Начало

Глава 1.

Несколько человек молодых офицеров, и гражданских, стояли в коридоре, около приемной кабинета премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Они ожидали, когда он освободится и пригласит их себе в кабинет. Офицеры поглядывали друг на друга и недоумевали, зачем их вызвали. Они друг с другом никогда не пересекались, и были из разных ведомств. Ну, вот секретарь, премьер-министра, вышел из приемной и пригласил.

— Господа, прошу в кабинет, Петр Аркадьевич, вас ждет.

Первым вошел в кабинет князь Светлов Игорь Игоревич, ученый в области физики и механики, окончил университет в Кёнигсберге, но работает в правительстве тайным действительным советником. Его внешность, совершенно потрясающая. Он воплощает в себе многое, одновременно, кладезь ума и массу добродетели. В настоящее время, когда на дворе грозит взорваться терпение масс, народное волнение, подстрекаемое разными личностями, ему приходится невообразимо трудно. Кроме того, что он тайный действительный советник, и в своем управлении у него масса работы, он ведь еще и один из советников премьер-министра Столыпина. Игорь Игоревич Светлов слыл человеком абсолютно аристократичным от самых пят, до макушки. Его принципы соответствуют самому благородному воспитанию, какое можно было получить в то время. Высокий, статный темноволосый с серыми глазами, которые умели смотреть на вас проникновенно, но в то же время обаятельно, и уже через минуту, он мог вас расположить к разговору. Еще задолго до того, что скажет его собеседник, он уже знал, стоит ли с ним вообще говорить. У него просто была сверхчеловеческая интуиция на счет личности, с которой он собирался беседовать. Князь Светлов был сорокалетним мужчиной, имел дочь, жена умерла при вторых родах, был однолюбом и не собирался второй раз жениться, чем лишил женщин всякой надежды и сильно их в этом разочаровал.

— Проходите господа, проходите, — говорил Столыпин. Офицеры прошли, сели за стол, который был покрыт зеленым сукном. Столыпин смотрел на вошедших мужчин, каждого прощупывал своим взглядом и собирался им рассказать, по какому поводу их вызвал. — Господа, я вас вызвал по весьма загадочному происшествию. Это происшествие произошло далеко от Петербурга и даже от Москвы. Ученый мир зафиксировал яркую вспышку на нашей территории. Примерно в районе реки Подкаменная Тунгуска. Вы видите среди вас французского ученого астронома и специалиста по аномальным явлениям, Мишеля Лион. Знакомьтесь, ученый утверждает, что упала комета, или, по крайней мере, ее часть. Вам предстоит выяснить, что же все-таки упало на территорию нашей земли, и какой урон причинило нам это космическое тело.

— А, наши ученые зафиксировали эту яркую вспышку? — Спросил Павел Сергеевич Петров.

— К сожалению нет. Это явление произошло в 6 утра по московскому времени, наши ученые еще спали.

— А, в Париже в это время, кажется, было четыре часа утра. — Петр Аркадьевич кашлянул, а другой офицер, Иван Иванович Грибов сказал.

— Спали и проспали, а вот во Франции мух не ловили. А если это космическое тело принесло с собой что-то из ряда вон, и уже навредило нашей Земле и нашему народу, и сейчас распространяется по нашей земле, заражая ее чуждыми для нашей земли бактериями. Уж больно мы медленно реагируем на эти события. — По мимо своей военной карьеры молодой человек в свое время окончил институт метеорологии, но потом оставил свое увлечение и поддался другому увлечению, и стал делать карьеру уже на военном поприще.

— Мы звонили в Красноярск и в Иркутск. Похоже, космическое тело упало в тайгу. Было сильное зарево, свидетели говорили, что ослепительный шар взорвался еще в небе, где-то на высоте семи или десяти километров. Взрыв был такой силы, что окна выбил на расстоянии трехсот километров.

— Петр Аркадьевич, а что нам искать, если что-то и было, то сгорело?

— Я думаю, Иван Иванович, что вы сами увидите, я далек от ученого мира, но думаю, будете искать то, что не сгорело, возможно, что-то и осталось. Ведь не надо отказываться и от космического вторжения, а вдруг вы правы и сейчас тайга полна зеленых человечков. Ведь мы с вами прагматичные государственные люди, и можем позволить себе мыслить непростыми штампами.

— Понятно.

