Летят перелётные птицы

От автора

Работа является продолжением монографии «Б. Пастернак — баловень Судьбы или её жертва? Штрихи к портрету», информационным и логическим дополнением к ней. Сюда вошли все те мысли и факты, цитаты, стихи и выдержки из биографий мэтров советской русскоязычной литературы, которые не уместились туда, оказались там попросту лишними, — но оставлять которые без внимания нынешней читающей публики мне, тем не менее, показалось и неправильным, и нечестным. Перед матерью-Россией, прежде всего, — и перед самим собой…

«Бог в человечестве определяется верой. Вера в своего, национального и только этой нацией понимаемого и чувствуемого бога — это и есть ИУДАИЗМ, еврейская вера в Бога евреев. ОТСЮДА начинается отсчёт всего остального — всего остального, что случилось, случается и может случиться с человечеством, с каждым народом и каждым человеком, как это случилось, случается и ещё случится с евреями» /А.Найман, газета «Сегодня» от18.05.1994 года /…

«…Введёт тебя Господь, бог твой, в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил. И с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноградниками и маслинами, которых ты не садил…» (Второзаконие; VI, 6-11)

«Мы живём на чужбине и не можем заботиться об изменчивых вожделениях совершенно чуждых нам стран…

Израильтяне! Куда бы ни разбросала вас судьба, по всем концам земли, всегда смотрите на себя, как на членов избранного народа…

Сеть, раскидываемая Израилем поверх земного шара, будет расширяться с каждым днём, и величественные пророчества наших священных книг обратятся, наконец, к исполнению…

Уж не далёк тот день, когда все богатства земные перейдут в собственность детей Израиля!...» /Кремье, один из создателей “всемирного израильского союза” /.

«Печати русской доброхоты,

Как всеми вами, господа,

Тошнит её — но вот беда,

Что дело не дойдёт до рвоты».

Ф.И.Тютчев

Часть первая

«Единственный способ борьбы Света с Тьмою — это быть светом, гореть, разгораться и сверкать — до той степени, когда становится наконец светло и всем всё видно. Победоносный свет возвращает человеку зрение: только с этого момента начинается сознательная и ответственная для человека жизнь… Вероучители начинали с себя. И распущенный народ поражался…» М.О.Меньшиков

1

Я родился в середине прошлого века, 14 февраля 1958 года — если быть совсем точным; появился на свет Божий в глухой русской деревне на юге Тульской области. Сознательную жизнь, которая хорошо отложилась в памяти, начал вести с 15-ти лет, с 1973 года, когда приехал учиться в Москву — в колмогоровскую физико-математическую спецшколу-интернат… Там я остался один, без родителей, и должен был, хочешь, не хочешь, но начинать учиться жить уже самостоятельно — становиться “большим”. До этого момента я был ребёнком, фактически.

Но это в данном случае — не главное: не об этом речь. Главное в моей биографии то, что Русскую литературу я, будущий профессиональный математик, “сухарь” по идее, или ходячий калькулятор-программист, очень любил со школьной скамьи ещё, и школьную программу хорошо знал, на твёрдую пятёрку. Хотя учительница моя, наш завуч школы Старцева Елена Александровна (низкий поклон ей и тысяча благодарностей, если ещё жива и здорова, и Царствие Небесное, если умерла!), учительница мне неизменно четвёрки по литературе ставила из-за моего плохого правописания, — и, тем не менее, частенько зачитывала мои сочинения перед классом, которые ей нравились.

Я не был в обиде на неё и её четвёрки — ни грамма! Они ни сколько настроения мне не портили (о золотой медали я никогда не думал) и не мешали родную великорусскую литературу любить и ценить — никак не меньше физики и математики. Эта моя любовь мне передалась от матушки, безусловно, фанатичной и истовой патриотки России каких ещё поискать, боготворившей всю Русскую классику, с Пушкина начиная, хорошо знавшей её и с малолетства заставлявшей меня и брата читать и запоминать прочитанное, ходить в районную библиотеку, — что я и делал.

