Глава 2.

Казалось, весенним заботам не будет конца. Старые кроссовки, которые я использовал для работы на огороде, окончательно развалились, и никакой ремонт им уже не в силах помочь. Придётся понизить статус своих повседневных кроссовок до рабочих и купить новую пару на выход.

В субботу в Весёлом большой рынок: к немногочисленным местным коммерсантам присоединяются торгаши из соседних городов, так что есть шанс купить что-то дешевле, поскольку наши продавцы не стесняясь завышают цены, а у приезжих и цены ниже, и выбор разнообразнее.

Я неспешно проходил по рядам, высматривая крепко сшитую обувь из прочного материала. Ночной дождь освежил город, а утреннее солнце всерьёз взялось выпарить влагу из небольших лужиц и привередливых покупателей.

Я не сразу его заметил, хотя коричневый плащ и серая шляпа Матвея Ильича сильно выделялись на фоне лёгкой летней одежды гудящей пчелиным роем толпы, обтекающей торговые ряды странной бесформенной массой. Тягучий, липкий тестообразный однородный поток, несущий в себе тёмное чужеродное вкрапление.

— Как Вы меня нашли? — Я не смог скрыть удивления, вызвав мягкую улыбку в глубине седых усов.

— Это было несложно. Я просто шёл. Шёл так, чтобы каждый мой шаг приближал меня к тебе, — ответил Матвей Ильич, приподнимая шляпу.

— Действительно, для Вас всё просто, — я улыбнулся ему в ответ как старому знакомому. — Каким ветром в наши края?

Поток покупателей и просто зевак, решивших прогуляться по рынку, напирал на двух собеседников, запрудивших узкую протоку. Матвей Ильич жестом предложил отойти в сторону, чтобы не мешать толпе перетекать во всех направлениях одновременно.

Стена павильона прикрыла нас от назойливого шума и едких лучей солнца, старательно пережёвывающих последние куски утренней прохлады.

— Мне понадобится твоя помощь, — доверчиво произнёс Матвей Ильич.

Он вытащил из кармана плаща листок песочного цвета и протянул мне:

— Вот, возьми.

Я развернул листок — это оказался железнодорожный билет на моё имя. Отправление этим вечером.

— Как ты? Сможешь? — участливо поинтересовался мой собеседник.

Мне совершенно не хотелось ехать куда-либо: огород высосал из меня всю энергию, и я планировал просто отдохнуть пару дней. Однако, билет уже приобретён, и его невозможно сдать назад за ту же сумму: часть денег всё равно будет потеряна. Придется поехать, хотя очень сомнительно, что от меня вообще будет какой-то прок.

— Если нужно — я поеду, — без особого энтузиазма согласился я.

— О! Благодарю! — Матвей Ильич выдохнул напряжение, казалось, что я снял с его плеч тяжёлый груз и взвалил на себя.

— Только я не думаю, что смогу быть Вам полезным, — честно признался я.

— Да, я вижу, ты выглядишь усталым. Однако с твоей помощью у нас больше шансов его отыскать. Тогда до вечера! — Мой собеседник махнул рукой на прощание и тут же растворился в толпе, оставив меня переполненным вопросами о целях нашей поездки.

За окном вновь замелькали деревья, постепенно сливаясь в одну серую пелену. Сгущающиеся сумерки методично вымарывали яркие весенние краски, превращая мир в монохром. Мне нравится смотреть на проплывающие за окном пейзажи — луга, дома, дороги… Людской быт, людские заботы горстями рассыпаны вдоль трасс и магистралей. Обычная житейская маета, поглощающая жизнь без остатка.

— Доброй ночи, Паша! — поздоровался Матвей Ильич, устраиваясь на боковом месте напротив меня. — Рад, что ты смог выбраться.

Большинство пассажиров уже удобно устроились на своих полках и либо дремали, либо были поглощены своими электронными гаджетами. Часть всё еще переговаривались, спорили, объясняли друг другу политику, обсуждали удачные автомобили и способы выращивания огурцов. Я тоже застелил свою верхнюю боковую полку в центре вагона, но совершенно не представлял, удастся ли этой ночью поспать.

— Добрый вечер, дядя Матвей, — откликнулся я. — Мне не трудно, вот только я не понял, что от меня требуется?

— Понимаешь, — Матвей Ильич устало посмотрел на свои руки, — я не могу ездить на каждом поезде. Не могу проводить всю жизнь в дороге. А если бы и мог — всё равно не успел бы. Так что не только я провожаю поезда через Черный Лес. Прошлой ночью у Саши не получилось отбиться от чёрного. Чёрный успел влезть в спящего пассажира. Вот нам с тобой теперь нужно будет отыскать этого человека и помочь ему.

Ну ничего себе! Найти в Москве человека? Это вообще возможно?

— Дядя Матвей, а хоть что-то об этом пассажире известно? — поинтересовался я.

