Дыхание

Для нее это было хуже смерти. Ее навсегда разлучили с небом.

По — началу это выглядело как небольшое мутное пятнышко возле радужки. Она не придала этому значения. Даже родителям не стало говорить, думала, что пройдет. Но затем оно начало темнеть и увеличиваться в размерах. Потом подобное появилось на втором глазу. Вот тут все и забили тревогу.

Светлый коридор, пожилой врач что-то почти шепотом говорит матери. Она, безразлично ковыряющая обивку дивана с уверенностью, что ничего с ней случится не может. Ведь это с другими приключаются ужасные вещи, непоправимые беды, неизлечимые болезни. Не с ней.

Рак конъюнктивы. Метастазы. Бесконечные доктора, больницы, лечение, затраты, надежды, утешения. Ее жизнь пропахла насквозь стерильностью, белизной палат, запахами лекарств, ночными вздохами и слезами родителей. Ведь ничего не помогало. Она лишилась своих волос, способности чувствовать вкусы и запахи. Она никак не могла вспомнить, какова на вкус клубника?.. Стремительно теряя зрение, она теряла и оставшиеся крохи времени, отведенного ей.

И вот последний шанс. «А как же я буду видеть звезды?» — с ужасом в голосе спросила она, когда отец сообщил ей о предстоящей операции. Он ничего не ответил, а только сжал влажными руками ее ладонь.

Хирургическое вмешательство, бинты, тошнота, слабость. И вечная тьма. В последнюю ночь перед этим она неотрывно смотрела слепнущими глазами в ночное небо, но так и не смогла увидеть ни одной звезды, а лишь тяжелые раздутые тучи.

Однако с потерей обоих глаз она обнаружила в окружающем пространстве нечто иное, чего доселе не замечал никто.

В первый раз она услышала это, когда ее, уставшую и истрепавшуюся, забирали из больницы. Как только ее вывезли на улицу, она услышала тяжелое низкое дыхание, будто где— то совсем рядом с ней раздувались и сдувались огромные кузнечные меха. Она замерла, затем испуганно спросила о том, что это. Но ее не понимали. Этого никто больше не слышал.

Затем, это начало буквально преследовать ее. Когда она пряталась под подушку, чтобы не слышать этого, дыхание становилось низкой вибрацией, проникающей в само ее тело, не оставляя ее ни на миг. Оставаясь одна, она не раз пыталась заговорить с эти неведомым чудовищем, взявшим ее в плотное мягкое кольцо своего дыхания. Но ей никто не отвечал. Только иногда тяжело вздыхал и укладывался поудобнее у ее ног.

Затем, неведомое перебралось наружу, за стены ее многоквартирного дома. Видно, внутри ему уже стало тесно. Оно стало настолько большим, что смогло вобрать в себя все строение целиком, сжав его стены. По ночам оно упиралось мордой в окно ее комнаты и все так же как и прежде ворочалось и дышало.

Потеряв глаза, она перестала выходить из дома, открывать окна, говорить с людьми. Родители ее пытались сделать для нее все, что могли, превратили ее комнату в теплицу для ее увядающего тела. Ее дом казался ей непроницаемым пузырем. Она забыла, какой из себя была наружность, как звучали голоса других людей. От нее не осталось ничего. Разве что редкие мечты о звездах, теперь ей недоступных. И так было день за днем, бесконечно. И лишь дыхание стало ее верным спутником.

Она была почти мертва. Не телом. Душой.

Однажды, лежа под своим свинцовым одеялом, она слушала тяжелое дыхание снаружи. Оно мерно давило на стекло окна снаружи, продавливая его, срываясь на хрип, и в какой-то момент ей показалось, что нечто очень могучее и страдающее без нее, запечатанной в бетонной коробке, зовет ее.