— Мы вызвали всех вас неслучайно, каждый из вас занимает ту или иную профессию, которая в данный момент исключительно важна. Руководителем вашей экспедиции будет князь Светлов. Игорь Игоревич ученый в области физики и механики на месте разберется, что к чему. Но, я думаю, и вы тоже ему поможете, астрономы, геологи, и биологи. Через неделю рекомендую уже быть готовыми выехать, для этого каждый специалист пусть сам подготовит для себя важные для него точные приборы. Мы с Игорем Игоревичем еще посидим, подумаем, что понадобится вам в дороге и для всей вашей экспедиции. Я вас больше не задерживаю. — После этого совещания, все офицеры разошлись по домам, каждый из них по-своему стал собираться. Полковник Тимофеев вернулся домой, и его спросила супруга.

— Яков Петрович, зачем вас вызывал премьер-министр?

— Да, и не спрашивайте Ольга Дмитриевна. У меня от этого совещания оскомина осталась во рту и настроение испортилось. Придется ехать к черту на рога. Я врач, биолог, служу в армии и слежу за тем, чтобы в армии не было эпидемии. А меня отправляют в Сибирь искать космическое тело, к тому же которое уже сгорело.

— Нельзя отказаться?

— Нельзя, едет сам тайный и действительный советник, князь Светлов. К тому же из Парижа приехал светило по аномальным явлениям, некий Мишель Лион. Ученый мир заинтересован этим метеоритом.

— Почему же вы не заинтересованы, дорогой мой супруг? Кажется, я знаю, почему? Там нет клуба, где можно было бы спускать деньги, и там уж конечно, нет прекрасных дам, с которыми вам приятно флиртовать, до полуночи, а то и до утра, а только комары и гнус, которые уже точно вам не дадут спать, и мне приятно вдвойне, что вам выпала такая дивная прогулка. После моих ночей без сна. — Супруги посмотрели друг на друга, и полковник вспылил.

— Замолчи, и лучше приготовь мне одежду.

— Какую одежду? Смокинг и пару белоснежных рубашек? — Супруг, выведенный из себя ее злой иронией, и равнодушным видом, посмотрел на нее с презрением, и поднялся на второй этаж. Что от этих женщин можно ожидать в минуту, когда действительно нужна их помощь. Тимофеев Яков Петрович, тридцатишестилетний мужчина, презентабельный и атлетически сложенный, был среди дам самым популярным волокитой. Потому что был красив собой, до неприличия, и избалован дамским вниманием, кошмарно. Ольга Дмитриевна достаточно страдала от такого поведения своего мужа, знала, что он не пропустит ни одной юбки: супруги имеют одного сына, и в браке несчастливы, супруга считает, что в этом повинен супруг, а супруг во всем винил супругу.

Яков Петрович в военной карьере дослужился до чина полковника, а стало быть, имел дворянский титул, и шестой класс, по которому имел право передавать дворянство по наследству. Не смотря, на его атлетические данные, вся его стать излучала медлительную, вальяжную ленивость, полковник ее лелеял, холил и никогда и некуда не торопился, даже любовью занимался не спеша, и тем самым приводил в бешенство половину дам Петербурга. О нем даже сочинили такой анекдот. «Как-то увидел охотник, самца ленивца, который заприметил самку, заинтересовался ею и пополз к ней. Он ползет к ней так быстро, как только может, он втягивает носом запах самки, его эмоции и чувства уже давно там, около нее, но само его тело не продвинулось и на дюйм. Возможно, он доползет до нее завтра, а может послезавтра, или в ближайшем будущем, ведь он никогда, и некуда не торопится». Полковник не обижался на этот анекдот, и смеялся вместе со всеми.

А сейчас, он прекрасно понимал, что ему надо с собой взять, две пары белья, а то и три, кто, черт бери, ему будет там стирать подштанники. Сколько они там пробудут, возможно, их там застанет, не только осень, но и зима. Поэтому, на всякий случай надо взять теплое белье, пару сапог, портянки и носки. Плащ от дождя и конечно сигары и пару бутылочек хорошего коньяка на холодную пору. Полковник так увлекся сборами, что разговаривал вслух, и чуть ли не загибал пальцы, и не заметил жены.

Супруга то, думала, он как всегда ее обманывает, и на этот раз захотел покутить подольше с какой-нибудь особой. Поэтому придумал, себе экспедицию. Ольга Дмитриевна стояла около косяка двери и тихонько плакала.

— Что уже случилось? — Грубо спросил он супругу.

— Яков Петрович, голубчик вы мой, а если вы не вернетесь, пропадете в той тайге, или того хуже, вас там загрызет лютый зверь, что мне тогда делать?

— Замолчи дура, каркаешь под руку, черт знает что. Лучше принеси бинт и йод, если они у нас имеются. — Тут он увидел пятилетнего сына, и ему стало стыдно, что он при сыне так грубо говорил с женой, и с его матерью. — Иди сюда Николаша, я уезжаю далеко, далеко, будь умницей и слушайся свою мать. Когда я приеду, наверно уже будет зима, мы с тобой будем кататься на катке.