— Да, конечно. Его имя — Степан Михайлович Тарасов, ему 35 лет, женат, детей нет. Вот здесь записан адрес и номер телефона. Телефон домашний, правда, номер мобильного узнать не удалось.

О, уже что-то! Я, зевая, стал прикидывать в голове план действия на завтра. Поезд прибывает рано утром, хорошо бы успеть поговорить с этим товарищем до того, как он отправится на работу. А дальше? Просто сказать ему: «Парень, у тебя внутри сидит большая чёрная штука, давай мы её из тебя вытащим!»? Нас точно сочтут за ненормальных…

— Дядя Матвей, а вдруг он не захочет, чтобы мы из него чёрного доставали? — поделился я своими сомнениями.

— Захочет, на этот счёт можешь не беспокоиться. Черный ещё не освоился в его теле, так что это будет просто. Главное — отыскать бедолагу, — уверенно ответил Матвей Ильич. — Ты, Паша, полезай, поспи. Вижу, что ты умаялся, отдохни. Если будет что интересное — разбужу. Хотя, ты и сам проснёшься.

— Разбудите обязательно! — попросил я, влезая на полку, пятки и макушка упёрлись в простенки — полку делали как раз под мой рост. — А как же Вы, дядя Матвей?

— За меня не беспокойся, я так подремлю, я привычный, — неторопливо проговорил мой спутник, будто бы стараясь убедить в этом не меня, а самого себя.

Я проснулся от пения. Вновь пели ангелы, но в этот раз немного по-другому. Веселее, мелодичнее. Сон моментально выветрился, я чувствовал себя отдохнувшим и взбодрившимся.

Я осторожно спустился вниз: Матвей Ильич сидел за столиком, подперев рукой подбородок. Его глаза блестели, казалось, что он наслаждается негромким гармоничным пением, обдувающим нас словно теплый ветерок.

— Нравится? — коротко спросил Матвей Ильич.

— Да, сегодня особенно красиво! — отозвался я.

Тусклое освещение, старательное сопение и храп пассажиров, мерное шипение колёс — всё в точности, как прошлый раз.

— Это Сараэль поёт. Её пение всегда отличить можно — задорное такое, прямо силы в организм вливает.

— Сараэль? — переспросил я. — Вы знаете ангелов по именам? И даже можете различить по голосу?

До сих пор ангелы были для меня некоей абстракцией. Пожалуй, я воспринимал сообщения о них как и о странных явлениях природы, типа шаровых молний или подводных вулканах — ну есть и есть, и не такое вообразить возможно. А тут оказывается…

— Нет, — прервал мои размышления мой спутник, — всех ангелов я не знаю, конечно, как и не могу знать всех людей. Но пение Сараэли действительно отличается, поэтому я её легко узнаю. А имён у ангелов нет, они как-то по-иному друг друга различают, им имена без надобности.

— А как же Сараэль? — удивился я.

— Тут всё просто: в кого ангел вселяется — того имя и берёт. Сараэль сейчас использует тело Сары, поэтому её зовут Сараэль.

— А как же сама Сара? — уточнил я.

— Сара умерла. Уже давно. С тех пор Сараэль использует её тело. Сила ангела благотворно влияет на организмы людей, поэтому тело Сары выздоровело. Вот только если Сараэль покинет тело Сары — оно умрёт. Ты чувствуешь, что усталость как рукой сняло? Это всё пение Сараэли. Пение ангелов — оно лечебное! — нравоучительно закончил Матвей Ильич.

Поезд сбавил скорость, вагон начал раскачиваться из стороны в сторону: вероятно, этот участок дороги давно нуждается в ремонте.

— А машинист не уснёт? — задал я наивный вопрос.

— Не уснёт, — улыбнулся мой спутник, — ангелы поют в другую сторону.

— А вдруг чёрный запрыгнет в локомотив? — не унимался я.

— Может и запрыгнуть. Вот только горячий двигатель не позволит. Чёрные не переносят высокой температуры. Зато прекрасно чувствуют себя в мороз, — объяснил Матвей Ильич, потянувшись за бутылкой с водой.

Вагон опять зашатало, и едва начатая бутылка упала и покатилась по столу. Я не успел подхватить её, и она глухо стукнулась о пол. Я согнулся, чтобы поднять упавшую бутылку, и в нос ударил знакомый жуткий запах.

— Он сзади, — предупредил Матвей Ильич. — Осторожно!

Черная клякса на полу то расползалась, то опять сжималась в небольшое пятно, источая страшную вонь. Красные прожилки в центре пятна напряженно мерцали. Вот пятно расплылось шире обычного, прожилки засияли алым, пятно потянулось вверх, пытаясь набрать объём. И вдруг — исчезло.

Сорвалось. На полу тлел лишь едва заметный черный след. Я сообразил, что стою с бутылкой воды в поднятой руке, будто собираюсь эту бутылку бросить. В кого? В чёрного?

