Лорелея, часть 1

Лорелея

Не знаю, что стало со мною,

Душа моя грустью полна.

Мне все не дает покою

Старинная сказка одна.

«Лорелея», Генрих Гейне. Перевод В. Левика

Май 1920 года, поместье Роуздэйл, Суффолк, Великобритания

Я долго размышляла над тем, стоит ли поведать эту историю, произошедшую так давно, что лучше бы и забыть ее вовсе. Услышав единожды ее от брата, я не могла поверить — сначала. А, может быть, могла, но не хотела. Будучи и тогда барышней вполне разумной, я не верила в сказки. Разум не покинул меня и теперь, и я могу сказать со всей уверенностью, что эта сказка обернулась кошмаром наяву.

Я тяну, откладываю рассказ, не могу его начать. Артур, простил бы ты меня, если бы я придала историю твоей жизни огласке? Но ведь недаром ты рассказал ее мне, как бы далека я не была от произошедших тогда событий, сидя в старой доброй Англии. Глядя на умиротворяющий пейзаж за окном, мне трудно представить всю правду того времени, о котором рассказывал брат, — времени, проведенном в ночной мгле, окутанном маревом нереальности и невозможности происходящего.

Около печатной машинки лежит дневник Артура и его письма мне. Старые, им уже более сорока лет. До сих пор они хранились в секретере здесь же, в моей комнате — толстая тетрадка с потрепанной обложкой, и конверт, перевязанный широкой лентой, чтобы не высыпались желтые хрупкие листы. Единственное подтверждение произошедшего, не считая слов брата.

И именно через его дневник — становившийся все более странным день ото дня в тот злосчастный 1874 год — я узнала обо всем, что произошло с ним.

Позже, пару лет спустя, после долгого путешествия по Америке, он приехал к нам в Роуздэйл, где я все это время жила с семьей. Артур все мне рассказал. Я видела, как тяжело давался ему рассказ, словно он вновь и вновь переживал те события. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела на его измученное лицо, так неожиданно постаревшее за прошедшие несколько лет. Перед отъездом он был молодым, довольным жизнью студентом университета, сейчас же он изменился настолько, что мне трудно было его узнать.

Однажды вечером, когда домочадцы уже легли спать, он сам пришел ко мне. Почти всю ночь мы сидели в библиотеке возле камина, как когда-то в нашем родном доме в Уорикшире. Никогда прежде я не слышала такой невероятной истории, и ни за что бы не поверила, если бы ее не рассказал мне человек, которому я доверяла больше, чем себе. Он оставил мне дневник и свои воспоминания, стараясь избавиться от них навсегда — но смог ли?

Я поражаюсь его выдержке и мужеству. Он был великим человеком, и его поступок был единственно верным, как бы тяжело он ему ни дался. Как жаль, что судьба отняла его у меня слишком рано — Артур погиб во время бомбардировки Лондона пять лет назад.

Теперь, спустя много лет, я опять возвращаюсь к этой истории и пытаюсь рассказать ее такой, какой она предстала предо мной в рассказе Артура.

А вы верите в существование вампиров?..

Элизабет Морган.

***

17 апреля 1874 года

Из: Париж, Франция

В: Суффолк, Великобритания

«Дорогая Бетти, спешу заверить тебя, что весенний Париж невообразимо прекрасен, и ты многое теряешь, сидя в своем Роуздэйле. Выйди ты замуж попозже хоть на год, я бы непременно взял тебя с собой — ты просто обязана увидеть цветущие каштаны! Но увы, дорогая, теперь ты замужняя дама, и положение обязывает сидеть дома. По мне, так что может быть скучнее!.. Кстати, про супружество, передавай привет Абигейл, можешь добавить, что я мечтаю вновь ее увидеть, чтобы взглянуть в глаза, прекрасные как… как… придумай что-нибудь, ты по этому делу мастерица. Тебе же по секрету скажу, что я буду до последнего откладывать возвращение домой, потому что, по мне, узы Гименея, которые привяжут меня к этой особе, хуже петли висельника.

Ты хотела, чтобы я писал тебе едва ли не о каждом дне, проведенном в этом городе, — но уволь, милая сестрица, за два месяца пребывания здесь я описал тебе каждую картину, увиденную в Louvre. По правде говоря, за годы обучения в Кембридже у меня сложилось впечатление, что я изучил музей вдоль и поперек по книгам и лекциям, и теперь хожу туда, словно к себе домой. Всякий раз, проходя мимо очередного Геракла или Аполлона родом из классической Греции, я машу ему, как старому другу. И, говоря начистоту, мысль провести всю жизнь с этими статуями наводит на меня смертельную тоску!

Но картины, однако, превосходят любые мои ожидания, недаром профессор Риверс твердил нам, что жизнь будет прожита зря, если мы своими глазами не увидим всех этих Рафаэлей, Тицианов и Рембрандтов. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Следующей моей остановкой в этом grand-tour будет Рим. И даже не думай ставить мне в упрек, что знойные итальянки интересуют меня больше, чем ватиканские музеи и Вилла Боргезе.

Но пока я намерен еще на пару недель остаться в Париже. В конце концов, то, что происходит здесь сейчас, кажется мне куда интереснее давно упокоившихся мастеров, да простит меня Риверс за такие слова. Не далее как несколько дней назад я посетил восхитительную выставку, первую в своем роде! Ничуть не удивлюсь, если скоро даже в Англии заговорят о ней. Я впервые увидел все картины этих художников вместе, хотя многие из них уже широко известны в Париже. Видишь теперь, как далеко было то, чему нас учили в университете, от того искусства, которое я вижу здесь? Сколько еще времени должно пройти, чтобы такие, как Риверс, обратили свое внимание на современное искусство. По их мнению, все это направлено лишь на то, чтобы epater de bourgeois — но я готов с ним спорить!..

Я чувствую, что просто обязан познакомиться с этими людьми — импрессионистами, как они себя называют, — иначе мое пребывание в Париже теряет всякий смысл. Иногда мне кажется: умей я хоть немного рисовать, я бы примкнул к их обществу, но, увы, мое обучение искусствам — словно насмешка, мои художественные таланты остались на том же уровне, что и в детстве. И я уверен, что ты вспомнишь ту корову, которую я нарисовал, пока мы гостили у тетушки Энн, — как ты могла принять ее за сахарницу! Хотя ты всегда была очень невнимательной.

Обнимаю,

Артур С.»

23 апреля 1874 года

Из: Париж, Франция

В: Суффолк, Великобритания

«Приветствую, дорогая сестра!

Бетти, я вижу, ты слишком серьезно подошла к нашей переписке. Я с удовольствием читаю о происходящем в Роуздэйле, но, дорогая, три страницы про твою кошку — не слишком ли много?

Отвечаю тебе сразу же, как получил твое письмо — слава английской почте! — и хочу рассказать тебе о многом, но не знаю, с чего начать. Главным событием этих дней было, конечно, то, что я наконец-то посетил кафе «Планте», о котором столько слышал на недавней выставке импрессионистов. Это небольшое кафе на Гранд-рю-де-Батиньоль достойно внимания хотя бы потому, что там собираются интереснейшие люди своего времени! Иногда я жалею, что приехал в Париж слишком поздно, да что там, что так поздно родился!

Окажись я здесь лет на десять раньше… О, знаешь, я уверен, что ничего не изменилось бы, потому что тогда мне было тринадцать лет, но, во всяком случае, это дало бы мне возможность почувствовать себя причастным ко всему тому искусству, что уже скоро ознаменует собой новую эру в художественной жизни Франции. Даже Риверс это признавал, а уж о его твердолобом ретроградстве сочиняли анекдоты.

А чего только стоят разговоры в «Планте»! Конечно, я не участвовал в них, скорее как внимательный студент слушал их, не конспектируя разве что из страха показаться смешным. Многие идеи показались мне не только странными, но и просто революционными — такого я никогда не услышал бы на лекциях у нас в Кембридже. Но, глядя на их картины, я понимаю, что да — именно они и правы, так и только так можно передать причудливую игру теней. К тому же мне очень понравилась идея М. относительно того, как освещенные поверхности воздействовали на остававшиеся в тени, а саму тень можно изображать без использования битюма — цвета совершенно меняются благодаря преобладанию светлых тонов.

Но знаешь, Лиз, пусть это и прозвучит странно, особенно для меня, но мои размышления сейчас далеки от художников с их обсуждением пленэров и солнечных лучей. Да что такое! Еще вчера я вновь мечтал, что вновь вернусь за мольберт, и, быть может, вдохновленный, смогу нарисовать что-нибудь получше той неудавшейся коровы… Но нет, мыслями я хоть и возвращаюсь вновь в кафе, но вовсе не к художникам. Почему? Я предупреждал, что не смогу этого объяснить. Пожалуй, это можно списать на усталость — столько новых впечатлений! Неужели я устал от Парижа? Может быть, стоит действительно поскорее отправиться в Рим? Но пока я не хочу покидать этот город, а тем более — «Планте». Завтра я непременно туда вернусь, необходимо разобраться с самим собой и своими мыслями.

Обнимаю,

Артур С.»

***

Артур запечатал конверт и отложил его на край письменного стола. Откинувшись на спинку кресла, он устало потер глаза и задумчиво бросил взгляд за окно, словно ждал чего-то. Давно пора спать; было так поздно, что правильнее было бы сказать — слишком рано.

Газовые фонари лишь слегка рассеивали тьму поздней ночи. Обычно оживленная улица Сент-Оноре под окнами гостиницы была пуста, лишь несколько случайных прохожих за все это время быстрыми нервными шагами прошли по ней, желая как можно быстрее оказаться в своих домах. Эта ночь всем внушала тревогу. Кому-то вполне обоснованную — за свой кошелек, кому-то — непонятную и волнующую, как Артуру. Он пожалел, что позволил себе проявить слабость и написать Элизабет о том, что волновало его последние дни — с тех пор, как он впервые посетил «Планте». Уж лучше бы он доверил это только дневнику, а не пугал впечатлительную сестру своими непонятными сомнениями. Дай Бог, скоро все встанет на свои места.

25 апреля

Кафе «Планте» мало чем отличалось от всех других кафе, которых великое множество как на Бульварах и Монмартре, так и в старых кварталах города. Та же неброская вывеска снаружи и громкая музыка шансонье внутри, которую всю ночь наигрывал усталый пианист. По вечерам здесь собиралось так много народа, что найти свободный столик представлялось большой проблемой. Разница была лишь в посетителях…

Когда художники только начали собираться здесь в середине шестидесятых годов, это место и впрямь было тихим и уютным, однако сейчас, с ростом их славы, оно снискало такую популярность, что хозяевам и не снилась. Здесь собирались не только сами живописцы, но и их друзья, в том числе знаменитые писатели, известные даже за Английским Каналом, а также молодые люди, которым было приятно считать себя вольнодумцами и даже революционерами, а также примкнуть к богемной компании.