— Лучше на горке, — поправил его сын.

— Хорошо, на горке, так на горке. — Любящий отец чмокнул сына в лоб и поставил на пол. — Прости мою грубость, только я нынче в паршивом настроении. Мне совсем не хочется от вас уезжать, но долг велит. — Отец развел руками и хлопнул себя по бокам. — Ты будешь скучать по мне?

— Буду, я всегда, по вас скучаю, только вас это раньше не интересовало. — Глаза пятилетнего сына, такие, как и у отца, синие, синие, как море, смотрели на родителя грустно.

— Николай, я люблю тебя, и буду всегда любить, знай это.

— И, я тоже всегда буду любить вас. — Отец обнял сына и мать, которая держала бинт и йод, оба расчувствовались. Это было необычно для обоих супругов, в этот вечер помирились.

В этот же день, в другой семье, в семье потомственного дворянина Грибова Ивана Илларионовича, полковника кавалерии в прошлом, сейчас он в отставке, и его супруги Прасковьи Ильиничны, тоже были сборы. В отличие от Якова Петровича, которому пришлось все самому собирать, или почти все. Иванушка, любимый сын Грибовых сидел в кресле, закинув ноги на подлокотник, перебирая на гитаре струны, что-то себе под нос мурлыкал. В семье был один единственный, поэтому баловник и любимец. Его отец сидел напротив и курил трубку.

— Так ты говоришь Ванюша, что князь тоже едет?

— Да, отец, сам светило науки едет, а нам и подавно не следует, отказываться. Даже француз едет, кажется ему то, зачем отдавать себя на съедение комарам, а вот же патриот, и не своей отчизны представьте, а радеет за науку, а у нее, как известно границ нет. — Этот балагур и острослов, любимец и единственный сын в семье, особо не был расположен к такой прогулке, конечно, он, любил комфорт и всякие там удобства, кофе по утрам ароматный, и горячие рогалики с джемом, вернее с домашним вареньем, и непременно с вишневым. Но, у него была и другая черта в характере, надо сказать, прямо противоположная, той избалованной и ленивой. Упрямая черта, ее, пожалуй, и не назовешь плохой, а даже совсем наоборот, что-то в этом было настоящее, русское и чистое, еще детское, не смотря уже на возраст мужчины. Но, все же он считал, что должен ехать и отговариваться не мог, перелаживать со своих плеч на другие, не в его характере, он в нужное время, мог даже очень доблестно себя показать, как того и доказывала его военная честь.

— Ты Ванюша, если там чего непонятного будет и опасного, ты не лезь вперед, не подставляй себя, не дай нам с твоей матерью под старость лет, остаться одним, не увидевшим внуков.

— Отец, какие внуки, тут и невестой то, еще не пахнет. Пока я там, ищите мне невесту.

— Да, разве мы тебе угодим? Мы бы рады помочь тебе, да ты сильно разборчив голубчик. Уж Макаровна сколько раз приходила и показывала тебе фотографии, а тебе все равно они были не по нраву. То, нос большой, то глаза маленькие, то рыжая, то с веснушками.

— А, вы угодите, разве я ни хорош собой, под меня и невесту ищите, а то мне самому, как-то не попадается такая, чтобы взяла за душу или за сердце. Нет Амура и все тут. — Среди товарищей он был свой в доску, его всегда можно увидеть с гитарой и улыбкой, но если хорошо к нему приглядеться, то в его глазах можно увидеть глубокую, глубокую, грусть. И, тогда понимаешь, что вся эта веселость не стоит и выеденного яйца, вся эта веселость, самая, что ни есть, искусственная. Он просто создал себе такой имидж, чтобы нравится другим, а какой же он на самом деле, вот вопрос? Младший Грибов пел шутливую песню и посматривал на матушку.

Женюсь, женюсь. Какие могут быть пирушки

И буду счастлив я вполне

Мои вчерашние подружки, не плачьте и не печальтесь обо мне.

Я говорю вам до свидания, я говорю вам до свидания, расставания не для нас.

Покуда, я с вами, клянусь, моя песня не спета

Вся жизнь моя вами, как солнцем июньским согрета

Ивета, Лизета, Жанета, ох, Жоржета.

Прасковья Ильинична собирала сыну сундучок и с улыбкой посматривала на сына, в ком души не чаяла.

— Ах, ты мой балагур, все поешь, поешь, а когда только на самом деле женишься? — Она от своего сына была в восторге и не знала, как выразить ему свою любовь. Женщина она еще не очень старая ей всего то, было пятьдесят лет, а вот ее супруг, был старше ее на пятнадцать лет, когда женился, и поэтому уже сейчас перешагнул тот возраст, в котором лучше сидится дома в тепле. Она собирает сына и все с любовью слаживает, и образок не забыла положить на дно его сундучка. Пусть хранит его в воде и в огне, от пули и от меча, пусть хранит его и от злого зверя.