— Вот что значит талант! — радостно заявил Матвей Ильич. — Когда Сараэль поёт — чёрные не проберутся, можно быть спокойным. Вот этот как ни старался — всё равно сорвался. И вовремя!

Проблемный участок дороги остался позади, вагон перестал раскачиваться, а машинист добавил оборотов. Тусклый свет, храп и сопение, шелест колёс… Но что-то изменилось.

— Проехали Черный Лес, дальше можно спать спокойно, — сказал мой собеседник, понизив голос. — Через пять минут остановка.

Точно! Не хватает пения!

Впереди звёздами замелькали далёкие фонари. Вскоре поезд сбавил ход и на малой скорости дотянул до небольшой станции. Вагон поравнялся с одноэтажным серым зданием вокзала и замер.

Без привычного фонового шелеста колёс казалось необычно тихо, звуки обросли иглами и неприятно резали слух. Плохо освещённая платформа выглядела унылой и пустынной. Лишь несколько человек выбрались из поезда, чтобы перекурить или размяться.

— А, гляди! Вот она! — Матвей Ильич, сверкая улыбкой, подался к противоположному окну.

— Кто? — переспросил я.

Возле здания вокзала худенькая девочка лет тринадцати эмоционально разговаривала по мобильному телефону. Светлые джинсы с драными коленками, желто-коричневые кроссовки, розовая ветровка не первой свежести, белая бейсболка козырьком назад, из-под которой выбивались неаккуратно собранные в хвост светлые слегка вьющиеся волосы, за плечами неуклюже болтался небольшой рюкзачок. Она казалась тёплым пятнышком света на фоне безбрежной тьмы.

— Сараэль, кто же ещё? — мой попутчик буквально впился в неё взглядом.

Сараэль? Эта девчушка — ангел?

— Мам, я же сказала, что сегодня ночую у Наташи, — долетели до нас её слова. — Зачем мне делать уроки? Я и так знаю всё лучше учителя!.. Нет, если учитель ставит мне двойку — это он не знает предмет, а не я… Успею утром в школу — я всегда же успевала!..

Сараэль повернулась и скрылась в здании. Разочарованный Матвей Ильич сел на своё место.

— Да, да. Такова наша Сараэль, — ответил Матвей Ильич на мой невысказанный вопрос.

Худенькая девчонка. Ночью. Одна.

— А не опасно ей? — мне стало неспокойно, как только представил себя на её месте.

— Она же ангел! — улыбнулся мой собеседник. — Тут дело даже не в физической силе. Ангелы могут подчинять себе людей. Поэтому для неё эти прогулки практически безопасны. Хотел бы я посмотреть на того, кто посмеет стать у неё на пути!

Поезд прибыл в Москву ранним утром. У Матвея Ильича оказался проездной, это избавило нас от получасовой очереди к кассе метро.

Через час с небольшим мы остановились у одной из многоэтажек. Заваленный ночью машинами двор постепенно пустел — полусонные люди вываливались из подъездов и походкой африканских зомби шествовали к своим автомобилям или плелись в сторону автобусных остановок. В тёмном углу практически на квадратном метре теснилась детская площадка из убогих пластмассовых аттракционов. Стояли бы горки и качели чуть просторнее друг от друга — машины парковали бы и там.

— Похоже, вон те окна, на третьем этаже, — прикинул мой спутник, затем протянул мне бумажку: — набирай номер и включи телефон, чтобы громко было.

Я ввел несколько цифр, а затем нажал вызов.

— Да? — ответил женский голос.

— Доброе утро, — протараторил я сладеньким голосом коммивояжера, — Могу я поговорить со Степаном Михайловичем?

— Нет. Конечно нет, — категорически ответил женский голос. — Степана здесь нет.

И что ещё говорить? Мысли никак не шли в голову.

— Он вчера-то домой заходил? — участливо поинтересовался Матвей Ильич.

— Да, — раздраженно рявкнула женщина. — Бросил сумку и тут же вышел.

— Вы не пытались ему позвонить после? — продолжил мой спутник.

— Нет, не пыталась, — жёстко ответила собеседница.

— Как вы думаете, где он может быть? — Матвей Ильич, казалось, совсем не реагировал на её вызывающий тон.

— Без понятия. Вам надо — вы и ищите.

— Спасибо вам за ответы, мы постараемся найти вашего мужа и вернуть его. До свидания! — закончил Матвей Ильич. Телефон выдал прерывистый гудок — женщина бросила трубку.

И что теперь? Единственная ниточка нас так никуда и не привела. Поиски окончились, едва успев начаться. Мне сразу идея искать человека в двадцатимиллионном городе казалась бредовой.

Я взглянул на Матвея Ильича, но тот совершенно не выглядел удрученным.

— Где в Москве место, чтобы было много гуляющих людей, музыка на заднем плане, иностранные языки, и совсем не слышно шума машин?

— Да много таких мест… — задумался я. — Арбат?

Матвей Ильич тут же потянул меня к автобусной остановке.

— Арбат? Прекрасная мысль!

