Самая смелая

Мы стоим на краю пропасти. Под ногами — бесконечная бездна, и мне страшно. Я судорожно сжимаю руку своего мужа. Он отвечает, и мне становится немного легче. Потому что знаю, что если я струшу, он все сделает за меня — сделает первый шаг и потянет меня за собой.

Так было всегда. Всегда ему доверяла, всегда знала, что он будет рядом, что бы ни случилось.

Мы познакомились в университете. Ему было девятнадцать, а мне двадцать один. Я насмешливо смотрела на первокурсника, уверенная, что мой будущий супруг непременно будет меня старше, будет иметь престижную работу и какую-нибудь жилплощадь. А потом понеслись посиделки на кухне, походы на "Сплин" и безумные поцелуи в лаборантской. Я цвела, сгорала от любви и ни о чем не думала. Совершенно ни о чем. Когда любовь проглотила, все предрассудки и страхи потеряли смысл — я люблю его такого, как он есть, и не важно, младше ли он, беднее или...

Но я всегда была трусихой. Слабой девчонкой с большими амбициями, и моему мужчине пришлось силком тащить меня под венец, заставлять вписываться в ипотечные долги и рожать дома.

Сейчас я прекрасно осознаю, что продолжай я бояться, не добилась бы ничего и его бы потеряла. Но тогда мне казалось, что по моей жизни проехались катком и разрушили до основания. Мне было очень страшно: я не справлюсь, я не смогу, я не умею. Такие легкие отговорки чтобы ничего не делать, но муж тащил вперед, пинал, требовал, и даже сейчас в инвалидном кресле он сильнее, в сотни раз храбрее.

Студенческое веселье закончилось стремительным выбросом во взрослую жизнь: у меня не было ничего, у него еще меньше. Но муж смеялся мне в лицо, когда я начинала причитать о том, как плохо быть выпускником без опыта с маленьким ребенком и таким же студентом-мужем. «Прорвемся», — всегда спокойно отвечал он.

Одна работа, другая, мы оба по специальности — компьютерщики и таскались из одной компании в другую за ручку, как малые дети. Точнее, он пробивал своим упорством двери, я плелась следом, уверенная, что балласт, что ни на что не годна, что слаба и не справлюсь.

После третьей работы удалось, наконец, закрепиться. Я — в техподдержку, муж — в программисты. И на каждый обед вместе, домой — на моей маломощной двухдверной машинке, а в квартирке на одну комнату сын кидался в меня кашей, потому что я не умела готовить. И все равно где-то на задворках сознания я понимала, что счастлива. Потому что у меня есть семья, потому что у меня есть человек, который не боится за нас двоих.

И его не сломила даже авария. Кресло-каталка сначала простая, а по мере роста его карьеры все более навороченная. И я уже не просто поддержка, а специалист с собственным кабинетом, потому что муж стучал кулаком когда надо и требовал не трусить, а добиваться своего.

И годами скрывая свою боль, он мне улыбался, смеялся и требовал чтобы и мы, его семья, не боялись и смело шли вперед, гордо подняв голову. Отпуск в экзотические страны, экстремальные путешествия — разве этому помеха дети и муж-инвалид? Мы покоряли волны на серфе, смеясь и держась за руки; он лежал на груди, а меня заставил подняться на ноги. И я смотрела морскому ветру в лицо и верила только в мужчину, что рядом со мной, а не в свои силы. Мы спускались на санках с гор Андоры, вокруг — люди на лыжах, а мы визжим, как малые дети, и катимся вниз с головокружительной скоростью. И муж всегда впереди, потому что мне страшно его везти, хотя и ноги у него недееспособные. А еще ныряли у берегов Индии в открытом океане, и я руками ловила золотистых рыбок, кружащихся между моими пальцами. И через маску я видела, как светятся от счастья глаза моего мужа, наконец обретшего подвижность и способность самостоятельно передвигаться — в воде ему даже ногами удавалось шевелить. Там мы провели почти три недели, а когда вернулись, дети устроили нам жуткую взбучку, так как мы бросили их на мою престарелую мать. Но потом мы все дружно смотрели фото с подводной съемки и снова погружались в волшебные воспоминания. И в нашей крошечной квартире, собравшись у экрана, мы любовались, как мой муж барахтается и ныряет, совершено бесстрашно, а также подгоняет меня. Смотрим на себя, счастливых, и улыбаемся, смеемся. Я, мой муж, наш сын и моя племянница...

В тот роковой вечер мы возвращались с пикника. День был прохладный, но солнечный, и весну с семьей я встречала на природе, в дыму трещащего костра и с запахом жаренного мяса. Домой ехали поздно, уже стемнело, и от холода дети жались комочками на руках. А мы заболтались, не обращая внимания как резко упала температура, мужчины выпили, и за руль села я. Рядом сидел брат и продолжал что-то рассказывать из своих нескончаемых историй «за жизнь». За его спиной сидела его жена — улыбчивая веселая девица, которую я за пять лет так и не смогла принять, но все равно любила, принимая выбор своего брата. Мы не сходились характерами, но сходились в своей любви и могли смело ругаться и обниматься, не стесняясь своей несопоставимости и искренней дружбы. За моей спиной сидел муж. Он уснул от пары бутылок пива, но это обычное дело — в машине его всегда укачивало, и на пикник он выехал после ночной. В серединке разместили детей — их пристегнули общим ремнем, и они вповалку дремали, завернутые в теплый плед.