Однако ж, при этом при всём, в школе — и в своей родной богородицкой, и в московском спец’интернате — я про Пастернака, Мандельштама, Ахматову и Цветаеву ничего совершенно не знал. Абсолютно! Мало того, впервые услышал их имена лишь на старших курсах Университета, и то — случайно. А познакомился с их жизнью и творчество и вовсе в зрелые годы. И не потому что не хотел того, а потому что эти авторы в советское время были запрещены и практически не издавались и не продавались… Почти ничего не знал я и про Багрицкого с Безыменским, про Маршака, Светлова и Чуковского — поэтов-евреев первой волны: они к середине 1970-х годов давно лежали в могиле и не были никому нужны, важны и интересны.

Зато к моменту моей сознательной самостоятельной жизни я чуть ли не каждый Божий день слышал по радио и по телевизору фамилии Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной, Вознесенского и Окуджавы. Про них говорили самые восторженные слова дикторы и ведущие передач, стихи их читали самые известные актёры, а самые известные исполнители пели песни, написанные на их слова. Словом, складывалось впечатление у обывателей, к которым принадлежал и до сих пор принадлежу и я, что кроме этой обласканной Властью и СМИ пятёрки в Советском Союзе больше и поэтов-то не было никаких. Чудеса да и только, не правда ли?! Ведь в это же самое время продолжали жить и работать, “сеять разумное, доброе, вечное” прекрасные русские стихотворцы — Леонид Мартынов (1905-1980), Николай Тряпкин (1918-1999), Сергей Орлов (1921-1977), Сергей Викулов (1922-2006), Николай Старшинов (1924-1998), Юлия Друнина (1924-1991), Егор Исаев (1926-2013), Владимир Соколов (1928-1997), Александр Романов (1930-1999), Анатолий Жигулин (1930-2000), Анатолий Передреев (1932-1987), Станислав Куняев (1932), Ольга Фокина (1937). А в первой половине 1970-х, когда я был ещё маленький и несмышлёный, скончались поистине ВЕЛИКИЕ Александр Твардовский (1910-1971), Николай Рубцов (1936-1971) и Михаил Исаковский (1900-1973); Александр Яшин (1913-1968), Ярослав Смеляков (1913-1972), Алексей Прасолов (1930-1972) и Борис Ручьёв (1913-1973). Но про них — молчок, будто бы их и не рождалось на Свете. Будто бы я не на Русской Земле тогда жил и рос, а на территории Израиля-Иудеи…

2

Далее стоит сказать, что я, молодой москвич: ученик и студент сначала, а потом и научный сотрудник, — воочию видел и отлично помню, как вся эта столичная литературная богема (“еврейской мафией” мы её меж собой называли) с Евгением Евтушенко во главе царствовала все последние советские годы. И происходило это почти буквально, сиречь “товарищи” жили в СССР по-царски, катались как в масле сыры. Перечисленная пятёрка — Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина, Вознесенский и Окуджава — не сходила с телеэкрана, с журнальных и газетных страниц, повторю, премии и награды как фантики обильно собирала по мiру и по стране, или как пустые бутылки бомжи собирают; даже порой уставала их получать и в шкафы под стекло прятать. Не проходило и недели, чтобы кого-то из них не славили и не превозносили, не ставили народу в пример. Генсека Брежнева Леонида Ильича тогда меньше упоминали, казалось, руководителя страны, чем эту пустую и праздную, вертлявую и мафиозную публику. А за границей эти парни бывали чаще, наверное, чем я у себя на родине в Богородицке. Хотя по молодости я туда регулярно и много ездил, когда мои родители были живы и здоровы ещё. Но всё равно эти “перелётные птицы” количественно заметно превосходили меня — вынужденного туриста…

В 1990-е годы, в период ельцинского лихолетья, накупив на книжных развалах Москвы сборники стихов с биографиями этих Сионом раскрученных деятелей-рифмоплётов, шестидесятников так называемых, я получил возможность познакомиться с каждым из этой пятёрки лично. Пусть и поверхностно только — “по диагонали” что называется. Но мне и этого было вполне достаточно, чтобы составить о каждом своё собственное мнение и впечатление. А большего внимания, чем “диагональ”, они и не стоят со стороны православных русских людей, если вообще стоят чего-то. Нам надобно уделять всё внимание своим русским писателям и поэтам, которыми не оскудела наша земля — и никогда не оскудеет, надеемся…