Четвертым специалистом был военный геолог, Павел Сергеевич Петров. Из дворянской семьи, окончил за границей университет, и морскую академию. Первая профессия его не прельщала, и как любой молодой человек, загорелся морской романтикой и сделал себе карьеру морского офицера. Умный, интеллигентный человек, немного надменный, с привлекательными чертами лица, и атлетическими данными. Ему двадцать девять лет, холост. Его черный мундир с отличиями капитана первого ранга, и фуражка с морским крабом, выделяла его среди прочих офицеров. В его лице и словах была та порода, человеческой натуры, которая сама по себе заставляла других относиться к нему, как-то, по-особому, иначе. К нему не подойдешь, и не хлопнешь по плечу, и не спросишь. «Как дела капитан». Умел держать всех на дистанции. Кажется, морской офицер, и не кавалерист, а в седле держался более изысканно, и даже можно сказать с некоторой небрежностью. Белые перчатки был обязательный его атрибут в одежде.

Когда он сказал дома, что уезжает в экспедицию, то его мать Мария Кирилловна, восприняла это спокойно, потому что она уже привыкла за свою жизнь провожать сначала мужа, а вот сейчас черед дошел и до сына. У нее сыновей было двое, Павел старший, а Алексей младший, их разделяло пять лет. Оба брата были офицерами морского флота, только вот старший сын сделал себе карьеру быстрее, а младший до сих пор ходил мичманом. Павел быстро поднялся по карьерной лестнице, он мог стратегически думать. Мария Кирилловна стала собирать сундучок, прекрасно знала, что в такой долгой экспедиции понадобится.

— Паша, а ты уже сказал Ларисе Дмитриевне, что уезжаешь?

— Я отправлю ей письмо, в котором сообщу, что освобождаю ее от чести называться моей невестой. Хотя невестой, она еще и не была, потому что помолвки, как таковой и не было.

— Почему ты хочешь с ней расстаться, ты ведь уезжаешь ни навек? — Удивилась мать.

— Я не могу, сказать точно, насколько я уезжаю, но у меня появилась причина расстаться с ней. Я не знаю, о чем с ней можно говорить. С другими людьми, тоже кажется не весьма умными, но все же можно парой слов переброситься, что-то сказать, что-то послушать, ну а с нею же абсолютно не о чем. Порой смотришь и удивляешься, что мать природа наделила весьма и весьма не равномерно. Кому-то она дала больше красоты, чего отнять от нее нельзя, а вот умом она совсем не блещет.

— Паша, вот именно, что она молода и наивна, она еще ребенок, ей только семнадцать лет.

— Тогда пусть, подрастает, и ума набирается, я подожду, если получится, а если не получится, уж не обессудьте. — Их сын пожал плечами, мол, в чем моя вина, что некоторые дамы бывают такими глупыми, что диву даешься. Их ум действительно девственный и когда он только иным станет, трудно сказать. У некоторых это длится до старости.

— Но, барышни всегда в эти годы должны выйти замуж, иначе будут говорить, что с ней что-то не в порядке.

— А, вы хотите, чтобы я снял с нее это клеймо? Увольте, пусть поищет себе другого рыцаря. Я не гожусь в это качество. Обычно, я говорю то, что считаю нужным и приуменьшать, или преувеличивать, не собираюсь. — В это время вошел отец, он ничего не слышал и спросил.

— Что тут у вас?

— Да, вот Павел уезжает в экспедицию.

— Дорогая Мария Кирилловна, море это вам не экспедиция. Море, это поход.

— Так, если бы в море, а так же в Сибирь.

— Как это в Сибирь? Павел, что происходит? — Павел вернулся из другой комнаты, у него в руках были некоторые нужные для него книги, он посмотрел на отца и сказал.

— В Сибири, в области Подкаменной Тунгуски, упало космическое тело. Взрыв зафиксировали даже иностранные обсерватории, они уверяют, что это упал большой метеорит или комета. Петр Аркадьевич звонил в Красноярск и Иркутск, спрашивал. Ему сказали, что взрыв произошел на высоте семи километров, но сила, была таковой, что в трехстах километрах, вылетели стекла из жилых домов. Меня отозвали, как геолога, хотя еще и гражданский геолог едет, и много специалистов в других областях.

— Например? — Озабоченно спросил отец, Сергей Дмитриевич.

— Светлов Игорь Игоревич, едет, потом какой-то французский специалист по аномалиям, и полковник Тимофеев, он кажется биолог. Грибов Иван, он метеоролог, ну и естественно доктор, как там его фамилия даже запамятовал. Короче десять кажется специалистов и тридцать солдат.

