Глава вторая

Я просидел в ванной комнате, наверное, целый день. Залез в душевую кабинку и курил сигарету за сигаретой — противная зависимость, к которой я пристрастился после потери зрения, но, тем не менее, расслабляющая. Мама с сестрой наставительно советовали мне завязать с курением, поскольку я могу заработать еще одну беду — рак легких, однако я не шел ни на какие переговоры. Вон сколько курильщиков живут с десятилетнем стажем и им всё нипочем, так что, думаю, в первый год ничего страшного со мной не произойдет.

Эх, видел бы меня сейчас мой тренер по хоккею. Он бы схватился за голову из-за того, кем я стал: убитым человеком, которого сломала какая-то там слепота. И как это я еще в запой не пошел? Видать, сила духа еще жива в загубленном теле.

Итак, сижу, курю, выпуская вверх дымчатые кольца, и ни о чем не думаю. Ну, разве что представляю узор на керамической плитке, какой уложены стены ванной. Уже позабыл и девушку, что вероятно ушла домой, а быть может и нет… Я полностью потерял счет времени.

О том, что я сидел в полной темноте, позабыв включить свет, я даже не догадывался, покуда не пришла Клэр и не отчитала меня за мою слабость перед трудностями. Люблю свою сестру и всегда прислушиваюсь к ее мнению, и в этот раз ей уступаю: позволяю ей вытащить меня из душа и уложить в постель.

А я и вправду просидел в ванной почти весь божий день. Тело занемело от сырого холода, и я, не раздеваясь, быстро проваливаюсь в сон.

***

Пробуждение было неохотным. Подушка, напрочь впитавшая запах сигарет, раздражала носовую полость, не дала нормально выспаться. Так всегда происходило: вчера я еще выкуривал пачку за пачкой, а сегодня меня уже воротило от запаха сигарет.

Выбравшись из кровати, я, чуть покачиваясь, пошел прямиком в ванную. Холодный душ придаст мне бодрость и смоет с тела удушающий аромат табака. На дне ванной остались мои докуренные сигареты; чувствую их босыми ногами, когда забираюсь в кабинку. Открываю воду и смываю бычки в канализационную трубу. А потом еще долго стою под душем, прямо так, в одежде.

Боже мой, кто бы знал, что со мной сейчас твориться. А, ровным счетом, ничего. Опять не ощущаю эту искру жизни, за которую можно ухватиться в этом море бездны. Сколько раз я видел по телевизору слепых людей, которые заново учились жить, но даже представить не смел, что это будет так непросто. Помниться, мне хотелось влезть в их шкуру и испытать всё на себе, понять, претворяются они или нет, однако теперь я был готов на всё, лишь бы только видеть. Пусть даже смутно. А-то всё темнота да темнота.

***

— Эдан, — раздался нерешительный голос Линды, — к тебе тут пришли.

Я лежал в кровати и курил сигарету, думая о чем-то своем. Погруженный в себя, не сразу услышал, что к нам пришли гости.

Вскидываю брови и сажусь, сложив ноги по-турецки.

— Кто?

— Лучше затуши сигарету, — вместо ответа велит мать, — и проветри комнату, дышать просто нечем.

Она уходит, а я продолжаю сидеть на кровати, гадая, кому это я понадобился с утра пораньше. Звякает колокольчик, висящий над дверью в мою комнату, оповещающий, что кто-то заходит. Сквозь наполняющий спальню сигаретный дым отчетливо чувствую аромат парфюма. Смутно знакомый. И прекрасный.

— Привет, — раздается застенчивый голос, который я моментально узнаю: Шерон.

— Что ты здесь делаешь? — резко произношу я, сжимая пальцами сигарету настолько сильно, что тлеющая стружка сыпется на кожу и слегка обжигает.

— Я пришла извиниться! — выдает на одном дыхание девушка. — Прости, я приняла тебя за одного из учеников Линды, я не знала, что ты ее сын. Она мне вчера всё объяснила, поэтому сегодня я пришла извиниться и…

— В очередной раз поглядеть на слепого, — перебиваю ее я. — Разве я тебя не предупреждал, чтобы ты больше не появлялась в этом доме?

