Артемида

Вячеслав Матосов

АРТЕМИДА

Предисловие

Двадцатые годы прошлого столетия для России были очень тяжёлыми. Ещё не затихла гражданская война.

Голод подбирался к городу. В деревнях продовольственные отряды чрезвычайного назначения

отбирали лишний хлеб.

Иногда он и не оказывался лишним, а был необходим для селян. Случались и "перегибы на местах".

В результате целые деревни погибали от голода.

1

На дворе стемнело и, забравшись на ещё чуть тёплую печку и укрывшись полушубком, Глафира

приготовилась спать, — завтра на охоту выходить. Но услышала конец разговора отца её Анисима

и соседа Мишки.

Отец стоял в распущенной, без пояска, синей рубахе-косоворотке в горошек, босой на земляном полу.

Спутанные волосы и пушинка из курятника в седой бороде придавало его лицу какое-то смешное выражение.

Он злобно, скороговоркой негромко передавал соседу общую обиду всех крестьян:

— Так вот, Мишка, ентот отряд прозывается "ЧООН", — чрезвычайный отряд особого назначения.

И продолжал, как будто рвался прямо сейчас в бой, стуча кулаком себя в грудь:

— И будут они, эти красноармейцы, отымать последний хлеб, что нашим потом

полит. И что же будет? Зубы на полку положим, вот что! С голодухи-то и помрём все в ентом

же двадцать первом годе.

Им только город кормить и надо. А деревня? Они думают: да, чёрт с ней! Говорят, что их всего-то

там восемь человек.

Да, если всем миром собраться и наброситься враз, то можно возвратить наш хлебушек!

Вон, у Савелия есть старая берданка, небось могёт шарахнуть раза два-три.

А у Кривого от отца сабля-лиходейка осталась. Если у всех пошукать, то и наскребём ружьишек-то.

Мишка стоял у порога в распахнутом овечьем полушубке, теребя в руках шапку-треух, и подддакивал ему, уже готовый уходить.

— Вот ты — умён, Анисим. Ладно, пора мне. Если что, так мы это им не спустим! — произнёс он

последнюю фразу и выскочил на двор.

2

На следующий день Глафира ещё затемно отправилась поохотиться в лесу. Это было главной заботой о семье в её двадцать лет.

Одела охотничьи заплатанные штаны-порты, оставшиеся ей от деда, чёрный полушубок, а ноги сунула в валенки.

Голову повязала серым пуховым платком, доставшимся от матери.

Взяла еду на пять дней: шмат сала, каравай домашнего хлеба и несколько луковиц. Завернула это всё в чистую старую простыню и кинула в заплечный дорожный мешок, не забыв снять со стены

старое ружьё-двухстволку и закинуть её ремень на плечо.

В мешке уже лежало старое солдатское суконное одеяло, жестяная коробка от конфет, где хранился

пузырёк с йодом и бинты. Захватила она и патроны.

Выйдя из хаты, забросила мешок в санки для охотничей добычи с широкими деревянными полозьями, стала на лыжи, воткнутыми заранее рядом с хатой в сугроб, и потянула за собой за верёвку санки.

Первый день прошёл впустую. Легко раненный кабан убежал от неё. Тетерева улетали из-под ног.

Темнело и надо было думать о ночлеге. Она много раз ходила по этому маршруту

и хорошо знала местность.

Пробираясь на лыжах к старой землянке в лесу, она заметила чьи-то следы и капли крови на снегу.

След тянулся ко входу в землянку.

С трудом отворила полусгнившую дверь, немного заваленную снегом, и в темноте увидела кого-то на сколоченной из досок кровати-топчане в углу, прикрытого солдатской шинелью.

Рядом валялась шапка-будёновка и сапоги со следами крови. Услышала стон и с опаской подошла ближе.

Шинель медленно раскрылась и она увидела человека средних лет в военном френче.

— Что, красавица? Испугалась? — прошептал он.

Она отпрянула назад, увидев большое кровавое пятно на штанине брюк-галифе.

— Может пожалеешь, не убьёшь, и попить дашь? — еле шевеля иссохшими губами, прошептал он.

Подумав немного, она ответила:

— Зачем же мне раненного убивать? Вылечу, — твёрдо ответила она.

Вспомнив весь свой опыт по ухаживанию за больным отцом, с полки достала маленькую старую кастрюлю, вышла и зачерпнула снега.

Взяв в углу несколько приготовленных поленьев, она затопила грубо слепленную глиной

небольшую печку. Пучок целебной травы сняла со стены, положила на снег в кастрюле и

поставила кастрюлю на печку.

Приятно загудела печка, обрадовавав теплом, и через несколько минут

целебный отвар был готов.

Быстро разорвала принесённую простыню на узкие лоскуты, ножом разрезала штанину,

обтёрла кровь на ноге и перевязала рану.

Зачерпнув из кастрюли кипящий отвар, поставила кружку на кое-как сколоченный из старых досок

стол, чтобы охладить.