— Вот значит как. — Сказал сам себе отец семейства. Значит, там что-то серьезное, решил он. — Мария Кирилловна так и ахнула, присев на кресло, потому что ее колени подогнулись. Она испуганно посмотрела на мужа, а тот был еще в своем раздумье и поэтому ничего ей не ответил.

— Меня больше заботят другие трудности, как переправляться с обозом через реки, как Обь или Енисей, это ведь гигантские реки, это тебе не Нева. Это же самые настоящие сибирские реки, они и быстрые и многоводные. Если бы мы отправились налегке, то может, и переплыли бы их вместе с конем, да и все трудности, а так придется строить плоты, чтобы переправить полевую кухню и все вот эти сундуки на телегах, с нами поедет отряд в тридцать солдат, а значит и полевая кухня. Военным пайком не обойтись, уже слишком экспедиция дальня и много дней займет.

— Это хорошо, я думаю, что Петр Аркадьевич организует эту экспедицию хорошо, но и ты должен с честью выйти из любого положения. Мы будем тебя ждать.

— Я буду стараться, — сын посмотрел на отца и понял, что тот беспокоится за него, хоть и не показывает этого. Они люди военные и привыкли держаться этого устава. Вечером, когда младший брат пришел со службы и все сели за стол ужинать, разговор опять продолжился и тянулся до поздней ночи. Больше конечно говорили отец с сыном, а младший брат и мать, больше слушали. Они все почитали отца, он был их беспрецедентным авторитетом.

Пятым членом экспедиции был Назаров Владимир Владимирович, врач, имеющий частную практику. Мужчина лет пятидесяти, седовласый, обаятельный человек. Семьянин, у него жена, и два взрослых сына, одного звать Юрий, другого Игнат, которые тоже были военными, но служили в секретной части. Ему жена давала наставления.

— Дорогой мой, дайте мне слово, что будете и о себе думать, не только о других.

— Обещаю, обещаю, душа моя, что со мной ничего не случится, все будет хорошо. — Уверенно говорил врач. Он думал, что на свете нет ничего, с чем бы он, не справился. Он был оптимист, хоть уже и не молодой. Его сыновья даже завидовали отцу, что именно он едет в такую экспедицию, а не кто-нибудь, даже их не взяли, а вот отца взяли.

Шестым членом экспедиции был Медведев Антон Павлович. Гражданский геолог, со стажем. Он очень много открыл полезных ископаемых и слыл среди геологов, счастливчиком. Он холост, и основной причиной, его холостяцкой жизни было то, что он не сидел на месте, когда не спроси соседей. Где Антон? Всегда получишь ответ, что в горах или еще где-нибудь. Антон Павлович хороший специалист, много открывший угольных пластов, железных руд и еще много залежей других ценных ископаемых, которые даже еще не знают где применить. Некоторые его отчеты до сих пор лежат под сукном в доме правительства.

Седьмым членом экспедиции, был человек из Франции, и нашему обществу незнакомый. Он сам напросился поехать, потому что считал, что эта экспедиция будет очень интересной, потому что его шестое чувство ему подсказывало, что русским повезло. Его звали Максом Мур, на вид ему было лет сорок. Наружности, был заурядной, неинтересной, таких в Росси полно, и их называли цыганами. Волосы кудрявые длинные, глаза черные, пытливо на вас смотревшие, одевался, как-то странно, как-то несуразно, и даже можно было бы сказать неопрятно, русского языка к тому же не знает. Но, для господ офицеров это ничего не меняло, потому что наши господа офицеры все знали французский язык. Но этот француз, не располагал на общение, и один бог знает, почему. И, все же он сблизился с доктором и геологом Медведевым, видимо наши аристократы щеголи не сошлись с ним в общении, а вот люди проще, увидели в нем то, что другим было не дано.

Восьмым членом экспедиции был поручик Юрьев, и имя его было Юрий Васильевич, он не был ученым, а всего лишь командиром отряда, который должен был обеспечить безопасность специалистов, которые должны были попасть на место катастрофы. Его служба, вроде как продолжалась, ему было все равно где ее нести, в казарме или в тайге. Но, это он сейчас думал так, потом же резко изменит свое мнение.

Но, о руководителе мы уже говорили, это князь Светлов Игорь Игоревич. Среди аристократов, слыл надменным и высокомерным, но это было ни так. Потому что среди элиты было много глупцов, а говорили они так из простой людской черной зависти, потому что князь был умным и прекрасным человеком, да, и к тому же еще настоящим красавцем. Князь Светлов этим не гордился, а даже как бы наоборот не замечал этого, в мужчине чтил смелость и честность, а женщин сторонился как чумы, потому что был однолюб, и после смерти жены, не хотел жениться. Князь воспитывал дочь, которой было десять лет, в доме был полный штат прислуги, с которой оставлял свою дочь, и спокойно уезжал в экспедицию. Эта экспедиция должна произвести фурор, он это чувствовал.