— Я знаю, о чем ты думаешь, но я хочу сказать, что не считаю тебя инвалидом! Мне жаль, что с тобой это случилось…

Ненавижу!.. Ненавижу, когда меня жалеют! Сразу вспоминается, что теперь я не такой как все, а отнесен к особой группе людей — к тем, которые бессильны.

— Лучше помолчи, — предупреждаю я, поднимаясь на ноги и туша сигарету в пепельнице. — Я не нуждаюсь в твоих сопливых нежностях.

— Ты не должен закрываться ото всех, — продолжает наступать Шерон. — Твоя мама с сестрой очень переживают за тебя…

— Какая ты надоедливая! — взрываюсь я. — Тебе никогда не говорили, что после нескольких минут наедине с тобой можно застрелиться?! Господи, да что ты вообще знаешь обо мне, чтобы говорить подобное? Думаешь, всё просто? — я провожу по лицу ладонью и отворачиваюсь к окну. — Уйди, пожалуйста, оставь меня, в конце концов, в покое.

— Прости, — почти беззвучно шепчет девушка, едва сдерживая подступающие слезы. — Я тебя больше не потревожу.

Она пулей вылетает из спальни, громко захлопнув за собой дверь. Стою несколько секунд, не двигаясь, затем дрожащими от волнения пальцами вытаскиваю еще одну сигарету и закуриваю. Легкие сворачиваются от ядовитого смога, и я начинаю кашлять, задыхаясь. Нет, пора заканчивать.

Поспешно открываю форточку и выбрасываю в нее горящую папироску, пуская в душную комнату свежий воздух. Становится немного легче, привожу дыхание в норму и опускаюсь на пол, прислонившись к стене спиной.

Бог мой, да я конченный человек! Взял сейчас и обидел девушку, а еще наорал на нее, сказав кучу всяких глупостей, которые ни в коем случае нельзя было говорить. Она же не виновата в том, что я слеп. А я поступил с ней, как последняя мразь. Права Клэр, я должен держать в узде свои эмоции и мысли, иначе меня снесет, и я уже полностью войду в роль психа, а ведь раньше я был совсем другим… Так что же помешало мне остаться самим собой: я сам или моё подсознание? Скорее всего, второе…

Полностью успокоившись, выхожу из комнаты и уверенно иду по направлению к кухне, откуда до моего слуха доносятся голоса Линды и Шерон. Говор затихает, когда я вхожу в маленькую комнатку.

Не ведая, где сидит девушка, я начинаю говорить, глядя перед собой:

— Шерон, прости меня, если сможешь. Я не осознавал, что говорю. Ты хорошая девушка и я не думаю о тебе ничего плохого. Просто мне сейчас нелегко, вот я и сорвался. Извини.

Даже не закончив, уже чувствую теплую ладонь, которая берет меня за руку, а спустя мгновение слышу нежный голос Шерон со стороны:

— Ничего страшного. Я понимаю, — она делает шаг вперед и тянет меня к столу. — Садись.

В гостиной раздается пиликающий звук домашнего телефона, и Линда покидает нас, чтобы ответить на звонок. Я осторожно присаживаюсь на стул, а Шерон опускается рядом. Она еще держит меня за руку, и я вдруг смущаюсь и осторожно высвобождаю ладонь, убирая ее под стол, на колени.

— Ты, наверное, уже знаешь моё имя, — прерываю я молчание первым, — но я всё-таки представлюсь. Меня зовут Эдан.

— А я тебе уже представлялась, — смеется девушка.

— Да. Шерон, — киваю я. — У тебя очень красивое имя.

— Спасибо, — я буквально слышу, как она улыбается.

Ощущаю странную атмосферу между нами. От девушки будто исходило солнечное тепло, в лучах которого я оттаивал. В ее голосе мелькали нотки застенчивости, и я не мог определить: действительно ли она сейчас смущена или это уникальность ее голоса.