— Рот-то раскрой! — приказала ему, подождав некоторое время, и поднесла деревянную ложку

с отваром к его рту.

Он жадно выпил тёплый отвар и часто задышал. Наверное, был очень слаб, но нашёл силы прошептать:

— Зацепила меня пуля, но кость не задела. Идти не могу. Я — Григорий. А тебя как звать?

— Глафира я. Глафира Анисимовна. Отдыхай, поспи. Завтра будешь здоровым, — ответила поспешно.

И он, как будто, послушался её и закрыл глаза. Она осторожно прикрыла его шинелью.

И сразу же поняла, что где-то прошёл бой. И тут же странное чувство тревоги поселилось в её душе.

Села на лавку и задумалась.

И за что люди друг дружку убивают? Отец сына, брат брата. Из-за горсти зерна.

Родственник её, Микола, из соседней деревни пришёл и рассказал про продотряд красноармейцев,

что собирали зерно. Кто-то из того отряда убил одного мужика, который не хотел

отдавать зерно.

Кровая пена потекла по России. И коммуняки эти. Вон, что коммисар из отряда Миколе говорил.

Что они хотят светлое будущее-коммунизм строить. А сами-то они знают, что это такое?

И этот. Может быть, он и получил пулю за то, что отнимал силой хлеб. Может и нет.

Кто его знает? Кто он? Зверь какой? Нет.Такой же как и мы. Наверное, в городе на заводе

работал, а его и послали за нашим хлебом. Пойду ещё раз погляжу на него.

Она поднялась с лавки, подошла близко к раненому и наклонилась. И прошептала:

— Ишь, заснул. И лицом красив.

Ладно, пойду я, надо теперь для него еды дома отложить, тряпок запасти

для перевязки, решила она про себя.

Подождав, пока прогорели дрова в печке, совком собрала уголья, положила их в железное ведёрко

и поставила рядом с раненным. Отрезала кусок хлеба, сала и положила тоже рядом.

3

Накрывшись своим одеялом, она кое-как переночевала в углу на соломе.

Утром, положив рядом с раненым часть еды, вышла на охоту. Он ещё спал.

День был удачный. Настреляла достаточно тетеревов, положив их на санки.

Вечером на обратном пути она снова пришла в землянку.

Видно было, что Григорий уже пытался вставать, но сейчас лежал и дремал.

Она заметила, что он был рад её приходу, когда открыл глаза и приподнялся на топчане.

Но решила быть с ним суровой.

— А чем же ты занимаешься, Глафира Анисимовна, изволь тебя спросить, — несерьёзно спросил

Григорий.

— Охотница я. Добытчица, значит, для семьи. Мать умерла в прошлом году, а отец часто болеет.

Застудил что-то внутри. Но больно шустрый. Никак не уймётся. Норовит всё поспорить с кем-нибудь. А чуть что, так лезет в драку.

— Артемида — ты, — всё также улыбаясь, произнёс Григорий.

— Чудно как-то назвал ты меня, и даже смешно, — улыбнулась и она в ответ.

И вдруг почувствовала, что та стена отчуждения между ними, та, которую в начале

воздвигла она сама для себя, исчезла.

— Тебя это имя удивило? Расскажу. Как-то раз пришлось мне доп...

Он сделал совсем небольшую паузу, как будто хотел скрыть от неё что-то.

Но она ничего не заметила.

— Разговаривал недавно с одним профессором. От него я и услышал это имя, имя

древнегреческой богини охоты, — продолжил он, как ни в чём ни бывало.

Весь следующий день провели они в приятной беседе. Она ему готовила еду, — луковый суп.

Картошку вытащила из погреба, заранее оставленную от предыдущей охоты.

И с удовольствием рассказывала о своей жизни. Боль в его ноге унялась к вечеру.

Глафира и не заметила, как рука Григория очутилась на её талии, а глаза его оказались

совсем близко от лица её.

Жарко ей стало от этого и не смогла тогда уклониться от поцелуя.

И когда он потянулся к ней за вторым поцелуем, вспомнила, что всегда умеет справляться

с самой собой, укрощать саму себя.

Затем отшатнулась как в испуге, отбежала к двери и стала собираться в дорогу.

— Ну, подожди ещё немного, дай ещё немного побыть с тобой, — виновато прошептал он.

— Нет, нет. Вдруг ты ещё чего захочешь, вон ты какой шустрый! А мне назад надо.

Семье жрать нечего. Да и тебе надо бинтов принесть, еды.

Но выйдя в ночную темень, не решилась отправиться в лесную ночь.

Борясь сама с собой, устроилась для сна в другом углу, отгородившись от него скамейкой.

Всё это время он стыдливо молчал, боясь потревожить её, да так и уснул.

Утром, рано поднявшись и оставив ему еду, она быстро собралась и ушла домой.

4

Но вернёмся к событиям того дня, когда Глафира ушла на охоту.

Днём в село вошёл продовольственный отряд. Спешились бойцы и стали по хатам искать зерно.

Искали по погребам, под полами хат. Нашли, погрузили на подводы

всё зерно, что было. По пути тешились, раскидывая по дворам домашние вещи из хат.

И когда продотряд тронулся в путь, Мишка бросился им вдогонку с саблей и

тут же погиб от пули.

Ещё не остыл навоз от лошадей ушедшего продотряда, как народ со всей деревни собрался

на сходку.

Марьяна, жена Мишки, подбежала и упала на рану в груди его.

Она кричала в исступлении:

— Ироды! Последнее забрали. Теперь нам только подохнуть осталось!

Хлопнул тут выбежавший из хаты Анисим шапку о землю и закричал:

— Бога они не боятся! Ничего, он за нас заступится. А мы шо? Хлебушек возвратить

не могём? Тащите ребята ружья, сабли, у кого припрятаны.

Сорвался с места, забежал в хату и выскочил оттуда с обрезом трёхлинейной винтовки,

продолжая кричать:

— Запрягай коней. С подводами они далеко не уйдут! Возвратим своё!

За ним бросились и другие мужики искать в хатах припрятанное оружие и осёдлывать лошадей.

И этот деревенский отряд поскакал вслед продотряду.

5

Вдоволь поохотилась она и возвратилась домой, таща за собой на санках подстреленных тетеревов.

Пришла она в родную деревню и не узнала её.

На пустыре у её хаты лежали тела всех растрелянных мужиков. Среди них — Мишка и её отец Анисим.

Плач оставшихся баб разносился по всей округе. Слышался рёв непокормленных домашних животных.

Видны были развороченные плетни-заборы, раскиданные по дворам и дороге вещи и одежда,

всё в грязи.

Тут же встретила она соседку Марьяну, тихо бредущую вдоль разваленного забора. Шла она, как в беспамятстве.

Кинулась Марьяна на грудь к Глафире и запричитала:

— Ой, душенька Глаша! Похоронить их надобно по чести.

Изумлённая Глафира спросила:

— Что тут произошло?

— И не спрашивай. Пришёл продотряд. Забрали они весь хлеб наш и ушли.

Как только возвратились наши мужики назад с возвращённым хлебом, Анисим сказал мне, что один верховой и один пеший из отряда ушли всё-таки от наших.

А через день ворвались красноармейцы другого отряда утром в деревню, расстреляли всех наших мужиков, связали и посадили на свои сани наших баб. Арестовали, значит. Оставили только тех,

кто с малыми детьми. Почти всю скотину увели с собой. Грабежом прошлись по всей деревне.

6

Похоронила Глафира отца, закрыла хату на замок и решила идти в город наниматься на работу.

Пришла она, когда рассвет уже сошёл на город. Тренькали трамваи, скрежеща на поворотах,

народ торопился на работу на завод, дым медленно поднимался из высокой заводской трубы.

Идя по главной улице, подошла Глафира к серому зданию исполкома. Хлопнула дверь и

из неё вышел кто-то, хромая на ходу. Как будто что-то толкнулось в её душе.

Та же шинель, только с кожаной фуражкой!

Внезапно он окликнул её :

— Это ты, штоль, Глафира-Артемида?

Да, она узнала в этом мужчине Григория и нехотя подошла, ответив:

— Да, это я.

— И что намерена делать, Артемида?

— Да, вот ищу работу.

— Ты вот что. Сегодня я занят, а завтра я тебе подыщу работёнку! — весело ответил он ей.

— Нет, я сама, — сурово и поспешно ответила Глафира с каким-то чувством отчуждённости от него.

И тут же свернула на боковую улицу.

На боковой улице уныло брели две санных подводы, с одной из которых она услышала женский крик:

— А вон и Глашка! Она с нашей деревни. Почему же её не забрали?

С ближних саней соскочили два красноармейца с ружьями. Подбежав к Глафире, они наставили

на неё штыки, связали руки за спиной и заставили сесть в эти сани.

Так она оказалась в городской тюрьме.

7

Как это было не удивительно, но внезапно, ещё до суда, её освободили.

В воротах её встретил молодой в военной форме начальник тюрьмы:

— Ты, Глафира Анисимовна, должна благодарить начальника облисполкома товарища Любезнова Григория Семёновича. Он предъявил следователю серьёзные факты о твоей непричасности к тому бунту.

Пройдя немного по улице, Глафира увидела Григория.

Он радостно подбежал к ней и как-то суетливо обратился:

— Вот теперь я тебя обязательно устрою на работу.

Не глядя ему в глаза, Глафира прошептала:

— Благодарствую, конечно, я вам. Нет уж, начальник Григорий. Пойду я в свою деревню.

Найду, где и с кем жить. Прощевай.

И круто развернувшись, быстро пошла в другую сторону.

Вячеслав Матосов. Торонто. 2024.

—