Если вы посмотрите на Дэвида единожды

Если вы посмотрите на Дэвида единожды — увидите его в парке, кинотеатре, на парковке около госпиталя. То несомненно первое чувство что вы испытаете — жалость. Людям, без социальных и психических заболеваний, это свойственно. Ведь Дэвид инвалид. Он не может ходить. Из речи у него лишь пару слогов — все, что может произнести его кривая челюсть. Редко ему не хватает воздуха и он начинает задыхаться. Если в этот момент ярдом никого не будет — он умрет. Вот так просто. В агонии, без воздуха в легких. Дэвид не живет — он выживает. Выживает будучи обделенным всеми инструментами для этого. Поэтому многим из вас будет жалко Дэвида. Вам будет его жалко. Но не мне. Ведь я знаю Дэвида буквально с рождения. И я его ненавижу.

Сегодня он сидит передо мной в своем специальном кресле. Это кресло ему купили после появления первого пролежня. Точно не помню, когда с ним это произошло. На спине образовалась гноящаяся язва пять на пять сантиметров. Она проникала до мышц, кровила. Я помню эти подробности, хотя и видел ее лишь раз.

С чего все началось? Как только Дэвиду стукнуло год — болезнь начала проявляться. Вначале это была мышечная слабость. Она переросла в парез. Затем в паралич. Кости деформировались. Руки и ноги разных размеров имеют вид паучьих лап. Все дело в контрактурах суставов. Они превратили его конечности в бесполезные костно-мышечные выросты. Они неподвижно свисают с двух сторон его искревленного тела. Худые. Тощие. Сквозь бледную сухую кожу проступают бугристые поверхности костей. Кривая шея пригибает голову к груди. Поэтому Дэвид всегда смотрит в одну точку исподлобья и не может повернуть голову. Его лицо соответствует телу. Уродливые надбровные дуги времен неандертальцев. Сплющенный маленький нос из-за остеомаляции и слабых хрящей. Свисающая скула справа и высокая, подпирающая глаз, скула слева. Из-за слабости мышечного аппарата он не может сомкнуть челюсти полностью. Слюна стекает из его рта постоянно.

Глаза. Точнее. Два бледных вогнутых шарика, что смотрят на меня сейчас, это один из двух сильных органов Дэвида. Он прекрасно ими видит. Как и я его сейчас.

Мое отвратительное созерцание прерывает звук бьющегося стекла с кухни. Он не может заставить меня отвести взгляд от Дэвида, но виновника очередной битой кружки я узнаю. Это Сэм. Старший брат Дэвида. Абсолютно здоровый, молодой парень. Даже собирается поступать куда-то в этот год. Но я невдавался в подробности. Он, как и мать, раб Дэвида. Все детство Сэм провел дома и следил, чтобы его младший не умер. Вытирал ему зад, после того, как тот нагадит под себя. Смывал с его лица бесконечно тянущеюся вязкую слюну. Когда Сэму стукнуло 16, мать заявила, что будет ухаживать за Дэвидом одна. Что у Сэма должны быть друзья, девушка. Все то, что требуется подростку. Но он не отреагировал на жест самопожертвования со стороны матери и остался ухаживать за братом. Я уверен. Сэм ненавидит Дэвида также, а может сильнее чем я. Ему жалко мать. Жалко свои годы потраченные на поддержание жизни бесполезного бесформенного чудовища. Я слышал как Сэм сказал Дэвиду, что придушил бы его, если бы не мать. Что из-за него, все в нашей семье страдают. Со временем, младший брат стал для старшего не более чем будильником. Сэм забывал о его присутствии, пока пульсоксиметр не напомнит о задыхающемся Дэвиде. Забывал настолько, что курил траву мастурбировал сидя в одной комнате с ним. Но Сэм не знал кое что про младшего брата. После похода к неврологу в 10 летнем возрасте, сканов мрт и психиатра, выяснилось, что Дэвид не только обладает среднестатистическим уровнем интеллекта, но и прекрасно понимает все то, что ему говорят.

Я знаю. Сэм просил прощения, стоя на коленях у этого вонючего кресла, с изуродованным телом на нем. Это того не стоило. Как по мне — нужно было достигнуть 21 года и уйти из дома, никогда в него не вернувшись. Еще лучше — забрать с собой мать и оставить младшего брата умирать. Сэму 24, и он продолжает ухаживать за Дэвидом.

На кухне слышится голос мамы. Она спрашивает Сэма, где его младший брат. Сэм невнятно отвечает, и их диалог переходит в шепот.

Дэвида дернуло. Очередная порция слюны упала на его клетчатую рубашку. Отвратительное зрелище, от которого невозможно оторвать взгляд. В этот момент в комнату забегает мать и становится между мной и Дэвидом.

Что касается матери. Мама — самая несчастная женщина из всех известных мне. Она ухаживает за этим, сидящем напротив меня выродком более 19 лет. Однажды тетя заикнулась про эвтаназию. Больше никто в нашем доме ее не видел. По ночам, за тонкими стенами ее комнаты, я слышу плач. Тетя была права. Это стоило сделать давно. Все и шло к этому, пока в заключении специалистов не появилось — интеллект среднестатистического человека. С того момента, она как и Сэм, чувствуют перед этим ничтожеством вину. И это смешно. Думаю годы потраченные на Дэвида перекрывают всю греховность его убийства.

Мать увозит Дэвида из комнаты. Мысленно, я выдохнул с облегчением. Пытка его видом была окончена.

— Иди и выкинь его наконец. С него вновь упало покрывало — прошептала мама Сэму.

Сэм повиновался.

Чуть позже я услышал звук во дворе. Звук очень похожий на тот, что я слышал на кухне. Звук битого стекла.