Глава шестая

Первый раз в жизни я был рад, что слеп, ведь это позволяло мне не видеть стрелки часов, которые отсчитали почти три дня с того момента, как моя жизнь вернулась в прежний тусклый мир.

Три дня персонального ада — три дня беспрерывных мыслей о ней.

Я не мог без Шерон: без ее голоса, прикосновений, смеха — без всего этого я чувствовал, что снова куда-то падаю. И теперь тьма была не только перед глазами, но и вокруг меня.

Заперевшись у себя в комнате, я мысленно твердил, что смогу справиться со щемящей тоской и удушьем одиночества. Однако ее нежный голос эхом звучит в тишине. Ее силуэт преследует во снах.

Каждую ночь сердце — в клочья.

И я стал потихоньку сходить с ума.

«Что ты сделала со мной, Шерон? — не раз задавал я себе этот вопрос. — Зачем ворвалась в мою жизнь так внезапно? Зачем возродила во мне надежду?»

Я знал, знал, что нельзя было привязываться к ней. Знал, но не мог иначе. Я видел в Шерон свое спасение, я верил: она убережет меня от тьмы.

Пожалуйста, спаси мою душу.

И она бы это сделала, если не мое решение дать ей свободно идти своим путем, оставив меня на обочине. Я развязал ей запястья, но сам приковал себя цепями.

И в тот момент я сломался. Опять.

Шерон приходила к нам, в надежде со мной поговорить, однако я сбегал от нее, словно трусливый мальчишка. Не хочу слышать ее, не хочу чувствовать… Пусть она останется для меня иллюзией, которую я сам себе сотворил. Пусть будет так.

За эти дни я полностью потерял себя.

***

Тишина дома резала слух. Даже музыка не могла избавить меня от нее: тишина была внутри меня самого.

Поднимаюсь с кровати и иду в гостиную. Совсем тихо. Угнетает.

Линда и Клэр отсутствовали. Мама не хотела меня оставлять ни на минуту, однако я заверил ее, что со мной ничего страшного не произойдет. Ненавижу, когда меня жалеют, в такие моменты я чувствую свое отличие от обычных людей.

Не ведая, куда податься, я останавливаюсь посреди комнаты. В углу гостиной по-прежнему стоял рояль. Подхожу к нему и, открыв крышку, легко пробегаюсь пальцами по клавишам. Сердце больно сжимается от воспоминаний о Шерон. Эти ноты помнили ее прикосновения, и я, смутно осознавая, что творю, сажусь за фортепиано и принимаюсь играть. Мелодия выходит дерганной, однако через несколько минут руки настраиваются на нужный ритм.

За окном ветер бушевал кронами деревьев, стуча по крыше дома сухими ветвями. А я не думал ни о чем, кроме музыки. Пальцы ловко балансировали между клавишами, исполняя грустную и тихую мелодию.

Обрезки воспоминаний лихо проносятся в мозгу. Все они связаны с ней. И кажется, что девушка сидит около меня, с улыбкой наблюдая за моей игрой на рояле. Вот сейчас она протянет руку и станет играть вместе со мной…

Грудь начинает гореть неистовым пламенем — там воспламеняется злость. Шерон — кто она такая? Каким образом она затмила мои мысли? Невозможно быть просто девушкой и так свести человека с ума…

Пальцы сильнее нажимают на клавиши, заставляя инструмент издавать резкие низкие ноты — руки сами перестроились на мрачное направление. Темные мысли впитывала в себя эта мелодия, а тяжелая музыка подкидывала в воспаленный мозг все больше бредовых идей.

Шерон не может быть просто девушкой… Невозможно так болеть ею. Не верю. Не хочу верить.

Забудь, забудь, забудь…

Я любил ее. Я хотел понять ее.

Смысл…

Она стыла моим смыслом жизни. Не меньше…

Кто она?.. И кто я?.. Человек, который ищет надежду? — возможно. Человек, что пал духом? — нет. Сердце, живущее в груди и каждую секунду напоминающее о себе глухими ритмами, не умерло. Оно всё же бьет, и я живу дальше. Просто немного по-другому. Моя жизнь — мой личный эксперимент. Смогу ли я существовать без смысла, смогу ли забыться? Я действительно желаю этого…

Пальцы дрожат от напряжения, перебирая ноты. Я изливаю в музыку всю свою ненависть, пытаясь избавиться от нее, но, как по кругу, мелодия возвращается ко мне, терзает слух клокочущими интонациями.

Она оживила меня и продолжает оживлять. Ища спасение в ней, я не ошибся. Но невозможно возродиться полностью, если она являлась второй половинкой. Словно какой-то парадокс…

Стонет душа — я дико рычу сквозь плотно сжатые зубы. Невыносимо тяжело слушать свою душу. И нитки, сшивающие рубцы на сердце, с треском рвутся, выпуская вместо крови проточную ржавую воду — потому что в вены давно уже перестал поступать кислород.

Я умирал и никак не мог умереть.

На последних аккордах руки так сильно нажимают на клавиши, что несколько струн начинают диссонировать, и рояль перестает быть рабочим. Сипло хрипя, я убираю трясущиеся пальцы с крышки фортепиано и отворачиваюсь. Меня лихорадит, потные от избытка эмоций ладони цепляются друг за друга, силясь унять эту болезнь.