Очередь. Длинная очередь на посадку в автобус. К счастью, автобусы подходят довольно часто.

— А как Вы вычислили приметы этого места? — спросил я, стоя в очереди вслед за молодым человеком в белой рубашке.

— Всё просто. Я могу слышать между слов, — спокойно ответил мой спутник.

— Как это? — в очередной раз удивился я способностям Матвея Ильича.

— Это как читать между строк. Я слышу, что человек говорит, и чувствую его мысли. Между звуков доходят образы, картинки. Обрывками, конечно.

— Дядя Матвей, ты умеешь читать мысли? — воскликнул я, нарушив полусонный покой очереди.

— Нет, ты что, — поспешно ответил мой собеседник, — просто я слышу чуточку больше. Если прислушаюсь, конечно. В шуме, который создаёт эта очередь, мне ничего не разобрать.

— А что удалось услышать по телефону? — не унимался я.

— Кое-что удалось, — улыбнулся дядя Матвей. — Она его действительно любит. Эта девушка, она москвичка, а Степан из провинции. Он к родителям ездил, она, конечно, была против, поссорились. Она сожалеет о ссоре, но не признается в этом даже себе.

— Ого! Вы и это слышите? Даже то, что человек сам не понимает?

— Так само получается… Поэтому когда Степан вернулся рано утром, она даже не встала с постели. Уснула. А потом поняла, что он просто оставил вещи и ушёл. Пыталась звонить ему несколько раз, но абонент не отвечал. Потом всё же соединилось, были слышны только окружающие звуки. Она слушала их минут десять, кричала в трубку, звала его, но ответа не было. Эти звуки четко запечатлелись её памятью, поэтому они мне и передались.

Подоспевший пустой автобус разинул беззубую дверную пасть и проглотил значительную часть очереди вместе с нами.

В начале десятого мы вышли со «Смоленской», свернули направо и, пройдя мимо Макдоналдса, попали на Арбат. Утренняя суматоха осталась позади, рядом неспешно прогуливались немногочисленные зеваки, рекламщики с плакатами ходили взад-вперёд, раздавая бумажный мусор прекрасной цветной полиграфии, продавцы из пока ещё пустых сувенирных лавок задумчиво курили, наслаждаясь покоем, солнцем и летом.

— Нам бы фотографию… — мечтательно вздохнул я, бредя рядом Матвеем Ильичом и всматриваясь в проходящих мимо прохожих. — Даже если мы его встретим — как понять, что это он?

— Фотографии нет, но со слов Саши, это крепкий высокий парень лет тридцати — тридцати пяти, русые волосы, добрая улыбка, умные голубые глаза.

— Хорошо, пятьдесят процентов прохожих не попадает под описание, но остальные пятьдесят? Как с ними? — ехидно спросил я.

— Не переживай, — Матвей Ильич улыбнулся и задорно мне подмигнул, — как встретишь — поймёшь.

Пушкин, Булат, старейший московский зоомагазин, Турандот — глазами как граблями я вычёсывал местность. Мой спутник беззаботно шел рядом, казалось, он просто наслаждался прогулкой. Или он и сам не верит в возможность найти здесь то, что нужно?

Ну вот уже и Новый Арбат виднеется. Конец прогулке.

— Что дальше будем делать, дядя Матвей? Вернёмся назад к «Смоленке», или ещё куда поедем? Там дальше «Арбатская», — грустно поинтересовался я.

— Не спеши, — ответил Матвей Ильич. — Всяко дело нужно прежде завершить, а потом уж за новое приниматься. Дойдём до конца, вернёмся, а потом, может, ещё раз прогуляемся. Очень уж мне тут понравилось.

Ну вот, мне только нравоучений не хватало! Как обычно: то «не спеши», то «наперёд нужно думать»… Ладно, обратный поезд всё равно только вечером, нужно же где-то время убивать. Вот только в желудке пусто, а тут ещё тухлятиной потянуло. Прямо как… Как в поезде?

Матвей Ильич, похоже уже заметил моё скривившееся в неудовольствии лицо. Так вот зачем я ему нужен!..

— Ветерок вон с той стороны, значит, он справа, в теньке, — сделал выводы мой спутник. — Смотри, вон у стены парень сидит — не он ли?

Между розовым зданием с кондитерской на первом этаже и соседним массивным строением на большом листе картона восседал неприметный мужчина. Немного изможденный, с отсутствующим взглядом и неряшливо одетый, он совсем не казался высоким и массивным мачо, каким его описывал тот самый Саша, который чёрного и упустил.

Мы подошли ближе, и вонь ещё назойливее забивалась мне в нос, а вот моему спутнику, похоже, мерзкий запах не доставлял никакого беспокойства.

Матвей Ильич наклонился над мужчиной, затем попытался заглянуть в глаза, мужчина не проявлял никакой реакции на вторжение двух незнакомцев в его личное пространство, расстеленное на брусчатке желтоватым картонным листом.

