Лифт

Когда я поступила в университет, родители позволили мне съехать. Теперь у меня была своя жилплощадь, своя комната и даже своя кухня. Жила скромно: кактус, кот, моя болезнь и я. Платила сама, подрабатывая помощником бухгалтера. В бухгалтерии на первом курсе экономического я ничего не понимала, но мне ничего сложнее подшивки счетов и не доверяли.

Главное — каждый вечер я возвращалась настолько выжатой, что падала трупом на диван и ничего вокруг себя не замечала. Мать звонила и ругалась, что мне надо себя беречь, но меня ее тревога мало беспокоила. Подумаешь, снова восемнадцать часов на ногах, мне и моей болячке от этого хуже уже не станет. И я спала как младенец, не слыша даже то, как бесновался и шумел сосед.

Соседи с моего крыла все время ругались на шумного весельчака, что любил музыку погромче поставить, и никто ему и слова сказать не мог, так как парень был под два метра роста и служил где-то во внутренних войсках.

Мы временами пересекались в подъезде, он с нахальной улыбочкой Казановы открывал мне двери и помогал сумки до лифта донести. Мне от такой вежливости было ни тепло, ни холодно, я просто жила рядом и старалась не замечать ничего вокруг, что могло бы от учебы отвлечь. Но все же мужчина был мне интересен, импонировал внешним видом и своим вниманием. Только с такими людьми сразу понимаешь: ты не из его круга, и остается лишь мечтать. И явно совсем не о том, о чем мечтал бы он на моем месте.

Я даже не знала, как его зовут — вот так живешь под одной крышей с двумя десятками людей и никогда их не замечаешь. И соседа я бы тоже не заметила, пока как-то не застряли мы вместе в лифте.

Мне на тот момент безумно спать хотелось, настолько, что я была готова тут же на полу лечь. Сосед же был мрачен, молчалив, и вместо привычных колкостей на столь неприятную ситуацию просто достал сигареты из кармана и закурил. В подъезде, а тем более в лифте курить запрещено. Потому как вентиляции там никакой, а многие запах сигарет на дух не переносят. Я тоже не люблю, но была такой усталой, что и спорить не стала. Только закашлялась, не сильно, но дым в первое мгновение показался горьким, и дышать от него сразу стало тяжко.

Мужчина посмотрел на меня как-то недобро и, сделав глубокую затяжку, выдохнул мне прямо в лицо. Я закашлялась сильнее. Хотела на него уже гаркнуть, чтобы так не делал, но стушевалась. Сосед такой здоровый, и выглядел крайне расстроенным и злым. Да еще моя природная вежливость не позволила мне грубить даже в такой несправедливой ко мне ситуации. Я опустила глаза и оперлась на стенку. Думала и вообще сесть, но пол в лифте был не слишком чистый.

— Прости, — произнес сосед, смутившись моей реакции. Ему, вероятно, хотелось с кем-то поругаться, а я испортила его планы. — У меня мать умерла, — то ли оправдываясь, то ли желая вызвать мою жалость сказал он.

Я — сочувствующий человек, но не когда устала. Я даже глаз не открыла, лишь плечами немного повела.

— А у меня рак легких, — равнодушно ответила я. Не люблю жаловаться, да и что с этим делать, когда лечение есть, надо только дотации получить и пройти химию. Вот мы и ждем с семьей какой-то благотворительной программы, по которой мне все бесплатно сделают, ведь я еще только учусь. Или, может, божественного спасения ждем. Но меня эта болячка никогда не беспокоила. Только бегать не могу — задыхаюсь.

Сосед умолк, может, выражал сочувствие, а может, и не нашел, что сказать. Мы стояли в тишине и темноте всего пару минут. Меня это не напрягало, а вот сосед как-то заерзал, стал вздыхать.

Потом внезапно меня обнял.

Обхватил за плечи и замер. От неожиданности я глаза раскрыла, но в лифте уже темно и не видно ничего. Потом как бесконтрольный ответ на его жест — обняла его тоже. И мужчину прорвало. Он стал всхлипывать, сжимая меня слишком сильно, я осторожно поглаживала его по спине, чтобы успокоить и себя, и его. Мне было страшно от таких изливаний. Никогда не думала, что мужчины могут так плакать. Или так переживать.

А ему становилось все хуже, он сполз на пол, опустившись передо мной на колени и уткнувшись мне в живот, продолжал рыдать, уже совершенно безнадежно и отчаянно. И его несуществующее для меня горе казалось сейчас таким близким, что я тоже начала реветь.

Это было так просто и так сложно — две совершенно разные личности, и души вдруг встретились и открылись. Я ничего не говорила, а он рассказывал про свою мать, которая умерла от рака желудка. Про то, что не ценил никогда, хотя и любил. Что благодарен ей за все, что она сделала, что помнит каждый жест помощи или просто заботу. И что теперь ему некуда идти в воскресенье, и никто никогда не позвонит вечером, беспокоясь о его жизни и здоровье.

Мне было горько от этих слов. Я тоже любила свою маму, она для меня всегда была лучшей и важнейшей, и я как-то не представляла свою жизнь без нее. И, слушая жалобы совершенно постороннего человека, я думала, что очень хочу обнять свою маму. И что мне будет плохо, хуже, чем этому здоровому мужику, который рыдает, как ребенок, если вдруг что-то с мамой случится.

Потом мы сидели на грязном полу и делились сокровенным. Без стеснения, как можно говорить либо самому дорогому человеку, либо совершенно чужому, понимая, что никогда его больше не встретишь. Но сосед, которого, оказалось, звать Костик, был и не родным, и не чужим. В одно мгновение он стал хранителем моих тайн, так же как и я — хранителем его души. И все мои мечты о нем и обо мне разрушились за ненужностью, просто исчезли. Потому что я теперь прекрасно понимала, что никогда ближе и одновременно отстраненнее для меня человека не будет. Мы просто будем делить нашу боль, не стесняться слабостей и поддерживать друг друга. За час, пока до нас доезжала служба техобслуживания лифтов, мы стали слишком близки. Столь близки, что находиться рядом было уже не комфортно.

Позже, когда нас вытащили, он просто смущенно пожимал мне руку, а утром в воскресенье без спросу пришел в гости с малиновым вареньем и пряниками.

И мы просто пили чай, я говорила об учебе, а он о службе. И нам обоим было немного наплевать, что же действительно происходит в нашей жизни, мы просто могли выговариваться и не сожалеть о словах.

Костик так и остался просто соседом. Близким, родным. Но все же чужим человеком. Такое сложно объяснить — когда видишь в другом отражение себя и понимаешь, что это совсем не ты. Я прошла химию, он поддерживал, приносил фрукты и даже пытался шутить по поводу моего "зеленого" вида. С шутками у него было плохо. Но я все равно улыбалась. Вежливо — как улыбаются шуткам соседа.

Годы спустя на его свадьбе я поймала букет, а он на моей был другом невесты. Потом встречал из роддома под неодобрительные взгляды моего мужа. А я водила его детей в сад и утешала после развода. И после первого, и после второго. Временами сталкивались в лифте, и он, не стесняясь ни моих детей, ни мужа, обнимал и говорил, что рад видеть.

А когда мои дети пошли в школу, он переехал в другой город. Иногда писал. Писал, что я хорошая мама. И что ему очень меня не хватает.