Прощ(а/е)ние

Всё стало ещё хуже, я начал видеть образы, появляющиеся ниоткуда. Казалось, я стоял в пустоте, но в то же время был не один. Теперь я иду по коридору, открывая бесконечные двери. По-тихому схожу с ума, хватит, пожалуйста, остановись, да вот так. Я сел в угол и просто уставился на стенку, почему я продолжал идти, здесь так спокойно. Сходить с ума очень занятно, особенно, если ты это понимаешь.

Не знаю, сколько я так просидел. Голова была пуста, мыслей нет совсем.Интерес берёт своё, пора выдвигаться. За первой же дверью я обнаружил стол с едой и выпивкой, за столом сидели они, вросшие в стулья твари, которые всё время жрали, раскидывали слюну по всему столу и громко смеялись. Никто из них не обратил на меня внимание, слишком они были заняты этим процессом. У каждого сзади торчало что-то на подобии трубки, такие, используют для сливания бензина. Здесь же они были для того, чтоб еда никогда не заканчивалась. Мне стало не по себе и я отвернулся. Не помогло, они были всюду, жрущие собственные испражнения и довольствующиеся лишь этим. Помещение стало необъятных размеров, выход можно было разглядеть, но до него нужно было ещё и добраться.

Пока я добирался до выхода, мне представилась возможность лучше разглядеть обитателей этого помещения. Ни один из увиденных не был с человеческим обличием, ни один не обратил на меня внимания и ни один не отвлекался. Одного я даже попытался пнуть, он упал вместе со стулом, трубка выпала и я бегом ушёл от этого места. Он стал биться в истерике. В следующую секунду его не было, но и место не пустовало —

"Где он делся?". Наверное не стоит задумываться здесь о таких вещах.

Возле двери я решил последний раз посмотреть на этот зловонный пир. Все до единого смотрели на меня, не глазами, их не было, но точно смотрели на меня. На их лицах читалось удивление и обида, неужели я не хочу присоединиться к ним. Помещение преобразовывалось, стены стали намного чище, как и пол. Больше не было мерзкого запаха, лёгкие наконец смогли насладиться чистым воздухом. Заиграла приятная музыка, люди стали расходиться кто куда. Одни стояли и выбирали еду, обсуждая что-то весьма нашумевшее, другие стали танцевать, так легко и свободно, как это могут делать листья, подхваченные струей теплого осеннего ветра.

Обилие еды подтолкнуло меня взять тарелку и что-нибудь подыскать. Возле стола, где я выбирал закуски, стояло два человека, и я не мог не услышать их разговор:

—… нет, он не видел её, я же говорю, он ещё не разобрался со своей магнитолой, то и дело постоянно копошился в ней.

— Ты думаешь это его оправдывает? — С нескрываемой улыбкой спросил собеседник.

— Я этого не говорил, но и ей нужно было дождаться зеленого, а так и себя загубила, что не сильно огорчило многих, и парня, как бы косвенно.

— Извините, здесь всё бесплатно или где-то надо оплатить сначала?

— Новый что ли?

— Да, наверное. Посмотри, как менжуется.

— Здесь новый, но не в общем смысле.

— А, ясно. Бери всё, что хочешь, для этого и положено.

— Можно вопрос? — я решил не дожидаться ответа — К чему здесь так всё красиво? Празднуете?

— Можно и так сказать.

— Ладно, пойду осмотрюсь. — сказал я, не знаю зачем.

Они уже успели вернуться к своему разговору о какой-то девочке. Тем временем мой взгляд остановился на закусках.

После моего знакомства с омарами, я начал наблюдать шокирующую картину. Всё замерло, как и возле города, ничего не существовало. Ничего. Меня начало притягивать к балкону, оставляя след разбившегося сервиза и грязных, от закусок, скатертей. Я летел горизонтально вниз, в пустоту открывшихся дверей балкона. В какой-то момент полёт закончился, и я очутился в том же помещении, таком же красивом, но без намека на существование, до этих пор, людей. Помещение блекло, наконец-то финал. Стены сжимались, всё с грохотом трещало и сужалось, не давая и намёка на спасение.

Тьма спасительно приближалась и шептала:

— Это ещё не конец, ты ещё… сыг… ою… ль.

***

Первое, что он заметил — это шум. Кошмарные звуки с грохотом пробудили его, не дав времени на мысли. Запах железа витал в воздухе уже не один год и стал родным для этого места. Он был частью целого, но когда понял, было уже поздно. Его резали и били, низ сделали острым, а сверху пришлось ударить, чтоб затупить. Поставьте ладонь на стол, закройте глаза и попросите кого-то ударить молотком в пяти сантиметрах от вашей руки. Проведите такой эксперимент и вы поймёте, что чувствовало это несчастное создание. Никакой боли, только страх, который заставит вас кричать, не произнеся при этом ни звука.