— Ну что ж, определенно наш страдалец, — попытался сострить мой спутник, а затем довольно громко позвал: — Степан Михайлович! Степен Тарасов, отзовитесь!

Мужчина сидел всё так же отрешённо, только дыхание участилось, и на бледном лице проступили розовые пятна.

— Ну что ж, приступим, — по-деловому заявил Матвей Ильич, раскрывая свой саквояж.

Бенгальские свечи воткнули кругом прямо в картон на расстоянии не больше ладони друг от друга. Фотоаппарат приготовлен, оставалось только…

— Дядя Матвей, а как же мы вытащим черного? Он же внутри! — сообразил я.

— Вытащим, — заверил меня мой спутник, разжигая бенгальские огни. — Глаза человеку на что? Черный тоже его глазами смотрит. По счастью, слизень еще не врос в Степана, не обжился. Выгнать его будет несложно. Держи фонарь. И приподними чуть его голову, чтобы он смотрел прямо на меня.

Я сунул фонарь в карман и приподнял Степану голову. Как только я убрал руки — парень снова безвольно её уронил. Я попробовал снова — с тем же результатом. Вокруг нас стала образовываться толпа зевак. Не хватало ещё, чтобы сюда полиция подтянулась…

— Степан, держи голову прямо! — выкрикнул я, одновременно стараясь показать окружившим нас людям, что человек, над которым мы производим странные манипуляции, наш знакомый.

Казалось, парень действительно услышал мою просьбу, и, приподняв голову, воззрел на стоящего напротив человека с фотоаппаратом.

Моргнула вспышка, сопровождаемая сухим щелчком затвора, парня словно ударом откинуло назад. Мне пришлось подпереть его спину, иначе бы он просто завалился на горящие бенгальские свечи.

Парень машинально опёрся на свою руку, растерянно вращая головой. Полыхнула еще вспышка. Парень зажмурился и прикрыл глаза рукой.

— Что вы делаете?.. — донеслось его невнятное бормотание.

— Степан Михайлович Тарасов? — четко проговорил Матвей Ильич.

— Что? Да, это я, — промямлил парень, неуверенно ворочая ватным языком в пересохшем рту.

Я подхватил прогоревшие наполовину бенгальские свечи и раздал окружающим, намекая, что представление закончено. Разочарованные зеваки, так и не узрев ничего интересного, расходились, моментально теряя всякий интерес к нашей скромной компании.

Матвей Ильич помог нашему подопечному подняться.

— Слушай меня! — четко проговорил мой спутник. — Тебе сейчас нужно вернуться домой и отдохнуть. Ты заболел, и тебе нужно три дня отдыха, запомнил? У тебя есть деньги на метро? — Парень поспешно сунул руку в карман и вынул из него несколько мятых бумажек. — Этого достаточно. По дороге купишь себе гамбургер, только внутрь не заходи, а купи в окошке сбоку. Понял? И прямо сейчас позвони жене и скажи, что с тобой уже всё в порядке и ты едешь домой. Давай, метро вон там!

Матвей Ильич повернул Степана лицом в сторону «Смоленской» и легонько подтолкнул.

— Арбатская ближе! — сумничал я.

— Нет, пусть слегка проветрится, ему сейчас полезно, — ответил мне Матвей Ильич, а затем напомнил Степану вслед: — Позвони жене!

Степан достал телефон:

— Зая? — вяло промурлыкал он в трубку, отходя. — Это я. Да, я скоро буду. Нет, уже всё в порядке, приеду — расскажу.

Нетвёрдой походкой Степан брёл по Арбату. Я смотрел на его удаляющуюся фигуру, на душе было легко и спокойно. Вон идёт человек, которому мы помогли, которого практически избавили от чёрного…

Легкость с души мгновенно улетучилась, её место занял неприятный тянущий груз.

— А где же чёрный? — я обернулся и посмотрел на моего спутника, пытаясь по выражению озорных глаз понять ответ.

— Правильно мыслишь, — улыбнулся мне Матвей Ильич. Он приподнял край картонки, под ней темнел ржавый круг крышки люка. — Чёрный там, больше ему некуда было уйти.

Выпуклые литеры «МГТС» говорили, что это колодец связи. Ну хорошо, хоть не канализация, хотя, от черного несет гораздо хуже.

Матвей Ильич достал из саквояжа крюк, согнутый из куска арматуры, и ловко приподнял им крышку. Я поспешил на помощь, и мы вдвоём вывернули люк из гнезда в сторону. Из саквояжа тут же была извлечена табличка с надписью «Не закрывать! Работают люди!», и водружена на сдвинутую крышку люка.

— Полезай, не медли, — велел Матвей Ильич.

— А вы?

— И я следом.

Я достал фонарь и посветил вниз: луч света так и не достал дна. Тяжело вздохнув, я начал спуск по металлической лестнице, представляя, во что превратятся мои новые кроссовки после всего этого.

