Час у причала.

Она стояла босыми бледными худыми ногами на бетонном причале. Пальцы уже давно покрылись синевой, словно инеем. Холод пробирал до мурашек иглами ветра. Давящий шум бьющихся о железобетонное строение в море. Замолкающие вести бакланов. Гаснущая на небе луна. Пасмурное, чуть не плачущее небо над её головой. Девушка ровно дышит, хоть ладони в крови — когти слишком сильно впились в нежную бледную кожу, которая, кажется, совершенно лишилась жизни. Жидкие прямые белесые волосы давно взлохмачены порывами ветра. Разводы от слез на спокойном мраморно-холодном лице, покрытом редкими веснушками. Худые запястья торчат из вязанного балахона темно-синего, почти грязно-серого цвета. Этот предмет гардероба можно было бы сравнить со свитером без горла — толстая вязка, несколько красных пятен на коже под кофтой. Видимо, шерсть натуральная, колючая. На ногах какие-то белые штаны, которые явно смахивают на ночнушку оголяют место немного выше косточки. Щеки, немного покрытые скромными веснушками, нездорово бледные, почти белоснежно-белые не выражают ничего кроме болезней хозяйки. Мочки ушей покраснели от холода, как и белки глаз. Некогда нежно-розовые губы покрылись холодной фиолетовой синевой. Содрогаясь всем телом, девушка выдохнула пар изо рта и дернулась всем телом, как-будто сбрасывая острые иглы холода. Капля крови с левой руки, где ногти длиннее, крепче и острее, беззвучно приземлилась на бетон причала. Однако, осталась без внимания. Ровно так же как и боль от довольно глубоких царапин на нежно-оранжевых ладонях решившей свести счеты с жизнью. Бледно-голубой, почти серый взгляд девушки был устремлен в темно-синюю, почти черную глубь бушующего моря. Ещё один глубокий вздох, продолжительный выдох, во время которого девушка закрыла глаза и приподняла голову вверх, дабы потом, открыв глаза, лицезреть нависшие над ней упитанными хлопьями грозные тучи.

Голос… Отдаленный женский голос вдруг настиг воспоминания стоящей на причале. Она вдохнула морозный воздух, закашлялась. Нос наполнил щекочущий холодом поток кислорода и азота. Уже успевшая открыть глаза, девушка зажмурилась от неожиданности и еще крепче впилась в ладони ногтями, прикусив холодные потрескавшиеся на холоде губы. Послышался неприятный хруст, словно отломался пласт льда. Язык почувствовал теплый вкус жидкого железа и чего-то ещё. Не выдержав перепада температуры, кожа губ практически сломалась, так как успела совершенно высохнуть и замерзнуть. Но этот голос все не уходил… Он согревал и вместе с тем от него веяло прохладой летнего ветерка в жару. Звучало что-то вроде признания любви. А затем ещё больше тепла… Мягко. Голос умолк, но нежные, слегка грубые от времени, но все ещё бархатные руки с ухоженными ногтями прижали к груди. Девушка вспомнила — это мама. Только этот человек может плакать и смеяться одновременно, смотря искрящимися от слез и радости глазами в её бледно-голубые, совсем безжизненные глаза. Боль пронзила едва бьющееся сердце замерзающей девушки. Она почувствовала, как совесть мучает её, а обжигающие теплом слезы матери вдруг окропили и её бледные щеки пылающие безразличной мерзлотой.

Грянул гром, содрогнувший деревья, которые начали гнуться под порывами ветра. Где-то вдалеке сверкнула молния, отдавшись едва заметным блеском в дорожках слез на бледном лице подруги моря. Она смотрела на уходящие и приходящие волны и через каждые пять минут делала неловкие, совершенно неуверенные и несмелые шаги к краю железобетонного сооружения. Ледяные капли колючими иглами впивались в одежду и тело одинокой свидетельницы природного хаоса. Волосы стоящей уже давно стали похожи на один большой узел с торчащими по сторонам прядями. Открытая часть грудной клетки вместе с шеей и ключицами покрылись красными пупырышками, безуспешно сопротивляясь упрямой хозяйке. Все тело её ныло от колючей режущей боли. Но лицо девушки оставалось невозмутимым. Все такое же бледное, со следами от слез, с красными белками глаз и бледной голубизной радужки, с прокушенной в кровь губой. Никакого выражения не было на том потерявшем смысл жизни лице.

Даже в голове летали какие-то обрывки воспоминаний, да и те были черно-белые со случайными вставками уже незнакомых голосов. Запястья рук девушки были обмотаны свежими бинтами, которые были слегка подкрашены алой кровью снизу. Это была ещё одна неудачная попытка уйти из жизни. На её памяти их было около шестнадцати. Совсем чуть-чуть, совсем немного. Но неудачную самоубийцу постоянно кто-нибудь спасал, а потом часами сжимал её в объятиях, признаваясь в вечной и чистой, гладя по голове и жарко шепчя что-то про красоту и ум на бледное ухо.

И если бы были эти проблемы, после которых хочется уйти из жизни… Нет. Их не наблюдалось на горизонте жизни. Все наоборот было очень даже сказочно. Мир в семье, согласие в отношениях с друзьями и будущим мужем, мягкие комочки шерсти, согревающие по ночам бледные ноги и вечерние прогулки с верной Несси — собакой рыжего окраса. Учеба и работа — все есть. Просторная светлая комната на втором этаже, собственный балкон и место для творчества. Три раза в год выезд на обязательный туристический маршрут на выбор по очереди. Один раз в год выбирала она. Каждый раз меланхоличный выборо незадавшейся оптимиски падал на какую-нибудь холодную страну или курорт в горах. Она совершенно не умела кататься на лыжах, не переносила вообще спорт ни в каком его проявлении и даже танцевала всегда с неохотой, двигаясь в такт своим мыслям, которые совершенно не совпадали с ритмом музыки. И все бы хорошо, да только перенасытилась девушка счастьем. Слишком много у неё было всего, кроме боли и больших страданий. И вот сейчас она стоит и безмолвно глядит в черную глубь бушующей воды, ловит капли начинающегося плача неба и слушает стук сердца, иногда прерываемый порывами леденящего душу ветра.

Но её ноги не выдержали и согнулись под давлением мороза со всех сторон — бетон снизу, а с других сторон — вонзающиеся со скоростью ветра безжалостные и бескомпромиссные иглы холода. Она рухнула на бетон, как мешок с картошкой, небрежно брошенный в угол и завалившийся на бок в надежде, что кто-нибудь его поднимет. Дрожащее от ледяных порывов и капель тело девушки, вдруг выгнулось в дугу и начало неестественно содрагаться. Окоченевшие окровавленные руки девушки резким движением закрыли искаженное беззвучным криком плача лицо и остались там на двадцать минут сокрушающегося вопля отчаяния и беспомощности.

И вот она встала. Идет, оставляя призрачные следы ледяных оголенных ступней. Худое бледное тело в бесформенном шерстяном балахоне колышется от потоков ледяного воздуха и боли внутри и снаружи. Едва покрасневшее от напряжения лицо застыло в эмоции боли и отчаяния. Но эти бледные голубые глаза озарило желание жить, а красные ладони с запекшейся кровью с хрустом сжимали хрупкие плечи, эмитируя тепло маминых объятий. Следующая остановка — жизнь, на этот раз. И теперь уже не нужен никто рядом, чтобы понять, что она не одинока. Час у причала изменил жизнь девушки, вдохнул надежду ледяными иглами капель моря и нависшими хлопьями печали неба. Быть может когда-нибудь её улыбка станет постоянным атрибутом её гардероба, как и обувь.