Она откинула одеяло прочь и опустила ноги на холодный пол. Неуверенно встав, рукой нащупала стену и, держась за нее, пошла по направлению к окну. Идти было страшно, даже, несмотря на то, что к темноте она уже привыкла, но вот окончательно свыкнутся с ней не смогла. Казалось, что кто— то невидимый вот— вот ударит ее по лицу. Мелкими, неуверенными шагами она шла вперед, выставив перед собой правую руку, ощупывая ей воздух. В этот момент ей отчего-то почудилось, что оконное стекло выгнулось, словно мыльный пузырь, стало тонким и гибким под натиском стихии.

Вот ее пальцы дотронулись до холодного подоконника. Она нащупала ручку и распахнула окно, впуская дыхание декабрьской ночи в душную тепличную комнату. И мир обрушился на нее целой лавиной.…

Неожиданно он наполнился звуками, запахами и ощущениями. В лицо ей попало несколько дождевых капель, и это было так приятно, словно поцелуи. Где-то в темных вершинах деревьев неторопливо рокотал густой ветер, слышался шум моросящего дождя и звуки засыпающего города, шум дорог, чей— то тихий разговор на соседнем балконе.… До нее донесся запах мокрого камня и шерсти, сигаретного дыма, и уж совсем неожиданный запах моря. Он лоскутками бирюзы долетал до нее с той стороны, где раньше всходило солнце. Она вдыхали его, не веря своим чувствам.

Но все это перебивало дыхание невидимого глазу колоссального левиафана, которое гудело, так низко, что она не слышала его, а чувствовала. Оно порождало вибрацию где— то в районе солнечного сплетения, разносилось по всему телу, отдаваясь в кончиках пальцев, в мокрых губах. Она словно бы стала трепещущей мембраной, альвеолой в чьих-то огромных легких. Она так же впитывала в себя наружность вместе с кислородом.

И в этот самый момент она поняла, что слышала все это время. Это дышал целый мир… Огромный, необъятный кит под ее ногами, летевший через дождливое небо где-то там, не здесь, собирающий для нее капли и поющий для нее. Она буквально чувствовала, с какой невесомой грацией огромное тело движется в воздухе, который стал теперь практически осязаем, мягок и скользок, как шелковое покрывало. Мы несемся через немыслимые просторы с невероятной скоростью, ни на миг не останавливаясь. Это движение с нами с самого рождения, и от того не замечается нами. От понимания этого у нее закружилась голова.

В лицо ей ударил порыв ветра, будто бы озорник пуховой подушкой, заигрывая с ней. Он словно говорил ей: «Эй, пойдем со мной! Я покажу тебе такие чудеса, которые не видел до этого ни один человек на всей Земле!». Он был так ласков и прекрасен, что ей вдруг захотелось упасть в его объятия и без остатка растворится в нем. «Я не уроню тебя», — шептал ей мир, — «Я люблю тебя…». И она вторила ему: «И я люблю тебя!».

Босыми ступнями она встала на подоконник. Почему, ну почему она раньше не понимала и не чувствовала это дыхание прекрасного живого мира? Она ощутила всю грандиозность и силу окружающего. Но вместе с могуществом это волшебное животное имело еще и огромное сердце полное любви. К ней.

«Не урони меня!» — прошептала она, — « Я знаю, что не уронишь…». «Никогда…» — ответил ей низкой вибрацией мир.

И она вышла из окна. Рухнула вниз, и ее сердце оборвалось, но лишь на мгновенье. А затем ее податливое тело подхвати мягкий ветер, закрутился вокруг нее, словно игривый дракон и понес вверх. Она подняла свое белое лицо в высь, на встречу неизведанному. Все выше и выше увлекал ее ветер. И вдруг на фоне безграничной черноты, по — началу едва— едва, но затем все явственнее проступили звезды. Она восхищенно закричала и протянула к ним руки.