Он стал вспоминать своё прошлое. И не видел ничего, что могло бы подбодрить, что дало бы надежду на окончание этого бессмысленного для него существования. Мы с ним чем-то похожи, такая же шестерёнка в системе, вот только его система не обманывает человека, не говорит, что она работает ради людей. Хороших дел без жертв не бывает. Такие, как он служат нам и справляются на отлично. Их работы мы видим в школах, квартирах, музеях, театрах, и попробуйте только сказать, что они жаловались на свою работу и мизерную плату, исчисляемую в бесконечных нулях.

Искры больше не обжигали и не пугали его. Звуки стихли, предоставляя покой и место тишине. В такой обстановке наконец-то можно было уловить мысли, зацепиться за что-нибудь. Его "тело" приняло горизонтальное положение среди ему подобных. Какие-то мгновения он мог насладиться светом, покрывавшим половину помещения, в котором они находились. С молниеносной скоростью свет исчез и осталась тьма. Липкая и густая тьма, которую может рассеять зажжённая спичка, тьма, которая поглощает тебя, окутывает тело холодом и дарит объятья пустоты. В такой ситуации хочется чувствовать присутствие такого же испуганного существа. Он не был одинок. Девяносто девять копий сопровождали его в путешествии, и никто не знал, что будет с ними дальше. Он чувствовал присутствие, поддержку, но заговорить не мог. В их мире просто нет такого понятия, они инструмент. Здесь нет командной работы, разговоры ни к чему.

Время шло быстро, это можно прочувствовать, когда нет ничего, кроме инстинктов. Долгое время они лежали во тьме и ждали… "Это и есть смысл, это и есть наше существование"— они были далеки от истины, но ситуация не давала повода думать иначе. Ещё немного, и надежды не осталось бы вовсе, если бы… — "Что бы не случилось, будь стойким, мы нужны им.". Эта мысль вспыхнула где-то внутри и была ему знакома. Не только ему, все они ощутили её и были готовы.

Вдруг свет рассеял тьму, дав каплю надежды. Он слепил не так, как в прошлый раз, но грех жаловаться на такой подарок. Его достали первым. Ощущения были отвратительны. Весь он покрылся липкой жидкостью, впервые что-то тёплое было омерзительным на ощупь. Как бы ему было не приятно, он понимал, что должен справиться. Ветер стал обжигать его мокрое и липкое тело, ещё немного и это всё закончится. Нижней частью он почувствовал приятную мягкую поверхность и понял, что выполнит свою работу на отлично, как и все, как и должно быть. Ещё немного и огромный импульс сверху помог ему направить всю его стойкость в нужную сторону. Сквозь мягкую и липкую поверхность он погружался всё дальше и дальше, встречая на пути маленькие преграды с которыми вполне справлялся. Последний удар и его работа сделана, липкая жидкость осталась позади, теперь он чувствовал только тепло и удовлетворение от своего предназначения.

***

Моя сестра всегда была примером для подражания, как считали родители. В нашей не большой семье(родители, я, мой младший брат Паша и Оля) всегда царил уют и покой. Нас воспитывали кнутом и пряником, а потом ещё раз кнутом для профилактики. Под раздачу не попадала только Оля, наша старшая сестра, кем в принципе не являлась. Мой папа в свои тридцать еле нашёл себе женщину, которая годилась в жёны. Она была в разводе, с маленькой девочкой, но папу это не пугало. Через полтора года после их встречи на свет появился я, Оле тогда уже было четыре года. Через три года родился Пашка и с тех пор мы с ним неразлучны.

Наша "сестра" была стервой ещё в раннем возрасте. Когда остальные девочки играли в куклы, Олечка портила жизнь своим братьям, оставаясь милой при родителях, обеспечив таким образом доверие к себе. Когда ей только исполнилось десять лет она заявилась к нам в комнату(у неё тогда уже была отдельная, в отличие от нас) и стала издеваться. Меня она заплевала с ног до головы и стукнула головой о шкаф, а Пашке сломала два пальца на ноге. Я никогда не слышал криков хуже, чем в тот день, детских и взрослых криков. Родителям она сказала, что я не уследил за братом, когда тот игрался с мячиком и промахнулся, ударив ножкой об угол шкафа. С тех пор Паша немного прихрамывает.

Как-то летом родители отправили нас в парк, а сами остались дома. Деньги конечно дали Оле по старшинству. Ей тогда было шестнадцать, но вторичные половые признаки пошли ей в брюхо и чудовищно толстую задницу. Это добавляло ей ещё больше ненависти к нам. Дорога в парк была людной и не долгой. Сестра шла впереди. По пути в парк у неё осталось половина денег, которые дали родители. Эти деньги ушли на мороженное и две шоколадки, все это через минут десять спокойно переваривалось в её животе. Соблюдать правила она не любила, кроме тех случаев, когда рядом были родители. Дорогу она переходила, точнее перебегала, на красный(наверное сильно спешила протестировать кабинки на аттракционах).