Серость бетонных колец сменились пустотой тьмы. Пахло сыростью и палёной резиной. Откуда-то сбоку тянуло влажным холодком. Еще два метра вниз — и я оказался в просторном помещении, опутанном, наверное, сотней кабелей по периметру. Кабеля вились по стенам, свисали кольцами, разделялись муфтами на несколько более мелких, уползали в торчащие из стен трубы.

— Паша! Посмотри сюда! — окликнул меня Матвей Ильич.

В одной из стен за сеткой кабелей в круге света темнела приличных размеров дыра. Мой спутник раздвинул лианы проводов и решительно шагнул в пролом.

— Вы уверены, что нам нужно туда? — с сомнением спросил я. — Черный мог просто уйти на свою сторону.

— Ты видел пальцы Степана? — спросил Матвей Ильич. — Грязь под ногтями, обломанные края ногтевых пластин, рыжие от ржавчины подушечки пальцев. Черному нужно было именно сюда. Он пытался поднять крышку люка, но у него ничего не получилось. Не хватило опыта.

Я, конечно, ничего подобного не заметил, но уверенность моего спутника придала мне сил. Я пролез в пролом, и оказался в низком полукруглом коридоре, обложенном кирпичом.

— Подземный ход? — удивился я.

— Да. Говорят, вся Москва ими изрыта, — откликнулся Матвей Ильич из глубины коридора.

Подземный ход слегка поворачивал влево и немного уходил вниз. Вероятно, какое-то время мы спускались по нему как по спирали. Кое-где валялись кирпичи и голые скелеты крыс.

— Ого! — не удержал я восхищения, когда подземный ход влился ручьём в поток большого тоннеля.

Та же кирпичная кладка, но вот размеры совершенно другие. Слой мелкой, истертой в муку пыли покрывал кирпичный пол на три пальца, создавая ощущение прогулки по мягкому ковру.

— Куда теперь? — Матвей Ильич смотрел на меня в упор. — Вправо? Влево? Куда?

— А мне почем знать? — удивлённо буркнул я.

— Смотри! Ты же у нас видящий! Смотри, куда идут следы!

Я пригляделся, покрутил фонарём — никаких следов, везде совершенно ровный слой пыли.

— Нет следов! — раздраженно ответил я. — Тут никто не проходил, только мы!

— Смотри внимательнее! Ищи следы, а не разглядывай пыль, — мой спутник резко направил свой фонарь мне в глаза.

Я отвернулся, и вдруг свет погас — Матвей Ильич выключил свой фонарь, а мой закрыл ладонью. В темноте я отчётливо различил черные круглые отпечатки, цепочкой уходящие влево.

— Туда! — уверенно рявкнул я, выключая свой фонарь.

Я быстро шел вперед, не отрывая взгляда от черных отпечатков, опасаясь, что они исчезнут, если я отвернусь. Матвей Ильич спешил сзади, стараясь не светить фонарём мне под ноги, чтобы не сбить со следа.

«Чох-чох-чох» — послышалось далеко за спиной.

Я остановился.

«Чох. Чох. Чох». Звук явно приближался, становился громче, отчетливее, постепенно заполнял пространство тоннеля, вытесняя тишину.

Матвей Ильич потянул меня поближе к стене. Звук нарастал. Мы оба направили фонари навстречу возможной опасности и ждали.

«Жох. Жох. Жох.» — звук совсем близко.

«Жох»… Из слоя пыли поднимая серые облака выскакивает сегмент железнодорожного полотна — рельсы и шпалы. «Жох» — выпрыгивает следующий сегмент. «Жох» — и восстающее полотно уже обгоняет нас, уносясь вперед и исчезая во тьме.

Рельсы. Обычные рельсы на деревянных шпалах. Каким образом они появились тут? Подобно верёвке, спрятанной в пыли, а потом натянутой как струна невидимой рукой.

Тишина на мгновение выползла из нор, и тут же опять боязливо попятилась: ощутимо загудели рельсы.

Вибрация нарастала, из темноты вырвался слабый ритмичный стук, распух, разросся в парные металлические удары.

— Поезд! — догадка выскочила из моего рта, минуя сознание.

— Да, поезд, — подтвердил мой спутник. — Закройся светом!

Во тьме возник далёкий огонёк прожектора, и сразу же поток воздуха ударил в лицо.

Огонёк? Нет, это было пятно черноты, слепящее, пронзающее глаза и впивающиеся в мозг сотнями ледяных лучей. Матвей Ильич выставил фонарь перед собой, я последовал его примеру.

Поезд на огромной скорости приближался, пятно прожектора разрасталось, поток воздуха, толкаемого поездом, почти сбивал меня с ног. Мы забились в самый угол у стены, фонари, выставленные навстречу поезду, практически не излучали света. Я физически ощущал сильное давление на грудь, каждый вздох давался с трудом, будто бы кто-то наступил ногой мне на грудную клетку. Мощный гул бил по ушам, удары колёс о стыки рельсов отдавались толчками во всём теле.

