Молодость навсегда

Повесть.

Часть 1.

Нэтти.

Впервые я встретил её в сентябре 1938 года. Двадцатилетний студент получает приглашение профессора, работами которого очень интересуется, погостить на даче. Она была его дочерью.

Помню, в дороге я был страшно взволнован; мне предстояло общение, советы и, вероятнее всего, поддержка учёного. Я был горд тем, что профессор выбрал именно меня, и возлагал большие надежды на эту встречу. Поэтому меня мало волновали те неудобства, которым я подвергся в дороге.

Дорога была долгой, погода тёплой. Настроение — приподнятым, пока в автобусе ко мне не подсела заплывшая жиром тётка. Она по-домашнему устроилась на сидениях, стеснив меня; рассовала авоськи с продуктами мне под ноги так, что нельзя было двинуться. Кроме того, её бесконечное трещание о многочисленных внуках не давало возможности ни отдохнуть, ни подумать.

Я едва слушал, невпопад отвечал что-то, а сам все пытался успокоиться и настроиться на встречу. Но, похоже, какие-то злые силы направили её, чтобы удручать меня всю дорогу. Я уже перестал надеяться на чудо, когда на полпути к нам подсела миловидная мамаша с младенцем. Тётка забыла о моём существовании и переключилась на неё. Она заново затрещала, повторяя всё дословно. Эта тётка произвела неизгладимое впечатление, до сих пор неприятно её вспоминать.

Всю оставшуюся часть дороги я пытался отвлечься окружающим пейзажем. Сияло солнце, несмотря на громадные белоснежные облака, которые временами переплывали синее полотно неба. На облаке, крошечными чёрными точками, выделялись стайки птиц. Вдоль дороги тянулись бесконечные ряды деревьев, все ещё хранящих зелёную красоту лета. Лишь изредка встречались деревья, кроны которых были едва тронуты красками осени. Меня волновали грядущие перемены в преддверии осени. В тот момент я даже не догадывался об её существовании; не знал, что наше знакомство заставит пересмотреть ценности; не знал, что волнение — это всего лишь предчувствие…

Наконец автобус остановился недалеко от усадьбы, и мне пришлось самому искать дорогу, следуя инструкции профессора. Взвалив на плечи рюкзак и обременив себя связкой книг, я шёл по тропе, густо заросшей сорняком. Это была короткая дорога к дому. Тени деревьев окутывали приятной прохладой. Пели птицы, падала листва и пахло мхом. На пути мне на глаза попался разросшийся куст дикой розы. Мелкие розовые цветы были не очень красивы, зато благоухали.

Я так отвлекся на окружавшую красоту, что немного заблудился. Тут откуда-то взялся белый мотылек, а за ним ещё двое. Они кружили вокруг, словно вальсировали; увлекали, будто желали показать дорогу. Свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, отражался на их крыльях, делая их ослепительно белыми. Зачарованный их танцем, я последовал за ними. Неожиданно заросли закончились, бабочки исчезли, а я оказался перед домом, в котором из описания узнал усадьбу профессора Лижина.

Белый двухэтажный особняк с зелёной крышей выглядел довольно гостеприимно. Невысокий белый заборчик вокруг залитого солнцем двора заключил в объятия подстриженные кусты и ухоженные заботливой рукой растения. У распахнутых ворот стояла машина с открытым багажником и чемоданом подле него. Невдалеке стоял скучающий шофёр в кожанке и фуражке и курил сигарету. Вдруг он выкинул сигарету и подтянулся. Из дома показался и приветственно замахал мне рукой, приглашая войти, лысеющий человек среднего роста, средней полноты, с подстриженной бородкой и в круглых очках. Светлые брюки, уверенно висевшие на подтяжках, казались великоватыми, а полосатая рубашка была тесной в области брюшка. Профессор Лижин, несмотря на свою репутацию в институте, всегда казался человеком мягким и веселым. Теперь мне выпала возможность узнать, так ли это на самом деле.

Судя по всему, он был рад меня видеть. Я ускорил шаги, чтобы подать руку. Освободившись от груза, я поздоровался с профессором. Шофёр вежливо предложил отнести вещи в дом. Я поблагодарил его за помощь. Стоило мужчине отойти, как из дома вышла высокая и очень красивая женщина; завитые волосы ее спускались каштановыми локонами на цветастое летнее платье. Профессор познакомил меня с женой, Лидией Петровной.

— Я буду рада вашему обществу, — призналась она, — ведь завтра наша Аннет покидает нас, и мы останемся практически одни. Хорошо, что вы приехали к нам.

— Лидочка, дорогая, он приехал работать, а не развлекать тебя, — тут же разъяснил ей профессор.

— Я всё равно очень рада вашему приезду — призналась она.

И тут я увидел, нет, сначала услышал её:

— Мама! — донеслось из тёмного проёма двери, — я не могу найти фотографии.

— Они в маленьком чемоданчике, — ответила ей мать.

— Нэтти, дорогая, — позвал её отец, — познакомься с одним из моих одарённых учеников.

Аннет проявилась из темноты дверного проёма, как проявляется фотография. Когда её силуэт обрёл формы и цвет, я понял, что нашёл свой идеал. Каштановые, как у матери, вьющиеся волосы были собраны спереди в современную причёску, которая ей очень шла. Короткие чёрные брюки идеально очерчивали точеную фигуру, а шёлковая рубашка, с огромными оранжевыми орхидеями на фоне мелкого шахматного рисунка, подчёркивали бледность кожи. Её глаза потрясали. В них была бесконечность и мудрость вселенной. Нэтти была теорией, которую не доказать никакими точными науками; она была загадкой, которую никому не разгадать. Нэтти, моя Нэтти.

— Меджнун Тагиев, — представил нас профессор, — моя дочь Нэтти.

— Очень приятно, — произнесла она и протянула мне крохотную ладонь.

Я молча пожал её руку, не сводя с неё глаз и не выпуская тёплой ладони из своей руки…

***

Всю оставшуюся часть дня я искал встречи с Нэтти. Но тщетно. Её мама, очаровательная женщина, которой я, кажется, очень приглянулся, старалась развлечь меня. Взяв меня под руку, она знакомила со своим домом, цветником, подробно рассказывала о каждом растении. А я вежливо улыбался, старался внимательно слушать, но все мысли были только о Нэтти.

Ничего не зная о ней, я уже был пленён чувством. Мечтал подарить свою жизнь взамен за её улыбку. Я мечтал! Впервые я встретил девушку, которая заставила меня мечтать. Она потрясла меня, как гром потрясает небо, и изменила, как вода способна изменить пустыню.

Но мечтам не суждено было сбыться. Они разбились об гранит суровой действительности и покрылись облаком черного дыма, выброшенного из выхлопной трубы автомобиля, увозившего на вокзал её вещи. Она уезжала к своему жениху! Она выходила замуж! Я не знал, что счастье так быстро заканчивается.

Я шёл, не чувствуя ног. А рядом, держа меня под руку, шла её мама и рассказывала о том, как они познакомились, как полюбили друг друга и, как Нэтти счастлива выходя замуж. Но я уже ничего не слышал. Я скорбел, хороня свои мечты.

Наконец, Лидия Петровна пожалела гостя и отпустила отдохнуть с дороги. Вечером я был приглашен на прощальную вечеринку в честь отъезда Нэтти. Я не помню, как нашёл отведённую для меня комнату, как преодолел коридоры и лестницы, но, оказавшись в одиночестве, упал на постель и провёл в беспамятстве несколько часов.

***

Очнулся, когда в дверь постучались, но я не ответил. Раздался звук удаляющихся шагов. Я лежал на старинной деревянной кровати, не застеленной пологом. Кто-то вырезал на потолке кровати распятого на кресте Христа и еще какие-то слова, которые были кем-то зло исковерканы. Основание креста тоже было уничтожено, но выше чья-то рука не поднялась, и изображение умиротворяло и призывало к смирению.

Ко мне начала возвращаться способность мыслить. Я думал о том, кому принадлежала эта кровать, кто вырезал на ней Иисуса и кто пытался его уничтожить. Это мог быть один и тот же человек, а могли быть несколько совершенно не знакомых друг другу людей. Одна мысль сменяла другую. Я думал о многом, чтобы не думать об одном, а именно о ней, о Нэтти, моей Нэтти.

Где-то внизу гремел граммофон. Пропитанный шуршащими помехами женский тенор пел о весенних цветах, о первой любви, которую не забыть в суровой зиме повседневности. Я знал, что надо спускаться вниз, к суете, к равнодушию, к ней. Знал и боялся. Пересилив себя, я начал одеваться к ужину. Снова стук в дверь. Это хозяйка послала за мной. Я обещал скоро быть.

***

Когда я спустился, вечеринка была в разгаре. Лижины развлекали своих гостей. Стараясь не попадаться им на глаза, в толпе гостей я разыскал Нэтти. В облегающем бледно-малиновом платье она была великолепна. Нэтти выделялась в обществе подруг по манере поведения, по форме общения; в ней было что-то, что не имело отношения к нашему миру. Глядя на неё, я забывал обо всём. Она улыбалась, и мне захотелось улыбнуться; ей было весело, и я почувствовал, как обретаю крылья. Мне хотелось созерцать её, и более ничего. Счастливым делала одна мысль, что она существует. Ко мне начали возвращаться мечты, но стало грустно.

Электрический свет, освещающий задний двор, стал ярче сиять, когда вечерние сумерки сменила темнота. Профессор Лижин заметил меня и повёл знакомить со своими друзьями и коллегами. Всё чего желал, исполнилось, я получил работу, на которую надеялся, но теперь это не радовало, мне было всё равно потому, что теперь появилась другая мечта.

Я представлял Нэтти ранним утром, ещё спящую, когда лучи восходящего солнца отнимали у темноты дорогие черты и дарили их мне; когда поцелуй бесконечной нежности вырывал её из мира сна и возвращал в мои объятия. Я видел её, готовящую мне ужин, когда всё вокруг залито оранжево-розовыми красками осеннего заката. Всё, чего я желал теперь, чтобы она была рядом и освещала каждый пройденный шаг, каждый прожитый миг моей жизни. Я готов был ехать за любимой хоть на край света.

Мне хотелось быть рядом, говорить с нею, рассказать о чувствах. Но я не осмеливался подойти. Не мог нарушить её покой. Я лишь наблюдал за ней из укрытия, хотя это было излишне; она меня не замечала. А я следил за каждым шагом, за каждым движением. Чем больше я смотрел на Нэтти, тем яснее понимал, что не смогу жить дальше без неё. Следовало бы бороться за любовь, но я понимал тщетность этого. Время было не на моей стороне. А бороться со своими чувствами я не мог, ибо уже сдался в плен и проиграл битву. Всё, что мне оставалось, надеяться на судьбу…

***

Гости разъехались поздно. Кто-то остался ночевать. Я отправился в свою комнату, когда все легли спать, и в доме погасили свет. Но мне не удавалось заснуть оттого, что где-то в соседней комнате спокойно спала она, даже не подозревая о моих мучениях. Мне же всюду мерещились её глаза и почему-то запах дикой розы. Вдруг мне захотелось нарвать для Нэтти охапку цветов.

Стараясь не шуметь, я покинул дом. Полная луна стала моей сообщницей. Она освещала мне путь к заросшей тропинке, по которой я шел утром. Ветра не было, но все равно веяло прохладой. Мои ноги промокли от росы. Мне никогда не приходило в голову выйти на прогулку ночью. Я словно попал в другой мир, испытывал другие ощущения, которые теперь были мне близки. Я шёл, останавливался, глядел на мерцающие звезды, прислушивался к шёпоту темноты. Всё, всё мне напоминало о ней. Я не чувствовал телом, я ощущал всей душой, где-то внутри меня открылось новое око. Теперь я смотрел на мир им. Не имея на то причин, я снова был счастлив…

Аромат роз я почувствовал ещё издали. Ноги, промокшие в ночной росе, послушно вели меня к цели. Было не легко сорвать благоухающие розы с колючего кустарника. Куст, защищаясь, царапался и кусался, как дикое животное. Но я всё же собрал большой букет цветов.

Опьянённый ароматом, я не спеша вернулся к дому. Дом спал. Я взобрался на крышу кухни, над которой, по моим подсчётам, должно было располагаться окно Нэтти. Рискуя ошибиться, я добрался до распахнутого в ночь окна. В темноте комнаты выступали нечеткие очертания кровати, на которой, по всей видимости, спала Нэтти. Я не хотел её пугать; поэтому оставил цветы на окне, и спустился вниз. Возвращаясь к себе, я представлял себе её лицо, когда она обнаружит цветы. Мой поступок был безумным, необдуманным, совершенно не свойственным мне. Но я ни о чём не жалел.

Сейчас она мирно спала, и возможно видела во сне своего суженого. Кем был я для неё? Спустя какое-то время она даже не вспомнит мои черты, а я знал, что не забуду её никогда. Сейчас она мирно спала, и я молил небеса, чтобы эта ночь длилась вечно. Ночь, где нас не разделяли ни пространство, ни время, а лишь стены. Ночь, где мы делили один кров, где она могла бы быть моей. Она спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я не знал, что готовит мне судьба, но я молил эту ночь не заканчиваться, словно предчувствуя, что больше никогда не увижу её…

Однако утро неизбежно наступало. Я поднялся на рассвете, чтобы проводить её, и, как оказалось, увидеть в последний раз. Одеваясь, я обнаружил царапины на своих руках. Стремясь скрыть доказательства ночной прогулки, я надел рубашку с длинными рукавами.

Когда я спустился, Лижины завтракали. Пр. молча жевал бутерброд, Лидия Петровна не притронулась к завтраку, было видно, сколько усилий она прилагала, чтобы скрыть слезы. А Нэтти улыбалась, её глаза сияли, она была счастлива. Она улыбалась своим родителям, словно вымаливая прощение за счастье, которое вынуждало её покинуть родной дом. Она улыбалась мне, словно ища поддержку. Она улыбалась мне, а я терял покой, но прощал её. Она улыбалась мне, и я улыбался ей, как добрый старый друг.

Потом мы провожали ее на вокзал. Я помогал уложить в багажник последние чемоданы, и заметил, что Нэтти смотрит на мои расцарапанные руки. Смущаясь, я спрятал руки за спину. Она снова мне улыбнулась и ничего не сказала…

Я попрощался с ней. Нэтти уехала, и вероятно тут же забыла обо мне, а я не смог. Всю свою жизнь я думал о ней; все мои мечты о будущем были непременно связаны с ней, моей Нэтти. Моя жизнь стала бесцветной; она была подобна книге, которую не жаль было сжечь. Я всё время думал о том, какой эта книга могла бы быть… будь Нэтти моей. Но мы обязаны подчиняться капризам судьбы.

***

Больше мне не довелось её повидать. Наши пути ни разу не пересекались, пока я работал с её отцом. Но я знал о ней всё. Сразу же после отъезда Нэтти вышла замуж. Пр. приглашал меня на свадьбу, но я не смог. Я переживал слишком тяжелый период адаптации к своему новому внутреннему миру. Я пытался её забыть. Тогда я наивно полагал, что у меня получится. Но шло время. Я не забывал.

В ноябре 39 года у Нэтти родилась девочка. Нэтти действительно была счастлива, будь оно иначе, я сравнял бы небо с землей, но сделал бы её счастливой.

Иногда она передавала мне приветы через отца. Однажды, закодированная фраза: «Я всё ещё помню аромат того утра!», окончательно развеяла мои сомнения о том, помнит она меня или о моём существовании ей приходится напоминать. Пр. Лижин долго допытывался у меня, что сие означает, но я хранил молчание. Она помнила обо мне; эта мысль меня окрыляла.

***

А потом началась война. Люди отреклись от себя во имя родины, во имя семьи и любимых. Они забыли о своих планах на будущее; оставили недоделанными свои дела; не задумываясь взяли в руки оружие и пошли защищать родину. Вся страна была одним целым, каждое сердце билось, как одно. И моё вместе со всеми…

Чтобы как-то пережить ужасы войны, я начал писать письма. Они были адресованы Нэтти, но мне и в голову не пришло бы отправить их ей, ибо эти письма были слишком откровенны. В них я без робости писал о своих чувствах, как если бы она была моей женой…

Много дорог я повидал, много судеб. Вокруг меня были одни герои. На фоне их я казался себе слабым и трусливым, но никто даже не посмел бы так обо мне подумать. Мы бросались в бой с первым выстрелом. Мы набрались терпения, но всё же спешили одержать победу. Всем хотелось домой, к семье, к любимым. Хотелось и мне к Нэтти.

Несмотря на сложности переписки, я поддерживал связь с профессором Лижиным. Он тоже занимался активной анти-нацистской деятельностью. От него я получал ценные подробные сведения о Нэтти. К счастью, она находилась далеко от всяких военных действий. Но её муж сражался на фронте, и я мог представить себе её отчаяние и тревогу. Я ощущал тоску Нэтти на расстоянии, и понимал её; точно также тосковал по ней я сам.

Порой пр. интересовался, не встречался ли я на фронте с её мужем. «Кто знает, — отвечал я ему — быть может, мы ехали в одном вагоне, или принимали участие в одном и том же бою». Я представлял себе, как Лижин согласно кивает головой, и вторит мне «Кто знает?».

Но потом профессор Лижин сообщил мне печальную новость о том, что муж Нэтти пропал без вести. Лижин писал, что нет никакой надежды на то, что он жив, однако Нэтти и слышать об этом не желает, считая, что он просто пропал. Бедная Нэтти. Как же я хотел поговорить с нею, успокоить, быть рядом. Но шла война, и каждый день был бой. Воздух накалялся от выстрелов и взрывов. Пыль и дым мешали видеть и дышать. Слух настолько привыкал к шуму, что тишина, царившая после, казалось оглушающей. Текли реки крови, и мир становился серым. Эти картины останутся в памяти навсегда, и будут повторяться в кошмарных снах. Каждый, кто был на той войне, могут сказать, что были в аду и видели лицо смерти. С каждым умирающим другом, редели наши ряды и опустошались наши сердца.

А меня спасала одна Нэтти. Я писал, и воображение уводило меня за горизонт, туда, где была моя Нэтти. Небо было голубым, трава была зелёной, а солнце золотым. Пели птицы, падала листва, пахло мхом, а рядом была она. Что может сравниться с красотой мира на земле?

Среди ужасов войны, мои мысли о Нэтти были глотком живой воды. Я нуждался в ней и надеялся, что она примет мою дружбу и помощь. Я решил для себя, что всегда буду рядом, буду тенью, кем угодно, но во что бы то ни стало, буду с ней. Война отдаляла мою встречу с Нэтти, но за победу отдавали жизни тысячи таких же любящих сердец, как и моё сердце. Исход войны был предрешён, а после неё, ничто в мире мне не помешало бы воссоединиться с любимой…

***

43 год потряс меня вестью о гибели Нэтти. Она не перенесла потерю мужа. Я не хотел жить дальше, осознавая, что её больше нет на земле. Мне не зачем было жить. Всё потеряло смысл. Как можно объяснить потерю любимого человека? Вроде всё как прежде, только тебя это уже не касается; ты подобен призраку. Есть воздух, а ты задыхаешься. Я хотел умереть. Шла война. Вокруг меня гибли люди, а меня смерть избегала. Может быть потому, что я уже умер. Я подставлял грудь вражеской пуле, ложился под танки. Но смерть отворачивалась от меня, а я стал героем, отделавшись легкими ранениями. Так я прошёл всю войну.

Война закончилась. Шло время. Восстанавливалась мирная жизнь. Люди возвращались к семье, любимым, работе. А у меня не было никого и ничего. Рана от потери постепенно затянулась, но память продолжала причинять боль. Мне нужно было отвлечь себя. Многочисленные ордена и медали за отвагу и героизм открывали мне дорогу в политику, но я никогда не увлекался ею. Я вернулся в науку, но теперь я принуждал себя заниматься ею, как работой. А было время, когда я мечтал потрясти мир, но тогда была жива Нэтти.

Судьба свела нас однажды, на миг, но связала на всю жизнь. Она отняла мой покой. Мысль о том, что я потерял её, сводила меня с ума. Внезапной кончиной Нэтти я был обречен больше никогда её не увидеть, но она преследовала меня всю жизнь…

Часть 2.

Лиза.

1955 год. Я не щадил себя. Работал на износ, чтобы у меня не было сил ни думать, ни чувствовать. За годы упорного труда я сильно запустил здоровье. Старые раны, полученные на войне, частенько давали о себе знать. Особенно та, которая была в области груди. Врачи боялись, что если не укрепить сердечную мышцу, поврежденную тогда, то мне не дожить до осени. Они запретили мне работать и дали мне направление в санаторий. Я отказался ехать, но начальство настояло, убеждая меня, что я ценный ученый и сотрудник. С пожеланиями скорейшего выздоровления, коллектив отправил меня на отдых. Я знал, что сердце у меня дай бог каждому, но вынужден был подчиниться.

Дорогу помню плохо, потому что проспал большую её часть. Приехал я в санаторий ранним утром. Солнце поднималось, протягивая лучи во все просторы цветущего мая. Вокруг царили тишина и покой. Комплекс санатория, включающий в себя основное кирпичное здание и близлежащие домики для отдыхающих, разместилось весьма уютно на лоне природы так, что приезжие гости сразу же попадали в атмосферу, располагающую к отдыху и покою. А мне было особенно приятно, что, кроме двух медсестёр, вокруг не было ни души. Одна из них проводила меня в дом, где я должен был отдыхать (меня уже ждали).

В доме было несколько комнат. Я решил, распаковать чемодан и осмотреться вокруг, но вместо этого уснул, даже не разувшись. Дорога меня всегда выматывала. Из-за этого я старался свести к минимуму все свои дальние поездки, и особенно командировки.

***

Каждый раз, стоило мне закрыть глаза, я выходил из заросшей тропинки к дому профессор Лижина, где впервые увидел ее. Вновь и вновь она проявлялась из черного проема двери, словно сказочная принцесса. Так же, как тогда пели птицы, падала листва, пахло мхом. Но на этот раз все было иначе, и мы были счастливы вдвоем.

Но бывали и другие сны, когда я реально осознавал, что ее больше нет, что она УМЕРЛА. Тогда я плакал, плакал навзрыд, и подушка к утру была влажной от слез, и день был серым, и я презирал всех и все вокруг.

Нэтти, почему ты оставила меня одного? Вновь и вновь я задавался этим вопросом. А она молчала в ответ, и только ярко-оранжевые цветы цвели на мелком шахматном фоне ее блузки. Ветер развевал ее волосы, а время, стремительно протекая, безжалостно стирало ее образ из моей жизни, не оставляя мне надежды, не давая мне шанса. Тогда я мысленно возвращался на тропинку, чтобы на мгновение вернуть ее себе…

***

Меня разбудил стук в дверь. Недовольная медсестра, с носиком сильно вздёрнутым верх, потребовала, чтобы я немедленно отправлялся к врачу. Мне пришлось повиноваться и последовать за ней.

Врач заглянул в направление, осмотрел меня и успокоил, что очень скоро поправит мне здоровье. От него я буквально бежал в полдневную жару. Вокруг были незнакомые люди, которые, словно требовали общения. За годы уединения я так отвык от общества, что мне хотелось поскорее от них скрыться. Я все пытался вспомнить, где расположен был тот дом, в котором я остановился, как чей-то знакомый голос окликнул меня:

— Тагиев? Меджнун, какими судьбами?

— Профессор Лижин? Сколько же лет прошло? — спросил я, не веря своим глазам.

— Много, сынок, много. — Он подал мне руку, но этого нам оказалось мало, и мы обнялись, как старые друзья.

— Как вы поживаете, как Лидия Петровна? — поинтересовался я.

— Да вот, стареем потихоньку. Она будет очень рада повидать тебя снова. Ты непременно должен поужинать с нами сегодня. Мы остановились вон в тех домиках — указал он на домики у самого леса. — №12. Приходи, как только освободишься.

— Обязательно буду, — обещал я ему вдогонку, когда какой-то врач увёл его под руку.

***

Долго не решался я отправиться на ужин. Но потом собрал всё свое мужество, и… Я был рад, что встретил профессора и очень хотел увидеть его жену. Я был привязан к ним потому, что они были частью Нэтти. Но после её смерти, я не виделся с ними, так уж сложилась судьба. Где-то в глубине души я всё же надеялся, что она жива. О чем я буду с ними говорить? О ней, непременно о ней!

Дорогу мне подсказали отдыхающие, как я понял, здесь почти все знали друг друга.

Лидия Петровна встречала меня у дома. Она расцеловала меня; расплакалась, растрогав до глубины души. Если профессор не сильно изменился; из лысеющего мужчины он превратился в лысого, и бородка стала седой, то Лидия Петровна располнела и несколько изменилась в лице. Лишь позднее я понял, что она начала стареть.

Она пригласила меня в дом, где ждал меня профессор. Лидия Петровна подробно расспрашивала меня, чем я всё это время занимался, удивлялась, как же сильно я изменился:

— Ты так возмужал, дорогой Меджнун. Когда я видела тебя в последний раз, ты был мальчиком. Бедная Аннет, — на её глаза навернулись слезы, мне стало не по себе, — ведь вы были почти ровесниками, — закончила она срывающимся голосом.

— Ну, что ты Лидусь, — начал ее уговаривать профессор, — сейчас Лизонька вернётся, давай лучше чай попьём.

— Да, конечно, — быстро вытирая слёзы, засуетилась хозяйка.

— Ты ведь не знаком с нашей внучкой Лизой, — продолжал профессор, — с дочкой Нэтти.

— Нет, я её не видел, — отозвался я, почему-то пряча глаза.

— Она у нас красавица, — поправил свои круглые очки профессор, — вот только с сердцем у неё плоховато, почти с рождения. Сюда мы приехали на лечение.

Я только успел подумать, как это ужасно, когда ребёнок болеет, как вдруг профессор оживленно произнес:

— А вот и она.

Сердце больно сжалось от желания поскорее увидеть дочь Нэтти, хотя она могла и не быть похожа на свою мать. Но какие-то её черты обязательно напоминали бы Нэтти. Когда открылась дверь, от неожиданности я вскочил на ноги. На пороге, как бы это не казалось невероятным, стояла сама Нэтти.

— Нэтти! — хотел воскликнуть я, когда профессор опередил меня:

— Лиза, наконец-то. Познакомься с Меджнуном. Он наш старый знакомый.

— Очень приятно, — снова, как во снах произнесла Нэтти и протянула мне свою крохотную ладонь. Но сейчас это не было сном, это была она, из плоти и крови. Она вернулась. Я молча пожал её руку, отказываясь верить своим глазам.

— Как же так, — набрался духа я, — я думал она ребёнок.

— Она ребёнок, — обняла свою внучку Лидия Петровна, — ей всего шестнадцать.

Весь вечер я незаметно наблюдал за Лизой.… Тот же взмах ресниц, те же волосы, те же движения, у меня не осталось сомнений, передо мной была Нэтти. Мои молитвы были услышаны, я не грезил, она явилась ко мне наяву. Вернулась, когда я отчаялся увидеть её снова; вернулась, чтобы вдохнуть в меня жизнь. Огонь, тлевший во мне все эти годы, вспыхнул с неистовой силой, человек, в которого я превратился, дал трещину, и из его глубин восстал прежний, юный Меджнун. Я оживленно беседовал, шутил, как никогда, а моя душа ликовала.

Когда я понял, что пришло время откланяться, я почувствовал слабость, безволие. Но бремя воспитания, которое уже не скинуть, взяло вверх, и я неохотно простился с Лижиными. От них я шёл в ночь, не понимая — где я, и что я. Всё о чём я мог думать: неужели судьба была так благосклонна ко мне, что дала мне еще один шанс? Я вновь обретал крылья. Пережитые страдания, как острова в океане, окутал туман забвения, а меня влекла путеводная звезда моей воскресшей любви.

Я не спал; всю ночь я грезил о нас с Нэтти. Я был готов на всё, чтобы вновь не упустить своего счастья.

Стоило солнцу коснуться лучами горизонта, как я уже был на ногах. Я отправился на прогулку к озеру, любовался и убивал время, чтобы позднее случайно встретиться с Лизой. Моя интуиция не подвела меня, всё ещё борясь с приступами зевоты, Лиза возвращалась с утренних процедур. При встрече она заметно оживилась, и не скрывала, что рада видеть меня.

— Вдвоём нам будет легче разогнать скуку, — призналась она мне, — мы здесь приговорены к однообразному существованию, развлечения здесь подобны пытке.

Вскоре я обнаружил её тайное желание разузнать что-либо о матери. Она спрашивала о Нэтти, спрашивала, как хорошо я её знал. Хорошо ли я её знал, что я мог ей ответить?

— Я видел её лишь раз в жизни — только и сказал я.

— Какой она была? — интересовалась Лиза.

— Молодой, красивой. Знаешь, ты каждый день можешь её видеть в своём отражении.

Она улыбнулась. Похоже, ей понравился мой ответ.

Мы стали часто встречаться; по поводу и без повода, я преследовал её всюду, где бы она ни была. Но никогда не напрашивался на общение, напротив, стоило мне появиться, как она тут же брала меня под руку и уводила прочь, словно заявляя всем о своих правах на меня.

Моя жизнь обретала краски и смысл в её присутствие. Я не мог терять время, и даже по ночам подкрадывался к их домику, как вор, затаивался в кустах, как дикий зверь в надежде украсть ещё несколько мгновений общения с ней. Но, когда мне улыбалась удача и она выходила из дома, я не осмеливался нарушить её уединение. Я замирал в темноте, стараясь остаться незамеченным и пытаясь успокоить биение своего сердца. Она смотрела на луну, загадывала желания на падающую звезду и мечтала о чём-то о своём. А я не мог понять и укротить своей одержимости ею. Неуправляемая страсть обрекала меня на муки, но я готов был их сносить.

Наши прогулки доставляли удовольствие не только мне. Кроме бабушки с дедушкой Лиза практически ни с кем не виделась, она сама рассказала мне, как истосковалась по общению. Мы гуляли на лоне природы, которая опьяняла нас своей безукоризненностью и завершенностью, и не казались здесь чужаками. Во время наших прогулок мы много беседовали. Говорили обо всём, преимущественно я отвечал на вопросы. Лиза узнала моё мнение, на основе чего складывала своё обо мне. За короткое время я завоевал её доверие и стал лучшим другом, и это была моя роковая ошибка.

Став другом я обрёл право делить её секреты. Однажды, когда прогуливаясь мы отошли на довольно приличное расстояние от санатория, Лиза поведала мне свою тайну, которая вселила в меня на некоторое время пессимистичный дух. Она была влюблена. Какому-то юноше удалось завоевать её сердце. Он был сыном знакомых Лижиных и был вхож в дом. Его звали Андрей. Он был её первой любовью, которую она яро скрывала ото всех, и в которую она без утайки посвятила меня. Но её любовь была безответной. Андрей хорошо относился к ней, но Лизе хотелось взаимной, безумной любви, а таковой не было. Эта любовь явилась причиной недетских страданий и переживаний, она подорвала и без того слабое сердце и оказалась здесь. Андрею, как бы это ни было печально, я был обязан нашей встречей. Я тогда не понял, или не хотел понять, что снова опоздал, ибо мне пришлось бы принять горькую пилюлю действительности, я снова был не любим. Но об этом я думать не хотел, вместо этого я приложил все усилия, не желая осознавать их тщету, чтобы отвоевать Лизу у призрачного Андрея.

Лиза знала, что я в кого-то влюблен, знала, что безответно, но все мои намеки оставались непонятыми, а на попытки признаться у меня не хватало духа. Кроме того, все темы наших бесед неизменно сводились к нему. Все Лизе напоминало об Андрее, мода, блюда, фильмы и прочее. Он незримо присутствовал на каждом нашем свидании, он нередко мерещился ей, и тогда она становилась притихшей и потерянной. Было видно, как она скучает, и как сильно любит. Но я не терял надежды, и любил её ещё сильнее за искренность, а его ненавидел. Каждый раз, когда она произносила его имя, во мне, словно лава в кратере вулкана, готовая к извержению, взрывалась волна гнева, и мне хотелось что-нибудь разбить, или раздавить, но от бессилия я лишь сжимал кулаки. Я проигрывал какому-то мальчишке, который к тому же не любил её. Это было несправедливо, она была для меня всем, и естественно, что я желал взаимности. Я наивно полагал, что где-то в глубине души она уже любит меня, а злосчастный образ ненавистного Андрея не позволяет ей увидеть правды. На самом деле правды не желал видеть я сам, и анализируя наши отношения, я даже не сомневался в истинности своих наблюдений. Чего только я не готов был придумать, как только не оправдывал её равнодушие. Казалось ничто не может меня переубедить.

И вот, в одно прекрасное утро этот Андрей, ставший настоящей занозой, вдруг приехал сам, чтобы окончательно свести на нет все мои старания. В то утро я был приглашен к Лижиным на завтрак, а потом мы вместе собирались на рыбалку. Дверь мне открыла Лидия Петровна. Он сидел за столом, высокий, голубоглазый, с солнцем в волосах, и я узнал его, как только вошёл. Нас представили друг другу, мою антипатию к нему усилила его дружелюбность. Он был из того типа молодых людей, которых безотчетно и тайно ненавидят некоторые мужчины. А у меня была причина, и я не собирался давать ему шанс.

Лиза сияла, её счастье наталкивало меня на недобрые подозрения. Я кожей чувствовал: что-то произошло. Стоило нам остаться наедине, Лиза обняла меня и поделилась счастливой новостью, как с лучшим другом:

— Он приехал, чтобы сказать, что любит меня. — Мое искаженное лицо она наивно приняла за улыбку, и снова меня обняла. Во мне боролись за первенство три чувства: ненависть, ревность и нежелание принимать действительность.

На рыбалку Андрей поехал с нами. Я сдерживал эмоции как мог.

***

Зеркальная гладь озера, временами волнуемая ещё редкими отдыхающими на лодках, не приводила меня больше в неописуемый восторг, как бывало раньше, когда мы приходили сюда с Лизой. Теперь меня раздражало всё: нивы, склонившиеся к водам озера, дабы взглянуть на отражение; горы горделиво стремящиеся вершинами к облакам; облака, принимающие причудливые формы, подыгрывая настроению, как будто это всё принадлежало теперь им, а точнее этому белобрысому везунчику, который отнял мою любимую, мой покой, мой мир. Короче говоря, мои мысли были черны, я ненавидел его, ревновал к нему, завидовал. Как же я хотел оказаться на его месте, беззаботно болтать с профессором, зная, что она рядом и ловит каждое сказанное слово. Он лишь изредка оглядывался на неё, а она сидела на пледе, постеленном на траве, сидела неподвижно, подобно скульптуре, и не сводила сияющих очей с озера.

А мне не везло даже с рыбалкой, потому что первая же рыба, попавшаяся на крючок, оказалась настолько велика, что сломала удочку и преспокойно нырнула в глубину, заставив задрожать отражённые облака. Разочарованный в себе и во всём окружающем я решил прогуляться. Моё отсутствие осталось незамеченным. Профессор и молодой человек, увлечённо беседуя, ловили рыбу. Лиза по-прежнему неподвижно сидела на берегу рядом с бабушкой.

Мне хотелось бежать, но куда я мог убежать от самого себя? Я любил её. Любил по-настоящему. Срывая траву на ходу и, нарочно, наступая на огненно-алые цветы мака, я думал о ней. Я не мог понять почему моя Нэтти воплотилась в Лизе и снова нарушила мой покой? Я всегда любил её одну — Нэтти, но теперь она носила другое имя. Она вернулась, дразня меня мечтами о будущем, заставляя поверить в возможность счастья, жестоко издеваясь, разбивала, как и тогда моё сердце. Она не желала понять мою боль, не хотела знать о моей любви, и не могла избавить от страданий. Но почему? Кто мне ответит? Но никто вокруг не хотел облегчить моей участи.

Я сел прямо на траву, массируя пальцами виски попытался успокоить воспаленный мозг. Но мысли не отступали. Тут я скорее почувствовал, нежели услышал, ступающие по мягкой траве шаги. Я знал, что за моей спиной Лиза. Я откинулся назад на зелёное покрывало щедрой природы, надо мной плыли облака и мне улыбалась Лиза, остановившись прямо у меня над головой.

— Куда же ты убежал? — она светилась изнутри.

— Сегодня несчастливый день для меня, — только и сказал я.

Она осмотрелась вокруг, и тоже легла на траву валетом так, что оказалась лицом к лицу со мной, но верх ногами. Лиза смотрела в мои глаза, а я читал её мысли, и мне было невыносимо больно. Когда она отвела взгляд вверх на облака, я зажмурился до боли в глазах, словно желая отдалить происходящее, но:

— А я очень счастлива, — делилась она со мной, растроганным голосом. — Ты ведь сам знаешь, как это бывает, я только мечтала, всегда только мечтала, но не верила. А теперь, когда всё сбылось, я всё ещё не верю, что оно сбылось. Но я так счастлива, безумно счастлива. И знаешь, — она снова смотрела на меня, — теперь твоя очередь быть счастливым.

— Вряд ли теперь это возможно. — Я снова был свидетелем того, что она во мне видела только друга. И снова я бунтовал против этой мысли, а мои глаза прощали ей детскую наивность и непонимание. А она продолжала меня убеждать не терять надежды и бороться за свою любовь. Убеждала она так пламенно и красочно, что я ей поверил.

К себе я возвращался с твердым намерением отвоевать Лизу и добиться её любви.

***

Тем вечером в санатории был объявлен вечер танцев, и Лиза уже была приглашена мной. Я зашёл за ней, но Лидия Петровна сообщила мне, что я только что разминулся с ними. Под ними она естественно подразумевала общество Андрея, я старательно держал себя в руках, вежливо попрощался, но к танцевальной площадке бежал не разбирая дороги. Запыхавшийся я влетел в гущу танцующих пар. Тяжело переводя дыхание, я пытался отыскать Лизу в толпе. Мне не давала покоя мысль, что она с ним, наедине. То, что она ушла без меня я мог понять, но больше такого допускать не намеревался. Мне пришлось прождать их ещё полчаса, несколько раз я срывался на поиски, но благоразумно решил ждать. Эти полчаса были полны мук ада. Наконец я увидел её, в розовом летящем платье, с лицом источающим любовь и нежность, Нэтти была подобна райской гурии, а за ней злой тенью по пятам, следовал светловолосый разлучатель. Но я был полон твердости в своем намерении завоевать Лизу.

Звучала лирическая музыка, я опередил Андрея и первым пригласил Лизу на танец, и уже не уступал её ему. В этот вечер я превзошел самого себя в красноречии и галантности. Я был сама обольстительность, а незадачливый ухажер примерил на себя роль третьего лишнего. Лиза пыталась привлечь его к разговору, но стоило Андрею заговорить, как я искусно уводил разговор в совершенно иное русло, где молодой человек оказывался беззащитен, и прекрасная собеседница благосклонно дарила все внимание мне.

Так продолжалось несколько дней. Пользуясь привилегией друга, я проводил с ней почти всё время, и при этом общение со мной не тяготило её, напротив, Лиза сама искала встреч со мной. Я будоражил её воображение, тревожил чувства, давал пищу для размышлений, и присутствие Андрея было мне на руку, делая её неуверенной, растерянной. Андрей же терял свою былую беспечность, терпение. Он повсюду ходил с нами и требовал к себе внимания. Но Лиза только улыбалась его ревнивым замечаниям. Она слишком доверяла мне и не подозревала даже, что её глубже затягивает в трясину моей алчущей взаимности страсти.

С замиранием в сердце я стал замечать, что мои труды стали приносить плоды. Лиза была в замешательстве. Но я рано начал праздновать победу, ибо за мной наблюдала семья Лизы, почувствовав что-то неладное. Перемена в моём отношении к Лизе, оправдала их страшные опасения и заставила вмешаться. Назревал конфликт. Я знал, что они любят Андрея, и поддерживают его партию в этой неравной битве за любовь, поэтому не удивился, когда они начали агитацию. Они намекали мне на разницу в возрасте, убеждали в том, какая Лиза и Андрей красивая пара. Как они любят друг друга, и любят давно. Они хотели вызвать у меня угрызения совести, но я считал молодого, неопытного человека не лучшей парой для Лизы. Я был уверен, что она будет с ним страдать, и потому не отступал. Лидия Петровна говорила со мной жестче, нетерпимее, нежели профессор. Второй, казалось, не возражал против моей кандидатуры, но под давлением жены, убеждал меня в более мягкой форме. Оба они были слишком интеллигентны, чтобы говорить со мной прямо. Их завуалированные намеки были рассчитаны на моё понимание, зато молодой человек был достаточно влюблен и смел, чтобы попытаться вызвать меня на откровенный разговор. Но я уходил от темы, не позволяя ему высказаться.

Мое отчаянье и страх потерять Нэтти снова делали меня слепым. Я не желал видеть, что ей всего шестнадцать лет, и что в свои тридцать восемь лет, я гожусь ей в отцы. Иначе она ко мне и не относилась. Неоднократно у нее вырывалось: «Наверное мой папа был таким же, как и ты». Но я не был её отцом, и потому пережил это.

Я не собирался сдаваться и был готов на всё. И тогда, не знаю чья это была идея, но Лизу решили увезти от меня. Лидия Петровна ясно дала мне понять, что мне не обязательно навещать их в городе. Я был потерян.

Уехали они неожиданно скоро, не оставив мне никаких шансов. Сначала они поселились в городе, но и его спешно покинули. На поиски любимой я потратил год. Пока я искал Лизу, до меня доходили слухи, что она собирается замуж. Нетрудно догадаться, что когда я её нашел, она уже была женою.

Даже после замужества, вопреки желанию Андрея, Лиза не отказывала мне в дружбе, но я решил, что лучший вариант исчезнуть, и издали наблюдать за ней. Даже тогда, когда я окончательно потерял её, я продолжал надеяться. Нельзя убедить того, кто любит, что у него нет шансов. Воображение влюбленного, окрыленного мечтой, в полете вдохновения способно убедить разум в возможности невозможного. И я верил. И я ждал.

Но год спустя меня сразила страшная весть о смерти Лизы. Её сердце не выдержало родов. Мне казалось, что я снова умер…

Часть 3

Тая.

Природа отмечала зимний день снегопадом. Заканчивался 1980 год. Развозя на удивление полный салон пассажиров, автобус нёсся навстречу отважным снежинкам, бросающимся прямо на ветровое стекло. На сиденье рядом кто-то по-стариковски закашлял. Знакомые черты неожиданно сложились в лицо профессора Лижина.

— Профессор Лижин? — позвал его я.

Он тут же узнал меня.

— Тагиев, дорогой мой, как же я рад снова видеть тебя.

Его радость вдохновила, оживила меня, заставила выйти из спячки. В промежутках между приступами кашля мы делились последними новостями. Он очень огорчился, когда узнал, что я так и не женился. А мне уже стукнуло 62 года.

— Нельзя же так, дорогой мой. Вы же исчезнете бесследно! — Я ему не возражал.

Оказалось он вдовствовал уже десять лет. На этот раз приступ кашля помог ему незаметно утереть слезы. Лидия Петровна ушла из жизни внезапно, она ничем серьезным не болела, просто однажды утром не проснулась. Сильно постаревший за 20 лет профессор до сих пор переживал смерть своей жены.

— А как поживает дочь Лизы? — спросил я у профессора, когда мы шли к нему домой. Он не желал отпускать меня, по старой дружбе непременно хотел чтобы я сошёл с ним на остановке. Я уступил ему, всё равно мне некуда было спешить. Я заметил, как мой вопрос огорчил его.

— Знаешь, дорогой мой Меджнун, Тая, так её зовут, вышла замуж. Однако сейчас у неё тяжелые времена. Полгода назад она потеряла новорожденную дочь, и до сих пор не может смириться с её смертью. Тая выдумала, что ребенка поменяли и выкрали. Она даже на похороны не пришла, всё время твердила: «Они украли моего малышку. Они поменяли её в больнице». Врачи считают, что это уже не излечимо, говорят, так ей легче переносить смерть дочери. Надежда на то, что ребенок жив, дает ей силы жить самой.

Когда мы оказались в квартире, я увидел, что везде были расставлены коробки и чемоданы. Я спросил у него собирается ли он переезжать или только, что въехал.

— Ах, дорогой мой Меджнун, — начал он, приглашая меня жестом за собой на кухню, где он ставил чайник — я оттого пригласил тебя, что возможно мы никогда больше не увидимся. Я уезжаю на родину, навсегда. Тая вначале была против переезда, но мы с её мужем смогли уговорить. Мы уезжаем все вместе. Да, дорогой мой, я покидаю эту страну, ставшую для меня второй родиной. Я прожил здесь большую часть своей жизни, здесь я встретил Лидию, здесь я вырастил и воспитал дочь, внучку, правнучку. Ты не представляешь, как тяжело покидать эту землю, на которой я похоронил тех, кого любил. А я уезжаю умирать на родину.

Мы проговорили до темноты. Вернулась Тая. Снегопад все ещё не прекращался, и она была вся в снегу. Пока она отряхивалась и раздевалась, я успел сравнить её с Нэтти и Лизой. Если бы не время, разделившее их, и оставившее неизгладимые отпечатки на всех и на всём, я бы сказал, что это была одна и та же девушка. Так удивительно было их сходство. Один и тот же возраст. Одно и то же лицо. Передо мной снова была Нэтти в цветущем двадцати двух летнем возрасте, но убитая горем. Скорбь, впитавшаяся в каждую клеточку её лица, делало выражение неотразимым, щемящим сердце. Нэтти скорбела, и я скорбел вместе с ней.

Войдя, она тут же расстроила своего прадеда вестями о том, что снова искала дочь, но безрезультатно.

— Когда же ты поймешь, что это бесполезно. Милая моя, — уговаривал он ее, — надо продолжать жить.

— Сердце подсказывает мне, что она жива. Почему ты мне не веришь? Разве материнское сердце когда-нибудь ошибалось?

Я верил ей, я готов был поддержать её в эту минуту, но кем я был для неё, что знала она обо мне? Я молча созерцал в ней её бабушку и благодарил свою судьбу за этот горький подарок. А потом я попрощался с ними навсегда. Это была моя последняя встреча с семьёй Лижиных, но не последняя, как я думал, с Нэтти.

Часть 4

Нэтти.

Прошло ещё 24 года. 2004 год. Новая эра. Жизнь не меняется. А просто течёт по реке времени. И в этом течении меня волновал лишь один вопрос. Почему? Почему я становился свидетелем трагедий в семье Лижиных? Почему Нэтти из раза в раз появлялась в моей жизни, но не стала моей судьбой? Я был отчаянно влюблен, и безусловно виновен. Но в чём я был виновен? В том, что любил? Любил так сильно, что не замечал вокруг никого, и в результате остался без семьи и друзей? Нэтти! Только она знала ответ на этот вопрос, но не желала им делиться. Я должен был сам найти ответ, но я не понимал. Ответ был где-то совсем близко, но всё ещё ускользал от меня.

Осенние улицы покидала суета, и только полуголые деревья, застывшие много лет в одной и той же позе, о чём-то шептались пожелтевшими листьями. Пасмурное небо казалось зловещим. Я спустился под землю, чтобы добраться домой на метро. И в вагоне метро мне подсказали ответ на мучивший меня всю жизнь вопрос.

Надо мной стояли молодые люди. Парень рассказывал своей девушке сюжет книги, которую собирался написать:

— Она влюбилась в него сразу, но они расстались на много лет, в течение которых девушка не переставала его любить, надеяться и ждать. А он жил в другом городе, но чтобы он не делал удача отворачивалась от него, личная жизнь не складывалась, и он не мог обрести покой и счастье. Случайно он попал с друзьями к гадалке, и та поведала ему о том, кто же на самом деле являлся причиной его бед: безответная любовь некой девушки. Тогда он отправляется на её поиски...

— А разве так бывает? — спросила девушка, — Разве может любовь причинить столько несчастий.

— Я же не выдумываю. Иногда ты не в силах отпустить того, кого любишь. Если этот человек умер, он не может обрести покой на том свете, и блуждает в этом рядом с тем, кто его привязал к себе. Ну а если жив, то все его пути закрыты, дела не ладятся, и весь мир словно стремится обрушиться на него. Мой дед рассказывал мне… — поток пассажиров увёл молодых людей прочь в открытые двери вагона, к их делам, и к их жизни.

А я наконец-то понял, почему у Нэтти была такая нелегкая судьба и короткая жизнь. Природа из раза в раз повторяла сокровенное творение в надежде на лучшее будущее. Но каждый раз планы срывались из-за моего вмешательства. Оттого, что я не желал отпускать её столь ревностно, она не могла принадлежать никому. Не находя покоя она исчезала и вновь возвращалась в надежде на счастье. Если бы я знал об этом раньше, если бы я знал; она была бы жива и сейчас, а не оставалась молодой навсегда…

В подземные темные переходы нёсся поезд, возвращая мне картины моего прошлого. И я видел, что никогда не был счастлив, хотя и мог. Если бы была счастлива она.

В голове проносились слова Нэтти: «Я всё ещё помню аромат того утра», растроганная до слёз Лиза шептала глядя в небеса: «Я так счастлива сегодня». И неотразимая скорбь Таи: « Сердце подсказывает мне, что она жива». Все они могли бы быть живы, если бы не я.

Поезд начал тормозить. Он остановился и в него ворвались новые размышления и чужие воспоминания. А с ними вошла она, в джинсах, в вязанном оранжевом жакете с капюшоном, с длинными каштановыми волосами. В современной девушке я узнал мою Нэтти, ту первую, единственную с осени 38 года. Те же глаза, та же улыбка и взгляд, который перевернул мою жизнь тогда и переворачивал всё во мне сейчас. Мне стало легче дышать, я вдруг снова стал тем 20 летним Меджнуном, который шёл по прохладе густо заросшей тропинки, навстречу к ней, которую упустил, но не отпустил. Падала листва, пели птицы, пахло мхом.

Девушка смотрела на меня глазами Нэтти и улыбалась. Я читал в её глазах покой, чуждый нынешнему времени. О чём она думала? Возможно ли, чтобы она узнала меня? У меня не было сомнений, передо мной была потерянная дочь Таи, правнучка Нэтти, сама Нэтти. И она говорила со мной без слов, и я понимал её. Она давала мне последний шанс на искупление, и я знал, что на этот раз не помешаю ей обрести счастье.

Поезд замедлил ход. Её остановка. Она растворилась в толпе и я больше её не увижу. Но я закрыл глаза и отпустил мою Нэтти. А поезд уносил меня прочь от неё в пустоту и одиночество.

***

Спящий старик в поезде метро долго не вызывал подозрений у пассажиров. И только несколько часов спустя продавец газет убедился, что сердце 86 летнего Меджнуна Тагиева больше не бьется.

КОНЕЦ.

27.06.06.