Автобус

Междугородним автобусам, свойственна темнота. Всепоглощающая Чернь, прерываемая лишь всполохами фонарей. Я сижу на заднем сидении. Прекрасное место, оно дрожит от неровной дороги, и стекла поют резонансом, и впереди открывается вид, вечно виляющего, подобно бедрам шлюхи, прохода усеянного креслами.

Пассажиры. Их не много, но собой они заполнили все пространство. Я слышу, как жует жвачку Старуха, сидящая на первом месте, позади водителя. Как жвачка со смачным “Чавк”, падает в ущелье, где ранее был зуб. Чернь, выбрала ее первой — это честь, для такого жалкого существа. “Чавк” и Чернь заползает ей в рот, легким движением сдавливает ей горло. И она оседает, глухим стоном, тяжелым старческим дыханием, оставленным на стекле.

Никому нет дела. Все слишком заняты убийством своего времени. И память о ней, теперь стекает, прозрачными каплями по стеклу. Под чарующий гул двигателя. Под рассекающий воздух звук, словно меч, машины, мчащиеся по противоположной стороне.

Я вижу следующую цель Черни, мужчина, давящийся собственной похотью. Он искоса смотрит на свою соседку, вожделенным взглядом, губы его пузырятся очагами простуды, и лицо его отмечено рытвинами, которые играют тенями, при каждом всполохе света. Юная дева, за которой он наблюдает, заснула глубоким сном, ее грудь не вздымается более, ибо легкие ее полны Черни. Но Смотрящий не замечает этого, он облизывает, и без того лоснящиеся губы, похожие на двух червей. Скачек, автобус угодил колесом в раскол асфальта.

И Смотрящий откусывает себе кончик языка. Льется жидкая ярко-алая кровь, прямиком в пищевод. Он не замечает этого, взгляд его — стекло, заляпанное потными руками вожделения. Руки его, сломанные дрожью, в последнем своем исступлении тянутся к девушке. И вот, та чудная секунда, словно молния, он хватается за горло, но Чернь уже сдавила ему горло он, вцепляется в эти черные руки. Глаза закатились. Скачек и он издыхает.

Пассажиры взлетают на секунду вверх, испытывая чувство, вселенского счастья освобождения, от груза собственных тел, невесомость, и грузно падают вниз. Тихая, неспешная смерть, крадется дальше.

В ушах моих играет “ Donde Estas, Yolanda”. Под звуки маракасов умирают еще пара человек.

Один из них забавно корчится в припадке, вторя ритму барабанов, а второй при очередном скачке, с неестественной силой впечатывается виском в вовремя подставленный Чернью локоть, и мягко располагается на сидении, в позе спящего эстета. Откинулся назад, задрав длинный нос к небу, приоткрыв рот, искривив бровь. Лицо его походит на карикатуру.

Нас осталось трое: я, Чернь и Водитель. Она подходит ко мне вплотную, облизнув мои губы, холодом мраморных могил. И выбирает Водителя. Я наблюдаю, как нечто призменное, тонкое входит ему в шею, оставляя кровавый укус. В тот же миг, руки его плетьми падают вниз, автобус начинает вилять. Но происходит нечто великолепное — он не хочет умирать. Схватив шариковую ручку, из бардачка, сопротивляется. Неистово и яростно он начинает полосовать Чернь. И она отступает, подобно гиене скрывается, чтобы зализать свои раны. Водитель вцепляется в руль, из последних сил выравнивая движение. Воспользовавшись сиюминутной слабостью противника, Чернь наносит удар. Она рубит его, в экстазе заливая кровью лобовое стекло. Я оцепенел. В глаза бьет яркий свет, встречных машин. Удар.

После этой веселой поездки, газетчики еще долго будут писать, о чудеснейшем спасении того редкого счастливчика, что пережил страшную аварию. Газеты будут пестреть фотографией моего лица, изрезанного, и ироничная подпись будет гласить: он спасся от столкновения с фурой, но не смог противостоять обычной шариковой ручке.

YK.