И после нескольких минут наедине с Шерон, я начал осознавать, что мне нравиться разговаривать с ней.

— Хочешь чая? — спрашиваю я, направляясь к плите. — Чайник уже закипел.

— Эдан! — воскликнула Шерон, вскочив из-за стола. — А… давай, я всё за тебя сделаю?

— Ты что это, думаешь, будто я не смогу себе даже чай заварить? — с легким укором интересуюсь я. — Не беспокойся, я уже научился не обжигаться. Вот, гляди.

И я принимаюсь быстро доставать кружки и сыпать в них чай и сахар, не делая ни одной погрешности, а следом заливаю всё кипятком.

— Да, — соглашается Шерон, чем-то гремя под боком, — это у тебя получается намного лучше, чем сбегать от меня.

Губы расплываются в улыбке, когда вспоминаю вчерашний день. Сейчас та сцена кажется мне комичной.

— Я просто не ожидал, что кто-то придет. Еще раз прости, что повел себя как кретин.

— Ничего страшного, уже всё в прошлом, — отозвалась девушка. — Давай лучше чай пить. Я тут бутербродов с вареньем сделала.

Мы садимся за стол и принимаемся за угощение, между глотками перебрасываясь парочками фраз.

— Вкусный чай, — отзывается Шерон, — мой любимый.

— Правда? — вскидываю брови, удивленно смотря в сторону девушки. — Очень странно, поскольку не каждому нравится боярышник.

— А я вот люблю такой чай. Он, во-первых, полезный, а во-вторых, необычный.

— Кстати, давно ты ходишь к маме на занятия? — спрашиваю я, отхлебнув из чашки.

— Где-то неделю, — отвечает Шерон и, немного помолчав, добавляет: — Я не видела тебя раньше. Куда-то уезжал?

— Да. В клинику. Мне делали операцию на глаза.

— И как? — голос звучал нерешительно.

— Как видишь: безрезультатно. Я по-прежнему слепой.

— Эдан, — тихо произносит она, и я догадываюсь, что она хочет задать мне тот самый вопрос, — может быть, это не мое дело, но… как это произошло?

Я не любил говорить о прошлом, но Шерон была одним из таких людей, которые с первых слов располагали к себе, внушали неподдельное доверие, и я тут понял, что хочу поделиться с ней частичкой своей жизни. Она показалась мне хорошей девушкой, не теми напомаженными девицами, что гуляли целыми ночами и распивали пиво, губя свою молодость. И хотя я не мог видеть ее лица, я был уверен, что она красива. Она просто не могла быть некрасивой.

— В прошлом я играл в хоккей, — проговариваю я, крутя в руках кружку. — Я был капитаном «Ночных ястребов», может, ты слышала о таких… Помню, это были последние минуты игры, я хотел забить шайбу в ворота, а потом на меня случайно налетает другой игрок, и я падаю на лед, неудачно ударившись головой. После этого зрение и пропало.

— М-м-м, — протягивает собеседница, переваривая полученную информацию, а после неожиданно задает вопрос: — Это твои награды?

Сперва не понимаю, к чему это было сказано, но тут в голове всплывает воспоминание того, что на кухонных полках хранятся мои кубки.

— Да, — наконец отвечаю я, — некоторые из них.

— Это же великолепно! — восклицает Шерон, очевидно останавливаясь перед полками, так как ее голос звучит уже с другого конца комнаты. — Так много наград… Ты, наверное, был лучшим капитаном!

— Возможно, — усмехаюсь я, остановившись около девушки. — Гляди, — я беру одну из наград и, убедившись, что эта та самая, показываю Шерон, — это мой последний и самый желанный кубок. Он достался мне после той игры, которая поставила крест на моей профессии хоккеиста. Я всё-таки забил очко, перед тем, как меня сбили.

— Эдан, — тихо произносит Шерон, — если тебе больно вспоминать это, то ничего мне не говори. Я не навязываюсь.