«Ну и какое же мнение сложилось у автора, интересно будет узнать?» — может спросить читатель. Да такое же, — отвечу, — какое у меня сложилось и после знакомства с Борисом Пастернаком, точь-в-точь. Писать стихи эта пятёрка умела — спору нет. Писала их иногда качественно и грамотно. Но только сами-то их стихи какие-то уж больно чужие были, написанные не русскими людьми. Не грели они душу мне, энергией и крепостью духа не заряжали. Какой там! Скорее даже наоборот — отнимали надежду, веру и силы своим пессимизмом, стенаниями и себялюбием, своей рефлексией вечной, паталогической зацикленностью на самих себя и своих копеечных проблемах, которые мы, великороссы, и проблемами-то не считаем — считаем за пустяки. А главное — своим махровым безверием и космополитизмом они меня убивали и до сих пор убивать продолжают, когда их песни порою слышу, которых я не терплю, от чего я всегда шарахаюсь и зверею.

А если и было у этой пятёрки что-то действительно стоящее, патриотическое и духоподъёмное: «Кавалергарды» и «Десятый наш десантный батальон» у Окуджавы или «Казнь Стеньки Разина» у Евтушенко, — то с уверенностью можно ПРЕДПОЛОЖИТЬ, что эти ушлые и гнилые хлопцы сии великие вещи у кого-то спёрли и присвоили себе. Чтобы прогреметь-прославиться на весь Белый Свет! Потому что патологический русофоб и мизантроп Окуджава — это «Арбат…», это «Живописцы, окуните ваши кисти…», это «Виноградная косточка». Понимай — это та нуднятина и тоска, от которой зубы болеть начинают и настроение в два счёта портится. У меня, во всяком случае! Не мог этот “тоскливый дятел” с абхазской фамилией, ненавидевший весь Белый свет, писать патриотических и духоподъёмных песен, не мог! Как хотите!.. А Евтушенко было вообще на всё и на всех наср…ть, кроме денег и славы. Что ему Русская история и Русский народ, и Великий Русский воевода?! — которому подлецы-Романовы присвоили уничижительную кличку “Разин” после победы над ним. Безродного космополита-Евтушенко это никогда не интересовало и не волновало ни в малой степени, это противоречило всему его погано-продажному естеству. Так я всегда считал, и всегда так считать буду!...

3

И, тем не менее, из этой раскрученной Властью пятёрки советских поэтических богов-олимпийцев самое сильное и неизгладимое впечатление произвёл на меня тогда Е.А.Евтушенко (1932-2017 гг.). И своим творчеством необъятным и многогранным, и своей биографией умопомрачительной, которая является эталонной на скромный авторский взгляд в смысле вертлявости, угодничества и цинизма, без-принципности, без-совестности и конформизма, — в смысле продажности. В этом плане он заметно выделялся из всех: перещеголять-переплюнуть его было сложно, если вообще возможно. Именно за эти свойства характера он, начиная с 1952 года, когда впервые появился на литературном Олимпе, как набатный колокол в СССР гремел и уже через 11 лет (в 30-летнем возрасте!) был выдвинут советскими евреями на соискание Нобелевской премии…

Удивительный всё-таки был “товарищ” — этот Евгений Александрович, — прохвост и жучило, каких поискать, настоящий оборотень и деляга от литературы, “волчонок”, выросший в волчище. Вполне вероятно, что он такой вообще был единственный и неповторимый в нашей Русской Истории, в сравнение с кем Остап Бендер или гоголевский Иван Александрович Хлестаков — детишки малые и несмышлёные.

В зрелом возрасте в книге воспоминаний Евтушенко скажет про себя так:

«Я писал не чернилами, а молоком волчицы, спасавшей меня от шакалов. Не случайно я был исключён из школы с безнадежной характеристикой — с “волчьим паспортом”. Не случайно на меня всегда бросались, чуя мой вольный волчий запах, две собачьи категории людей, ущербно ненавидящие меня — болонки и сторожевые овчарки (профессиональные снобы и профессиональные “патриоты”)… Шестидесятники — это Маугли социалистических джунглей» /Евтушенко Евгений. Волчий паспорт. М., 1998/.