Около дома правительства, где собрались все офицеры, которым еще раз напомнил премьер-министр, быть предельно осторожными и пожелал им удачи. У каждого члена экспедиции была карта, мало ли, что если где-то, кто-то, отстанет, или по другой какой причине, тайга есть тайга, она такая большая, что ее площадь занимала площадь всей вместе взятой Европы. У каждого члена экспедиции была поставлена точка, куда примерно они должны были прийти, с небольшим отклонением. Ехали все верхом, сзади следовал обоз из десяти телег, который был загружен провизией, оптикой, инструментами для постройки плотов, палатками, теплыми вещами, и сундучками офицеров, в которых имелись личные вещи. За плечами солдат тоже имелись рюкзаки, и винтовки, готовые в любое время отразить врага, пока еще не существующего. Среди солдат были тоже различия. Несколько человек уже служили по последнему году и были, как бы старичками, они все умели и учили этому младший состав. Из новобранцев попалось только двое, потому что те, что должны были поехать, накануне животами заболели, естественно их не взяли и взяли первых, кто попался. Попался Дымов Сергей, и попался Щеглов Антон. Каждый из них сидел в своей телеге и управлял лошадьми. Среди солдат последнего года службы, выделялся один здоровый, его имя Кудрин Егор: был задира и его часто наказывали, но его характер такими наказаниями не проймешь. ему встряска нужна посильнее. Шестерок он не любил, но как всякий лидер имел таковых. На привале, князь огорошил офицеров тем, что сообщил следующее.

— Господа офицеры, хочу вам сообщить неприятное известие. Варить нам пищу будет один кашевар, вот прошу познакомиться, это поручик Семенов Игнат Осипович, специально взят из офицерской столовой, а не из солдатской. Поэтому носами не крутить, еда будет соответствовать военному времени, и для всех будет одинаковой. Никаких привилегий и исключений. Строго соблюдать субординацию, мы все здесь на задании. Проявляйте уважение друг к другу и терпимость, если даже по каким то, причинам вам не нравится этот или иной человек. На привале будет ставиться четыре палатки, в каждой палатке по десять человек. Господа, ваши камердинеры или слуги, с которыми вы привыкли одеваться, остались все дома, поэтому все равно гигиену соблюдать обязываю, а поэтому стирать свои носки портянки и исподнее белье придется самим. Если буду видеть, что кто-то использует труд другого человека не по назначению, буду делать соответствующие взыскания. — Светлов произнес это, потому что знал наперед, что среди них есть маменькины сыночки, он имел в виду Грибова, а также понятия не имеющего, с чего надо начинать одеваться, полковника Тимофеева. Не успел он все это сказать, как уже случился инцидент.

— Эй, как там тебя? — Обратился полковник Тимофеев к солдату.

— Старшина Кудрин, — господин полковник.

— Старшина, принеси-ка братец ведро воды, надо бы умыться, — полковник сплюнул на землю и сказал. — В горле настоящая пустыня?

— Господин полковник, где вы видите здесь своего братца камердинера? По-моему, вы аристократы так называете того, кто вам штаны помогает натянуть? Вы, что были глухим, его светлость сказали, каждый сам себя обслуживает.

— Как ты разговариваешь сукин сын? Да, я тебя сгною в картере, когда вернемся.

— А, вот мамашу мою не надо оскорблять, она тут не причем.

— Да, я тебя сейчас, — полковник в бешенстве бросился на солдата, и тут получился казус. Кудрин оказался ни робкого десятка, схватился драться с полковником, и тут силы были равны. Мужчины были примерно одинаковой конституции, стали качаться по траве и мутузить друг друга кулаками. Победителя не было. Светлов вышел из палатки, и приказал прекратить это безобразие. Но, дерущиеся были так увлечены друг другом, что ничего не слышали, пока капитан Петров не выстрелил в воздух.

— Встать сейчас же, — приказал князь Светлов. Полковник лениво поднялся, вытер окровавленную губу и многозначительно посмотрел на солдата. Светлов пригласил полковника в палатку. — Какой вы подаете пример, Яков Петрович, с первого привала устроили бучу. Я же сказал, каждый обслуживает сам себя. — Князь посмотрел на полковника и пригласил Назарова. — Владимир Владимирович, в вашем сундучке имеется что-нибудь, чтобы скрыть эти синяки, позор, позор, для офицера. — Князь оставил их вдвоем и вышел из палатки, его глаза встретились с Кудриным, у которого тоже имелись синяки, руководитель экспедиции ничего не сказал ему и прошел к реке. Снял мундир, тайного действительного советника, который во время войны приравнивался к мундиру генерала, остался в рубашке, рукава которой закатал, загнул воротник внутрь, взял полотенце и мыло. Своим примером показал всем остальным, что если рядом есть река, то и отпадает умывание из таза или ведра, как того хотел сделать полковник. В это время палатку для офицеров ставили француз Мур и геолог Медведев.