Но и обычные горожане захаживали сюда не реже, да что уж там, здесь их было большинство. Пусть их и не интересовали разговоры тех странных людей в углу об искусстве и политике, однако в кафе подавали прекрасный абсент и божественно вкусный кофе, к тому же здесь выступала исполнительница канкана, на которую приходила посмотреть добрая половина Парижа — мадемуазель Кики, славившаяся стройными ножками, милым личиком и веселым нравом.

Артур сидел среди этих людей за столиком, раскрыв тетрадь, в которой последние дни делал заметки о новом искусстве. Он лелеял мысль о том, что, написав серьезную исследовательскую работу, вернется в Кембридж уже не студентом, но помощником профессора. Ну или хотя бы напишет хороший тезис. Правда, тема исследования была выбрана весьма неудачно, в чем он в очередной раз убедился сегодня. Перед ним на столе лежала юмористическая газета «Шаривари», в которой он нашел занятную статью про недавнюю выставку. Продираясь сквозь дебри так и не выученного как следует французского языка, Артур пытался вникнуть в смысл статьи, но мысли отказывались подчиняться. Его бросало то в жар, то в холод. Абсент? Он бросил взгляд на полный бокал — черт возьми, он же даже не пил его!

«…В тот момент мне показалось, что в кафе было ужасающе душно. Воздуха не хватало, и я поспешил выйти на улицу, где должно было быть прохладнее. Я даже не подумал взять свои записи — они так и остались лежать на столе, хотя когда-то я хранил их бережнее денег. Меня посетила мысль: неужели я заболел и меня лихорадит?.. Этого только не хватало в Париже, я приехал сюда вовсе не для того. К тому же французские врачи не вызывают у меня доверия. Но, забегая вперед, скажу, что с моим физическим здоровьем все было в порядке. Чего нельзя было сказать о психическом…»

Он встал из-за стола и направился к выходу. Никто даже не обратил внимания на бледного молодого человека, который поспешно покинул кафе. Но самому Артуру показалось, что кто-то из противоположного угла, не отрываясь, смотрел на него. Тяжелый взгляд призывал, заставлял вернуться. Лишь у самой двери он обернулся, не в силах сопротивляться. За дальним столиком сидела женщина, одетая в легкое белое платье. Ни лица, ни прически — ничего больше он не видел, только это яркое белое пятно в темном зале, да зеленые глаза, которые немигающе смотрели на него. Притягивали. Гипнотизировали. С трудом отведя взгляд, он замотал головой, чтобы избавиться от странного наваждения. Когда он открыл их вновь, видение исчезло — столик был пуст.

Никакого следа женщины.

Жар, определенно жар.

На улице стало немного легче. Прохладный вечерний воздух бодрил, и Артур поплотнее запахнул плащ. Быстрым шагом он направился по Гранд-рю-де-Батиньоль в сторону центра, но чувство тревоги не покидало его. Ему казалось, что кто-то идет за ним следом, хотя молодой человек шел так быстро, как мог, едва не сбиваясь на бег. Пару раз он оборачивался, и ему мерещился вдалеке легкий белый силуэт.

Даже в гостиничном номере его не покидала тревога. Как и прошлые ночи, он едва смог заснуть, и то лишь после лауданума, захваченного по совету матушки, которая лечила им все — от простуды до бессонницы.

26 апреля

«…Никогда в жизни я не видел таких снов: пугающих, кошмарных и в то же время слишком реалистичных для того, чтобы являться лишь плодом воображения. Тот фантом, о котором я писал несколько страниц назад, отказался покидать меня даже во сне. Всю ночь я видел перед глазами этот силуэт, и опять не смог разглядеть лица, хотя уверен, что эта та же дама, что привиделась мне в «Планте».

Картина так и стоит перед глазами: порыв ветра — и окно распахивается настежь. В комнату врывается холодный ночной воздух, и вместе с ним — она. Как такое могло быть, если мои апартаменты на четвертом этаже? Но ведь во сне возможно все. Я вспоминаю сейчас, что она говорила со мной. Не помню ее слов, но и важно ли это? Все время, что я спал, она не покидала меня. Мне даже казалось, что я просыпался, открывал глаза и видел перед собой белую дымку. А ее глаза! Теперь я смог их разглядеть — и уже никогда не забуду. Зеленые, как у кошки, они проникали в самую душу. То мне казалось, что взгляд их теряет всякую осмысленность, как у душевнобольных людей, то, наоборот, они смотрели на меня с нежностью и мольбой, как мать смотрит на спящего ребенка. А иногда — и это было страшнее всего — это был взгляд хищника, готового в любую секунду разорвать на части свою жертву. Только под утро кошмар оставил меня. Проснулся я разбитым, словно и не спал вовсе.

Теперь я понимаю, что должен вернуться к научной работе как можно скорее, пусть мои мысли лучше будет занимать техника живописи, чем эти кошмары. К тому же я думаю, мне стоит сменить тему и писать об Итальянском Возрождении. Посещение Лувра, а не «Планте», сказывалось на мне лучше. Да, я решил — на этой неделе я покупаю билет на поезд и еду в Рим. Осталось только завершить здесь некоторые дела. В том числе я хочу вернуть свою тетрадь, которую вчера по неосмотрительности оставил в кафе.

…Мне необходимо вернуться туда, я чувствую это. Не только за тетрадью. Я должен убедиться, что не существует никакой призрачной дамы в белом платье, а мое воображение сыграло со мной злую шутку. Так мне будет спокойнее».

— Нет, мсье, никаких тетрадей не было, точно вам говорю! — смотритель зала со скрытым за благожелательной улыбкой раздражением смотрел на непонятливого англичанина.

— Вы быть уверены? Я отставил ее на тот столик, — Артур указал на место, где сидел вчера. Сейчас оно было занято веселой компанией молодых людей. — Понимать, это очень важно мне.

— Эй, Жанетт, подойди сюда!

Молодая официантка, которая, не стесняясь посетителей, поправляла чулок, изящно поставив ножку на стул, выпрямилась и неторопливо направилась к ним.

— Мсье забыл вчера здесь свои бумаги. Ты не видела их, когда убиралась после закрытия? — строго спросил мужчина.

Жанетт окинула Артура оценивающим взглядом, кокетливо убрав прядь волос за ухо. Однако, не заметив ни малейшего интереса к собственной персоне, она разочарованно пожала плечами и проговорила:

— Не видела я ничего, Анри, сдались мне эти бумаги!

Артур расстроенно покачал головой. В конце концов, он немало времени посвятил своим изысканиям после посещения той достославной выставки на прошлой неделе. Жаль будет, если все это пропадет. Его успокаивало лишь то, что он решил сменить тему, а значит, методы работы на пленэре ему уже не понадобятся. Он собирался уйти, но неожиданная мысль заставила остановиться у самой двери.

— Да, я хотел спросить еще… Мистер, не вспоминать ли вы среди вчерашних посетителей молодую леди в белом? Она сидела в углу, вон там.

Жанетт понимающе хмыкнула и подмигнула ему.

— Так бы сразу и говорили! А то все: «бумаги, бумаги»…

— Что, мадемуазель, вы помните об этой даме?

— Нет, конечно! — пожала она плечами, засмеявшись. — Как я могу всех помнить. Знали бы вы, сколько здесь таких! Но вы заходите еще, какую-нибудь даму вам точно найдем. Вам ведь понравилась наша Кики?..

Артур покинул кафе. Как он считал — навсегда. В Париже множество других кафе, быть может, там его перестанут терзать собственные призрачные фантазии?.. Но умиротворения не наступило.

«Постой, не уходи. Обернись. Ты ведь пришел за мной. Иди сюда…»

Он остановился, как вкопанный. Огляделся. Что за голос? Откуда? Дворник лениво гонял бумажки по тротуару, а официант зажигал фонари на открытой веранде, торопящиеся прохожие не обращали на него ни малейшего внимания.

«Прошу тебя...»

Происходящее потеряло всякую связь с реальностью. Шедшие мимо люди казались пришельцами из другого мира. Артур смотрел на них, и словно не видел — темные силуэты сливались и исчезали, оставляя его одного. Он развернулся, и увидел Ее.

Старая знакомая. Властительница его мыслей. Дама в белом платье.

Она тянула к нему руки сквозь толпу людей, но не приближалась.

«Иди за мной», — прошептала она.

Артур не видел ее лица, не видел движения губ, но женский голос звучал так ясно, словно говорившая стояла в нескольких шагах от него. Мягкий, томный, нежный — этому голосу невозможно было сопротивляться.

И Артур пошел. Белое платье дамы служило маяком, оно то появлялось, то исчезало среди людей, и он шел — нет, почти бежал за ней, расталкивая медлительных прохожих.

Если бы он понимал тогда, что делал, разве бы он пошел за ней? Артур не мог предположить, что ждет его, не думая ни о чем, он мечтал лишь догнать свою Лорелею, казавшуюся прекраснейшей из всех женщин. Как хотелось тогда дотронуться до нее, поймать, увидеть, наконец, ее прекрасное лицо… Но она ускользала, дразнила его, заставляла следовать за собой. Наконец, увидев, как фигура в белом свернула с Батиньоль, Артур, не раздумывая, бросился следом.

Яркие огни Гранд-рю-де-Батиньоль сменились темнотой небольшой улицы Сен-Пьер, где исчезла дама. Не улицы даже — несколько домов образовывали тупик, а на узкой площадке между ними вряд ли смогла бы развернуться карета. Мягкий свет фонарей едва достигал этого места, рисуя причудливые тени на кирпичных фасадах домов и мостовой под ногами. И — Артур огляделся — никого. Он сам видел, как прекрасная проводница свернула сюда, но теперь исчезла, словно призрак. Ах да, ведь она и есть призрак, Фата Моргана, плод фантазии! Однако фантазия до того желанная, что он не мог поверить в ее исчезновение.

— Ты пришел, — знакомый голос прозвучал позади, заставив резко обернуться и вздрогнуть.

Теперь она стояла так близко, что Артур мог дотронуться до нее, лишь протянув руку. Дымка миража спала с незнакомки, и теперь он видел не только белое платье, настолько невесомое, что казалось сотканным из тумана, но и всю ее целиком. Артур называл ее дамой, но скорее она была совсем еще юной девушкой, нежно улыбающейся ему. Однако эта улыбка перестала казаться такой манящей и ласковой, как только их глаза встретились.