Всё зашло чересчур далеко. Я вконец запутался.

Эти стены слишком молчаливы. Слишком темные для меня. Хочется отпущения и свободы. Срываюсь с места и выбегаю на улицу, а с порога направляюсь за ворота — в город.

Ветер стебает розгами по лицу и рукам, давит в грудь, а я, невзирая на испортившуюся к вечеру погоду, шагаю дальше. Начинается дождь — одинокая капля стукается о щеку, распавшись на десяток крупинок, которые вмиг теряются за безграничным потоком капель, падающих следом. И мне больно. Дождь кажется градом, грозящимся пробить мое тело насквозь и охладить сердце, подаренное Шерон.

Ледяной ливень вонзается в разгоряченную голову, подобно кинжалам, отнимая последнее, что я умел — мыслить. Под нещадным дождем тело немеет, застывает, обращая меня в лед. Рубашка, джинсы, кроссовки — всё напрочь промокло. И мне плевать.

Я брожу в темноте, путаюсь, не ведаю, где найти выход. Я один в своем мирке. Сюда не добраться пешком: зримый не найдет дорогу, сюда нельзя проникнуть: видящий не поймет твоих чувств.

— Эдан!

Точно через толстую стену до меня доносится голос Шерон, но я-то понимаю — это галлюцинация, порожденная моими скрытыми желаниями. Дождь усиливается — капли, как каменные лапы, ложатся мне на плечи, утягивая вниз за собой. Мне бы остановиться, но тогда я точно не встану…

Внезапно слух разрезает лязг тормозящих колес. Я замираю на месте от неожиданности, не в силах даже вспомнить, что здесь делаю. Кто-то налетает на меня спереди и отталкивает назад, повалив на тротуар. Спина хрустит в районе позвоночника из-за неудачного приземления на лопатки, а в голове проносится яркая молния — следствие столкновения затылка с асфальтом.

Мой спаситель лежит на мне, крепко-крепко обнимая руками шею и судорожно вдыхая воздух у самого уха. Даже не слыша голоса, я понимаю — это она. Мне ни с чем не спутать нежность ее прикосновений и сладкий привкус духов, потерянный за пеленой дождя.

— Шерон, — на выдохе шепчу я.

Мои руки осознанно берут лицо девушки, а губы жадно принимаются усыпать поцелуями ее шею, постепенно прокладывая путь к уху, а оттуда — к щекам и глазам.

— Эдан, — томно вздохнув, проговорила девушка.

— Прости, прости меня, Шерон, — шепчу я заплетавшимся языком в перерывах между поцелуями. — Я не могу без тебя.

— Идиот! — горячо вскрикивает девушка. — Какой же ты идиот! Как можно быть таким безрассудным?! Тебя едва не сбила машина!

Она плакала. Поддавшись вперед, я принимаю сидячие положение и целую ее заплаканные глаза, тем самым решив успокоить, а заодно извиниться. Я захватываю одну слезинку губами, и она, горячая и соленая, смешанная с дождевой водой, приятно искрится на языке, чуточку пощипывая вкусовые рецепторы.

— Дурак, — уже тише говорит Шерон. — Зачем ты поступил так со мной?

— Я хотел дать тебе свободу.

Девушка горько усмехается.

— Я свободна только лишь рядом с тобой. С тобой мне не нужны маски.

«Потому что ты такая же как я — человек, который возродился», — мысленно добавляю я.

Я отстраняюсь и смотрю на девушку. Мое воображение играет со мной — перед глазами встает до жути реалистичный образ: лицо девушки, которую я никогда прежде не видел. Овальное личико, голубые прилипшие к спине и щекам волосы и широкие бездонные темно-синие глаза, в которых, если приглядеться, можно было увидеть колеблющийся огонек.

— Ты такая красивая, — слова сами срываются с губ. — Тебе очень идет голубой цвет.

Фантом хлопает глазами и вдруг приближается к моему лицу.

— Сколько пальцев, Эдан?

Взгляд натыкается на протянутую девичью руку. Границы размыты, но я различаю поднятые вверх два пальца.

— Два, — спокойно отвечаю я, не понимая, к чему незнакомка клонит.

— Эдан, ты… ты… — бессвязно бормочет Шерон.

— Что?

— Ты видишь! — наконец восклицает она. — Эдан, ты начал видеть!

И только после ее слов до меня доходит, что что-то изменилось во мне. Темноты в глазах больше нет, теперь ее заменили смутная, но живописная ясность.

— О, Господи, — я опускаю взгляд на ладони, а затем вновь смотрю на Шерон. — Это ты, — произношу я ошарашено, — я тебя вижу.

Хочу поцеловать ее, но девушка стремительно вскакивает на ноги и тянет меня за руку.

— Оставь это, Эдан. Нам надо сейчас срочно попасть в больницу!

Дождь не утихает, лишь усиливается. Но вместо холода он приносит мне тепло, как будто с появлением Шерон вода вдруг поменяла температуру. И этот дождь растопил во мне лед. И я стал тем, кем должен был стать: свободным.