Ну-у-у, со “сторожевыми овчарками” всё понятно — это руководство СП СССР. А вот “болонками” он называл, как думается, литераторов типа Иосифа Бродского, Александра Зиновьева и Натальи Горбаневской, которые на дух не переносили его, всегда считая, и обоснованно, что от Евтушенко сильно “пованивает коридорами большой идеологии и КГБ, стукачеством и карьеризмом”...

4

Надо сказать, что патологической ловкостью и угодничеством Евтушенко был окружён и пропитан с рождения, впитал это всё с молоком матери, как в таких случаях говорится. Ибо матушка его, Зинаида Николаевна Евтушенко, выйдя замуж за Александра Рудольфовича Гангнуса и родив от него единственного сына Женю, не стала давать тому еврейскую фамилию отца, а дальновидно присвоила свою, хохлацкую, хорошо понимаю, видимо, что с такой “поганой” и “гнусной” фамилией её сына ждут большие проблемы в будущем… И в начале войны Зинаида Николаевна тоже словчила, омолодив своего сынишку на год, чтобы получать на малолетку побольше льгот и пособий все четыре военные года. Та ещё была аферистка-артистка, заслуженная деятельница культуры РСФСР, между прочим, в которую и пошёл сын…

В 1944 году провинциальная семья Гангнусов перебралась на ПМЖ в Москву, что лишний раз свидетельствует о наличие крепких еврейских связей у родителей будущего поэта, без которых этого счастливого переезда не случилось бы никогда.

В школе, и в эвакуации, и в Москве, маленький Евтушенко учился скверно, хуже всех, был умственно-отсталым с рождения, или со странностями, если сказать помягче и покультурнее; да ещё и агрессивным и ядовитым вдобавок, прирождённым пакостником-разрушителем, с малолетства озлобленным на сверстников и учителей. Не удивительно, исходя из этого, что в старших классах (1948 год) он совершил из ряда вон выходящий проступок (который современные его почитатели и исследователи упорно опровергают!) — поджёг школьный журнал с отметками, чтобы скрыть свои двойки, наверное, и заодно ненавистным учителям отомстить, его третировавшим и унижавшим. За это он был немедленно и с позором отчислен из столичной 607-й школы, да ещё и с “волчьим билетом”, так что среднюю школу он не закончил. Так балбесом и прожил жизнь с 8-летним образованием, ненавидя весь Белый свет и его обитателей!

Поскольку после того инцидента 15-летнего сильно проштрафившегося паренька никуда не принимали учиться и работать, его отец, Александр Рудольфович, чтобы сгладить преступление и замести следы, отправил сына с рекомендательным письмом в геолого-разведывательную экспедицию в далёкий Казахстан, где он и болтался несколько лет, выправлял себе сильно покосившуюся биографию. Затем он какое-то время работал на Алтае.

В возрасте 20-ти лет возмужавший Евтушенко благополучно вернулся в Москву, под крыло родительское. Мало того, едва появившись в столице, он, умственно-отсталый “волчонок”, умудрился выпустить каким-то хитрым манером (с евреями в хитрости и плутовстве мало кто посоперничает и сравнится) первую книжку стихов «Разведчики грядущего», в которых на все лады восхвалял Сталина как Вождя народов, кто был тогда ещё жив и в силе. Так, например:

«…В бессонной ночной тишине

Он думает о стране, о мире,

Он думает обо мне.

Подходит к окну. Любуясь солнцем,

Тепло улыбается он.

А я засыпаю, и мне приснится

Самый хороший сон».

Какие-то уж очень интимные строки, не правда ли! Получается, что даже хорошим и крепким сном советские люди и сам Евтушенко были обязаны Иосифу Виссарионовичу!

Или вот такие строфы ещё:

«Я знаю, вождю бесконечно близки

мысли народа нашего.

Я верю, здесь расцветут цветы,

сады наполнятся светом,

ведь об этом мечтаем я и ты,

значит, думает Сталин об этом.

Я знаю: грядущее видя вокруг,

склоняется этой ночью

самый мой лучший на свете друг

в Кремле над столом рабочим».