Чёрная дыра прожектора достигла максимума, поравнявшись с нами. Меня жёстко вдавило в сырой кирпич. Передо мной словно на негативе мелькнул массивный старинный паровоз, влекущий за собой старомодные изящные вагоны, окна которых слились в одну угольную полосу. Чёрный паровоз, черные вагоны, словно нарисованные мелом на школьной доске робкими тонкими штрихами.

Несколько мгновений панического ужаса — и давление исчезло. Меня будто бы только что вытащили из могилы: лёгкие непрерывно качали воздух, а по лицу расползалась идиотская улыбка счастья. Во тьме затухал мерный перестук колёс. Кажется, выжил.

Я взглянул на Матвея Ильича: капли крови срывались с кончика его носа, учащенное дыхание и такая же счастливая улыбка. Мы оба негромко засмеялись.

— Ещё бы чуть-чуть — и меня бы точно раздавило, — заявил я сквозь смех. — В метро, конечно, тоже сквозит из тоннелей, но чтоб вот так! Будто мешками придавило!

— Это не сквозняк, не ветер, не потоки воздуха, — ответил Матвей Ильич. — Ты же видел: пыль даже не шелохнулась. От таких потоков воздуха тут сейчас как в песчаную бурю должно быть.

Действительно, пыль спокойно лежала на своем месте, хотя даже наши шаги поднимали легкие облачка.

— А что же это тогда? — я недоверчиво взглянул на своего спутника.

— Черный свет. Нас опалило чёрным светом из головного прожектора локомотива, — объяснил Матвей Ильич. — Я не успел сказать тебе, чтобы закрыл глаза — было бы полегче.

Приближающийся из темноты шум застал нас врасплох. Мы синхронно опять вжались в угол, выставив вперёд свои фонари. Железнодорожное полотно сегментами проваливалось в пол, издавая негромкий хлопок и поднимая вихрящиеся клубы пыли.

Я выскочил на средину тоннеля, и не жалея кроссовок принялся разгребать ногами пыль. Кирпич. Пол, вымощенный старинным глиняным кирпичом, никаких признаков рельсов или шпал! Я расчистил дальше и шире — везде обычный красный кирпич. Как же так?

— Пойдём, нам еще нужно догнать черного, — поторопил меня мой спутник. — Ты ещё можешь различать следы?

Через тридцать шагов цепочка чёрных пятен метнулась к стене, а затем опять вернулась к центру тоннеля. Вероятно, черный тоже пережидал проходивший поезд. Значит, он должен быть совсем рядом. Я прибавил шаг, Матвей Ильич еле поспевал сзади.

— Вот он!

Двухметровый слизень сгорбился под лучом моего фонаря. Затем он исчез, просто провалился в пол и одновременно вылез из пыли в полутора метрах впереди. Затем опять провалился, вылезая в двух шагах дальше. Он словно перетекал на полтора метра вперед как жидкость в сообщающихся сосудах, и таким пульсирующим шагом продвигался вперёд.

Слизень увеличил интервал — прибавил скорости, но всё равно двигался медленнее нас. Вероятно уразумев, что сбежать не удастся, чёрный остановился. Я и мой спутник тоже замерли, не решаясь подойти ближе.

Матвей Ильич привычным жестом направил фонарь на ладонь, останавливая поток света, лучистый клинок засиял, набрав достаточную мощь.

Скрежет. Металлический скрежет, хаотично прыгая по своду тоннеля, злым псом бросался на нас со всех сторон. Из покрытого слоем пыли пола вылезли четыре металлических швеллера, образовав подобие коробки. С мерзким скрипом из-под пола выползла кабина лифта, подняв на себе толстый слой пыли, осыпавшийся по краям. Двери лифта открылись, обдав нас волной черноты. Я опять всем телом ощутил плотный давящий поток.

Чёрный плавно перетёк в кабину, с неестественным звонким лязгом захлопнулась дверь, и лифт скрипя шипастыми шестерёнками погрузился во чрево земли, оставив над собой слой пыли, не успевший ссыпаться с крыши кабины. Металлические балки, дребезжа, не медля втянулись в землю.

На месте исчезновения лифта в пыли четко выделялся правильный квадрат. Я осторожно расковырял слой пыли носком кроссовка. Так я и думал: сплошной кирпич.

— Ну что, чёрного мы упустили. Пора выбираться? — устало вздохнул Матвей Ильич.

Обратный путь на удивление занял совсем немного времени. Покрытые слоем мельчайшей пыли, мы с радостью выбрались на поверхность. Задвигая крышку люка, я заметил полицейского, явно направляющегося к нам. Ну вот, только неприятностей с властью нам не хватало!

— Сержант Попенко, — небрежно козырнул подошедший, — На каком основании вы проникли в этот колодец?

— Одну минуточку, молодой человек, — Матвей Ильич закончил стряхивать с себя остатки пыли одежной щёткой, выуженной из саквояжа, достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его полицейскому. — Вот прочтите.

