Глава 1 - День рождения Кузи

Часть 1 - Там, где не заходит солнце

"Там кивают сирень и смородина... Позови меня, тихая родина". (с)

Экипаж, скрипя колёсами на поворотах и увязая в грязи, подкатил к длинному двухэтажному дому, внушительно возвышавшемуся на единственном в окрестностях холме, и шатко встал у самых парадных ворот. Подводы ещё тянулись по развезённой дороге, и казалось, что нет им конца и краю, хотя было их всего шесть.

Возле экипажа сейчас же замельтешили тени в косоворотках и ярких брюках, в цветастых сарафанах и платьях. После пятиминутного промедления кто-то додумался положить на хлябь пару досок и наконец распахнул дверь ландо. Подал руку элегантной даме в дорожном костюме и широкополой шляпе.

— С приездом, Ваше Сиятельство!

— Нечего поздравлять! — Отрезала дама, брезгливо выступив из ландо на хлипкие доски. — Лучше бы мостки какие построили! Знали же, что баре приедут! Спасибо Государю Императору Александру Николаевичу, светлая память, что теперь не содержим мы вас, дармоедов! А то была бы напрасная трата денег...

От такой тирады лакей опешил и поспешил отступить подальше. Зря она так, всё-таки! Такая красивая, а ругается!

Графиня Софья Владимировна Орехова и в самом деле была красивой. Нежный овал лица приятного матово-белого оттенка — скольких усилий ей стоит сохранять такой! В этом ей надёжно помогают широкие поля дорожной шляпы. Но всё-таки в это время года здесь, в Троицком-Озерках, слишком много солнца. Глаза цвета предгрозового столичного неба щурятся недовольно. Тонкие губы строго сжимаются, отчего длинный острый нос начинает казаться ещё немного острее.

— Сонечка, ну зачем ты так? — Выбирается следом, не опираясь на предложенную руку, граф. Аркадий Фёдорович, наоборот, пребывает в самом благостном расположении духа. — Ты же знаешь, сколько тут снега зимой — как не быть грязи в начале лета! Тем более, в этом году всю весну дожди шли.

— И что, я должна пачкать в развезённой глине свои новые туфли, выписанные, между прочим, из самого Лондона?

— Господи, Сонечка, какие пустяки! Ну выпишем ещё одни...

— «Выпишем ещё одни...». Если мы будем так разбрасываться деньгами, у нас не хватит Саше на Кембридж!

— Ну и обойдётся Саша Пажеским корпусом! Что, на Кембридже свет клином сошёлся? Вон, Валя учится там, а толку? Чем он умнее ученика Пажеского корпуса?

— Тем, что я, по счастью, не камер-паж, — ответил сам за себя высокий статный юноша девятнадцати лет, глядя из-под руки в белой перчатке. Оглядевшись, воскликнул радостно:

— «Поля, я предан вам душой!»

И стал снимать с подвод скарб. Поймав на себе вопросительный взгляд матери, простодушно улыбнулся в ответ.

— Так ведь мы быстрее управимся.

Софья Владимировна повела узкими плечами и заторопилась в дом, окликнув по дороге младшего сына.

Младший, дерзкий отрок с лукавинкой в зеленоватых глазах, лихо соскочил с подножки мимо подложенных досок, обдал всё вокруг веером грязи и озорно засмеялся этому. Потом оглянулся испуганно на отца и старшего брата и кинулся догонять мать. Уже поднявшись по расседающимся ступенькам и, естественно, высказав своё негодование по этому поводу, графиня Орехова вдруг круто повернулась на изящных маленьких каблучках и спросила напряжённо:

— А где Лиза?

Аркадий Фёдорович недоумённо пожал плечами. Студент Кембриджа повторил его жест. Правда, из-за того, что он продолжал смотреть из-под руки, у него получилось пожать только одним плечом.

— Миссис Петерс! — Громогласно позвала графиня Орехова.

— Что, Ваше Сиятельство? — Протараторила от испуга костлявая худющая женщина с болезненного цвета лицом, служившая в доме гувернанткой двух младших детей.