Дорога была темная, ехали из-за города, и в какой-то момент единственным ориентиром в темном пространстве стал для меня голос брата. С этим голосом я живу до сих пор: просыпаюсь в холодном поту и засыпаю, в надежде увидеть его во сне и попросить прощения.

Конец марта, неожиданно теплый днем и пронзительно ледяной ночью. Дорога покрылась тонкой коркой льда, и я ехала так медленно, что мы и к утру могли бы не добраться до теплых постелей. Но мне было страшно за семью, на мне была ответственность за детей и еще троих взрослых. Я бы доехала. Я и сейчас верю, что могла бы доехать. Но уже на подъезде в город на автомагистрали меня обогнала легковушка с низкой посадкой, и ее закрутило прям перед моим носом. Я испуганно вдавила тормоза, пытаясь выровнять машину и не врезаться в препятствие. На скользкой дороге этот маневр стал моей ошибкой. Машина дернулась в сторону и пробила дорожное ограждение. Мы съехали с дороги, несколько раз перекувырнулись, остановились вверх колесами, и на мгновение я потеряла сознание, ударившись об руль.

В сознание меня привели оглушающие крики детей. Я попыталась выбраться из ремней, но не могла пошевелиться — руку мне придавило изогнутой от удара дверью. Вторую зажало где-то у руля, и я с трудом могла понять, как расположилось мое тело.

Эти безумные десять минут, пока до нас добирались спасатели и полиция, до сих пор кажутся самыми длинными десятью минутами в моей жизни. Я пыталась успокоить детей. Племянница громко плакала — у нее были сломаны ребра, и она не могла успокоиться от боли. Где-то совсем рядом у моего уха стонал муж, и я молилась, чтобы с ним было все в порядке. Брат молчал, и я не могла даже посмотреть что с ним, потому что в темноте я не видела даже своих зажатых рук. Моя невестка громко и хрипло дышала, и ее севший голос повторял и повторял дочери, что девочка должна успокоиться.

Сейчас воспоминания кажутся безумным бредовым сном, от которого я снова и снова бессмысленно начинаю реветь.

Я проклинала себя, винила во всем. Ненавидела, желая убить и уничтожить и свое тело и свою душу. Я была виновата в аварии, в смерти дорогих и близких. Проклинала за слабость и страх, что тогда в машине ничего не сделала и даже не попыталась.

Мой муж — инвалид. Каждый раз, встречаясь с ним взглядом и видя его заклеенные пластырем руки в мозолях от колес, я себя ненавижу. Мне страшно было смотреть родителям в глаза и говорить: "Я жива, а ваш сын мертв". И в этом только моя вина. Я не могла брать племянницу на руки и рассказывать что там, на небесах, ее мама все так же любит ее и хочет быть рядом. И невестка вовсе не бросила бедную девочку, что стала моей приемной дочерью, и что это я убила ее отца и мать.

Но ни одного упрека ни в словах, ни в жестах. И все равно я не могу остановиться и не ненавидеть себя.

Подо мной пропасть. И теплая рука в моей руке. Я знаю, что мне не хватит смелости, и что он будет смелым за двоих. Как и всю мою жизнь. И я доверяю ему, зная, что буду смелой в его руках.

Он делает шаг вперед. Точнее, просто отталкивается и тянет меня за собой. Я закрываю глаза и с замиранием сердца хватаю воздух. Испуганно кричу от страха и переполняющего меня восторга. Муж ловит мои пальцы, не позволяя ускользнуть мне одной в пустоту. Мы выравниваемся и, взявшись за руки, смотрим друг на друга.

Муж любит полет. Любит те непродолжительные минуты, когда тело ему полностью подчиняется, и ему не надо надеяться на неработающие ноги. И я люблю смотреть на его безмолвное счастье.

У меня на плече пищит датчик высоты, и мы привычным движением отталкиваемся друг от друга, чтобы дернуть кольца парашютов. Я всегда жду его. Теряю столь важные секунды и получаю за это нагоняй от инструкторов. Поэтому до сих пор с датчиком, хотя за многие годы могла бы приноровиться к высоте. Но я не могу заставить себя дернуть за кольцо, мне не хватает смелости сделать это первой. Пока я не увижу, как над моим мужем появляется купол, я не открываю свой. Потому что боюсь оказаться на этой земле одна. Без него.

Уже через мгновение я парю. Рассматриваю приближающуюся землю и моих детей. Сын принес камеру снимать сотый полет своих сумасшедших родителей. После пятидесятого прыжка о нас написали в газете: пятидесятилетняя женщина и мужчина-инвалид прыгают с парашютом. Дочка тогда над этим неделю смеялась, и я тоже улыбалась, понимая, как это глупо может выглядеть со стороны, и как важно в действительности это для меня.

На земле меня поздравляет семья. Сын пришел с женой, она беременна вторым, но я все никак не научусь находить с этой женщиной общий язык. Впрочем, это не мешает нам обоим любить моего сына. Дочка, которую я много лет уже не зову племянницей и которая зовет меня «мамой», крепко меня обнимает, и мы спешим встречать моего мужа. Он приземляется на сетку, и оттуда инструкторы помогают ему спуститься к коляске.

Я радостно обнимаю его, теперь мне на земле уже не страшно и немного даже смешно за все те глупости, что приходят в голову на высоте.

— Ты у меня самая смелая, — говорит мне муж.

— Когда ты в меня веришь, я в себя верю тоже.