Сержант Попенко небрежно взял и впился глазами в развернутый листок, лицо его налилось краской, мышцы напряглись, дрожь пробежала по его телу.

— Вот возьмите, — полицейский вспотевшей рукой нетерпеливо всунул листок в руку Матвея Ильича, и быстро зашагал прочь. Казалось, что он еле сдерживается, чтоб не бежать. Удивительно.

— Дядя Матвей, а что это за бумажка? — я не смог сдержать любопытства.

— Вот, почитай! — Мой спутник протянул мне ту самую бумажку.

«Этот человек делает то, что нужно. Мешать ему и задавать вопросы ЗАПРЕЩЕНО!» — было написано на листке неровным детским почерком. Внизу была не то подпись, не то какой-то замысловатый узор.

— Что это? — в недоумении поинтересовался я. — Страничка, вырванная из школьной тетрадки? Я уж думал, это бумага за подписью, по крайней мере, министра!

— Это записка от Сараэли, — ответил Матвей Ильич, — она написала её для меня года три или четыре назад.

— И этого листка испугался представитель власти? — удивился я.

— Да, именно! Ты забываешь, что Сараэль — ангел, и ей действительно дана власть на земле. А у этих — так, не власть, а только видимость. Без подписей и печатей, без своих условных должностей — они никто.

Неожиданно загудел сотовый.

— Слушаю? — сказал я в трубку.

— Это жена Степана, вы мне звонили утром, — послышался неуверенный женский голос.

Я включил громкую.

— И как он?

— Хорошо. Спит сейчас. Я просто хотела поблагодарить вас за помощь. И извиниться — утром я была излишне резка с вами.

— Ничего, ничего. Всё в порядке, — подбодрил женщину Матвей Ильич.

— Вы знаете, Степан ничего не помнит из того, что случилось. Может, вы мне скажете, что с ним произошло?

— Хм, — Матвей Ильич на мгновение задумался. — Вы верите в ангелов. В бесов?

— Да. Наверное. Ну, как все, — раздалось в трубке.

— Тогда можете считать, что в вашего мужа вселился бес. Но теперь бес вышел, так что всё позади, пациент здоров.

Некоторое время в трубке молчали, затем женщина с сомнением произнесла:

— А это не повторится? Он не заболеет этим снова?

— Нет, не думаю. Не должен, — задумчиво ответил дядя Матвей.

— Спасибо вам еще раз! — в голосе женщины послышалось облегчение. — Если вам что-то нужно будет — обращайтесь!

— Как вас зовут? — спросил мой спутник.

— Олеся.

— Берегите своего мужа, Олеся. Он хороший человек, — закончил Матвей Ильич.

Я надавил кнопку отбоя.

Мы возвращались домой в душном вагоне. Пассажиры спали, опьяненные пением ангелов.

— Дядя Матвей, как думаете — для чего чёрному понадобился Степан? — задал я давно кусающий меня вопрос.

— Понимаешь, — протянул Матвей Ильич, — наш мир — он как ткань. Мы с одной стороны, они с другой. Если воткнуть в ткань иглу с нашей стороны, то остриё вылезет на их стороне. Понимаешь?

— Что-то не особо, — признался я.

— Представь, что тебе нужно, чтобы остриё вышло с нашей стороны, — предложил мой собеседник.

— Это значит, что иглу мы должны втыкать со стороны чёрных? — догадался я. — То есть, чёрный просто хотел проделать какие-то манипуляции в своём мире, которые там ему недоступны?

— Да, скорее всего, это так и есть, — подтвердил Матвей Ильич. — Это называется «колдовство», когда воздействуешь на наш мир с потусторонней помощью.

— Колдовство? — удивился я. — Так колдуны общаются с чёрными?

— Да, как-то умудрялись общаться, ума не приложу, как. Вероятно, были такие таланты, подобные тебе, которые видели и слышали чуть больше, чем дано обычному человеку.

«То же мне талант — чувствовать вонь и видеть черные пятна в темноте!» — усмехнулся я про себя. И тут меня озарило:

— А чёрные, забредающие в наш мир — это их колдуны, получается?

— Может колдуны, а может учёные — мне не разобрать, — ответил Матвей Ильич, — только у нас колдуны повывелись, не с кем им общаться, некого о помощи просить. Вот и ищут способы.

— Дядя Матвей, а где живут ангелы? — задал я ещё один вопрос, который любому человеку показался бы странным.

— Так на Солнце и живут! — простодушно ответил Матвей Ильич. — Ты думаешь, почему Солнце светится-то? Ангелы там, вот и светится.

— А ядерные реакции? — напомнил я.

— Ну так тепло там от этих реакций — вот они там и живут! Нам же тоже в холоде жить неприятно, объяснил мой спутник.

— И Сараэль светится? — не унимался я.

— И Сараэль, — подтвердил Матвей Ильич. — Ну, что? Чёрный лес позади. Теперь можно и спать ложиться.