«Я верю», «Я знаю», «Я чувствую»… Патетика благоговейных личных сердечных переживаний тут зашкаливает!.. Но и этого молодому рифмоплёту и холую кажется недостаточным. Поэтому он дальновидно добавил сюда ещё и северных жителей эвенков, которые, по его мнению, тоже были полны через край евтушенковским обожанием:

«Слушали и знали оленеводы эвенки:

Это отец их Сталин им счастье вручил навеки».

За эти вот пошлые и слащаво-приторные панегирики Вождю его — дебильного двоечника и нетяга без аттестата зрелости, единственный случай в Истории СССР! — сразу же приняли в Литературный институт имени А.М.Горького и, одновременно, — в члены Союза писателей СССР, минуя обязательную для всех ступеньку кандидата в члены СП. Карьера головокружительная и чумовая, согласитесь, друзья, для недоделанного сопляка-недоучки, которой, карьере, любой талант позавидует! Просто так и само собой, ясное дело, такие удивительные вещи не происходят: их кто-то исподволь готовит, за ними кто-то из сильных мiра сего стоит. Молодого, циничного и без-принципного Евтушенко его тайные кураторы-кукловоды выводили на главные роли в идеологической и агитационно-пропагандистской сфере советской страны. Это и дураку было понятно!

В 1990-е годы Евтушенко оправдывался в своей мемуарной книге «Волчий паспорт» (уникальной по своей очевидной лживости, сочетающейся с каким-то дремучим невежеством):

«…я очень хорошо усвоил: чтобы стихи пошли (понимай: могли попасть в печать в послевоенные годы — А.С.), в них должны быть строчки о Сталине» /Евтушенко Евгений. Волчий паспорт. М., 1998, с. 73/.

Но это, извините, — примитивная, наглая и откровенная ложь, как, впрочем, и всё, что с его языка слетало или ложилось в строку. Одновременно с ним тогда входили в большую литературу, то есть начинали издавать свои первые книги выдающийся русский историк и публицист В.В.Кожинов и большой русский поэт Владимир Соколов, которые ни разу не упомянули Сталина в произведениях, не пропели ему осанну. И не потому, что были анти-сталинистами, нет! Скорее наоборот даже! Просто оба считали, и справедливо, что добиваться “творческих успехов” откровенным угодничеством и подхалимажем, если не сказать жополизством, как-то не достойно творца!

— — -------------------------------------------------------

(*) «Евтушенко, “задушевно” превознося Сталина, конечно же, сознавал, что это способ добиться громкого “успеха” без подлинного творческого труда… И он сразу же обрёл статус “ведущего молодого поэта”, начал выступать “в одном ряду” с тогдашними “мэтрами”, — например, на считавшейся наиважнейшей дискуссии о Маяковском в январе 1953 года, где ему предоставили слово единственному из его поколения, — стихи его стали публиковаться в газетах рядом со стихами самых “маститых” (разумеется, с официальной точки зрения) и т.д. В частности, будучи “незаконно” (без аттестата) принят в Литинститут, он не счёл нужным в нём учиться, ибо сам уже стал, в сущности, “маститым”…» /В.В.Кожинов «РОССИЯ. Век ХХ (1939-1964). ЭКСМО-ПРЕСС. Москва 2002, стр. 264/

— — -------------------------------------------------------

Горячие поклонники Евгения Александровича могут автору возразить, что Сталина в те годы славословили-де и русские стихотворцы — Исаковский (1945 год) и Твардовский (1949 год). Про еврея-Пастернака и не говорю: тот воспел гений Сталина аж в 1935 году, то есть сразу после коллективизации!

Всё правильно, и всё так! Тут особенно и не поспоришь! Но только хочу заметить, что Пастернак, Исаковский и Твардовский стали мэтрами задолго до панегирик Вождю, которые им в смысле житейских выгод и славы не очень-то и требовались… А потом перечисленная троица (это и к Пастернаку относится в какой-то мере), славя Сталина до небес, исходила из своих собственных глубоких убеждений, которые не сильно менялись с годами. А вот в сочинениях (и поступках) Евгения Евтушенко выражалось не его УБЕЖДЕНИЕ, которого никогда не было по сути, а та или иная ПОЗИЦИЯ, которая резко и кардинально менялась в зависимости от изменений господствующей в стране идеологии, от политической моды.