Я никогда не забуду звук столкновения плоти с машиной. Начинается он с тормозного пути, а заканчивается тишиной. Это самое яркое и счастливое воспоминание. Оля оставила красный след на капоте машины и тело в двух-трёх метрах от машины. Мы с братом не знали, что делать, не отрывая взгляда от тела, молились, чтоб грудная клетка не начала шевелиться. Так и стояли два мальчика, держась за руки и понимая, что жизнь только начинается.

***

—… спасать жизни, понимаешь? Это и работа и правое дело!

— Правое дело? Разговаривай нормальной, не выпендривайся...

Учебный день уже закончился. Сегодня они решили немного пройтись, чтоб проветриться после утомительных уроков и надоедливых учителей. Толик предпочитал не рассказывать, а слушать и отвечать на долгие речи Максима. Ему приходилось делать это из вежливости, хотя иногда его мысли были не такими уж идиотскими. Макс как всегда рассуждал о жизни и выбирал себе благородную профессию. Последние пол года эта была самая любимая тема Максима. Конечно в последний год обучение нужно было уже давно решать с этим вопросом, но про себя или потише, как считал Толик.

— Вот смотришь ты новости. Ты же смотришь?

— ...

— Так вот. Думаешь — если бы я смог, эх я бы… — Так и что думать, действовать надо!

— Ага...

— Надо спасать жизни, почему люди допускают человеческие жертвы, когда можно спасти так много жизней....

— Ну короче!

— Хочу пойти на доктора выучиться, или врача, не знаю одно и тоже это или нет. Для МЧСника у меня кишка тонка, но тут думая справлюсь.

— То есть смотреть на внутренности, не всегда конечно, но всё же, для тебя дело обычное?

— Нет конечно, но если подумать — это же просто часть человеческого тела, мясо или кости, неважно, чем это всё отличается от того, что мы едим?

— Мы не людей хаваем.

— Одно и то же — плоть, мясо, кости, кровь. Привыкну. Не говорю, что это будет сразу и легко, но всё таки.

— Раз это твое, дерзай! Только нормально выучись, а то у нас и так "врачей" хватает.

— Да не вопрос. — Максим улыбнулся и уже парил с чувством славы и радости от того, сколько жизней ему суждено спасти.

Они уже подходили к светофору, когда заметили девочку, которая в ту же секунду исчезла, превратившись в старую иномарку немного помятую и испачканную кровью. Её тело отлетело на метра четыре, затыкая своим полётом все звуки на улице. Изувеченное тело одиноко лежало без признаков жизни, руки и ноги застыли в необычном положении, а глаза взглянули на Максима и продолжали смотреть сквозь, или на него… он так и не узнал. В то время как Толик стал набирать телефон скорой, поняв, что этого скоро никто не сделает, Максим блевал на тротуар.

***

Дверь хлопнула слишком громко. Тишина развеялась так же легко, как и мрак, висевший здесь долгими годами. Пыль висела в воздухе и заполняла легкие двух людей. Один стоял у порога и зондировал стену в поисках выключателя, второй лежал с тряпкой во рту и тихо мычал, дожидаясь своей участи. Свет разбил остатки тьмы и дал свободу ржавым, от потёков, стенам говорить за себя. Все недостатки помещения вылезли наружу. Влага наполняло это место особым шармом, потолок сразу показал своё родство со стенами, пол казался липким и сырым. Мужчина подошёл к лежащему телу и посадил его на стул. Сам он сел напротив, громко вдыхая остатки пыли. Тряпка с трудом покинула полость рта, не без помощи мужчины напротив.

— Хватит, пожалуйста, перестань… — крик эхом доносился со всех уголков и возвращался, пальцы с отсутствующими ногтями уже и не пытались искать выход, — Что ты дел… нет!

Молчаливый хозяин выложил молоток и открыл коробку гвоздей. Из тени дальнего угла показалось большое деревянное кресло. Передвигая его, поднялся большой грохот, но он был даже кстати, он заглушал, и так уже надоевшие, вопли. Тряпка вернулась в полость рта, и тишину теперь раздирало только мычание, которое в скором времени будет всё больше повышаться в частотах. Без единого слова, хозяин аккуратно посадил свою жертву в кресло и крепко привязал его. Первый гвоздь зашёл с двух ударов, навсегда закрепив руку жертвы к ручке кресла. Мычание усиливалось, переходя то на высокие выдохи, то на низкие вдохи. Теперь все конечности были закреплены к креслу.

— Знаешь, я сам сделал это кресло, хобби у меня такое. Нравится? Да-да, тише, я понимаю, такое в музее не поставят, но зато своими руками. Честно признаться, никогда не хватало на это времени, но это сделал быстро. Здесь ты прав, действительно, без узоров, ну а что мне оставалось делать? Времени и так впритык. Зато не шатается, крепкое, спинку даже обтянул. Ну ладно, пора заканчивать.

Хозяин плотно запер дверь, достал крепкую на вид веревку, с петлей на одном конце, из того же угла, залез на табуретку и закрепил веревку на крюке.

— Надеюсь, — голова хозяина была уже в петле, — ты проживешь, как можно дольше.

Табуретка предательски упала, уступая внимание дергающимся ногам.