— Ну, что ты, — отзываюсь я, возвращая кубок на место, — мне самому нравится тебе всё рассказывать.

Девушка хотела что-то ответить, но появление Линды в кухне заставляет моментально прикусить язык.

— Шерон, — собираясь второпях, проговаривает мать, — извини, но сегодня урока не будет, меня вызвали по делам, нужно срочно ехать. Ты не волнуйся, я помечу этот день в календаре, чтобы потом вернуть тебе деньги.

— Ничего страшного, миссис Хоулмз, — весело отзывается гостья. — Если у вас какие-то важные дела, я не смею вас задерживать.

— Что это за «срочный вызов»? — лукаво интересуюсь я. — Никак, ухажер?

— Тьфу, ты, Эдан, — ворчит Линда, — какой к черту ухажер? Мне уже под пятьдесят! Нет, это другие «срочные дела и вызовы»… Всё, я убежала. Всем пока!

— До свидания, миссис Хоулмз! — нараспев произносит Шерон.

Чувствую, как мама быстро целует меня в щеку и исчезает в дверях. Не был бы я слепым, не позволил ей такой материнской нежности в присутствии девушки, но здесь я просчитался. Брезгливо протираю рукавом рубашки след от поцелуя и закусываю губу, не зная, что сказать Шерон, дабы упростить неловкий для меня момент.

— Я, наверное, тоже пойду, — говорит она. — Спасибо за чай, Эдан. Было вкусно.

— Погоди! — я хватаю ее за руку, удерживая. Шерон дергается от неожиданности, а я заливаюсь краской, воображая, как мой поступок смотрится со стороны, и поспешно отпускаю девушку, нерешительно выдавливая из себя: — Шерон, м-м-м, а может, я с тобой позанимаюсь? Я неплохо играю.

— Правда? — восклицает собеседница. — Тогда я согласна.

Оставляем чай не допитым и направляемся в зал. Шерон садится за рояль, а я опускаюсь рядом на принесенный мною стул. Ее пальчики легонько затрагивают клавиши рояля, и я невольно вздрагиваю, будто ощущаю ее прикосновения на своей коже.

— Что будем играть? — спрашивает она меня.

— Давай начнем с того, что получается у тебя хуже всего.

— Отлично, — соглашается девушка.

Она ставит перед собой ноты и неуверенно начинает наигрывать первые аккорды. Звук выходит тонкий и прерывистый — Шерон не может настроиться на одну волну с нужной музыкой. Я напряженно вслушиваюсь в игру, выискивая прорехи.

— Не получается, — со вздохом произносит Шерон, убирая руки с клавиш. — Никак не могу попасть в темп.

— Расслабься, — говорю я и подсаживаюсь к ней ближе. — Не бойся делать ошибки, я тебя не съем. Играй раскованно. Давай, я тебе покажу?

Шерон послушно уступает место, и я сажусь за фортепиано. Вспоминая по памяти необходимые ноты, я принимаюсь играть нежную мелодию. Получалось хорошо, но в некоторых местах пальцы попадали не на те клавиши.

Исполнив последнюю партию, я медленно убираю руки и выдыхаю, успокаивая внутри себя расшатавшиеся чувства. Всё-таки музыка уникальна, и необыкновеннее всего то, когда эту музыку ты кому-то играешь, и этот кто-то невольно заслушивается ею.

— У тебя красивые пальцы, — внезапно Шерон берет меня за ладонь и нежно дотрагивается до нее, как бы изучая, — гибкие, словно ты был рожден для игры. У тебя талант, Эдан, я в этом уверена. Не оставляй игру, музыка любит тебя.

— Теперь уже не оставлю.

Я перехваливаю хрупкую кисть девушки своей ладонью и кладу ее на клавиши.

— А теперь играй сама. Музыка будет любить и тебя.

Шерон коротко смеется, по-детски, застенчиво, и начинает музицировать сначала, а я продолжаю находиться рядом, сдерживая желание поцеловать ее руки, прикосновения которых навсегда остались на моей коже незримым следом.