— Немедленно найдите Лизу!

И, как только тощая английская няня стала в голос звать свою воспитанницу, Её Сиятельство — уже себе под нос — договорила:

— Найду — выпорю! Не посмотрю на пол и возраст.

— А главное, Кузенька, что Валя выбрался с нами на всё лето, — говорила рыжеволосая девушка шестнадцати лет, сидя на низкой банкеточке прямо посреди крестьянского огорода и глядя куда-то вверх. На ней было серо-белое дорожное платье в мелкую клеточку и широкополая соломенная шляпа с большим белым цветком. — А то ведь это же ужасно — видеться с родным братом только на праздники!.. Что говоришь? Да, конечно, это лучший подарок на любой праздник, но в остальные дни приходится невыносимо скучать… Зато этим летом есть возможность устроить настоящий праздник для него. Правда, ещё почти два месяца ждать...

Любой, наблюдавший эту сцену со стороны, решил бы, пожалуй, что барышня сошла с ума, потому что разговаривала она ни больше ни меньше как с огородным пугалом, призванным оградить от ворон и воробьёв урожай крестьянки Авдотьи Демьяновны. Пугало мостилось на высокой жерди, у него было настоящее лицо — ставшая ненужной наволочка, довольно дорогая, кстати, просто изорвавшаяся, кое-как зашитая и туго набитая соломой и гусиным пухом. Сама Авдотья Демьянова вышила пугалу голубые глаза с ресницами и улыбку. Нечаянно оставшийся на жерди сучок пришёлся как раз кстати и стал носом. А граф пожертвовал пугалу свою поношенную шляпу и старое пальто. К шляпе каким-то хитрым образом была приделана охапка соломы — так пугало стало желтоволосым добродушным Кузей, лучшим другом графской дочери Elise. Со временем от погоды солома, обозначавшая волосы, потемнела — но Лиза смеялась и говорила, что многие люди, бывшие в детстве блондинами, потом темнеют, порой даже до русых. Глаза и губы пугала выгорали от солнца — здесь Лиза средств не знала, хотя щедро жертвовала Кузе свою лучшую лондонскую гуашь (графиня Софья Владимировна была англичанкой, дочерью Британского посла в Петербурге, поэтому в семье многое было из Лондона). Часто тихо, пока никто не видел, пробравшись на огород с коробочкой красок и стаканом, зачерпнув из большой бадьи в доме Авдотьи Демьяновны, Лиза методично раскрашивала глаза и рот своего соломенного друга. И приговаривала:

— Ну вот, а то совсем ослеп за то время, что я тебя не видела… Вот, теперь ты снова можешь видеть! А теперь — снова можешь улыбаться. — И Кузя добродушно улыбался своей молодой хозяйке заново нарисованным поверх выцветшей вышивки ртом. Это, в представлении Лизы Ореховой, и было настоящей дружбой.

Весна выдалась сырой, поэтому предыдущую краску изрядно размыло, и теперь голова пугала была в потёках синей гуаши.

— Плакал без меня, — растрогалась Elise, увидев такое дело. Сейчас слуги под чутким маминым руководством распакуют вещи — и она обязательно отыщет свои краски и исправит ситуацию, чтобы Кузенька не плакал, а радовался. Это ведь воронью он должен внушать страх, а человеку — радовать глаз!

— Эх, Кузя, Кузенька, а мне тоже этой весной было очень грустно… Почему мы с Митей не можем любить друг друга? Только потому, что я графиня, а он — сын священника и, вероятнее всего, пойдёт по его стопам? Это глупо: что ж, если есть в другом сословии хороший человек, он что, не может жениться на графине? Если это по любви… Что? Ты спрашиваешь, что я понимаю в любви в шестнадцать лет? А ты что вообще о ней знаешь, башка твоя соломенная?! Хотя ты прав: ничегошеньки я в ней не понимаю. Просто знаю где-то вот здесь, — Лиза приложила руку к груди, — что Митя — самый замечательный человек из тех, кого я встречала когда-нибудь в своей жизни. Нет-нет, я молчу про Валю, но Валя ведь брат. А Митя… он умеет всех любить, даже самых ужасных. И меня учит. Может быть, поэтому я ещё и терплю эту миссис Петерс со своими неправильными глаголами, и английскими, и французскими… Ха-ха, тебе хорошо, Кузя, ты ровным счётом ничего не понимаешь в неправильных глаголах… Улыбаешься… Да, карминно-красный оказался крепче королевского синего, и ты всё ещё улыбаешься…

— Mademoiselle Elise! — Громкий, вечно нервно дребезжащий голос гувернантки прорезал полуденную летнюю тишину.

— Как она мне надоела! — Пожаловалась Кузеньке Elise. — Лидия Николаевна лучше была, она меня понимала. А эта понимает только замечания и непрестанно доносит маменьке. Но Лидию Николаевну полтора года назад рассчитали — помнишь, я рассказывала тебе?

Налетевший ветерок слегка качнул жердь, так что Кузя легонько кивнул.

— Mademoiselle Elise! — Голос прозвучал гораздо громче и требовательней, так что девушка во мгновение ока сорвалась с места, выскочила за калитку и уже готова была сломя голову бежать дальше, как вдруг услышала у себя над головой резкое "тпру-у!". Широкоплечий молодой человек ловко осадил породистого и холёного серого в яблоках жеребца и крикнул, наклоняясь с седла:

— Поосторожнее, Mademoiselle!

— Прошу прощения, Monsieur, дело в том, что я очень спешу, — ответила Elise нарочито напыщенным тоном, приглядываясь к молодому человеку повнимательнее. Где-то она уже видела эти живые и добрые тёмно-серые глаза ("ртутные", как их окрестила про себя девушка) под слишком суровыми, низко нависшими бровями. Кажется, на детском балу в Петербурге лет пять или шесть тому назад… Точно-точно, сын маминого кузена дяди Джорджа, а ей, стало быть, троюродный брат. Но имени она хоть убейте никак не вспомнит.

— Что, крошка Бетси убежала от гувернантки и теперь боится, что ей попадёт? — Юноша лукаво прищурился.

О, а он, значит, помнит её по имени! Крошка Бетси… дурацкое детское прозвище, которое придумал дядя Джордж, и вся его семья потом подхватила.

Джордж Энтони Эрс, лорд, член Британского парламента и кавалер ордена Подвязки, с детства дружил со своей двоюродной сестрой Софи Хелен. Ходили слухи, что даже и не только дружил. Но, судя по тому, что за графа Аркадия Фёдоровича Орехова отдал её охотно и безо всяких колебаний, это были только досужие домыслы. Тем более, что к тому времени, как Софи подпала под очарование русского графа, героя Русско-турецкой войны, согласилась стать его женой и даже по собственному желанию приняла православие, Джордж Эрс уже был женат и с месяца на месяц ждал рождения первенца. Но так или иначе, семьи продолжали дружить, и дядя Джордж с тётей Эмили подолгу гостили у Ореховых всякий раз, как приезжали в Россию, что, впрочем, случалось нечасто.

Из трёх детей Аркадия Фёдоровича и Софьи Владимировны Ореховых особой любовью дяди Джорджа пользовалась единственная девочка — Лиза. Узнав, что кузина дала ей это имя — в память о своей матери — дядя Джордж был очень тронут и сразу прозвал девочку крошкой Бетси.

Стало быть, она не ошиблась: этот молодой человек и в самом деле сын дяди Джорджа. Кто ещё может знать её детское прозвище?

— Совершенно верно, мистер Эрс! — Elise приветливо улыбнулась, чтобы показать, что и она помнит. Проклятье: как же его зовут?!

— Да просто Эндрю! — смутился стройный наездник, улыбнувшись. От улыбки в уголках его глаз появились весёлые морщинки. Он продолжал тем же ехидным тоном:

— А что, неужели ваша славная mademoiselle Lydie будет сильно ругаться, если Вы опоздаете к обеду?

— Mademoiselle Lydie рассчитали почти полтора года назад, а Миссис Петерс со мной и Сашей не церемонится.

— В таком случае, — юноша грациозно спешился, — я и мой конь Адамант к Вашим услугам.

— Спасибо, мистер Эрс, как это мило с Вашей стороны! — И, прежде, чем Эндрю успел поддержать для неё стремя, Elise лихо вскочила на лошадь по-мужски, щёлкнула поводьями и впилась коню в бока невысокими каблучками своих дорожных туфель. Этого оказалось достаточно, чтобы Адамант, подняв за собой клубы серо-жёлтой пыли, исчез из вида своего обескураженного хозяина.

— Ого, сестрёнка, ты поаккуратнее бы! — Граф Валентин Орехов поймал брошенные ему поводья и с трудом остановил жеребца. — Чей это такой отличный конь?

— Лорда Эрса-младшего, — откликнулась Elise, соскользнув с седла прямо брату в руки.

— Эндрю? — Удивился Валентин. — Что его сюда занесло и почему он отпустил тебя одну, да ещё на таком лихом коне?

— Он предложил свои услуги — видимо, думал, что я соглашусь поехать с ним вместе. Ну, а я взяла, да и пустила Адаманта галопом! Ты бы видел глаза Эндрю! — И Лиза рассмеялась звонко и озорно.

Брат присоединился к ней, наконец-то поставив Elise на землю. Потом подошёл к коню и погладил его по морде.

— Адамант, значит? Надёжное имя!

Ловкими движениями человека, знающего толк в лошадях и верховой езде, Валентин расседлал коня. Похлопал по крупу и объяснил сестре:

— После лихой скачки сразу поить нельзя. Пусть отдохнёт сначала. Ещё расковать бы надо...

— Ты не знаешь, зачем меня звала миссис Петерс? — Перевела разговор Лиза, решив, что манипуляции с конём — чисто мужское занятие.

— Ну как… мы приехали, ты, вроде, с нами была, а потом суматоха с разгрузкой вещей, выяснение. не повредилась ли с дороги Сашина флейта — глядь, а тебя нет! Вот она и перепугалась.

— Ну не могла же я не навестить Кузю!

— Конечно, не могла! — Охотно согласился Валентин. — У него ведь сегодня день рождения, а не поздравить друга с днём рождения невежливо.

— Ой, и правда! — Всплеснула руками Elise. — Я совсем забыла!

Конечно же! Ровно десять лет тому назад, когда вороньё и галки в очередной раз поели урожай Авдотьи Демьяновны, девятилетний Валя и шестилетняя Лиза уговорили отца сделать ей новое пугало взамен совсем сгнившего старого. Аркадий Фёдорович, несмотря на графский титул, всегда был мастером на все руки. Поэтому, не слушая ворчания Софьи Владимировны, они вчетвером — граф, дети и гувернантка Mademoiselle Lydie — за один вечер смастерили Кузю.

— Надо немедленно бежать поздравить его! — Elise ухватила брата за руки и потянула в сторону выхода.

— Тебя же опять миссис Петерс обыщется! — попробовал сопротивляться Валентин.

— Да пусть хоть три раза всю усадьбу вверх дном перевернёт! Я же не могу не поздравить друга! — И оба, взявшись за руки, побежали в сторону дома Авдотьи Демьяновны, стоявшего в самой середине села.

— Прости меня, Кузенька, я совсем забыла! С днём рождения!

— Здорово, старина! Ну, как ты тут? — Валя присоединился к сестре.

Elise сдёрнула с головы шляпу, отчего все её шпильки выпали в песок, и густые огненно-рыжие волосы разлетелись пламенеющим ореолом, но девушка этого даже не заметила.

— Вот, Кузенька, это тебе подарок, — Лиза торжественно водрузила на голову пугала свою шляпу.

— А теперь бегом домой! — Воскликнул Валентин, хватая сестрёнку за руку, — А то ещё Миссис Петерс или мама заметят, что ты бегаешь растрёпанной, будут ругаться. К тому же, — он пропустил Лизины рыжие пряди сквозь пальцы, — не надо подставлять такое сокровище палящему солнцу.

И брат с сестрой, весело смеясь, побежали домой.