— Справедливый человек, — похвалил князя Медведев. Француз ничего не понял и переспросил. Капитан Грибов перевел французу, что сказал Медведев и тот одобрительно закивал головой. Грибов с удовольствием им помогал, и что-то мурлыкал про себя. У него почему-то появилось озорное настроение, или потому что он увидел своего друга не очень в привлекательном виде, или увидел, каким должен быть настоящий аристократ, с кого надо брать пример. В общем, он тоже снял мундир, бросил его на траву, закатал рукава, посматривая на голубое небо, и с какой-то не понятной веселостью, сказал.

— Господа, перестаньте мелочиться, возможно, мы скоро будем свидетелями происшествия мирового масштаба, а вы не поняли друг друга. Может, нас там, на Подкаменной Тунгуске ждет открытие, туда прилетели инопланетяне, и им никто не смог помочь, потому что корабль разбился, а вы синяки себе ставите. Грибов принялся помогать ставить палатку, когда эта работа, была сделана, он подошел к другу, хоть Яков и был его выше по званию, Иван мог себе позволить с ним пошутить, они часто просиживали долгие вечера в ночном клубе. Иван подошел к нему и сказал.

— Посвети мне, Яша, я вымою руки.

— Что? — Переспросил Яков, не поняв друга, а когда понял, то укорительно посмотрел на него. — И, ты туда же.

— Ну, ладно, ладно, идем, привыкать надо. Сам знаешь, я такой же, как ты, мы два сапога пара. За тобой ухаживала жена, а за мной маменька, теперь придется самим штанишки подтягивать, как высказался Кудрин. — Иван рассмеялся громко и раскатисто, они пошли, вымыли руки, лицо, шею, уши от пыли, какая набилась даже в нос. Грибов, смеясь, обрызгал друга водой. Настроение появилось, хотя все равно полковник искоса поглядывал на солдата, которому при случае непременно напомнит, кто он, а кто он, полковник Тимофеев.

— Рядовой Щеглов, — окликнул солдата, поручик Юрьев.

— Я рядовой Щеглов.

— Промой крупу, надо помочь кашевару, сами же быстрее поедим.

— Слушаюсь, господин поручик.

— Вот, как надо, исполнять, — сказал полковник, другу и посмотрел на Щеглова, который подошел к реке, от которой господа офицеры еще не ушли, а стояли рядом и поглядывали на солдата.

— Рядовой Щеглов, — присаживаясь на корточки, спросил капитан, — а у тебя есть сестра Прасковья?

— Есть господин капитан, — ответил Антон, глядя на симпатичного офицера.

— Она работает гувернанткой у господина Медяева, ни так ли?

— Так точно, господин капитан.

— Ох, дружище, — капитан обнял солдата, и по секрету ему сообщил, что влюбился в его сестру.

— Рядовой Щеглов, — прокричал поручик. — Вы чем там занимаетесь? Долго еще обниматься будете?

— Это я его обнял, — поднявшись, сказал Грибов. — Понимаешь, общие интересы появились. Ты мой крупу, мой, не отвлекайся, потом поговорим. Грибов отошел, а полковник его спросил.

— Гувернантка? Ты, что спятил, заводить амуры с гувернантками.

— А, по-твоему, лучше с проститутками? Чтобы подцепить болезнь, от которой нос проваливается? Девица красавица, из обедневшей дворянской семьи, каких сейчас, к сожалению, не мало.

— Поэтому, этот Щеглов и не купил себе офицерский чин? Ты так считаешь?

— Так и есть, а сразу видать породу, хоть и обедневшую, смотри какой милый молодой человек. — Оба офицера смотрели на него, и смущали. Антон подошел к кашевару высыпал крупу в котел и снова пошел к реке, ведро вымыл и набрал воды для чая. Потом, чтобы не быть на глазах, у офицеров, пошел собирать хворост. К нему присоединился Сергей Дымов.

— Антон, чего он тебе говорил, почему он обнимался с тобой?

— Оказывается, знает мою сестру Прасковью, влюбленный в нее.

— А, вон оно что, а я понять не могу, один дерется, не успели привал сделать, а этот обниматься лезет. Этих господ не разберешь. — Два солдата собрали хворост, принесли, и положили около костра, потом Щеглов опять куда-то скрылся ненадолго. — Где ты был?