«…Взгляд ее зеленых глаз, тех самых, что преследовали меня во сне, я не забуду никогда! Они будут преследовать меня повсюду, являться в ночных кошмарах. Я закрываю глаза и вижу ее — хищница, настоящая хищница, готовая к броску в любой момент. Никогда бы не поверил, что такая нежная девушка может так смотреть!

Я вспоминал Эбби. Сейчас она кажется мне по-своему красивой: спокойной, простой, красивой чисто английской красотой. Иногда мне даже кажется, что я почти хочу жениться на ней, лишь бы обрести обычное человеческое счастье. Нет, не счастье, тут я не прав. Мне не нужно счастье с Абигейл или с кем-то еще. Мне нужен покой».

Однако тогда он не смог ничего поделать. Будто находясь под действием чар незнакомки, Артур стоял, не шевелясь. К счастью, дар речи не покинул его, и он смог произнести:

— Кто вы, прекрасная мадемуазель?

Голос предательски дрогнул, а французские слова выветрились из головы, и больше он ничего не спросил, хотя множество вопросов вертелось на языке. Она снова улыбнулась и подошла еще ближе — намного ближе, чем позволяли приличия.

— Милый, — прошептала она, не отрывая от него пристальный взгляд. — Ты называл меня Лорелеей? Красиво… Это что-то из Гейне?

Откуда она может знать, о чем он думал? Вдруг ему стало страшно рядом с ней, по-настоящему страшно, он сделал шаг назад — но сзади была стена. Девушка засмеялась звонко — и вместе с тем так холодно, что мурашки пошли по коже. То был не веселый заливистый смех молодой девушки, но злой, горький, какой-то потусторонний — он никак не сочетался с ее нежным образом, но зато прекрасно — с глазами, которые все так же внимательно, не моргая смотрели на молодого человека.

— Не бойся меня, милый.

Улыбка «Лорелеи» становилась все шире, пока не обнажила длинные белые клыки — острые, словно иглы, и совершенно не похожие на обычные человеческие зубы. Артур попытался оттолкнуть ее, но не смог даже пошевелиться. Он в ужасе видел, как она запрокинула голову и схватила его за плечи, приготовившись к нападению. Мгновение — и он почувствовал, как она вонзилась зубами в его шею, разрывая кожу и артерию под ней. Боли не было. Не было и страха. Артуру показалось, что он перестал чувствовать что-либо, как будто погрузившись в сон. Оттого страшнее было, что он не отдавал себе отчета в происходящем, не понимал, что она, вцепившись в его глотку, пьет кровь… Нет, он лишь чувствовал ее тело, плотно прижавшееся к нему, и губы на своей шее.

Выйти из транса его заставили два на первый взгляд не связанных между собой события. Громкий звук, похожий на выстрел, и резкий, нечеловеческий крик ужасной женщины. Она отпрянула от него, да так неожиданно, что, обессиленный, Артур рухнул на землю. Последнее, что он увидел, как белая фигура теряет свои очертания, превращаясь в туман. А затем он провалился в мягкую, приятную, обволакивающую темноту.

***

— Жив?

— Да жив, жив, что с ним станется-то. А вот ее упустили!

Яркий свет лампы, направленной прямо в лицо, заставил Артура поморщиться и открыть глаза, чтобы через мгновение зажмуриться — после всепоглощающей темноты свет ослеплял.

— Гляди, очухался! — произнес мужской голос совсем близко от него.

Лампа тут же была убрана, и вместо нее юноша увидел склонившегося над ним полного человека лет сорока, одетого в медицинский халат. Артур попытался приподняться, чтобы оглядеться, но мужчина тут же уложил его обратно.

— Но-но, рано еще, лежи. Твое счастье, крови немного выпила.

— Кто?

— Да красавица наша, ясное дело!

Артур непонимающе уставился на говорящего, в очередной раз жалея о пропущенных уроках французского в приготовительной школе и колледже.

— Лорелея?

— Кто? — на этот раз не понял его собеседник.

— Раз он жив, то пусть проваливает отсюда, — из темноты выступил второй мужчина.

Когда тот оказался на свету, Артур смог разглядеть и его — невысокий, средних лет, одетый в костюм-тройку, он напоминал какого-нибудь клерка или стряпчего. Но его внимательные черные глаза, строго и жестко глядевшие на Артура, казалось, жили отдельной жизнью на каменном лице.

— Люк, да ты с ума сошел, куда он пойдет! — проворчал первый, однако отступил от кушетки, на которой лежал Артур.

— Зачем он нам здесь? У нас и так работы невпроворот, — тот, кого называли Люк, уселся на стул в углу и задымил папиросой.

— Наверное, я должен идти, — неуверенно произнес Артур.

Он вновь попытался встать — на это раз ему никто не мешал, — но понял, что эта попытка обречена на провал: голова кружилась как после очень, очень веселой пирушки. Однако весельем в этом помещении не пахло — скорее папиросным дымом, старой мебелью и отчего-то чесноком. И душно здесь было, как в аду.

— Значит так, приятель, — обратился к нему наиболее разговорчивый из этих двоих. — Я врач, и покуда я говорю, что ты будешь лежать — значит, ты будешь лежать. И лучше поменьше шевелись, а то твоя рана век не заживет.

Артур дотронулся до повязки на шее.

— А… Джентльмены! — видя, что Люк так и сидит в своем углу, изучая потолок, а доктор, собрав свои склянки, направляется прочь, Артур попытался вновь привлечь их внимание к своей скромной персоне.

— Ну что тебе еще?

— Не хотел бы вас отвлекать…

— Нет, ты посмотри, он еще над нами издевается! — Люк выпустил облако дыма. — Зря мы его спасали, пусть бы девка доделала свое дело, тут бы мы ее и взяли. Свалился же на нашу голову!

— Куда? Простите, сэр, но мой французский не настолько хорош, видите ли, я англичанин.

— А, ну это многое объясняет, — усмехнулся Люк.

— Но все же, джентльмены, объясните для меня, что происходить!

Они переглянулись.

— Слушай, Фабьян, не вколол бы ты ему ту дрянь, от которой сутки спишь, как убитый? Он действует мне на нервы!

Доктор посмотрел на него, как на капризного ребенка, и покачал головой:

— А малый прав. Мы должны ему все рассказать. Он по нашу сторону баррикад, как говорится.

— Почему бы не отправить его восвояси, пусть валит в свой чертов Лондон!

— Ты и сам знаешь, почему. Она не отступит. А нам нужна помощь.

— Ну так — что здесь происходить?! — Артур вновь попытался вскочить с кушетки, на этот раз ему удалось сесть — то есть с помощью доктора принять относительно вертикальное положение.

— В общем, юноша, — как там тебя?

— Артур. Артур Стивенс.

— А это неважно. В общем, хочу тебе сказать, ты попал в серьезную передрягу, — добродушно улыбнулся Фабьян, словно говорил о чем-то совсем несущественном. — Эта твоя «Лорелея» — та, кого мы преследуем уже несколько лет. Мицци, то есть Мария, Фогель — так ее зовут. Звали, давным-давно.

— И чего вы от нее хотите?

— Убить, — просто сказал Люк.

Он достал из кармана пистолет и разрядил карабин — маленькие пульки заблестели на его ладони.

— Нам это почти удалось сегодня, во всяком случае, мы ее ранили — а такую рану она залечивать будет долго.

— Вы хочешь ее убить, что она вам делала? — переспросил Артур, посчитав, что не понял глагол. Ужасный язык — этот французский!

— «Хотите», — отстраненно поправил его Люк. — И да: мы хотим ее убить.

— Мой друг выразился не совсем верно, — вмешался Фабьян. — Мы не желаем ее убить. Фактически, она уже мертва, мы лишь хотим помочь ей упокоиться. Согласись, трупу подобает лежать в земле, а не ходить по городу, не так ли?

— Ну, она выглядела вполне жизненной… живой.

Он видел трупы — они смирно лежали в гробу с самым почтенным видом, а затем, так и не проронив ни слова, отправлялись под землю. И еще они никогда не ходили.

— О, они это умеют! Им иногда удается выглядеть даже более живыми, чем нам. Не обольщайся, внешность обманчива. Она вампир, слыхал про таких?

Артура бросило в жар. Он, конечно, читал об этих существах — например, «Вампир Варни» или книгу Полидори, — но выдумка всегда оставалась выдумкой, она жила на страницах романа, пугая оттуда бумажными ужасами, не способными существовать в мире реальном. И неожиданно он понял, что балансировал на краю бездны. Шаг — и его бы не стало.

— Она тебя уже давно присмотрела, ходила за тобой, следила с неделю, не меньше. Приглянулся ты ей, парень. Мы-то думали, получится ее пораньше пристрелить, но нет, проворная бестия! — сказал Фабьян.

— Ее так просто не убить. Вампир дорожит своим существованием порой больше, чем человек — жизнью. Они дьявольски изворотливы и сильны, — кажется, это была самая длинная фраза за сегодняшнюю ночь, произнесенная Люком.

Он не смотрел на Артура, говорил словно сам с собой, уставившись невидящим взглядом в одну точку.

— Восстав из мертвых, эти существа теряют самое главное, что было у них при жизни — свою драгоценную душу. Теперь у них лишь одна цель — пить кровь живых людей, чтобы продлить свое существование. Каждую ночь они восстают из гроба, чтобы найти себе жертву, а с рассветом возвращаются в свои укрытия. Она выбрала тебя.

— Почему? — слабым голосом спросил Артур. Он все еще не очень понимал, что происходит.

— Кто ее знает, — пожал плечами Люк, так и не посмотрев на юношу. — Может, понравился, а может, просто под руку попался. Изысканным вкусом эта упырица никогда не отличалась. Она давно охотится в районе Батиньоль, облюбовала это местечко, вот ты ей и встретился на пути.

— Давно? — непонимающе переспросил Артур. — Так почему же вы не убивали ее до?

Тут Люк, не выдержав, посмотрел на него. До сих пор Артур не встречал такого взгляда — злого, гневного, и при этом полного тоски и обреченности. Люк раздраженно затушил папиросу о деревянную столешницу, вызвав гневной возглас Фабьяна, и тяжело вздохнул, будто обдумывая что-то, но сказал просто:

— Если бы у нас была возможность, мы бы убили ее.