Звезды становились все ярче, и вот, когда она преодолела голубую тонкую атмосферу Земли, наполненную молниями и сиянием авроры, перед ней во всем своей ослепительном величии предстал бог всех древних богов человечества. Гелиос. Яр. Митра. Ра. Тонатиу. Луд. Он имел на планете, оставшейся позади бесконечное количество имен, но не одно из них не могло вместить в себя всю силу и красоту его. Он несся через космическое пространство в ослепительно сверкающей короне, на колеснице, запряженной вороными скакунами, непостижимо белый и пышущий мощью. Он был грозным и щедрым, он отдавал плоть и душу своим прекрасным детям, которых он любил и не отпускал от себя. Но приближаться слишком близко к богу было недозволенно никому. Того, кто нарушал это табу ждала горькая расплата.

Она стала свидетелем того, как на сверкающем пике его короны последний раз печально вздохнула и погибла хвостатая странница, оставив от себя лишь сверкающую в свете бога пыль.

А тем временем она поднималась все выше и выше, и вот уже и бог практически исчез из вида, а подобные ему прекрасные создания, имевшие каждое свое лицо, не похожие друг на друга, поющие каждое своим голосом, стали складывается в прекрасные галактики. Они пели гипнотическую пульсирующую песнь вселенной, кружась в идеальном танце. Она узрела, как приветствовали ее сильнейшие квазара, салютуя ей, как бороздят просторы холодные черные дыры, уничтожающие одни миры и порождая другие. Загадочные туманности вздыхали во сне. Вокруг была уже не тьма, а прекрасный сверкающий всеми цветами, земными и каких она еще не видела и даже представить себе не могла, эфир. Все, абсолютно все было наполнено пульсирующей музыкой, первородным дыханием. Оно увлекало ее за собой, растворяло ее. Она оглянулась вокруг и увидела, что не одна. Такие же, как и она, бестелесны существа парили вокруг. Их облики были удивительны и непривычны, они не принадлежали Земле, но принадлежали другим мирам, которых во вселенной было бесчисленные мириады. Их, так же как и ее, нес ветер через сверкающие пространство, и они растворялись в нем, сами становясь светом и эфиром.

И она поняла, что ее тело, ее человеческий облик не имеют никакого значения. И она отбросила его, как куколка отбрасывает свой кокон, чтобы стать бабочкой. Более она не являлось представителем рода человеческого, воплощая чистый разум.

Огни вокруг складывались в необычайные созвездия, оживающие, парящие вокруг, как стаи блистающих рыб. Их чешуйчатые тела отражали ее, и она увидела, какой прекрасной она стала теперь. Она была светилом, сверкающим ярче любого другого вокруг, она была безгранично прекрасна и могущественна. Она сама стала одним из богов древних богов человечества.

Но это был еще не конец. Она поднялась еще выше и увидела тонкий совершенный узор, кружево всего сущего. И оно было идеально. Абсолютно. Неземная гармония, суть которой человек не способен вместить в мыслях, была так сложна, но, в тоже время, проста и единственно верна. И сейчас она была частью этого бурлящего, не замирающего бытия. Она познала все тайны вселенной, что нет ни зла, ни добра, не рая ни ада. О, человечество ничего не знает о мире. Его разум просто неспособен вникнуть в ее сущность, так как это выше всякой земной мысли.

Она была во все этом, и все это было одновременно в ней. Она кружилась танцем миллиона галактик, она глубоко и ритмично пела песнь небесных сфер, оглашая ей все сущее, проникая во все видимое и невидимое, существующие, существовавшее когда-то и одновременно с тем, в то, что должно появиться только в будущем, так как здесь такого понятия как время просто не было. Она источала неземной свет и была непреодолимо темна, она была необъятна и в то же время мала настолько, что это невозможно даже представить.

И тут она поняла, что это истинный Бог. Бог во всем и все в Боге. Все, абсолютно все едино и неразделимо. Нет ничего, что существовало бы само по себе. Одно целое, сплавленное крепко и бесконечно гармонично. Бог есть вселенная, вселенная есть она. Она стала Богом. Она им и была…

А где-то, на далекой и одновременно такой близкой Земле, слепая девочка умирала зимней ночью под проливным дождем. Но это было уже неважно…