— По нужде ходил, а, что?

— Ничего, просто, я искал тебя, скоро каша готова будет, Семенов не пожалел тушенки. Давай сядем вместе и спать в одной палатке будем, а то видишь, — Дымов показал на Кудрина, который отобрал в свою палатку всех, кто последний год служил. А, эти оба новобранца, были одного возраста, и одного даже роста, не очень высокие для парней, 174 см.

— Понятно, ищет на свою задницу приключения. — Сказал Щеглов. После ужина, и после чая, которого не хватило всем, поставили второй раз в котелке варить чай, Грибов взял свою неразлучную гитару и стал петь. Про Хас-Булат, удалого.

Все приумолкли от такой грустной песни, но Грибов не дал долго скучать, он настроил струны своей гитары на веселый лад. Потом, когда Грибов устал развлекать своими песнями членов экспедиции, Петров спросил доктора Назарова.

— Владимир Владимирович, вы наверно счастливый человек. У вас есть жена и два взрослых сына.

— Да, с этим все в порядке. Но, все же был у меня в жизни один случай, который оставил в ней глубокий след.

— Что, у вас была любовница? — Спросил Грибов, отлаживая свою гитару подальше, чувствуя, что рассказ будет интересный.

— Нет, ко мне обратилась за помощью одна дама, в то время у меня уже была частная практика. Дама не назвала свое имя, я посмотрел на нее, и подумал, что эта женщина в деньгах не нуждается, потому что на ней было много дорогих украшений. Женщина была восхитительно красивой, ее глаза были серыми, как у нашего князя. — Назаров посмотрел в его сторону, и другие последовали за ним. — Эта женщина просила об очень деликатном одолжении, прервать ее беременность. От смущения, она посмотрела на меня только два раза, когда просила меня, и когда я ей отказал.

— Почему вы ей отказали? Спросил, импульсивный Грибов.

— Потому что, я не хотел брать на себя ответственность в специализации, которой я не сильно разбирался. Дама посмотрела на меня и сказала.

— Жаль, вы были моей последней надеждой, — Дама встала и, не прощаясь, ушла. Я весь день не находил себе места, и уже в сотый раз пожалел о том, что отказал ей. Дама, конечно, не остановится на этом, и будет искать подпольную знахарку, которая сделает ей аборт в полной антисанитарии. Мои предчувствия сбылись. Через несколько дней, я узнал, что у одного господина, не буду называть ни должности, ни его имени, потому что это случай совершенно, конфиденциальный, умерла молодая жена. Я хотел убедиться, она ли это. Когда я вошел в дом, который был полон людьми, снующих туда и сюда. Я подошел к гробу и долго всматривался в бледное лицо, это была она. Я положил две красных розы и хотел уйти. Но, ее муж остановил меня, подозрительно ко мне присматриваясь.

— Кто вы?

— Я врач.

— Она к вам обращалась?

— Да, я пожалел, что отказал ей.

— Почему вы ей отказали? Вы могли ее спасти.

— Это не моя специализация. Но я, вот уже несколько дней не могу найти себе места, считая себя виновным в ее смерти. Я бы пошел ее искать, но она не сказала своего имени.

— Понятно, но ее не спасло инкогнито. Все равно, все узнали, от чего она умерла. А мне сейчас глубоко наплевать на чье-то мнение. Я потерял ее, и сейчас не знаю, смогу ли я без нее прожить или мне следует догнать ее, пока она не удалилась от меня, далеко. Пока еще стоит у врат ада. Мне следует спешить, чтобы спасти ее, хотя бы там, куда она попадет. Она зря это сделала. Я бы ее простил, потому что любил ее больше своей жизни. Я так ее любил, что готов был прощать все, знал о ее романе, боялся, что она уйдет от меня, и поэтому не начинал дознания. Мне бы хватало и того тепла, самого малого, что она могла дать, смотреть на нее, когда она просыпалась утром. Мужчина закрыл глаза и из них покатились скупые мужские слезы. Кто может измерить глубину страданий, когда смерть кажется лучшим спасеньем. Когда ты сам себе кажешься каменным изваянием и не стараешься для других быть приятным впечатлением. А ведь были минуты, когда сердца в унисон стучали, а глаза, завидев друг друга, всегда улыбались. Счастье лавиной нас накрывало, а любовь, любовь, всегда нас спасала. Ты говорила мне, держи меня всегда за руку, не отпускай никогда даже в панике, не исчезай никогда, даже понарошку, потому что, я люблю тебя без памяти. Только так не бывает, и всегда кто-то из двух в тень отступает, промчались как миг, безвозвратно года и, нашу любовь никто не спасет, никогда.