В подтверждение хочется привести один очень показательный и красноречивый пример. Сталина не стало 5 марта 1953 года (в действительности — 1 марта), как известно. А уже в следующем 1954-м году, в мартовском номере возглавляемого им журнала «Новый мир», к первой годовщине смерти Вождя — понимай, Александр Трифонович Твардовский публикует новый фрагмент из своей поэмы «За далью даль». В нём, фрагменте, он фактически выступил против генеральной линии партии, а значит — против Верховной власти в СССР. Публикация, плюс к этому, “демонстративно” открывала номер журнала. Вот этот замечательный фрагмент:

«…И все одной причастны славе,

Мы были сердцем с ним в Кремле.

Тут ни убавить, ни прибавить —

Так это было на земле.

И пусть тех дней минувших память

Запечатлела нам черты

Его нелёгкой временами,

Крутой и властной правоты.

Всего иного, может, боле

Была нам в жизни дорога

Та правота его и воля,

Когда под танками врага

Земля родимая гудела,

Неся огня ревущий вал,

Когда всей жизни нашей дело

Он правым коротко назвал.

Ему, кто вёл нас в бой и ведал,

Какими быть грядущим дням,

Мы все обязаны победой,

Как ею он обязан нам.

Да, мир не знал подобной власти

Отца, любимого в семье.

Да, это было наше счастье,

Что с нами жил он на земле».

Или такие строчки:

«Мы звали — станем ли лукавить? —

Его отцом в стране-семье.

Тут ни убавить,

Ни прибавить, —

Так это было на земле».

Или, наконец, такие:

«…Но кто из нас годится в судьи —

Решать, кто прав, кто виноват?

О людях речь идёт, а люди

Богов не сами ли творят?...

Кому пенять!

Страна, держава

В суровых буднях трудовых

Ту славу имени держала

На вышках строек мировых…»

Твардовский хорошо понимал, вероятно, на что шёл, публикуя такое — и не ошибся в предчувствиях и предположениях. Почти сразу же после этого началась травля поэта в прессе. А в августе 1954-го года он был снят с поста главного редактора «Нового мира» и заменён Симоновым…

Следует сказать ещё, напоследок, что процитированные только что строки (пусть и с некоторыми изменениями) Твардовский переиздавал до самой своей кончины (последнее прижизненное издание вышло в 1970 году). Из чего следует, что УБЕЖДЕНИЯ Поэта, отражавшиеся в стихах, хотя и развивались со временем: тупым “бараном” он не был, — однако ж не представляли собой легко заменяемую в зависимости от изменения идеологического курса Власти ПОЗИЦИЮ, как это было у вертлявого циника и прохвоста Евтушенко…

5

В первый сборник стихов 20-летнего Евтушенко вошли стихотворения, восхвалявшие не одного только Сталина. Целая глава поэмы «Казанский Университет» посвящена В.И.Ленину. Из чего следует, что оборотистый делец-Евтушенко “одной хлопушкой решил убить двух мух” — прославить обоих вождей мiровой революции сразу, не ждать другого случая.

Фрагмент поэмы «Казанский университет» хочется здесь привести полностью, избавить тем самым читателей от утомительных поисков по библиотекам, электронным и бумажным, — чтобы они смогли воочию удостовериться и убедиться политической изворотливости начинающего поэта.

ПЕРВЫЙ АРЕСТ

Из поэмы «Казанский университет»

Косит глазом конь буланый

и копытами частит.

Арестованный Ульянов

не особенно грустит.

Почему должно быть грустно,

если рот хотят зажать?

Пусть грустят в России трусы,

кого не за что сажать.

Рот пророческий, зажатый

полицейским кулаком, —

самый слышимый глашатай

на России испокон.

Страшно, брат, забыть о чести,

душу вывалять в дерьме,

а в тюрьме не страшно,

если цвет отечества в тюрьме.

В дни духовно крепостные,

в дни, когда просветов нет,

тюрьмы — совести России

главный университет.

И спасибочко, доносчик,

что властям, подлец, донёс,

и спасибочко, извозчик,

что в тюрьму, отец, довёз.