— Уже поздно, завтра тяжелый день, — примиряюще произнес Фабьян, поднимаясь из кресла. — Пусть парень останется здесь, не в отель же ему возвращаться. Ему нужно наблюдение врача.

— Скажи лучше — охрана.

Артур услышал, как дверь помещения со скрипом закрылась.

«Необходимо понять, где я нахожусь. И что произошло. И кто эти люди». Но сделать это он не успел. Он уснул.

27 апреля

При дневном свете комната выглядела иначе — в ней не было никакой таинственности, пелена загадочности спала с первыми лучами солнца. Однако едкий чесночный запах остался, а вот воздуха в помещении не прибавилось. Видимо, здесь считали, что это не самая необходимая вещь: маленькое окошко было плотно закрыто. В остальном комната походила на обычный рабочий кабинет, а пыльные книжные полки и заваленный бумагами стол не говорили о его хозяине, как о поборнике чистоты и порядка.

В отдельном шкафу за стеклянной дверкой стояли странные предметы медицинского назначения, а также ряды колб и довольно подозрительных сосудов и склянок. Артур вспомнил, что одного из мужчин вчера назвали доктором, и эта комната, по всей видимости, заодно являлась и его кабинетом.

Артур проснулся, когда жизнь города вошла в свой привычный ритм: за окном переругивались кучера омнибусов, экипажи проносились мимо, торговки расхваливали свой товар, а горожане с независимым видом вышагивали по мостовой.

Глупцы! У них в городе живет эдакое чудище, а они и в ус не дуют. Он раздраженно отвернулся. Как раз в этот момент в двери тихонько скрипнул ключ, и в комнату зашел его старый знакомый. Имя забылось, да и все французские имена звучали для Артура на один лад. Патрик? Фабьян?

— Ну, я смотрю, ты выспался, вот и славно.

— Вы запирать меня! — воскликнул он, забывая о спряжении французских глаголов как о страшном кошмаре. Хотя теперь в его жизни были и кошмары пострашнее.

— Для твоего же блага.

— Да что бы со мной могло случиться?.. — проговорил Артур в запале и осекся. Вспомнил.

— Действительно, ничего. Она не придет к тебе, пока не восстановит силы, так что пара дней у тебя есть. Пока твои вещи доставили на новый адрес.

— Послушайте, мистер, как вас там…

— Фабьян Берже, — представился он, пожав Артуру руку. Тот недовольно отдернул свою. — Кажется, вчера было не до знакомств, да?

— Что, теперь я должен обитать здесь, пока не куплю билеты на поезд?

— Не здесь. Будешь жить в «Гиацинте» — это гостиница неподалеку, — он неопределенно махнул рукой в сторону окна. — Здесь я все-таки работаю, я врач, — с некоторой гордостью произнес он.

— О, вот как, — пробормотал Артур. — Интересно. Вы лечите людей? Я думал, вы только вампиров убиваете.

— Ну уж нет, этого еще не хватало. Всему свое время, а людей, нуждающихся в помощи врача, куда больше, чем вампиров, ожидающих своего осинового кола.

Они замолчали на некоторое время, Артур явно тяготился присутствием здесь этого человека, с которым его свела судьба столь странным образом.

— «Гиацинт»? Это лучше, чем сидеть в ваша квартира, в любом случае, — он собрался было направиться к двери, но Фабьян остановил его.

— Подожди, парень, не спеши так. Все равно, пока мы не убьем эту вампиршу, ты в опасности, что здесь, что в Англии. Ей отправиться туда так же легко, как и тебе, но мы этого не допустим. Лучше посиди-ка здесь, послушай, что я тебе скажу.

— Опять вампиры? О нет, я надеюсь вчера заканчиваться этот кошмар, сколько еще я должен слушать ваш бред?

— Завтра мы собираемся ее убить, — продолжал врач, будто не слыша раздосадованной речи Артура. — Кажется, Люк смог наконец-то вычислить ее убежище, во всяком случае, ушел он именно за ней, по горячим, так сказать, следам. И ты должен быть с нами. Ты должен будешь ее убить.

— Я? Но я почему? Как я отношусь к вашей чертовщине? Я не уметь убивать вампиры, это ваша работа.

— Ты. Это должен сделать ты. Отомстить за себя. Послушай, я расскажу тебе одну историю… — он открыл старый медицинский чемоданчик и достал оттуда фотокарточку в простой деревянной рамке.

— Кто это — та вампирша?

— Нет, моя жена.

Артур удивленно взглянул на доктора. Он не говорил, что женат. Черное обрамление фотографии прояснило ситуацию. Уже не женат. С фотографии — не очень четкой, сделанной около двадцати лет назад — на него смотрела молодая девушка. Ей пришлось долго стоять перед объективом фотографа, не двигаясь, не моргая, и оттого взгляд получился сосредоточенным и серьезным. Но она была хороша, очень хороша; приятное лицо, широкая, добрая улыбка, и даже старомодное деревенское платье красиво подчеркивало крепкую, статную фигуру.

— Моя жена, — с грустью повторил он. — Красавица, правда? Посмотри, какие у нее были волосы! Ах, да что на этой фотографии видно!.. Говорю тебе, она была ангельски красива, прекрасно сложена, а глаза — я ведь сразу влюбился в эти глаза, веришь? Как только увидел! Мы жили в соседних деревнях, в Аквитании, я встретил Бернадетт на Fête du vin. Я тогда только вернулся из Бордо, где учился в медицинской школе, и хотел вернуться работать в свою родную деревню. Ха, как будто я тогда уже знал, что здесь меня ждет счастье — и горе — всей моей жизни. А тебя в Англии ждет возлюбленная, парень?

— Не сказать «возлюбленная», но невеста, — отшутился Артур. — Абигейл. Я имел ошибку предлагать ей свадьбу еще до отъезда.

— Красивое имя.

— По мне — самое обычное.

— Ты еще молод и глуп, раньше и я думал так же, — покачал головой Фабьян. — Но когда-нибудь ты встретишь ее. Знаешь, до Бернадетт я и подумать не мог, что по собственной воле захочу проститься с холостой жизнью. Но я захотел. Ради такой, как она, я готов был бы на все, не то что на свадьбу. И мы поженились. Купили небольшой дом на окраине, со своим огородом, фруктовыми деревьями и даже маленьким виноградником на заднем дворе. Я продолжал медицинскую практику, Бернадетт вела хозяйство, вместе мы мечтали о том, как будем растить наших детей. Наш дом был последний на улице, а за ним — большое поле, цветущее все лето. И Жер — небольшая речка — на горизонте. Знаешь, я часто представлял себе, как мои дети будут плескаться там, играть на траве, бегать, а мы с женой будем сидеть в тени нашего сада и смотреть на них. Немного мне надо было, скажешь? Но мне бы этого хватило…

Однажды утром, как сейчас помню, это было 3 декабря 1859 года, она ушла — поехала в Ажен за тканями. Да, 3 декабря…

Артур посмотрел на врача. Тот продолжал сидеть, не двигаясь, глядя в одну точку и не обращая внимания на англичанина.

— Один наш парень, Клод, он частенько ездил в Ажен, и Бернадетт просила его подвезти. Пешком-то далеко было, а у него была такая лошадь хорошая, да и повозка крепкая. А она сама в город ездила редко, так, за самым главным. И вот тогда — захотела сшить себе платье. Себе — и нашему ребенку. Да, она уже носила его под сердцем, и через семь месяцев я должен был стать счастливым отцом. Они уехали вдвоем. И вернулись тоже вдвоем, поздно ночью. Дорога-то долгая… Только вот она была уже мертва. А Клод — Клод был так перепуган, что и слова сказать не мог. Это уже потом он все рассказал, как на духу, пришлось его припугнуть. Я тогда сам не свой был.

Рассказал, что подвез ее до города и поехал дальше, он зерно вез на продажу, которое еще с осени осталось. Ну и договорился ее подобрать через пару часов. Он долго ждал ее у ратуши. Потом пошел в магазин, где тканями торгуют, хотел ее уже отругать, что ждать заставляет. И что — не было ее там. И нигде не было. Потом, когда уже стемнело, а темнеет в декабре рано, горожане шум подняли, что нашли мертвую женщину в заброшенном дворе. Клод сразу понял, что это она. Прибежал, глядит — и правда, лежит.

Он мне рассказывал, а я слушать не мог, прогнал его.

Она лежала передо мной, на операционном столе, а я боялся даже подойти к ней, надеясь, что она еще проснется. От чего она умерла? Я тоже задавал себе этот вопрос. Она была абсолютно здорова, я не сомневался, что Бернадетт легко перенесет беременность и родит крепкого ребенка, но тогда она выглядела изможденной, бледной, осунувшейся. Белая кожа обтягивала кости, а в открытых глазах застыл ужас. Неужели такой ее сделала смерть? Нет, я склонен был думать, что причина другая. Я обнаружил маленькую ранку на шее, бледную и едва заметную, но не придал ей тогда значения. И потерю крови — страшную, огромную потерю, которая и послужила причиной смерти. Первая моя мысль — выкидыш, мертвый ребенок, убивший мою жену, но дальнейшее обследование показало, что я не прав, ребенок все еще был в чреве, хотя теперь такой же мертвый, как и его мать.

… А потом приехал он. Люк Дюфрен, да вы видели его вчера. Он прискакал рано утром, едва не загнав лошадь. И первое, о чем он спросил — где жила умершая женщина. Разумеется, я хотел выдворить его вон, что за наглость! Но он и слушать меня не хотел. Суровый человек, ты же видел его.

Он прошел в дом уверенным шагом, почти не обращая на меня внимания…

Да и на Бернадетт смотрел совсем недолго: увидел эту самую ранку, удовлетворенно хмыкнул. Ну теперь-то ты и сам понимаешь, в чем там дело было, а я, разумеется, не знал, да и, пожалуй, знать не хотел. Но я не мог отпустить его без объяснений, а Люк, казалось, и не спешил уходить.

«Врач, значит? — он внимательно-внимательно смотрел на меня, а затем кивнул. — Ее ты уже не спасешь и ничем не поможешь, но ты можешь помочь мне».

«Ты знаешь ее убийцу?»

«Догадываюсь, ради него я и приехал сюда», — кивнул он.

Вольготно устроившись на единственном стуле в комнате, он рассказал мне то, что слышал вчера ты. Как и ты, я не поверил всему этому, да и мудрено ли. Я хотел прогнать его, но в какой-то момент… Парень, не знаю, как тебе это объяснить, но я понял, что готов поверить всему, что он скажет. Люк говорил о вампирах, как о чем-то таком простом и естественном, будто бы они и правда существовали.

