Уйди-уйди / Птицелов. Фрагорийские сны / П. Фрагорийский (Птицелов)
  • Токсоплазма 17 / Абов Алекс
  • Лето / Тебелева Наталия
  • Рыжий кот / Травка Мария
  • Забудь про то, что говорили раньше / Ахметова Елена
  • Монолог Понтия Пилата (ночь после казни) / Кем был я когда-то / Валевский Анатолий
  • Судьба Ворона. / Булаев Александр
  • Вечер / Кастальские коты (часть пятая) / Армант, Илинар
  • Комната Вебера / «Кощеев Трон» - ЗАВЕРШЁННЫЙ КОНКУРС / Марина Комарова
  • Стихи # 4. Блюз в миноре... / Будимиров Евгений
  • Фиолетовый / не стихи / Ула Сенкович

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль