Гггш 9-13

Глава 9.

Через два месяца раздался звонок — вырвал из воспоминаний, настигнувших в выходной за уборкой квартиры. Мобильник приглушенно вопил: «Я тебе не верю». Отыскав его в подушках на диване, впопыхах распахнула:

— Да…

— Нам нужно говорить, — ошарашил знакомый голос с акцентом. Ноги подкосились, сердце выдало болезненный удар, эхом отдавшийся в голове, и сжалось. Как стояла, так села. Фатих?! В ушах нарастал писк. Испуганно захлопнула «раскладушку» и прижала к груди. Не стоило говорить. Потому что так много, о чём рассказывать — лучше не начинать. Не хочу, показав слабость, оказаться плаксой в его глазах. «Буду игнорировать!» — гипнотизировала трубку, она молчала. «Набери», — капали секунды — тишина непреклонна. «Пожалуйста…» — уже молила в сердцах, но молчание нерушимо.

Звонок в квартиру заставил вынырнуть из прострации. Неверной походкой поплелась открывать. Замерла у глазка, сжимая телефон до скрипа. Фатих уперся рукой в дверь, склонил голову. Сползла на пол: мерзко-ледяной — ведь на улице уже приличный минус и подвывала метель.

— Уйди! — прошептала больше себе, чем Каплану.

— Не мочь… — прозвучал такой же тихий ответ из ниоткуда. — Мурена, ты родить мне сына?

Уставившись перед собой, обняла колени и положила на них голову. Ирка! Клялась, что не расскажет. Наврала! По телу пробежал озноб. Что делаю? Нельзя сидеть на холодном! Поднялась и, решившись, открыла дверь.

Фатих явно готовился к суровой зиме — в кожаной куртке с меховым воротом и шапке. Душу щемило от радости и восторга. Приехал! Тот, о ком уже не грезила. Приехал!

Несмело отступила — Каплан поспешно вошёл в прихожую:

— Почему не сказать?.. — навис горой.

— Мои проблемы. Ты не причём, — заставила себя воздеть глаза на Каплана. Зря! Что таилось на сердце, бурей в мозг ворвалось. Вихрь подхватил мысли и закружил в бешенном танце — разумное выветрилось.

— Ребёнок — двое! — поразительно спокойно отчеканил Фатих. — Мать и отец…

— Ты не понял, — поспешила оборвать, любуясь милыми чертами смуглого лица. — Родить — моё решение! Ты к нему не имеешь отношения. — Мотнула головой. — То есть имеешь, но не обязан. Мне ничего не нужно…

— Понимать, знать тебя, — его губ коснулась лёгкая улыбка. — Хотеть помочь.

Бредовость ситуации, неожиданность встречи обескуражили, Фатих поймал врасплох… Не готова ответить, не знала, как отказать… Битву взглядами проиграла — меня затягивало в печальную глубину гематитовых глаз. В них читала слишком много: надежду, сожаление, нерешительность, страх, ожидание, нежность, радость, боль… счастье. Сдалась, кивнула:

— Проходи, — Каплан ещё несколько секунд меня задумчиво рассматривал. Вошёл в квартиру.

Да, стыдно, конечно. Это — не особняк на острове, но, что есть. Фатих, будто не замечая скудного убранства, потрёпанных обоев, выцветшего линолеума, прошествовал, как у себя дома, в зал и остановился возле фоток с моими сыновьями. Прежде их не видел. Когда? Мы вообще мало говорили. Долго разглядывал, на лице расползалась улыбка, а черты так преобразились, что даже засмотрелась. Никогда не видела его таким довольным.

— Мне так же, — констатировал, выставив передо мной общую карточку пацанов. Смеющиеся физиономии на фоне зелени нашего деревенского домика под Вологдой. Белобрысые, голубоглазые. На этой картинке, они особенно похожи, словно братья близнецы. Разница только в росте.

— Уж прости, — насилу усмехнулась. — Как получится, так получится. А если девочка?

— Гуд! — просиял он. — Но ты родить сына. Сильный женщина — наследник!

Возражения не издавались, в горле ком, руки опустились — села на диван. В голове всё никак не укладывалось: Фатих приехал!

Каплан устроился рядом и притянул меня:

— Мы решить проблем. Всё быть гуд! — усыпляя жарким дыханием, ласкающим лицо и шею, принялся нашёптывать. Голос лился монотонно и мелодично, но слова не различались, смесь английских, турецких: бархатных, уносящих в грёзы. Бережно поглаживал — я погрузилась будто в транс. Внимала, но пошевелиться не могла. Себе уже не принадлежала, ведь в надежных руках господина. Шутка с острова обернулась против меня: сама виновата — отдалась в рабство, не требуя ничего взамен. Рамки реальности стёрлись окончательно. Остался только Фатих и его подрагивающие руки: блуждающие по моему телу; возбуждающе желание — набросилась на него, словно он — единственный путь на свободу. Вещи летели, будто куски земли из-под копыт, мчащихся коней. Мы вошли в кураж подобно скакунам на ипподроме: ритм — бешеный, дыхание — лихорадочное, отдача — полная.

Впервые ощущала его открытым для себя. Как заумная книга, прочитанная давно, вновь попавшаяся на глаза, но теперь смысл поддавался легко, сложные метафоры — простые истины. Даже если с чем-то не согласна, то теперь всё сложилось по полкам: я нужна Фатиху, он хотел меня и приехал за мной!

— Почему ты всегда сбегать? — всё ещё учащенное дыхание Каплана щекотало липкую кожу. Сидя на нем, оторвалась от потной, жаркой груди и, не смея поднять глаза, прошептала:

— Не сбегала… Ты же знал, мне уезжать. Будить не хотела. Прощание трудно дается.

— Какой же ты глупый! — незлобливо понукал. — Я знать, что ты езжать, но не знать, что в тот день. Быть уверен — есть пару дней. Планировать их быть с тобой.

По телу снова побежала дрожь: теплая, возбуждающая. Дымка эйфории заволокла мелькнувшие наводящие, весьма, разумные вопросы.

— Не знал, что уезжаю? — выдавила глуповато, мотнув головой.

— Нет! — глаза-маслины не врали. Каплан серьезен, тон убедителен. Совсем растерялась:

— Салмад…

— Друг упасть и разбить голову, пока мчаться ко мне, чтобы сообщить, — безрадостно усмехнулся Фатих. — Пытаться звонить, поскользнуться и… Я через три часа выяснить, что он в больнице. Салмад позвонить с другой телефон, когда врачи разрешить. Тогда и сказать, что вы уехать. Ведь он тоже не проводить! — Объяснения Каплана изливались подобно бурной реке. Меня же подхватило течением — понесло стремительно, изредка окуная в ледяную воду или закручивая водоворотом. Довольно веские аргументы, разложено по полочкам — придраться не к чему. Ужас… Почему Ирка не рассказала?! Ответ очевиден. «Я — дура!» — клокотало в голове дятлом. Правда обрушилась, будто стена воды в засушливый день. Ведь ничего не хотела слушать! Когда подруга затрагивала тему Турции, мелькало имя Салмад… пару раз «тявкала» на Ирку. Напоминала: «ты обещала молчать!» Она послушно затыкалась. Чёрт! Не была бы так слепа и эгоистична, возможно, узнала бы о падении Салмада раньше. Боже?!

— Я… быть зол, — чуть помедлил Фатих с очередным признанием. — Думать: ты опять бросить меня. Рассердиться: всё, больше не искать встреч!

Не в силах вырваться из плена Каплана, задохнулась от счастья, голова шла кругом, мир вновь преломлялся. Подобное лучше не слышать, похлеще допинга спортсменам. Ощутила себя богиней на олимпе, сумевшей покорить мечту, даже больше — подчинить!

— Я… — осеклась — звук открываемой двери предбанника заткнул. Вскочила как ужаленная. Подхватив свои вещи, бросила испуганный взгляд на часы. Почти три дня. Отец! Он всегда в это время на обед приезжал. Кинула Фатиху его шмотки:

— Одеваться. Быстро! Отец…

Недоуменно взял футболку и принялся медленно натягивать.

Чёрт! В дверь квартиры постучали. Ещё повезло, что закрывалась с этой стороны, когда кто-то дома. Наспех влезла в топик, шорты и крикнула, как можно небрежнее:

— Иду… — оглянулась — Каплан ковырялся, точно черепаха:

— Мы дети? — бубнил недовольно.

— Нет, — шикнула, оправдываясь, — но тебя родные не знают. А я… веду себя как шлюха.

Аргумент веский, ситуация щекотливая… Фатих кивнул и быстро надел джинсы.

Сильно теребя замок, отворила дверь. Папа вошёл и замер. Взгляд проехался мимо меня. Каплан остановился позади, нависнув горой — ощущала его мощь. Блин, узкий коридор с низкими потолками стандартной девятиэтажки не для него. Бугай заполонил собой проход.

— Па, — откашлялась. — Это… Фатих Каплан. Фатих, — повернулась к турку, ещё раз отметив, насколько мала в сравнении с ним. — Это мой отец — Петр Владимирович…

Фатих протянул руку. Отец, после секундного колебания ответил, но, с убийственным спокойствием сняв куртку, прошёл на кухню — его любимое место.

Каплан нахмурился. Я приблизилась и уперлась кулаком в его накаченный пресс:

— Ты должен понять, я — его любимая дочь, а веду себя неподобающим образом.

— Понимать, — мягко отозвался Фатих. — Будь ты — мой дочь, убить любовника и выпороть тебя.

— Даже так? — воздела на него глаза.

— Да! — коснулся губами моего лба.

— Когда зажимал в воде, я бы так не сказала.

— Быть мужчиной и отцом — разный вещь!

Глубоко и верно…

— Пошли, — подтолкнула его. — Нужно старшего забрать из школы и заодно младшего из сада. Познакомишься… Скоро мамка приедет с работы.

Глава 10.

Благо школа рядом, а то Каплан оказался неприспособленным ходить по гололёду, когда в лицо бросалась мерзкими «колючками» метель. Падал, ругался, на чем свет стоит, но злости не было — радовался и смеялся будто ребёнок.

— Никогда в жизнь не видеть такой, — хохотал, поднимаясь после очередного знатного шлепка и скольжения по льду. — На лыжный курорт не так. — Убеждал, словно отчитывала за неумелость. Подала ему руку — дёрнул и я, не удержавшись, завалилась на него. Сомкнул объятия и впился жгучим поцелуем: — Я неуклюж точно слон. Как вы ходить?

— Привыкли, — нашла силы для ответа, ощущая на губах пьянительную сладость Каплана. — Обычно песком посыпают, по нему проще… Ты ещё не видел нашей настоящей зимы и полноценной полярной ночи.

— Это что?

— Темно, как ночью, — подыскивала верные слова, — круглые сутки. Сугробы по первый этаж…

На лице Фатиха застыло изумление:

— Такое бывать?

— Да! Только не спрашивай, а ходят ли у нас белые медведи?

— А что, ходить? — выпученные глаза подтверждали: не шутил.

— Ты хуже нерадивого школьника! Прекрати, — шикнула смеясь. — Конечно, нет. Мурманск — цивилизованный город. Медведи на северном полюсе.

— Жаль, — протянул Каплан. — Быть неплохо такое увидеть.

Барахтаясь, встали и, держась за руки, пошли за Денисом. Он уже ждал на первом этаже. Пацан, есть пацан, но мой — пижон с рождения. Весь в отца. Шапка перевернута, зато одета аккуратно. Куртка распахнута, но потому что не застегивалась — на шее по моде намотан шарф. Рюкзак на одной лямке, сменка на честном слове — последней веревке. Динька прямой и очень общительный ребёнок.

— Денис, это Фатих, — подтолкнула старшего к турку.

— Привет, — сын по-мужски протянул руку. Каплан усмехнулся, пожал:

— Слышать, ты хорошо плавать.

Пока мы шли, вкратце рассказала, о детках. Самое главное — ёмко и точно.

— Мама говорит, я — бегемот. Ещё — дельфин, — кивнул Диня, улыбаясь полубеззубым ртом. — Еще, я — птица-говорун. Ещё люблю в комп играть и телек смотреть, но мама ругается. Бла-бла-бла, — закатил большие голубые глаза и как всегда в своём репертуаре, продолжил балаболить. Я поморщилась, а Фатих взял его за руку, присел рядом.

— Она правильно делать! Ты быть мужчина, а не сиделка за техникой бездушный. Учиться и быть сильный и умный.

— Но игры тоже классные…

Я поняла, дискуссия может стать бесконечной — переговорить старшего дано не каждому. Терпение заканчивалось быстро, чаще прерывала болтовню: «Молчать, Денис! Больше не спорим». Он ещё бубнил, а я окуналась в прострацию, потому что выдержать весь пустотрёп — невозможно.

— Всё, заканчиваем! — отрезала вновь. — Нам ещё за братом шуровать.

— Что? — протянул Денис с округлившимися глазами. — Мы его сейчас заберём? Ма, это нечестно, пусть в саду сидит.

— Денис, — скривилась, поправив его одеяние. — Я не спрашиваю, что делать с братом, а говорю: «Мы идём за ним!»

Сын, продолжая пыхтеть, нацепил удобнее рюкзак и пошёл на выход. Фатих улыбнулся:

— Хотеть такой же болтливый, — прижал к себе и нежно коснулся губ.

— Я не работаю по заявкам, — вырвавшись из объятий, последовала за сыном. — К тому же, уже что-то зародилось, ничего не изменить.

В саду всё прошло так же гладко:

— Ма, а сто зя дядя? — Стас ещё проще Дениса. Говорить толком не может, точнее, словарный запас большой, а вот озвучивание оставляет желать лучшего. Учиться не хочет, стихи надоедают. Его конек — драки. Уже надоело оправдываться перед воспитателями: «Он не со зла! Такая игра. У нас четверо детей. Кто сильнее — тот и прав. Привык давать сдачу… заранее, чтобы другим было неповадно лезть».

Познакомила. Стас вжался в мои объятия и оттуда взирал на Фатиха. Ему в руки не дался, хмурился, улыбался, стеснительно зарывался в куртку. Каплан не мог отвести взгляда. В нем читалось: «И такого!» Боясь разреветься, в считанные секунды одела малого, будто рядом стоял командир с зажженной спичкой и подгонял. Вытолкала на улицу. Денис, усердно пыхтя, лепил снеговика.

— Динь! — окликнула сына. — Пойдем. Снег не липкий, ничего не получится. К тому же ветер сильный. — Вместо ответа в меня летел комок-ледышка. Увернулась, чуть не упав в застывший сугроб возле лестницы. Малой разрядился задорным смехом и, поскальзываясь, наклонился. Подхватил другую ледышку и кинул в брата. Началась потасовка и мои увещевания: «Ребята, будет больно!» — никого не останавливали. Фатих уворачивался с улыбкой, но когда в лоб ударился очередной промерзлый комок, состроил злобную гримасу и тоже принялся откидываться от пацанов. Нужно отдать должное, не рассердился — его веселила игра. Вскоре бросал мальчишек в хрустящие сугробы, а пацаны, радостно вереща, гонялись за ним и пытались избить. Я морщилась. Метель, гололёд, редкие прохожие на нас поглядывали с недоумением, а мы игры затеяли. Благо, Каплан понял, что пора заканчивать — подхватил обоих под мышки и потащил со двора детского сада. Они брыкались, скулили, но Фатих был неумолим. Вдохнув с облегчением, взяла вещи Дениса и побежала следом. Каплан уже разбирался, где мы находились. Шёл к дому, но свернул к магазину. В нем начался фирменный беспредел. Купи! Первое слово, которое произнесли мои детки и, причём не картавя ни буквы. Все нижние полки их. Гениальные супервайзеры знали, где размещать самое лакомое. Фатих под стать ребятам сметал, что они желали. Мы еле распределили, кто, что понесёт и со всем богатством поплелись домой.

Отец ещё хмурился. Уткнулся в телек, дымил сигаретой, хотя знал, мать придёт — крика не оберёшься. Я быстро хлопотала по кухне. Замирала, прислушиваясь к дружному чавканью из комнаты, смешавшемуся с тихим смехом Фатиха. До прихода мамы осталось немного. Ужин готов, дети при деле. Решила размежевать мужскую компанию, и пошла в зал. Пакеты забросаны, покупки распределены по-честному. Около Дениса горы шоколада и жвачек — говорить не может, рот забит под завязку. Хм… хороший способ затыкать! У Стаса конфеты уже надкусанные и брошенные за ненужностью с фантиками на пол. Младший с серьезным видом разламывал очередную игрушку, сгружая части в кучу.

Принялась убираться, заметив, как Фатих вышёл. Его чуть приглушенный голос прозвучал вопросом на кухне. После долгой задержки отец так же тихо отозвался. С небрежностью и сухостью — у меня защемило сердце. Я люблю папу. Понимаю, как переживает, но и Фатиха мне жаль. Примчался на кудыкину гору, заговорил с незнакомым человеком — ему тоже нелегко. Старательно прислушивалась, но слов не разбирала. Шелест фантиков, сменившийся дракой, всё заглушали. Разнимала, кричала, по попам нашлёпала. В общем, закончилось как всегда. Денис ревел. Его благородный зад не мог вынести такого надругательства — не больно — обидно. А Стас морщился с сердитым лицом и потирая пятую точку. Решимость во взгляде иногда пугала: всё равно своего добьюсь!

Дверь предбанника хлопнула, и раздался стук. Мама пришла, просится домой. Я в два шага оказалась у выхода и распахнула металлическую дверь.

— Тань, я купила рыбы… А чем так вкусно пахнет? — мамка с коридора заваливала информацией. Болтушка, к тому же в приподнятом настроении.

— Ма, я уже приготовила камбалу, зажарила мяса, сварила картофель… Детям суп.

У нас с ней ничем не объяснимая связь — телепатизм на пищу. Если иду в магазин и покупаю хлеб, мамка обязательно приходит с буханкой. Если покупаю творог, мамулька, как пить дать, принесёт упаковку сметаны. При этом мы даже не созваниваемся. Вот и сейчас, увидела свежей рыбы и не удержалась, купила и поджарила. Мама принесла камбалы.

Улыбнулась и замерла:

— У нас гости? — расцвела, взгляд заинтересовано-удивленный. Остановилась на пороге кухни и уставилась на Фатиха. Каплан встал, кивнул:

— Добрый вечер!

Мамка в ожидании покосилась на меня и несмело отозвалась:

— И вам.

— Ма, — вмешалась я, — это Фатих Каплан.

Мама предательски дёрнулась — я ей рассказала с кем и когда. По побледневшему лицу расползлась не то улыбка, не то ухмылка:

— Очень приятно! — выдавила чуть натянуто. — Светлана Алексеевна, — Фатих как истинный джентльмен поцеловал ей руку. Шагнул ко мне и, коснувшись ласковым взглядом, притянул к себе:

— Я забирать вашу дочь, — фраза громыхнула точно картечь пушки. Мир покачнулся, я лишилась дара речи. Мечтала о многом, но о таком?! Если только в самых потаенных грёзах и те, закрывала на глухие замки сознания и убивала разумными мыслями: «Я, Татьяна из Мурманска. Простая смертная. Ничем не выдающаяся бедная русская. На кой богатому турку?»

Верно, не нужна…

— Давно пора, — в своей манере хладнокровно бросила мамка и оглянулась: — Пацаны где?

— Заняты, — наконец, нашла силы ответить, ещё дрожа от возбуждения. Вспомнив, что в комнате погром, откашлялась: — Лучше не ходи. Зрелище ужаснет.

Мама рассмеялась и ушла. Её голос звучал довольно, но игриво-негодующе:

— Почему бабушку не встречаем?

Молчание прерывалось не сразу:

— Ты чего-нибудь купила? — отозвался нехотя Денис, явно пережевывая упаковку жвачки.

— Нет. И что, меня теперь встречать не стоит? — в словах мамки сквозило деланное возмущение.

— Нам некогда, — продолжал старший, протягивая слова. — Видишь сколько всего. Такое бывает нечасто, а ты приходишь домой каждый день.

Рассудительность Дини давно обсуждалась в нашей семье. Логические умозаключения убивали. Сама не могла ответить разумно на его вопросы, потому что наводящие, ставили в тупик. Но не только это. Продажная душа моих деток пугала. А главное, они этого не стеснялись, так и говорили в лоб: «Купи или уйди — не мешай смотреть телик! Купи — я тебя люблю. Не купишь — плохая мать!» Это ужасно, но сейчас… многие такие. В моё время полки в магазинах пустовали — перестройка, кризисы, обвалы рубля. У нынешних детей — мир высоких технологий, магазины забиты мусором. Покупай — не хочу. За ваши деньги любая прихоть! Вот молодежь и не знала, что такое: ни денег, ни игрушек, ни еды… Тем более, что такое «нет мамы». Ведь мы всегда имеем — не ценим, а потеряв — плачем.

Ужин прошёл гладко. Впервые кушала с Фатихом — посиделка в его особняке не в счёт, даже куска в себя не запихнула. Каплан держался великосветски, но добросовестно съел, что ему положили. Поддерживал разговор грамотно, с улыбкой. Мои родители оттаивали. Даже отец… Вокруг глаз всё чаще показывались смешинки. Фатих поведал, как Салмад упал и о том, что узнал о моём отъезде слишком поздно. Как ругался на себя, за то, что не уточнил о дате отлета. Об обиде, о… моём характере. Умасливал слух рассказами о моём времяпрепровождении его глазами. Я замирала — понятия не имела, что он это видел. И как же чертовски приятно услышать его точку зрения. Мама и папа поддакивали: «Да, она у нас такая…» «Волейбол — её отдушина», — расцветал отец. Спорт — наша с ним точка соприкосновения. Он — мой тренер и я всегда ощущала, как ему приятно видеть меня играющей. «Жара и море — её стихия… Гордость и неприемлемость другого — её бич. Не умеет прощать. Если рвет — возврата нет…» — мама кусала как змея, но правдой. Я отмахивалась, чувствуя, краска окрашивала щёки. Чтобы занять себя чем-то, а не оправданиями, мучилась с ребятками. Пыталась накормить. После сладкого, что в рот полезет? Правильно. Ничего…

Глава 11.

Пару дней встречались на нейтральной стороне — в мотеле «Меридиан», где Каплан остановился. Уговаривал поехать с ним. Пацанов забрать с собой. Я никак не могла прийти к соглашению с сердцем и душой. Терзали сомнения. Страх велик, страна — незнакомая, языка не знаю… К тому же видела массу передач о русских женах южных мужчин. Но сила убеждения у Фатиха сильна — ещё через день сдалась. Мы не взяли ничего кроме необходимого на первое время. Каплан тут же позвонил Салмаду — друг обустраивал дом Фатиха детскими развлекаловками. Откуда знал, что соглашусь, понятия не имела — тогда мелькнувшую мысль: надо бы это обсудить — прогнала. Хлопоты, приятная суета… Сборы, перелет — одно мгновение. Адан встретил приветливо. Оказалось, магазин игрушек переместился в особняк Каплана, а так же аквапарк и аттракционы. Отговаривала, но Фатих неумолим: я сказать — так и быть! Давно ждала такого решительно и упрямого мужчину. Не хочу думать обо всём, пусть любимый «заправляет». Хочу всё сразу — «в тепленькое» и «на готовенькое».

Заполучила мечту? Да!.. Как же я себе завидовала. Словами не передать, только от зависти почернеть оставалось.

В общем, с бывшим мужем договорились, что буду мальчишек привозить, а если он надумает навестить — всегда, пожалуйста: приходи, играй, одаривай!

Фатих меня носил на руках, любая прихоть в любое время. Частная школа для Дениса — получите! Он русскоговорящий, а таких… его возраста ещё поискать, но Каплан и это устроил. Ещё масса репетиторов. Сад для Стаса. Тому проще — и так редко и плохо говорил, а сейчас… Он ребятам по-своёму, они на своём — полный ажур. В шутку предполагала: малому всё равно, на какой абракадабре изъясняться. Если не поймут — сделает, как ему надо несмотря ни на что. Правдой оказалось насчёт общения… Уже после первого дня в саду Стас изрёк: «Мне хочется yemek[1]». Вот что значило развитие, не сдвинутое рамками и ограничениями — языковыми барьерами. Захочешь — говори на языке, который понимали.

Денису труднее, столько лакомого: горки, бассейн, солнце, а его на учебу загоняли. Ревел, вступал в дискуссию о неравноправии детей и диктаторстве взрослых. Но Фатих восхищённо спорил и как итог — всегда договаривался. Через месяц Денис и Стас нет-нет да и Каплана называли папой. Поправлялись, но слово чаще фигурировало в нашей семье. Семье?.. Кхм… странно, но о свадьбе мы не говорили. Я впадала в прострацию — прошло время, а Фатих даже не намекал… С его решимостью меня увезти, обзавестись ребёнком, причём не одним — довесок уже двое… и тянул резину… Хотя при его-то занятости: вечные командировки, постоянные звонки, сделки, переговоры. Он геройски успевал уделить внимание нам всем. Видела как разрывался — подбадривала, умащивала, обхаживала. Всегда к его услугам, только прикоснись. Когда ходил пасмурнее тучи, не попадалась на глаза — занималась в комнате с ребятней. С Ксюхой встречалась, но редко. Мы не подруги. Не чувствовала с ней себя так же свободно, как с Иркой. Постоянно казалось — она умалчивала, недоговаривала, скрывала. Во взгляде не то жалость, не то ехидство, но при всем этом она — связующее звено. Россия — Турция — прошлое — настоящее…

Фатиху в жены не напрашивалась, даже о помолвке не заикалась, но когда Ирка навестила и вручила приглашение через два месяца на бракосочетание с Салмадом, слёзы всё же вырвались. Каплан нахмурился, метнул злобный взгляд на друга. Я не поверила своим ушам:

— Как это пойдем раздельно?

Фатих, разгневавшись, покинул зал. Салмад юркнул следом. Ирка ушла с маской безразличия на лице, но я видела — она удивлена не меньше моего. Каплан не пришёл к вечеру. Утром его ещё не было. Днём не появился. Ночь опять провела в одиночестве. Иркин звонок расставил все точки над и:

— Ты как? — взволнованно шептала подруга в трубку.

— Зая, я ничего не понимаю… А почему говоришь так тихо? — растерялась и на миг перевела дух — в груди предательски кольнуло.

— Тань, я… Прости, — также едва слышно сожалела Ирка. — Салмад признался, а я не могу молчать. Нам бы встретиться, но боюсь, он догадается и не пустит.

— Что случилось? — сорвалась на крик.

— Это насчёт Фатиха… — в трубке повисла мучительная тишина.

— Ты знаешь, где он?.. — Сжала мобильник. Сердце радостно забилось, но подозрительно екало.

— Да… — подруга вновь затаилась.

— Ир, — протянула, чуть не теряя сознание. — Издеваешься?

— Тань, он… дома, — выпалила последнее слово Ирка.

— Его нет… — сглотнула пересохшим горлом, но тошнотворный ком поднимался выше.

— У себя дома… — приглушенно-шуршащий голос сейчас звучал удивительно хлестко. Будто плеть, вбивающая в нерадивую голову всем давно понятную истину — злобную правду жизни, скрывавшуюся под розовыми очками влюблённости. — В Измире! С женой...

Каждое слово — удар. Выбивал почву из-под ног, зато появлялось здравомыслие. Больно… Адски… Но без экстренных мер не наступила бы трезвость. Очертания комнаты разъехались, сузились, вновь расширились, покачнулись… Яркость притупилась…

— Что?.. — выдавила, сев на диван. Мраморный замок принцессы рухнул, словно гора песка от молодецкого пинка. Полуобвалившиеся стены осыпались, а столь устойчивые до этого полы проваливались. В трубке послышался далёкий негодующий мужской голос. Салмад что-то бросил Ирке, она ответила едко и в то же время с холодком. Турок возмутился, и раздался звук битого стекла. Молчание оглушило, его сменили быстрые гудки.

Стиснула мобильник дрожащими пальцами и побежала в спальню. Вещи летели в сумку как снегопад на землю. Резко остановилась. Стоп! Что делаю? Здесь ничего моего. Даже трусики — подарки Фатиха. Правда вновь резанула, я отступила в центр комнаты и огляделась: мишура и я на неё купилась. Счастье так ослепило, что не видела очевидного: созданная мною реальность — сомнительна. Будто сомнамбула вышла и, прижавшись спиной к двери, сползла на пол. Гулкие удары крови в висках не давали сосредоточиться. Некогда увиденные эпизоды, услышанные обрывки предложений, фраз собирались в целостную картину. Мир треснул, точно стекло от брошенного камня. Куски звонко ударялись о пол, усеивая мелкими сколом. Каждый со своим названием: надежда… мечта… ожидание… И так же хрупки, прозрачны, опасны — неверное движение, и ты поранишься.

Фатих, его маниакальное желание иметь сына…

Нахлынуло опустошение, за болью наступила апатия. Спустилась в зал, села на диван, откинулась на спинку и стала ждать. Сколько?.. Не знаю… Но, вероятно, долго — ребят привез Ибрагим, шафер. Каплан уговорил самой не ездить — чужая страна, нравы, да к тому же беременна. Пацаны, чмокнув, побежали в свою комнату. Я словно в прострации гипнотизировала дверь. Ребята ещё раз заглянули. Пожелали спокойной ночи и больше их не видела. Знакомая фигура в светлом, как вспышка в ночи. Вошла в поглощенную сумраком комнату и остановилась напротив меня.

— Скажи это сам… — еле ворочала языком, он будто прирос к небу. Некогда родной запах любимого с нотой спирта отвращал.

Фатих медленно уместился на край журнального столика, коснувшись коленом моего — я дёрнулась как от прокаженного.

— Я не хотеть тебя терять, — вкрадчиво отозвался. Даже в потёмках увидела — обросшее щетиной лицо исказилось мукой.

— Та женщина, с которой обнимался в особняке… — мёртво прозвучал мой голос, — бизнес-партнер — твоя жена?

Открытие неприятно осенило, но смиренно жаждала отрицания от своей «мечты».

— Ты нас видеть? — удивленно прошептал Каплан.

— Она не может иметь детей? — догадка за догадкой, но от этого не легче. Мы как евреи забрасывали друг друга риторическими вопросами, глупо ожидая ответов.

— Как догадаться? — уже ошарашено бросил Фатих.

Я через силу встала:

— Завтра уеду. С детьми… — бессмысленность разговора ощутила как никогда. Да и терпение на исходе — вот-вот сорвусь на крик. — Прошу исчезнуть из моей жизни. В ответ клянусь: обо мне никогда не услышишь…

Отвернулась, уйти — Фатих поймал за руку. Нервно одёрнула, но Каплан не позволил избавиться от пут. Огрубел — заломив, рывков притянул к себе:

— Я тебя не пустить, — ожесточенно чеканил в губы. — Ты мой! Ты родить мне Магди!

Да, мы успели дать сыну имя...

— Я не племенная кобыла, ублюдок, — прошипела в лицо, выплевывая каждое слово. — Если у вас такие забавы: у неё наслаждаться твоими изменами и, как понимаю, давать добро на очередную любовницу, а у тебя покрывать женщин подобно жеребцу осеменителю, это ваши ролевухи. В них участвовать не желаю!

— Ты не понимать!.. — охрипло вспылил Фатих. — У меня тоже не получаться дети. Ты — первый.

— Сожалею себе — оказалась «залётная»! — бушевала не на шутку, горячие ручейки струились по щекам. — Пусти, скотина, — пнула, что было сил, метясь в пах. Каплан, ослабив хват, взвыл. Я бросилась прочь. Перескакивая ступени, вбежала на второй этаж. Стремительно одолела коридор, благо ребятки в другом крыле и ворвалась в спальню. Захлопнув дверь, упала на постель. Слёзы душили — захлёбывалась солёной влагой, слова не издавались. Мобильник сиротливо лежал на прикроватной тумбе. Но… кому звонить? Родителям? Бывшему мужу? Подруге?

Позор! Стыд! Унижение…

Кого просить о помощи? Некого… Что делать? Бежать!.. Документы… Они у Фатиха, забрал якобы делать гражданство. Деньги… Даже их нет. Есть пластиковая карта, но мечты, что Каплан позволит ей воспользоваться, микроскопические, точнее, нуль — заблокирует. Чёрт! Как убежать от охраны? И если удастся невозможное, то куда дальше? Обратиться в посольство? Я беременна от гражданина Турции — меня не выпустят из страны…

Дверь с грохотом слетела с петель — Фатих ворвался словно ураган. Раскрасневшееся лицо пылало гневом и… желанием. В ужасе кувыркнулась в сторону по постели. Удрать не получилось — на щиколотке сомкнулись будто тиски. Каплан ухватил, дёрнул к себе. Проехалась на спине и, оказавшись на краю, лягнула. Фатих вновь поймал за ногу — боль прострелила вспышкой. Я вскрикнула и отчаянно лягнула другой: не удержалась — упала на пол. Не найдя достойного отпора, завалился на меня и подмял как бык при спаривании. Я не кричала — не дай бог, сыновья услышат и прибегут… Сопротивления улетали в пустоту — точно головой об стену биться. Каплан сильнее и вскоре уже овладел мной, а самое постыдное, моё тело принимало насильника вопреки здравому смыслу. Как хотел крутил, вертел, срывая остатки одеяния; упивался слезами; затыкал ненасытными, жгучими поцелуями всхлипы, переходящие в стоны. Задранные над головой руки, вскоре уже не удерживались — мои когти впивались в обнажённую мускулистую спину. Двигалась в похотливом ритме, обвив истязателя ногами, не в силах отпустить. Сладостный, бархатный рык окунул в «оргазмный транс», содрогнувшееся потное тело, пронзило, выплескивая страсть. Я дрожала и… с лютой ненавистью к себе, принимала.

Тяжело дыша, Фатих приподнялся на локтях:

— Не усложнять! Понять, мурена… — вновь сокрушил губы, язык скользнул между сжатых зубов. Одолев преграду, заставил подчиниться — поработил рот, и я задохнулась, когда оторвался. Жадно хватанула кислорода до спазма в лёгких, в желудке скрутило. Не отпускало… стягивалось крепче. Фатих, с затуманенным взглядом удовлетворенного самца, прошептал: — Наши закон сложней ваш. Я не мочь развестись. Это — позор. Я… Мой семья не понять…

План ещё не оформился, а рвать на груди рубаху сгоряча — не в том возрасте и положении. К тому же сознание, как разбитый видеоплеер, прокручивающий заезженный диск — то искажало картинку, то затемняло, то снова возвращало, упустив испорченный момент с репликами и действиями…

— Мне нужно обдумать, — выдавила, как только вновь обрела слух и зрение.

Фатих кивнул. С виноватым видом скатился с меня, неспешно встал, поправляя рубашку. Я шумно выдохнула от нахлынувшей свободы и лёгкости. Застонав сквозь зубы, ухватилась за живот — боль стремительно расползалась, перерастая в тягучую.

— Танья, — голос Каплана дрогнул и утих будто растворился в воздухе. Фатих склонился — взволнованный образ расплылся, испуганные аспидные глаза рассеялись. Промелькнули звёзды, и меня затянуло в темноту: покачивающуюся и тошнотворную.

Яркая вспышка ослепила, я распахнул глаза — передо мной маячили незнакомые серьезные лица. Мужчины, женщины одеты в белое. Меня везли. Звуки то оглушали, то снова пропадали. Я точно умирала. Желания вернуться к реальности не было — меня уничтожил человек, в которого влюбилась. Использовал словно пробирку.

Суррогатная мать!..

Глава 12.

Вскоре осознавала — у меня угроза выкидыша… Плевать! Сама хотела умереть. День, второй, третий… Смотрела в потолок и временами проваливалась в пустоту. Там легче: нет лжи, нет боли. Ещё через несколько — появились краски, звуки всё чаще интересовали. Когда открывала глаза, рядом всегда оказывался Фатих. Осунулся, побелел, во взгляде неподдельный ужас и… сожаление. Это не трогало, жалости не вызывало, тем более, сочувствия или хоть мысль — Каплан раскаялся. Не говорила ни слова, а когда распылялся в рассказе, погружалась в прострацию. Вот, что значит медитация — умение отключаться от насущего в любой момент. Этим овладела в совершенстве. В одиночестве и тишине хорошо. Мысли — свои, другим в них не попасть. Нет. Мне нельзя умирать. Рано! Не сейчас!.. Не сейчас… Накатывали силы, решимость к сопротивлению. Я возрождалась… У меня двое пацанов. Дениске и Стасу нужна мать. Ещё во мне жизнь. Новая, но уже развивающаяся с такими сложностями. Не имею права причинять ей боль. Ребёнок не виноват в проблемах родителей. Буду за него бороться до последнего.

Меня «закрепили» и под бдительным присмотром сиделки-мужа вернули домой. Ребят пускал навестить, но мальчишки, слава богу, ничего не понимали. Бросали: «Ма, давай, выздоравливай», — и убегали.

Фатих из курицы-наседки мутировал в кукушку — приходил всё реже. И то, когда появлялся, стоял у стены, сложив руки на груди. Смотрел на меня, будто пытался углядеть ответы на свои немые вопросы. Отвечала! Прямым немигающим взглядом. Битва: хлесткая и долгая. Каплан проигрывал — уходил…

— Нужно позвонить мужу, — взирая беспристрастно, мёртвым голосом прервала недельное молчание. Каплан вздрогнул и отлепился от стены:

— Зачем?

— Я — пленница, но не мои дети! Хочу, чтобы Игорь их забрал. Клянусь, ни слова не скажу о случившемся. Надеюсь, моим словам веришь?

— Верить, — обдумав, чуть кивнул Фатих. — И… ты не пленница, мурена! — с мукой убеждал. — Детей я не трогать, не обижать. Любить их, как своих…

— Даже не смей такое говорить!.. — вспылила, сжав зубы до скрипа.

— Танья, — молил Каплан, шагнув навстречу, — я не чудовище…

— Конечно, нет! — зашипела разъяренной кошкой. — Чудовище обладает хоть какими-то чувствами и то, заложенными природой. Если убивает, только потому, что этого требует сущность, а не по прихоти! Ты, родившись в шкуре человека, забыл о гуманности — используешь для утех и только умеешь силу применять.

— Я дать звонок, но при мне, — грубо отчеканил Фатих и выскочил из комнаты-заточения. Ведь на окнах в одночасье обосновались металлические ставни, и теперь свет, льющийся от солнца, прореживался через решётки.

— Согласна, — прошептала я в пустоту.

План оформлялся из мелких кусочков.

***

Звонок длился всего несколько минут. Как и обещала, не выдала происходящего. Каплан сидел возле постели, напряженно сжимая руки.

— Игорь, у Ирки скоро свадьба. Путешествие и прочее, — непринужденно заговорила, услышав в трубке голос бывшего мужа. — Мы с Фатихом тоже планируем уехать на пару месяцев. Будь добр, посмотри за ребятами.

Игорь плел:

— Некогда… работа…

Я злилась, настаивала предательски грубым тоном:

— Будь мужиком, точнее, отцом! Не прошу с ними нянчиться — уже прошёл тот период. Два месяца — не вся жизнь!

— Да, хорошо, — мямлил бывший.

— И еще, — выдержала секундную паузу, — тебе придётся за ними прилететь. Я не могу. Сам понимаешь, в моём положении не полетаешь. — Хлестнула взглядом по Фатиху. Каплан выпрямился, на хмуром лице застыл ужас. Перевела дух: — Поздно. Уже…

— Ой, как бы выбраться? — задумчиво мычал Игорь.

— Выберешься, — отрезала, сбросив звонок — больше говорить не о чем. Протянула трубку Фатиху: — Как и обещала.

Каплан сжал мою ладонь с мобильником и мучительно долго всматривался, словно пытался считать мысли. Прикоснулся к щеке… Ощутив жаркие подрагивающие пальцы, отвернулась к окну. Решётки — отрезвитель. Вот, что значит «золотая клетка». Я в плену как собственных страстей и желаний, так и Фатиха.

В тот же день встала и подошла к зеркалу. Ужас! Отражение непросто не порадовало — испугало. Посеревшее лицо, впалые безжизненные глаза. Я удивительно быстро постарела. Моё тело будто сморщенное яблоко. Даже сутулость появилась. Какая же я дрянь! Как посмела себя до такого довести? Не один мужчина не стоил подобного. Уходя от Игоря, стремилась к другому — меня должны желать! Я обязана всегда выглядеть отменно. Фигура… С этим сложнее — за время беременности меня распирало против воли. Места утяжелялись, объёмы росли, даже если ничего не ела. Природа заботилась — откладывала запасы, накапливала жиры за короткие девять месяцев, выжимая из крошек, которыми снабжаю организм, что могла. В общем, меня ждало очередное расползновение и надеяться — Фатих будет так же благосклонен как Игорь, не стоило.

Села перед зеркалом, взяла расческу и… ожила. Как оказалось, мне разрешалось выходить. Никто вроде не следил, но за окнами видела охранников. Прошлась по дому: где-то прибрала, убедилась, что инета и телефонов нет. Мальчишки набросились, как только увидели. Мы играли, болтали, читали. Обнявшись, проспала с ними всю ночь словно убитая. Впервые за недели болезни пришёл сон. Обрывочный, страшный, но посетил.

Я постоянно убегала. Оборачивалась, спотыкалась, поднималась и вновь падала. Меня истязали, насиловали. Собственное изувеченное тело со стороны ужасало. Пронзительный детский плач разрывал сердце. Я озиралась с дико вытаращенными глазами. Бежала, продиралась сквозь густой туман — пусто… никого… «Где мой сын?..» — беззвучно кричала, но молчание вызывало лихорадку, а серый дым затягивал в небытие. Задыхаясь, крутилась в поисках младенца. Мчалась по колючим, царапающим дебрям, не замечая садящие, кровоточащие раны. Отмахивалась от крючковатых веток. Они мешали — хватали за ноги и я, кувыркаясь по земле. Снова вставала — продолжала путь… Фатих, взмахивающий кнутом… Длинная плеть, извиваясь, хлестко обжигала кожу. Змеей стягивалась на шее…

Распахнув глаза, смахнула холодный пот с лица. Отлично! Мозг заработал. Сны — хорошо. Посмотрела на сыновей: мои кровинушки! Придавали сил, даже не осознавая этого.

На следующий день я уже вела себя, как обычно. Пролистнув несколько журналов, углядела пару статеек о Фатихе. Да, теперь интересовалась «глянцем», ведь там оказывалось много интересного. Что нагламуренные издания делали в особняке Каплана — ума не приложу. Плевать! Либо сам принес, не заботясь, что узнаю об изменах. Либо охранники забыли. Частенько заставила мордоворотов в зале на диване. Либо заботливые издательства не преминули — презентовали новые выпуски главному плейбою Турции. Прислуга, распираемая гордостью, оставила на самом видном месте — по глупости не додумалась убрать. Журналы пестрели фотками очередных любовниц… Даты на обложках — тому подтверждение. Заплыв по мотелям не прекращался…

С тех пор «глянец» и газеты получала свежайшие.

Глава 13.

Дни протекали быстрее. Я ощущала себя окрепшей. Приближалась дата прилёта мужа. Об этом сообщил Фатих: отвечал по моему мобильнику. Игорь сказал, что сможет забрать ребят как раз в день свадьбы Ирки. Созвонилась с подругой под пристальным взглядом надсмотрщика. Она волновалась — давненько от меня нет известий; распирало узнать, как у нас с Капланом. Фатих рассчитал верно, если промолчу — Иришка заподозрит неладное. Взяв клятву о моём приличном поведении и не болтании лишнего, протянул трубку. Загружать подругу накануне свадьбы не решилась. Мои проблемы — решу сама. Пусть хоть она будет счастлива, к тому же зная её характер, понимала — порвет с Салмадом, чтобы к нему не испытывала. Как бы ни любила, не потерпит в мужьях человека, знающего о подобном, а разрушать брак — не в моей власти.

Салмад — не Фатих… наверное…

Послушала её, и отлегло от сердца… Оказывается, Ирка была в Испании. Салмад купил для них дом на берегу моря. Из рассказа поняла — подруга знать не знала о моём срыве и ссоре с Фатихом. О втором — промолчала, ком в горле от пронизывающего взгляда Каплана не позволил нарушить обещание. Убедила, что у нас всё нормально. Он — якобы — дал время обдумать предложение о сожительстве вне брака. Фатих напрягся, когда об этом сказала, но я шикнула:

— Она не дура. Знает, я бы уже уехала. А так… Я, вроде как, в растерянности и ты — весь из себя правильный.

Каплан отшатнулся, лицо исказилось, будто пощечину влепила. Хоть на секунду ощутила себя сильнее его. Пришлось Ирке рассказать о больнице — ведь подруга занималась подготовкой к свадьбе и досадовала, что не помогаю. Я нагло врала:

— Мне нехорошо. Прости, лучше буду лежать в постели, но не беспокойся — Фатих заботлив… как никто...

Только слово: «Спасай!» и Ирка бросится на помощь, но… я этого не могла позволить. Самая что ни на есть подстава — подруга, наконец, счастлива! К тому же Каплан рядом — закует словно узницу, а что могут сделать с Ирой, даже страшно представить. Русские в Турции — бесправные.

В общем, пообещала — к свадьбе подправлю здоровье, и мы увидимся. До этого пусть обо мне не думает — занимается своим.

Фатих больше не появлялся…

Вот и отлично!

Отдавал распоряжения извне. Позволил шоппинг. Бутики, магазины — оторвалась по полной: купила самое дорогое, яркое и вызывающее. В салоне красоты прошла полный курс. Меня «вылизали» от макушки до мизинцев ног. Домой вернулась при параде, с уймой пакетов и коробок. Прическа, мейк-ап, маникюр, педикюр. В зелёном обтягивающем платье с чёрной атласной лентой под грудью и на высоких каблуках. Взгляды охранников, бросаемые вопреки правилам, подтверждение: я вновь на коне.

Нужно написать лозунги и повесить в обувных магазинах: «Шпильки — сила! Надень, и ты богиня. Женщина на шпильках — властительница. Покорит мир, поработит души, завоюет сердца!»

***

К концу второго месяца после попадания в больницу, потеряла счёт интрижкам Фатиха. Он мог засветиться на пляже с одной. Во время обеда — с другой. Вечером на корпоративе или деловой встрече покрасоваться с третьей. Странно, боль всё же съедала. Ревность не поддавалась регулированию, но я — сильная. Переживу!

Если измену — пусть болезненно — пережить могла, то собственный отяжелевший зад меня беспокоил. Живот — чуть видный барабанчик, а низ неприлично округлился.

Выстаивала перед зеркалом, крутилась и так и сяк. Ужас! Утягивайся не утягивайся, диета не диета, я толстозадая! Свадьба на носу, а меня распирало. Успокаивало только одно, Фатих — любитель стройности. Значит, буду ему отвратительна — больше не прикоснется.

Настал день свадьбы. Пора активировать задуманный побег. Рано утром должен приехать муж. Передать мальчишек. Не помешает сыновьям прокатиться в Россию — бабушек повидают, да и Игорь, наконец, побудет отцом. Он долго обдумывал, что привезти: посоветовала часы «Бен Тена». Денис и Стас давно ими «больны». Фатих как-то было собирался купить, но я отговорила — должен настоящий папаша. Вот и настал его момент — пусть блещет. В глазах детей станет богом.

Когда выдохнется легче, приготовиться к долгожданному торжеству Ирки.

Игорь любил суши. Я ни свет, ни заря поставила вариться рис, распаковала — благо уже готово, нарезано — всё для начинки. «Игорь прилетел», — охранник передал известие от Фатиха. Отлично! На кухню заявилась на высоких каблуках от «Лубутен» и в платье от «Ив Сен Лоран». Уф! Туго, конечно, но ещё смогла в него влезть. Пурпурное, короткое без лямок. С широкой юбкой, скрывающей округлости, толстым поясом и жёстким корсетом, приподнимающим грудь. Сильно накрасила ресницы, от чего глаза выглядели на пол лица. Не пожалела помады — агрессивно алой. Придирчиво крутилась у зеркала, но осталась довольна. Точно кукла! Ничего, для встречи с бывшем мужем достаточно, а вот для свадьбы лучшей подруги — нет. Предусмотрительно заказала парикмахера на дом, и вскоре он должен явиться: торжество назначено на день, поэтому буду готова вовремя. Я даже не смогла быть подругой невесты! Пришлось извиняться — Фатих «настоятельно рекомендовал».

Не нацепив передник, — заляпаю — куплю новое, сам господин говорил, — принялась хлопотать под музыку с канала MTV. Крутить роллы, суши — раз плюнуть. К тому же, наличие колющих и режущих предметов необязательно. Их, всё равно, нет. Фатих позаботился об этом давно.

Когда свернула последнюю «Филю», так обожаемую Игорем, на кухню ворвался жар. Каплан остановился напротив, испепеляя взглядом — скользил с нескрываемым похотливым возмущением. Да… бешенство Фатиха перерастало в желание?!.. Видела, ощущала каждой частичкой предательского, истосковавшегося по ласкам тела, и это нравилось.

— Ты чего вырядиться? — рыкнул Каплан.

Сердце никак не усмирялось. Лишь бы голос не подвел:

— Игоря встретить! — Как ни в чём не бывало, отвернулась, раскладывая роллы.

— Ты одеться так, чтобы он тебя возжелать? — ожесточено выплевывал слова Фатих.

«Что за допрос учинил?» — готовилась «взорваться». Негодование и возмущение сменились злобной, ехидной радостью, ведь добилась, чего хотела — вывела заточителя из себя. От природы слухом и голосом не обладала, но умением играть на чужих нервах отличалась. Единственный музыкальный инструмент под мои способности. Всегда умудрялась уколоть больнее, сказануть едче. Если сейчас покажу эмоции — Каплан выиграл. Ну уж нет…

— Во-первых, оденусь в домашний халат, Игорь сразу поймет, что что-то не так, — буднично рассуждала, оформляя композицию из «трубочек» на подносе. — Во-вторых, какое твоё собачье дело, во что одета? В-третьих, пусть возжелает. Было бы приятно узнать, что хоть кто-то меня хочет после тебя!

Фатих подскочил как хищник, настигший жертву последним рывком. Я отшатнулась к стене и зажмурилась от ужаса — Каплан размахнулся. Ладонь со свистом прорезала воздух, вжикнула возле щеки и врезалась уже кулаком рядом с головой — в стену. Гулкий стук чуть оглушил. Я вздрогнула и скривилась от боли — шею сдавило будто тисками. Перед глазами поплыла темнота, воздуха не хватало. Судорожно вцепилась в «оковы», но они сжались сильнее. Плечи словно в огне. Сквозь звон, повисший в ушах, различила треск. Брыкаясь, что есть сил, ощутила — тело освобождено из плена ткани. Ко мне прижимался разгоряченный Каплан:

— Ты, — послышался хрипловатый шёпот Фатиха, — одеться просто, понять? — наставлял приказным тоном. — Я быть с тобой, следить за разговор. Неужели думать, я позволить тебе увидеть мужа наедине, да к тому же в такой вид?

Хват ослаб, и я судорожно хватанула воздуха:

— Даже не мечтала, но теперь…

Каплан грубовато стиснул мои ягодицы и, приподняв, уместился между ног — дрожал будто в лихорадке. Я старательно подбирала язвы, чтобы ужались больней:

— Теперь, думаю, мой наряд, куда более подходит к встречи мужа, пусть и бывшего! Чего не видел?!..

— Ты, говорить как шлюха! — чеканил слова Каплан.

— Тогда отпусти. Зачем позорить честное имя?

Повисшую тишину нарушало наше тяжёлое, учащенное дыхание и грохот сердец, отбивающих бешеный темп.

— Ты мне нужен, — выдавил Фатих после мучительной заминки. Припал с нежностью и трепетным пылом. На секунду оторопев, укусила. Каплан шикнул — по губе с отпечатанной помадой, потекла алая струя. Как же это возбуждало, словно глядела на картину в готическом стиле. Треск остатков одеяния — трусиков, заглушил пыхтение Фатиха. Утер ими мой рот, а после — впился с жестокостью и похотливой самозабвенностью. Как же хотелось висеть бревном, но не могла. Отбивалась, распыляя пыл насильника. Царапалась, вызывая ещё более дикое желание. Кусалась, подстегивая к продолжению. Страстно жаждала его. Тело горело, требовало внимания.

Прогнулась навстречу, вырвался стон:

— Нужен ребёнок!.. Я ни к чему…

Фатих замер, провел ладонью по моему пылающему лицу:

— Признаться, — подрагивал низкий голос с томными нотками, — ты хотеть меня?..

— Нет! — сдерживала бушующую страсть. — Презираю. Ты мне ненавистен...

— Лгать, — прошептал Каплан, обволакивая бархатом. — Так отвечать… С таким пылом, жаром… Скучать по мне, — мурлыкал, поддевая носом мой подбородок, зарываясь в волосы, опаляя дыханием шею. — Я сходить с ума, — бормотал словно в не в себе, — терять контроль от твоего мягкого, податливого тела.

— Не лгу, — выдохнула в губы, дразнящие мои рот. Пыл нехотя, но усмирялся. Отталкивая, уперлась ладонями в мощные плечи: — Ты спросил: «Хочешь меня?» Я ответила: «Нет!» За тело не отвечаю. Это биохимия… Подвела меня, впрочем, как и всегда…

— Не будь дурой, мурена! Это уже не химий. Страшный, грубый слово, не подходящий тому, что между нами. Это… — запнулся Фатих, глазами пожирая мои губы: — Вы мне нужен все. Дети и ты… Понять меня, и все быть хорошо. Верить! Я не мочь ничего менять. Наш мир жесток, законы строг, но мы мочь жить так. Мой жена нам не помеха. У неё свой жизнь, у меня свой. Клянутся — только ты…

— Не верю! Ты даже эти два месяца изменял, — ляпнула, не удержавшись.

Каплан прижался к моему виску, щекоча кожу дыханием:

— Ты меня истязать, мурена. К тебе не прикасаться — мука! Я бояться вновь сделать боль. Не пережить вины… потеря.

— Ложь… — выдохнула, спасительно вцепившись в широкие плечи. Фатих пальцами проник в меня, и начал изощренную пытку.

— Я изменять… заполнять пустота… — слова летели, подстраиваемые под заданный ритм — с паузами, пропускающими моими стоны. — Доказать себе… меня не привязать… Искать лучше тебя… Нет таких… Безвкусный пустышка… Ни души… Ни тела… После них горечь… Перед глазами… всё время ты… — жаркие всплески, поспевая за обрывочными фразами, накатывали мощнее. Теряла себя, отдавалась ему, принимала его. — Ты… навязчивый… видение… Самый… желанный… плод… — ускорялся мучитель. Охриплый голос подрагивал, вызывая неописуемый восторг. — Опасный… сладость… подсаживающий… на себя… Ядовитее… жала… скорпион… Кусающий… смертельней… мурена.

Вскрикнув, подалась навстречу бесцеремонным рукам, причиняющим настолько сладкие ощущения, а «рухнув», всхлипнула:

— Больше никогда…

— Что? — Фатих слизнул ненавистную каплю с щеки и поцеловал, убаюкивая нежностью.

— Тебе меня не взять… — твердила пристыжено, не смотря Каплану в глаза. Позволила сгрести себя в объятия и усадить на кухонный стол.

— Никогда не говорить никогда! — с чувством шептал Фатих, заставив встретиться с ним взглядом. — Потому что, буду брать всегда, когда хотеть. Где бы ни быть, чтобы ни делать, — усеивал поцелуями лицо, шею. — Быть не прав, — настоятельно уложил, лаская мою грудь: снова вцепилась в мощные плечи, сдерживая очередные стоны. — Я признать это, — играл языком с возбужденным соском. — Понять сегодня, когда увидеть тебя. — Жадный рот переключился на другую грудь — реальность ускользнула. — Не надо другой женщина, — продолжал томительную муку Фатих. — Принять как должной твою власть, не бояться чувств, обладать тобой. Сильный женщина — мой! Клянутся, больше не тронуть ни одной женщина кроме тебя.

Фатих сжал мои ягодицы, словно тестировал — выдержу ли боль. Отпустил — позволяя насладиться приятным теплом и покалыванием. Ладонью скользнул по округлившемуся животу — малыш ударил будто хлопнул отца по руке. До этого только я ощущала брыкания, папаше даже не сообщала о самочувствии. Каплан дёрнулся, вскинул на меня полные ужаса и восторга глаза:

— Сын! Мне отвечать.

— Скорее прогонять… — охладила пыл Фатиха.

Прикрылась руками, но Каплан рывком отжал их. Сомкнула ноги — с силой раздвинул шире. Я изворачивалась, он придавил собой, и когда усмирилась, — дышать невозможно — поцелуями спустился, щекой прижался к животу. Потёрся, вызывая необычайный трепет, но ответа больше не последовало — малыш затаился. Фатих, поглаживая бёдра, продолжил спуск и проник в меня языком. Я задохнулась… Сколько длилось уничижение понятия не имею, нов уловила несмотря на свои же стоны — чуть слышный стук вырывал из экстаза, будто грохот на разгневанном небе и несмелый, приглушенный голос:

— Господин, Фатих! Приехал гость…

Сексуальная пытка закончилась резко — меня отпустила. Я сжалась в комок, ища укрытия — стыд и унижение испепеляли. Каплан тяжело дыша, со злостью бросил на турецком:

— Иду! — Как ни в чём не бывало, взял с подноса роллу, макнул в заранее приготовленный мой соус и откусил. Закрыв глаза, промычал: — Ты уметь готовить японский кухня. Для меня сюрприз, — съел остаток. Ополоснул руки и, поправляя одеяние, пошёл на выход, кинув через плечо: — Я тебе купить и оставить в спальне новый платье. Порадуй глаз, а после свадьба закончу, что здесь начать.

Не оборачиваясь, покинул кухню — командный голос удалился. С одной стороны, хотелось назло ему, так и встретить Игоря голышом на столе. Пусть полюбуется! Ещё по телу разложить роллы, «набацать» розочек из вассаби, а сверху политься соевым соусом, но гордость и желание доказать Фатиху: я ещё сильнее, чем он думал, победило. Прикрываясь кусками некогда брендового платья, вышла с высоко поднятой головой. Наслаждаясь маленькой победой — Каплан, отдавая распоряжения, увидел меня через большое единственное незеркальное стекло особняка. Челюсть Фатиха отвисла от моей вульгарности. Дико озирался — смотрит ли кто? И когда убедился — ещё как — полетели ругательства. Охранники заметались, чтобы не попасть под горячую руку господина, а я, углядев появившегося в воротах Игоря, неспешно поднялась на второй этаж.

Удивительно, почему Фатих не примчался? Конечно, не мечтала об избиении, но моя выходка — бессовестная провокация. Уже немного зная законы Турции понятно — получу. Сердце колотилось, разгоняя кровь по одеревенелому телу: это только с виду наглость легко далась. На самом деле — ноги ватные, в спину будто кол вогнали и она застыла, на лице маска высокомерия, скрывающая неподдельный ужас и безудержные рыдания.

Запершись, остановилась посреди спальни. Пурпурные тряпки выпали из онемевших пальцев — на постели разложено длинное платье цвета слоновой кости, отороченное золотом. На полу босоножки в тот же тон: на высоком каблуке, кожаные, изящные, украшенные солнечными кристаллами.

Нужно собраться с мыслями… Отрешённо ступила в душ. Взяла гель, мочалку и принялась счищать «грязь» с кожи. Драилась с остервенением, будто могла избавиться от ощущения собственного постыдства. Вышла, как раз в тот момент, когда в дверь постучал Фатих:

— Игорь приехать. Выходить! И выходить одетым, иначе наплевать на всех — показать, как наказывать строптивый женщина.

Не дожидаясь ответа, ушёл. Я накинула простенькое платье и выскочила из комнаты. Каплан успел нарезать роллы, непонятно откуда взявшимся ножом, и накрыть стол. Встретил оценивающим взглядом и, одарив еле заметным кивком, отвернулся, продолжая разговор с Игорем. Тот жевал квело, отвечал односложно. В общем, с ним тет-а-тета не получилось. Фатих прижимал меня к себе так сильно, что дышать-то едва могла. Иногда затыкал жёстким поцелуем… Не смея увернуться, принимала ласки — бывший муж серел, пыхтел...

Пока мы мучили друг друга, пацаны собрались. Когда они примчались с рюкзаками в гостиную — все с облегчением выдохнули. Самолет через пару часов. Игорь, наспех попрощался, сел в благородно предоставленную Капланом машину с водителем и они умчались.

Как только багажник «Мерседеса» скрылся за поворотом, бросилась к себе наверх. Не дай бог Фатих вломится. Заставила дверь, чем попало: стулья, столик, тумба… и вздрогнула от стука:

— К тебе стилист, — Каплан выдержал паузу. — Дать тебе час. Потом, мурена, лучше выйти.

— Выйду. Позови мастера.

Растащив баррикаду, уставилась на шикарное платье. Если надену — покорилась, и спать больше не смогу. Не надену — гнев Фатиха может всё испортить. Повиноваться полностью не могу — характер омерзительный, поэтому насолить надо. Приму требование господина Каплана со смирением бесправной турецкой жены и поправками гордой, независимой русской женщины.

[1] Кушать (турецк).