— Да, в это трудно поверить, — кивнул Артур, который и сам до сих пор не решил для себя, где заканчивается реальность и начинаются фантазии.

— Но я поверил. Допустил эту возможность, ведь недаром легенды говорят нам о восставших из могил покойниках, какими эти вампиры и являются.

«А моя жена, она… она не станет такой? После похорон, я имею в виду. Она умерла… насовсем?»

«Нет. Глупые легенды о том, что всякий, укушенный или даже убитый вампиром оживает. Иначе во Франции их было бы больше, чем живых людей. Да и во всей Европе тоже. Бернадетт умерла, и пусть тело ее покоится с миром, а душа найдет спасение на небесах», — Люк быстро перекрестился, и больше ни разу не взглянул на труп.

— А почему вы ходили… то есть пошли с ним?

— Тогда я считал это лучшим решением. Не решением даже — зовом сердца, порывом. Я и сейчас не жалею, ты не думай, — быстро добавил Фабьян, — а уж тогда и вовсе не сомневался. Я не мог оставаться там, в том доме, который… Да, в общем, все тут понятно.

На следующий же день я покинул свой дом, поехав вместе с Люком в Ажен. Он рассказал мне все, что знал — или все, что посчитал нужным сообщить о вампирах, я слушал его и в то же время не слышал, слова долетали до меня как сквозь пелену тумана, а перед глазами стояло лицо Бернадетт, моей Берни, такой, какой она была всегда — красивой, веселой, счастливой. И вот в один день ее не стало, из нее высосали кровь и жизнь, убили вместе с моим ребенком… Проклятые твари, ненавижу!

Фабьян со всей силы ударил по подлокотнику кресла, заставив Артура вздрогнуть.

— Прости. Эти гадины не заслуживают ничего, кроме смерти!

— Мистер Берже, но я не могу понять, почему Люк рассказал вам о существовании их? Это разве не есть тайна ото всех?

— Да, эти его чертовы тайны! А и ладно, не стоит нарушать такой порядок, пусть все живут как живут, в своем безмятежном неведении, все спокойнее будет, чем если каждый осиновый кол возьмет и вместо того, чтобы ночами тихо спать в своих домах, пойдет вампиров искать. Вампиров не каждый найти сможет!.. Я вот не могу, например, а Люк каким-то образом отыскивает их убежища. Ну, он парень в этом деле ученый, не чета мне. А ему я понадобился как врач, он тогда хотел постичь с моей помощью причину вампиризма. Превращение крови, знаешь ли, или микробы какие, он думал, что вампиризм — это как заразная болезнь!

— И?..

— И все. Не медицинский это вопрос, Артур, и Люк это понял, а я с самого начала догадывался, что не в крови тут дело, и не в хворях. Наука никогда не объяснит того, почему, если эти ублюдки напоят кого своей кровью, то те умирают, чтобы потом воскреснуть как немертвый. Все просто — глоток их треклятой крови, и душа расстается с телом, а тело встает себе и идет, как ни в чем не бывало. Без морали, без стыда и совести, они просто убивают и убивают, чтобы насытиться чужой кровью. А кровь им нужна часто, каждые пару недель, а то и чаще. А теперь, парень, представь, сколько человек убивает один такой упырь за свою жизнь.

— И сколько длится их жизнь?

— Вечно, Артур, они могут жить вечно, пока их не убьют.

— Боже, но ведь… — проведя в уме некоторые математические вычисления, Артур в ужасе уставился на врача. Тот смотрел на него прямым, серьезным взглядом без капли страха, лишь с грустью и сожалением, которые поселились в его душе со смертью жены. — Тысячи, сотни тысяч людей! Неужели никто не замечает?

Фабьян пожал плечами.

— Никто не хочет замечать, люди не видят очевидного, пока им не ткнут пальцем, да и то сопротивляются до последнего, не хотят признавать. Да и я не хотел… Я не верил до тех пор, пока сам не увидел вампира.

«Его должен будешь убить ты», — произнес Люк сурово.

«Но я… я не смогу! Я никогда в жизни никого не убивал, я врач, а не…», — я не мог представить себя убийцей тогда, даже убийцей вампиров.

«Сможешь! Фабьян, она была твоей женой, и ты, а не кто-нибудь, должен отомстить за нее. Он не человек, запомни это раз и навсегда, ты лишь помогаешь его душе обрести покой. Ты ведь веришь в Бога? — я кивнул. — Ты должен сделать это во имя Господа нашего. И ради Бернадетт. И вашего ребенка».

Я снова согласно кивнул. Да, я должен буду это сделать. Он не человек, он вампир. Тварь, исчадие ада.

«Осиновый кол прямо в сердце. Мне ли тебя учить, ты врач, ты знаешь, где оно находится».

Все казалось легко. Осиновый кол, серебряные пули, чеснок, святая вода — Люк говорил об этом так просто, будто это был воскресный поход на рынок.

«И все? — спросил я. — Убить вампира так просто?»

«О нет, мсье Берже, — голос Люка был холодным и жестким. — Убить вампира далеко не так просто. Сначала его нужно поймать. К счастью, эту работу я уже сделал за вас».

Да, он все тогда подготовил. Следующим днем мы направились к заброшенной часовне Девы Марии на окраине города. Нас интересовало кладбище рядом с ней. Здесь давно не было новых захоронений, более шестидесяти лет назад покойников начали хоронить на новом кладбище, и сюда давно никто не ходил. Страх и холод пробирали до костей, в тот момент я готов был все бросить и бежать назад, забыв как страшный сон все произошедшее. Но память о моей Берни не позволяла мне сделать неверный шаг и отступить. Я следовал за Люком, который уверенным шагом шел мимо покосившихся надгробий к склепу, темневшему вдали. Тишина, окутывавшая это место, была невыносимый, но я боялся произнести хоть слово, все наши действия были похожи на какой-то ритуал. Он остановился у входа в склеп и с торжественной гордостью объявил:

«Пришли. Ну что, Берже, готовы?»

Я решительно кивнул, хотя чертовой решимости в себе совершенно не ощущал.

Помню как сейчас — темнота, мягкий свет фонаря Люка где-то впереди, который едва разгонял сгустившуюся вокруг нас тьму. В склепе не было ни одного окна. А впереди на возвышении стоял гроб. Обычный такой, самый простой гроб — он вряд ли принадлежал тому, кто был похоронен в этом склепе: виконт какой-то, не запомнил его имени, скончался в начале XVIII века, и останки его давно сгнили. А в склепе обосновался новый жилец со своим гробом.

«Его убьешь ты», — Люк не спрашивал, а приказывал. Он не желал слышать возражений.

Тогда я вовсе не был готов к этому. Я уже был готов поверить и в вампиров, и прочую дьявольщину, но не в то, что мне придется своими руками убить хоть кого-то.

Он протянул мне остро заточенный кол, но я лишь покачал головой. Нет, я не мог.

«Он убил Бернадетт, ты должен отомстить!»

«Я не могу. Не сейчас. Я не готов убивать… даже их».

«Чертов упрямец, нашел время спорить», — произнес он раздраженно и решительно толкнул крышку гроба.

Там и правда кто-то был. Я увидел его — вампира — впервые. И готов был поклясться, что никогда бы не отличил его от самого обычного человека, такого, как мы с вами. Я отшатнулся, Люк же наоборот сделал шаг вперед, и в этот момент вампир набросился на него. Я не успел заметить его движений, такими стремительными они были, к тому же я был уверен, что упыри спят днем, и ужас, охвативший меня, заставил поверить в нереальность происходящего. Но куда больше меня поразил Люк — он не испугался, наоборот, его лицо озарила торжествующая улыбка, и прежде, чем клыки вампира коснулись его шеи, он всадил свое оружие тому прямо в сердце. На мгновение вампир замер, затем навзничь упал в свой гроб, как подстреленный.

«Смотри!»

Соблюдая почтительное расстояние, я все же наклонился к гробу. Теперь вампир уже не был похож на человека: кровь лилась из раны в сердце без остановки, пачкая темный ситец обивки гроба, черты его стремительно менялись, иссушенная синеватая кожа обтянула череп, все краски покинули лицо, верхняя губа обнажила два длинных острых клыка, сам он словно мгновенно состарился, превратившись в дряхлого старика. Оскал смерти застыл на его лице.

«И это все?»

«Если хочешь, можешь отрубить ему голову. Процедура необязательная, но если тебе это доставит удовольствие… — Люк пожал плечами. — Но его уже ничто не воскресит. Я надеюсь».

Он выдернул кол из грудной клетки упокоенного, и в этот же момент вампир рассыпался в прах, навсегда перестав существовать. Еще несколько секунд Люк стоял над гробом, и губы его шептали слова молитвы. Затем обернулся ко мне, и видел бы ты, сколько презрения было в его взгляде.

«Ты не смог отомстить за свою жену», — проговорил он, и резко развернувшись, направился прочь из склепа.

С тех пор я убил много вампиров. Ну как много — около десятка, пожалуй, а то и дюжину, но мое сердце так и не нашло покоя. Слова Люка слова постоянно стоят у меня в ушах, и мне кажется, что Бернадетт смотрит на меня с небес укоризненно, ведь я не смог поквитаться с ее убийцей. Зато, быть может, я уберегу других от этой участи. Я же врач, в свободное от охоты на вампиров время, — Фабьян горько усмехнулся. — И убивая этих упырей, я тоже спасаю людям жизнь, в некотором роде.

Он замолчал, задумчиво вертя в руках портрет Бернадетт.

***

Дорога от Бульваров, где была квартира Берже, до улицы Медичи пролетела незаметно, и вот уже фиакр остановился у Люксембургского сада. Здесь чинно прогуливались няни с колясками и гувернантки с детьми постарше, одетыми, как маленькие взрослые, и никто не подозревал, что где-то рядом идет охота на вампира.

Охотники вышли первыми, Артур же слегка замешкался. Хоть он и не верил до конца в происходящее, но все равно не хотел вновь встречаться с вымыслом, зубы которого оказались более чем реальны. Он дотронулся рукой до раны шее, которая болезненно саднила.

Фабьян бросил пару монет извозчику, и карета укатила, оставив их стоять посреди оживленной улицы.

— Вы… ее следили, да? — попытался завязать светскую беседу Артур.

— В некотором роде. О враге надо знать все, — усмехнулся Люк.

Они свернули с Медичи и прошли чуть дальше, туда, где городская суета смолкала, вглубь старых домов, устоявших во время перестройки Парижа бароном Османом. Оказавшись на одной из тех маленьких улочек, где едва-едва сможет проехать карета, а дома подступают друг к другу настолько близко, что балконы едва не соприкасаются, Люк довольно произнес:

— Вот этот дом. Я вычислил по документам, он уже несколько десятков лет принадлежит ей.

— Сорбонна, неплохой райончик, — присвистнул Фабьян, подходя к нему. — Она умеет выбирать себе дома.

Они зашли во двор, и поднялись по старой каменной лестнице, угрожающей развалиться под ногами.

— Значит, она жить здесь? — переспросил Артур, аккуратно наступая на ступеньки. — Вы есть уверены? Вообще-то, я не так представлял дом вампира.

Вообще-то, он никак себе его не представлял, так как до недавнего времени был уверен, что вампиров не существует вообще. Но здесь все выглядело так… обычно! Потертый железный номерок с цифрой 7 рядом с домом, обычная деревянная дверь — тоже не новая… Окна, выходящие во двор, скрыты за изящными железными решетками, краска на которых облезла от времени. А с внутренней стороны висели занавески. Если они ошиблись, будет очень неприятно ворваться в дом какой-нибудь почтенной пожилой леди, которая и полицию позвать может.

— Уверены? — переспросил Люк. — Сейчас мы это и проверим!

Люк, поковыряв отмычкой в хлипком замке, без труда открыл дверь и прошел внутрь. Фабьян последовал за ним, решительно прижимая медицинский чемоданчик к груди, и Артуру ничего не оставалось, как переступить через порог.

При свете газового рожка, который зажег Люк, можно было разглядеть холл, который заставил юношу вновь усомниться, что здесь живет не чья-нибудь достопочтимая тетушка, вяжущая холодными зимними вечерами кружевные салфетки и теплые шерстяные шали, а труп, питающийся человеческой кровью.

— Мы должны найти ее гроб, — уверенно продолжал Люк, шагая по узкому и длинному коридору. — Осмотрите все комнаты. Скорее всего, он будет в подвале, рядом с кухней — туда не попадают солнечные лучи.

— Гроб?

— Ящик такой, с крышкой. Знаешь, в нем хоронят трупы?

Артур смотрел на лицо охотника, и в какой-то момент ему показалось, что тот просто сумасшедший. Предстоящее убийство воодушевило его: обычно суровое, бесстрастное лицо мужчины невероятно изменилось, на губах играла довольная (если не сказать — радостная) улыбка, а глаза горели фанатичным блеском. Юноша вспомнил, что вчера охотник говорил об убийстве вампиров, как о деле своей жизни, предназначении, призвании — и теперь готов был в это поверить.

— Готов, Фабьян?

Тот сосредоточенно кивнул.

— Артур… — начал Фабьян и замолчал, подбирая слова. — Ты должен. Понимаешь — должен убить ее. Именно ты.

Артур понимал. Фабьян не смог упокоить убийцу своей жены, вместо него это сделал Люк. И Артуру казалось, что врач до сих пор винит себя, не может простить себе ни ее смерть, ни собственную слабость.

— Никого. Пусто, — Люк вернулся, проверив комнаты первого этажа.

Их было немного — обычный дом среднего класса, ничем не отличавшийся от тех, что Артур видел в Лондоне. Несколько запущенные и пустые, комнаты все же не выглядели забытыми. Неожиданно юношу посетила мысль, что он был бы не прочь осмотреть здесь все внимательнее — что за бумаги лежали на бюро в кабинете, какие книги стояли на полках в библиотеке, какие картины висят на стене в гостиной. Уютный провинциальный стиль, если не считать…

— Скажите, но в соседних домах, вот здесь, за стенкой, живут…

— Люди, Артур. Там живут люди. Обычные люди, — произнес Фабьян.

— И они не полагают, кто их сосед? Кто здесь жить за соседней дверью, кто они могут видеть ночью? — Он содрогнулся.

— Они не хотят этого знать. Людям так спокойнее.

— А в это время за их стеной обосновалась сама Смерть, — мрачно заметил Люк, спускаясь со второго этажа.

— Что там?

— Так же пусто, как я и думал. Две спальни и комната для прислуги. Две из комнат пусты, третья… Третья тоже пуста. Не думаете же вы, что вампир будет спать в спальне, на кровати под шерстяным одеялом? — раздраженно произнес он. — Все, хватит этих дурацких экскурсий, мы все знаем, зачем пришли сюда. Фабьян, готовь осиновый кол, Артур, возьми это — на всякий случай.

Флакончик со святой водой задрожал в руках юноши, хотя еще вчера он внимательно рассматривал его, расспрашивая, как же вода действует. Но он не был уверен, что хочет увидеть это воочию.

Сам Люк взял в одну руку пистолет, в другую — фонарь, и, освещая себе дорогу, начал спускаться вниз, на кухню. Если ее можно было так назвать. В Сен-Клерс-гарден, том самом поместье в Уорикшире, где прошло детство Артура, кухня была, пожалуй, самым оживленным местом в доме. Здесь всегда можно было поживиться чем-нибудь вкусным, и они с Лиз могли сидеть часами у очага, наблюдая, как миссис Уоллис готовит субботний обед, гоняя служанок и поварят и напевая себе под нос какую-нибудь песенку.

О нет, это была совсем другая кухня. Она была пуста, совершенно пуста, очаг был затянут старинной паутиной. Паук, сплетший ее, давно умер от старости в окружении скорбящих потомков, да и мыши наверняка сюда не захаживали, потому что поживиться в этой комнате было абсолютно нечем. Сквозь маленькое тусклое окошко едва пробивался дневной свет.

Они огляделись. Не успел Артур с некоторым облегчением отметить, что никаких следов вампира здесь не наблюдается, как Люк распахнул дверь в кладовку и с победным возгласом устремился туда.

— Здесь!

Это была маленькая комнатка, в которой обычно хозяева хранят зерно, хлеб или вино, иногда — ненужные в хозяйстве вещи, редко — спит прислуга, и никогда — стоят гробы. Но все же он находился здесь, посреди комнаты. Ящик, в котором хоронят трупы, как сказал Люк, объясняя французское слово. Но этот труп не желал быть похороненным.

— Какое неуютное место, — произнес Фабьян.

Он выглядел не так воодушевленно, как его напарник, и, скорее всего, желал покончить с этим делом и как можно скорее уйти отсюда.

— Давай же, приятель, не тяни.

— Приготовьтесь!

Глаза Люка горели от предвкушения, он, будто наслаждаясь неумолимостью ситуации, неспешно обошел гроб, затем же, поудобнее перехватив пистолет, свободной рукой откинул крышку…

«…В романе ужасов следовало бы описать весь трепет, что нам довелось пережить в тот момент, terreur mortelle, покойника, лежащего внутри и смотрящего на тебя пустыми глазницами… — ну или что-нибудь такое, я не силен в описаниях. Мы же увидели потертую серую обивку из дешевого бархата, но гроб был пуст, как кошелек последнего пропойцы. Мы дружно вздохнули, охотники — от разочарования, я же — от тайной радости, что мне не придется вновь встретиться с этой Мицци Фогель — и убить ее…»

— Этого не может быть, — в который раз повторял Люк, оглядываясь туда, где уже давным-давно, много поворотов назад, скрылся дом вампирши.

Он не кричал, не злился, как того ожидал Артур. Он словно не мог поверить в то, что произошло. Охотник лишь разводил руками, повторяя одно и то же: «Но ведь она должна быть здесь… Она не могла… Я был уверен…»

— Успокойся, дружище, — Фабьян похлопал его по плечу, хотя и сам выглядел расстроенным и поникшим. — Мы найдем ее. И других вампиров тоже. От нас они не уйдут.

— Но как, как она могла?.. Ведь она должна быть здесь! Этого не может быть.

Теперь они возвращались домой, экипаж уже пересек Сену, даже шпиль Нотр-Дама остался позади, но все трое мыслями были еще на улице Медичи.

Затем все разошлись.

Артур направился в свою новую гостиницу с легким сердцем, втайне довольный, что все случилось так, как случилось.

Фабьян вернулся в квартиру, где его уже ждали пациенты, и ему предстояло превратиться из охотника на вампиров в респектабельного врача

Люк же поехал на бульвар Капуцинов, где снимал комнаты. На письменном столе его ждало письмо.

29 апреля

Впервые за последние дни Артур проснулся в хорошем настроении в своем новом номере гостиницы «Гиацинт». Сон его был спокоен и безмятежен, а мысль о том, что вчера ему не пришлось совершить убийство, пусть это было даже убийство немертвого, грела душу.

Теплое весеннее солнце ласково светило, свежий воздух гулял по людным мостовым, и Артур с удовольствием отправился в пешую прогулку сначала до Сите, но ноги сами несли его дальше и дальше, и он прекрасно отдавал себе отчет, куда. Туда стремились все его мысли, сердце ныло от тоски по своей Лорелее, и, убеждая себя, что он всего лишь гуляет по Парижу без какой-либо цели, он прошел неблизкий путь до Сорбонны. Долгая дорога не утомила его, но, наоборот, придала решительности.

Наверное, это было не лучшим его решением. Наверное, ему стоило поскорее уехать в Италию или вернуться домой. Но сейчас Артур хотел только одного — вновь оказаться в доме вампирши, откуда они ушли вчера, угнетенные своим поражением.

Возможно, там никогда не было вампиров? Может, их вообще не существует? Но гроб… Гроб не шел из памяти, он казался лишним и ненужным в том доме. Откуда он там?

Он мог бы найти дорогу до ее дома с закрытыми глазами, так хорошо он ее помнил, хоть и был там всего один раз. Широкая улица Медичи, петляющие переулки старинного квартала, узенькие окна, уютная тишина, которая заставляла забыть о том, что он находится в одном из крупнейших городов Европы. И вот он, желанный дом, точно такой же, как и его соседи — с обветшавшими кирпичными стенами, маленькими оконцами и низкими потолками, — кажущийся карликом рядом с современными строениями.

Артур уверенно толкнул дверь. Он мог бы пойти сейчас в тысячу других мест: в выставочную галерею или магазин на Елисейских полях, вернуться в свой номер или пойти пообедать в brasserie, посетить библиотеку в поисках необходимых для работы книг, в конце концов, — но он был здесь, в этом старом доме университетского квартала, где, по мнению Люка, жила вампирша.

Песня Лорелеи манила, и он не в силах был сопротивляться. Или просто не хотел. Как рыбак направлял лодку по бурному Рейну вперед, все ближе и ближе к своей мечте, так и он ускорил шаг, а громко стучащее в груди сердце заглушало голос разума.

Дверь была открыта — по всей видимости, с тех пор, как охотники взломали замок, никто не заходил и не покидал этот дом. Артур не чувствовал в себе той уверенности, которая сопровождала его вчера. Вчера была Цель. Священная миссия, в которой никто не должен был сомневаться. Но они не смогли убить вампира — его просто не оказалось здесь, только пустой гроб, словно насмешка. Сегодня он сам не знал, зачем пришел сюда. Не убить, нет, он не взял с собой оружия, да и не был уверен, что у него хватит сил на это. Быть убитым? Такая мысль даже не закралась в голову юноши.

Артур убеждал себя в том, что это был интерес естествоиспытателя, ученого, исследователя. Здесь когда-то жил, а может быть, и живет до сих пор вампир, и ему представилась уникальная возможность — увидеть среду, в которой обитают эти кровососущие монстры. Исследовать ее с научной, так сказать, точки зрения. Со вчерашнего дня у него из головы не лезли все эти безвкусные фарфоровые статуэточки с пастушками, репродукции Коро и Милле на стенах, несколько книжных полок, скромно ютившихся в гостиной зале, и оставленный на столике гребень для волос — это было что угодно, только не логово вампира.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — тихо спросил он, проходя вперед по коридору.

Слова эхом разлетелись по дому, отражаясь от стен и возвращаясь к нему. Да и кто может быть здесь, если вампиры днем должны вновь умирать и лежать в гробу — как говорили охотники. А еще они говорили, что вампиры не отражаются в зеркалах… Он посмотрел на маленькое треснувшее зеркало в запыленной медной раме, которое отображало всю комнату позади него. Тогда зачем оно вампиру — в качестве элемента интерьера? Как и все остальное здесь… Он провел пальцем по тяжеловесной раме, снимая тонкий слой пыли.

Когда он обернулся, то успел пожалеть не только о своем приходе сюда, но и о приезде на Континент, о выбранной специальности в университете, да и о том, что вообще появился на свет.

Вампирша стояла на лестнице, обеими руками крепко вцепившись в поручень, и смотрела на Артура — немигающим, мертвым взглядом покойника. Она не двигалась вперед, но у молодого человека сложилось впечатление, что она стоит в шаге от него, можно протянуть руку и коснуться… Но вместо этого он судорожно достал маленький серебряный крестик, которым снабдил его Люк, и решительно вытянул руку, словно защищая себя. Вампирша слегка подалась назад, и, наконец, отвела взгляд.

— Но сейчас день, как же ты… — пробормотал Артур.

Что-то здесь не совпадало — днем вампиры должны спать. Но Мицци Фогель, как называли ее охотники, стояла перед ним такая же реальная, как, например, ваза с увядшими цветами на тумбочке около лестницы. В своем зеленом в цветочек платье, с разметавшимися по плечам волосами цвета красного золота она была похожа на обычную девушку, а не на волшебное видение, посетившее Артура той злополучной ночью.

— Я надеялась, что ты придешь, я ждала.

— И откуда же ты это могла знать? — он заговорил с ней, прекрасно понимая, что лучшим решением здесь было бы исчезнуть из дома как можно быстрее. Может быть — убить ее. Но никак не вступать в беседу.

Она пожала плечами.

— Вы приходили вчера, я видела, — Мицци замолчала, как будто собираясь с силами. Артур видел, что каждое слово дается ей с трудом и стоит немалых мучений. — Хотели меня убить, да? — вампирша попыталась изобразить на бледных губах что-то, похожее на усмешку.

— Я сожалею, что нам это не удалось, — жестко сказал он. — Но когда-нибудь мы это исправим. Я не могу убить тебя сейчас, но мы вернемся.

— Ты говоришь, как Люк. Он многое рассказал тебе, я вижу. И, пожалуйста, говори на своем родном языке, твой французский настолько ужасен, что я не понимаю его.

— Люк предупредил меня о вас, — он попытался вложить в это слово как можно больше презрения, но это не особенно-то получилось. Как и не получилось отвести взгляда от ее лица и вообще пошевелиться.

Артур понимал, что сейчас лучше всего уйти из этого проклятого дома, рассказать все охотникам, пусть знают, что она опасна даже днем, но… Но он не мог. Не хотел уходить. Он так и продолжал стоять, вытянув вперед руку с крестиком и глядя на вампиршу, казавшуюся ему не столь прекрасной и таинственной, как той ночью, но трогательно-человечной сейчас, в этом простом мещанском интерьере, в своем дурацком, но все-таки чертовски соблазнительном платье. И только усилием воли он заставлял себя вспомнить, как она набросилась на него, чтобы выпить всю кровь и убить.

— Но ты ведь не хочешь делать этого, признайся, — произнесла Мицци, и он понял, что да, действительно, сколько бы он не убеждал себя, у него нет никакого желания убивать вампиршу. Но он должен, ведь это их Цель! Их цель. Не его.

— Не хочешь убивать.

Она попыталась спуститься ниже, ближе к Артуру, но путь ей преграждала тонкая полоска света — робкий солнечный луч пробивался сквозь плотно задернутые шторы, мягко рассеиваясь по комнате. Вампирша проворно отдернула мысок туфельки и поднялась на ступеньку выше.

— Люк хочет меня убить, и я это знаю. Но не ты.

— Разумеется, хочу! Ты чуть сама не убила меня, я только чудом остался жив. По-моему, неплохой стимул, да? Я уж не говорю о том, скольких еще людей ты употребила в пищу. И что, каждого ждала к себе домой, и с каждым вела такие беседы? Ты хочешь, чтобы я говорил с тобой, как с равной, с человеком, но ты, ты…

— Я тоже человек, Артур. Разве нет? Посмотри на меня, — она могла бы этого не говорить, он и так смотрел, не отрываясь.

— Как же я устал от всего этого! Люди, вампиры… Я стою здесь и разговариваю с существом, которое едва не убило меня. Кто же ты, что тебе нужно от меня?

— Они же все рассказали тебе, зачем ты спрашиваешь. Я просто хочу… хочу видеть тебя.

— Ну, тогда смотри, — Артур устало развел руками. — Ты проникаешь в мои мысли, сны, заставляешь подчиняться тебе, следовать за тобой. Я пришел в этот дом только с одной целью — чтобы увидеть тебя. Зачем ты все это делаешь? Я даже не могу сопротивляться, это немного нечестно, не находишь?

Он раздраженно сделал несколько порывистых шагов по комнате, сам не замечая того, как сокращается расстояние до лестницы. Остановившись у ее подножия, Артур с вызовом посмотрел на вампиршу, и, кажется, впервые за их разговор она опустила веки, не желая встречать его взгляд.

— Вы пришли вчера втроем, и тоже только с одной целью. Я видела, как вы взломали замок, как по-хозяйски обошли все комнаты моего дома, пока я пряталась, обсуждая, как лучше меня убить. Вы пришли днем, когда я бы ничего не смогла сделать — как и сейчас. Это честно?

— Значит, вампиры бессильны при дневном свете? — улыбка тронула губы юноши. — И я могу убить тебя сейчас с той же легкостью, как и ты меня — ночью? Тогда почему же ты не прячешься, как вчера?

Она легонько покачала головой, и рыжие кудри волной заструились по полуобнаженным плечам, предавая ей сходство с венецианками на ренессансных полотнах. Обворожительна, соблазнительна, прелестна — Артур, пожалуй, за свою жизнь еще не видел девушки прекраснее. Будь она человеком… Эта мысль не оставляла его ни когда он смотрел на волнующие округлости груди, которую едва скрывало платье, ни на чувственные губы — бледные сейчас и алевшие в ночной тьме тогда, на Батиньоль. Но он ни на миг не мог забыть, кем она является, и вся ее красота меркла по сравнению с тем ужасом, в который он приходил от мысли о ее сущности.

— Это бессмысленный разговор; я не должен был сюда приходить, — резко сказал он. — Я надеюсь больше никогда не видеть тебя.

— А я надеюсь увидеть тебя завтра вечером в «Планте».

Артур со всей силы хлопнул дверью так, что она едва не вылетела из хлипких петель.

На выходе он чуть было не сбил с ног почтальона, разносившего письма по домам в округе. Тот недовольно посмотрел на юношу, так стремительно скрывшегося в переулке.

— И куда все бегут, — проворчал он, неторопливо доставая конверт и опуская в почтовый ящик дома номер 7.

Опустив крышку гроба и оказавшись в спасительной темноте, Мицци Фогель закрыла глаза и мечтательно улыбнулась своим мыслям.

***

Квартира Люка Дюфрена полностью соответствовала его характеру. Здесь было бы неожиданно увидеть те милые бессмысленные безделушки, которыми окружила себя вампирша, лишь бы сохранить иллюзию жизни.

Люку это было не нужно, он и так был жив.

Он сидел в кресле, закрыв глаза, и неторопливо докуривал папиросу.

Напротив, отделенная от него пустым столом, сидела девушка в скромном темно-сером клетчатом платье, сложив на коленях руки в тонких кожаных перчатках. Весь ее вид так и говорил о смирении и покорности, и, при некой доли фантазии, ее можно было принять за пришедшую наниматься горничную или няню. Только вот взгляд никак не вписывался в облик, но тут она ничего не могла поделать: можно было убрать волосы под шляпку и надеть скучное буржуазное платье, но не скрыть свою сущность.

— Ты не обманешь меня. Снова, — усмехнулся Люк.

— Я и не пыталась, ты сам был готов обмануться.

— Я просто даю тебе отсрочку, как мы и договорились.

Девушка промолчала, теребя край перчатки.

— Заметь, я даже не спрашиваю, зачем это тебе надо… Хотя я догадываюсь. Но имей в виду, парень под моей опекой.

— Я и не…

— Тсс, я знаю вас лучше вас самих. Никогда не заключал договор с вампиром, но это может быть интересно.

— Вот.

Она достала из сумочки сложенный вдвое листок и решительно протянула его через стол. Он был исписан убористым аккуратным почерком меньше, чем наполовину. Люк быстро пробежал его взглядом и убрал в нагрудный карман.

— Не густо.

— Здесь информация обо всех вампирах, которых я знаю. Я только прошу оставить в покое меня… и Артура.

— Ты слишком многого хочешь. Но раз мы договорились о сделке… У тебя есть три дня, чтобы убраться из города. Этого достаточно?

Мицци кивнула.

— И ты не трогаешь Артура. Пусть это покажется сентиментальным, но я чувствую ответственность за этого непутевого юношу. А теперь лети, Фогель, лети, пока я не передумал.

Люк закрыл на мгновение глаза, а когда открыл их вновь, вампирши не было и в помине.

1 мая

Он улыбнулся мило:

"Бедняжка Лора Лей,

Какая злая сила

Царит в душе твоей?"

Клеменс Брентано, «Годви». Перевод А. Ревича

— Эй, парень! — девушка помахала рукой перед глазами Артура, взгляд которого был сосредоточен на двери.

Он ждал. Дверь открывалась и закрывалась, тесное помещение «Планте» наполнялось новыми людьми, которые, будто пришельцы из потустороннего мира, проплывали мимо него, не привлекая внимания и растворяясь в глубине зала.

Он ждал. Она могла появиться в любой момент, как и тогда; сотканное из лунного света видение, таинственная Фата Моргана — и та юная девушка, что предстала перед ним вчера, трогательно-беззащитная и бесконечно усталая.

Он ждал. И был готов встретиться лицом к лицу с этим чудовищем, дать ей отпор и защитить себя, если понадобится. Он не знал, что в голове у вампирши, о чем она думает и не выжидает ли подходящий момент, чтобы вонзить свои зубы в шею, его или чью-либо другую.

— Что?.. — он вернулся в мир реальный.

— Да, говорю, знаю я, кого ты ждешь! Я сяду, ага?

Не дождавшись ответа, официантка поставила на стол поднос с грязными стаканами и села рядом с Артуром, наспех вытирая руки о кокетливый фартучек с не особо свежим кружевом.

— Откуда вы смогли это узнать, мисс…

— Жанетт, Жанетт, познакомились уже, что ж ты забываешь-то!

— Откуда вы смогли знать, кого я жду!

— О-о-о, «молодая леди в белом», — передразнила она его английский акцент. — Знакомо, м-м?

Артур оторвал, наконец, взгляд от двери, и повернулся к своей собеседнице, которая методично накручивала темный локон на палец.

— Мисс Жанетт, я буду вам бесконечно признателен, если вы расскажете мне все, что знаете! — его тон моментально изменился, и девушка хихикнула в кулачок.

— Да ладно, ладно, расскажу! Ты как ушел тогда, а я задумалась сразу, что за леди такая у нас может быть. Нет, у нас, конечно, всякие бывают, — она кивнула в сторону весело смеющейся красотки, сидящей на коленях мужчины в углу зала, — но твоя, я сразу поняла, не какая-нибудь там catiche. А приличные дамы сюда редко заглядывают, не женское это место, сам понимаешь. Но именно такую, в белом, я тут видела пару раз, она ближе к ночи появлялась. Никак не пойму, что ей тут делать было, ей-богу!

— И что же она тут делала?

— Да не делала она ничего, в том-то и дело. Молчаливая всегда такая была, все сидела в своем углу, да на людей вокруг смотрела так внимательно-внимательно. Иногда подсаживался к ней кто-то из художников этих модных, да и все. И я что заметила — она не заказывает ничего, а если угостят ее вином или абсентом, то и стоит полный бокал, так и не притронется. Ну и зачем, спрашиваю я, приходить?..

— А еще? Она… — «убивала кого-нибудь?» — чуть не вырвалось у Артура, но он сдержался. — Она… нормально себя вела?

— Ну да, — девушка непонимающе пожала плечами. — Такая вся из себя, как ты там сказал — «леди». А сама-то, ну посмотрела я на нее — девчонка девчонкой, и сдалась тебе она? Хотя — твой выбор, нравится тебе, так пусть твоей будет.

— Жанетт, да сколько тебя ждать! — грозный голос из подсобного помещения перекрыл даже пьяный смех за соседним столиком.

— Ах, нет, ну что такое! Ни секунды отдыха, — официантка раздосадованно всплеснула руками, и под звон стаканов, чудом удержавшихся на подносе, отправилась прочь.

— Какая милая девушка. Не хотелось прерывать вашу беседу, — улыбнувшись, Мицци села напротив Артура.

Вампирша появилась бесшумно, ниоткуда, и юноша вздрогнул от неожиданности, едва услышав ее голос, который он не забудет уже никогда и не перепутает ни с каким другим.

— Что ж, ты опять заставила меня прийти против воли, скоро это станет привычкой.

— Я не заставляла, — покачал головой девушка. — И ты это знаешь, зачем обманывать себя.

— Хорошо, и что ты хочешь от меня?

— Я хочу быть с тобой. Разговаривать. Видеть тебя. Неужели это звучит так странно?

Артур посмотрел на нее с осторожным удивлением.

— Более чем. Я бы меньше удивился, скажи ты, что хочешь выпить мою кровь. Так было бы честнее.

— Я не говорила, что не хочу этого, — она улыбнулась. — Ты просто не знаешь, что это такое — жажда крови. Не можешь себе даже представить. Но я… Просто допустим, что я не хочу убивать тебя сейчас.

— Не могу, — честно сказал он, прямо глядя на сидящую перед ним вампиршу.

Она выглядела обычно — она могла казаться человеком, если того хотела. Рыжеватые волосы стянуты сзади в пучок, по вечернему открытое современное платье со множеством оборок и кружева, тоненькая золотая цепочка на шее, легкий румянец на нежной фарфоровой коже… Артур подумал, что, должно быть, она уже утолила свою жажду, и оттого ее лицу вернулся человеческий оттенок. Может быть, она не хочет убивать его сейчас, но это лишь вопрос времени.

— Я не знаю, о чем думают вампиры, когда смотрят на людей. О том, как сильно хотят крови? Или как лучше их убить, чтобы не привлечь внимания? А, может быть, они завидуют людям, вспоминают себя до того, как продали душу дьяволу, подписавшись на вечную жизнь?

— А может быть, они просто хотят жить? Жить, как все.

— Как все люди? Но вампиры-то уже давно не люди!

— Люди смертны. А я… Я просто не хотела умирать, — тихо проговорила Мицци. — У меня был выбор, и я его сделала. Вечная жизнь в обмен на то, кем я стала. Спать в гробу, скрываясь от солнечных лучей, убивать других для продления своей жизни, жить в вечном холоде и темноте — я знала цену и готова была ее заплатить.

— И что, ты довольна? Неужели это ты называешь жизнью?

— Да! — с вызовом произнесла вампирша. — Это жизнь, какой бы она ни была. В отличие от свифтовских струльдбругов я не старею, я все так же молода и прекрасна, как и век назад. Ты не можешь этого понять, ты никогда не был так близко к смерти, как я. А я видела Ее лик, чувствовала Ее дыхание позади себя… И теперь не хочу встречаться с ней как можно дольше!

— И вместо себя ты отправляешь навстречу Смерти других.

Мицци опустила свои пронзительно-изумрудные глаза, пряча взгляд.

— Я не всегда убиваю. Это не обязательно. Мы можем обходиться без убийств, выпивая не всего человека. Но это… это так сложно.

Она замолчала, не глядя больше на Артура, и он внезапно почувствовал себя очень неловко рядом с ней. Конечно, ему не было жаль кровопийцу. Он даже не мог себе представить, чтобы она могла вызвать чувство жалости в ком-либо. И тем более он никогда бы не простил ей нападение на себя, и что уж тут было говорить о тысячах убитых ею. Просто почему-то именно в этот момент он подумал: а все ли о вампирах ему рассказали охотники? И все ли они знают сами.

— Каково это, быть вампиром?

— Что?

— Мне интересно. Я смотрю на тебя и думаю: что скрывается за этой красотой, ради которой любой был бы готов пойти на все? Кто ты? Кто такие вампиры?

Они говорили громко, но никто не обращал на них внимания, не замечал, будто их здесь и не было. Отгороженные от тесной залы переполненного кафе вампирскими чарами, они сидели друг напротив друга, и в какой-то миг Артуру показалось, что они здесь совершенно одни, как были одни в толпе на залитой огнями Гранд-рю-де-Батиньоль.

— А кем ты хочешь меня видеть? Ведь лучше было бы, если бы все было так, как говорил Люк, правда? Я мало встречала вампиров — нас и правда совсем немного, а скоро, наверное, и того меньше станет. Не из-за таких, как Люк и Берже, нет. Просто слишком много меняется вокруг, слишком тяжело успеть за жизнью… Я же не зря вспомнила струльдбругов. Меня не покидает чувство, что я становлюсь такой же, как они. Не понимаю новой жизни, не успеваю за ней. Я стараюсь, бегу, но время быстрее меня. Странное ощущение, будто бы жизнь проходит мимо.

Она оглядела кафе равнодушным взглядом. Девушка-старушка. Артур вдруг подумал, что она жила еще задолго до его рождения. Интересно, каким она видела мир тогда и каким — сейчас?..

Мицци осторожно дотронулась до его руки своими холодными тонкими пальцами, так аккуратно и мягко, как будто боялась, что он отпрянет, вырвется, ускользнет от ее чар.

Но юноша не двигался, выжидающе глядя на вампиршу.

— Тогда все было по-другому. Мир сильно изменился, и я, я тоже старалась меняться вместе с ним.

— Ты читаешь мои мысли?

— Я не специально, — смутилась она. — Просто так получается.

— Не делай этого больше.

Артур отдернул ладонь и, скрестив руки на груди, откинулся назад на стуле.

— Я постараюсь. Ты даже не представляешь, как тяжело постоянно слышать все это в голове: шепот, крики, плач, страдания, смех — все сразу, одновременно, ты не можешь понять, что они произносят, а что думают, где заканчиваются их мысли и начинаются твои собственные! Мне хотелось закрыть уши руками и закричать, чтобы все замолчали и оставили меня в покое. Только спустя много лет я научилась не обращать на них внимания, и теперь уже не помню того времени, когда не слышала человеческие голоса.

— Я слышу один голос, и мне этого хватает. Он преследует меня уже несколько недель. Почему, Мария?

— Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной.

— А мне хочется побыть одному хотя бы некоторое время. Я могу идти?

— Да, почему ты спрашиваешь?

— Я хотел бы надеяться, что никто не будет преследовать меня ни в темных подворотнях района Батиньоль, ни в моих снах, нигде.

— Никто не будет, — произнесла она и отвернулась.

Дверь кафе закрылась за Артуром с протяжным скрипом, и он, наконец оказавшись на улице, вздохнул полной грудью. Прохладный ночной воздух бодрил и отрезвлял, возвращая из мира грез в мир реальный. Юноша быстрым шагом направился прочь от «Планте», постоянно оборачиваясь, чтобы увидеть призрак дамы в белом, плывущий следом за ним. К сожалению, позади никого не было.