Вот уже её ворота.

Конь куражится, взыграв.

Улыбается Володя.

Арестован — значит, прав.

Благодушный рыхлый пристав

с ним на «вы», а не на «ты».

У него сегодня приступ

бескорыстной доброты.

Мальчик мягкий, симпатичный,

чем-то схож с его детьми.

Сразу видно — из приличной,

из начитанной семьи.

Замечает пристав здраво:

«Тюрем — много, жизнь — одна.

Что бунтуете вы, право?

Перед вами же стена...»

Но улыбка озорная

У Володи: «Да, стена,

только, знаете, — гнилая.

Ткни — развалится она».

Обмирает пристав, ежась:

«Это слышу я стрезва?

Неужели есть возможность,

что она того… разва...»

Для него непредставимо,

что развалится режим,

как давным-давно для Рима,

что падёт прогнивший Рим,

как сегодня на Гаити

для тонтонов Дювалье,

и в Мадриде на корриде,

и на греческой земле.

Топтуны недальнозорки.

Заглянуть боясь вперёд,

верят глупые подпорки,

что стена не упадёт.

А смеющийся Ульянов

ловит варежкою снег,

и летит буланый, прянув,

прямо в следующий век.

Там о смерти Че Гевары,

как ацтеки о богах,

мексиканские гитары

плачут, струны оборвав.

Но за ржавою решеткой

нацарапано гвоздём

по-Володиному чётко:

«Мы пойдём другим путём».

Может, слышится в Китае:

«Перед вами же стена...»,

а в ответ звучит: «Гнилая…

Ткни — развалится она».

И в отчаянном полёте

карусельного коня

продолжается, Володя,

вечно молодость твоя.

Бедный пристав — дело скверно.

Не потей — напрасный труд.

Что ломает стены? Вера

в то, что стены упадут!

Пафосное получилось стихотворение, не правда ли, у начинающего рифмоплёта, заострённо-холуйское и лакейское. Владимиру Ильичу, будь он тогда ещё жив, оно бы точно не понравилось: он не любил угодников и холуёв.

Надо сказать, что ранним стихам Евтушенко (таким, к примеру, как «Партбилеты», «Коммунары не будут рабами» и другим) вообще были присущи густая патетика, чрезмерный оптимизм и могучая вера в светлое коммунистическое будущее, за счёт чего он, собственно, так стремительно и взлетел наверх, к большим деньгам и славе. Так, в одном из своих искромётно-пропагандистских произведений он писал:

«Если мы коммунизм построить хотим,

трепачи на трибунах не требуются.

Коммунизм для меня — самый высший интим,

а о самом интимном не треплются…»

По заверениям самого Евгения Александровича, всё это якобы было следствием тлетворного влияния пропаганды на его молодое и податливое естество. Но только вот люди с совестью и со стержнем внутри воспринимали его угодливый коммунистический энтузиазм совсем-совсем по-другому. Режиссёр Андрей Тарковский, к примеру, прочитав «Казанский университет», в своих дневниках с брезгливостью написал про Евтушенко следующее:

«Случайно прочёл… Какая бездарь! Оторопь берёт. Мещанский Авангард <…> Жалкий какой-то Женя. Кокетка <…> В квартире у него все стены завешаны скверными картинами. Буржуй. И очень хочет, чтобы его любили. И Хрущёв, и Брежнев, и девушки…»

А вот что пишет про молодого Евтушенко С.Ю.Куняев, главный редактор «Нашего современника»:

«В те времена (молодые годы — А.С.) он казался мне талантливым русским парнем с авантюрной жилкой, с большим, но ещё не отвратительным тщеславием, с нимбом фортуны, колеблющимся над его светловолосой головой… Взгляд только настораживал: расчётливый, холодноватый, прибалтийский. Раздражала разве что естественная, природная, неистребимая пошлость его чувств и мыслей — о стихах, о политике, о женщинах, о чём угодно. Но не такой уж это роковой недостаток, особенно в молодости. Да и кто знал, что подобное свойство его натуры с годами будет укореняться в ней всё глубже и прочнее…»

(конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте на сайте МОЁТВОРЧЕСТВО.RU)