Глава 12. На юг

Над заснеженным берегом реки стояла тишина, нарушаемая только шорохом аккуратной поступи лиса. Суровая зима не оставляла пропитания, и он скользил от одного ствола к другому в поисках мышей-пеструшек. Внизу, на открытом месте, редкие следы животных пересекали русло замерзшей реки. Она оставалась безлюдной уже много лет, когда вдруг сегодня утром за длинным мысом показались две темные точки. Острая лисья мордочка замерла над кочкой, рассматривая нежданных гостей. Вдруг резкий свист разорвал тишину и лис сорвался с места, прячась в своем лесном царстве, которое осмелился потревожить человек.

Две тяжело груженые нарты скользили по льду, каждую тянула дюжина собак. Погонщики бежали рядом с упряжками, то подталкивая нарты, то отводя от ледяных торосов. У каждого среди полотно увязанного груза сидел пассажир: в одной нарте маленький и верткий, в другой — высокий, закутанный в толстые меха. И хотя вторая нарта казалась тяжелее, она неизменно шла впереди, ловко объезжая препятствия.

Когда упряжка лихого погонщика в очередной раз слишком круто повернула, пассажир схватился за ремень у себя под боком и крикнул:

— Карланта! Осторожнее!

— Прости! — Еле слышно донеслось в ответ сквозь порыв ветра. — Только здесь мы можем немного ускориться, дальше будет сложнее!

— Что? — Кэларьян нагнулся к ней, не отпуская ремней. — Не надо ускоряться! Торп стоял тысячу лет и никуда не денется!

Девушка махнула рукой — она думала только о том, чтобы поскорее оказаться в городе своей мечты.

Когда они вернулись в селение после схватки с наемником, Кэларьян собрался с духом и заявил, что покидает Север. Изоляция, служившая защитой все эти годы, стала опаснее городской толчеи. Его обнаружили, обвели вокруг пальца, и прятаться в снегах больше не было смысла. Карланта слушала, не в силах вымолвить ни слова, а он бегал по комнате, дрожащими руками перебирая свои рукописи и дневники. От мысли о том, чтобы оставить их, щипало в глазах, но стоило признать очевидное: он никогда бы не вывез все это обратно.

Когда его лошади не пережили зиму и ставшая ненужной повозка пошла на растопку, Кэларьян понадеялся на глорпов. Когда-нибудь, думал он, они отвезут меня и мои книги на юг. Но в это всегда было трудно поверить, груз несъедобного пергамента не обрадовал бы ни одного погонщика. Теперь же дело приняло совсем другой оборот — молва об опасном чужаке лишит его последней поддержки. Уезжать нужно немедленно, и пара собак — это все, на что можно рассчитывать. Они повезут его и провизию, какие уж тут книги. Но Кэларьян не мог смириться с потерей манускриптов и упорно метался по комнате, хватаясь то за один, то за другой, и мысленно уменьшая на их вес свою пайку.

Никогда еще Карланта не видела ученого в таком смятении. Он начинал что-то объяснять, но прерывался на полуслове, разбрасывал свои драгоценные манускрипты и забывал, о чем говорил. Горький комок вставал в горле, мешая дышать. Напряжение, державшее ее крепкой хваткой, спадало, уступая место слезам. Не успела она пережить одну беду, как на горизонте появилась другая. Она не хотела, она просто не могла остаться одна после всех этих лет, после того, как ей показали нечто большее, нежели то, что было вокруг. Как сохранить эту связь с неведомыми землями, когда рядом не будет дедушки? Глядя исподлобья, как Кэларьян собирает вещи, она сидела, уткнувшись головой в сложенные на столе руки и глотала сердитые слезы. Что теперь будет? Она отвезет его в Торп и вернется домой одна? Одна?! Нет, никакие южные города ей уже были не милы. Торп, о котором она мечтала всю жизнь, казался врагом, отбирающим дедушку, и она что угодно отдала бы, лишь бы никогда не уезжать из селения.

— Девочка! — воскликнул Кэларьян, увидев ее лицо. Он балансировал на табурете перед шкафом с кипой свитков в руках. — Карланта! — свитки полетели на пол, а старик неуклюже пробежал к очагу, налил из котелка густой жидкости и, расплескав на ходу половину, поставил перед ней дымящуюся чашку. — Пожалуйста, выпей, это поможет успокоиться. Не плачь, я все исправлю. Твое племя будет в безопасности, а меня уже не застанут врасплох. Мне просто нужно двигаться очень-очень быстро. Тогда те, кто следят за мной, увидят, что я далеко от вас. А в Торпе будет безопасно! Пожалуйста, не бойся…

— Я не боюсь, — угрюмо и с вызовом проговорила Карланта, утирая нос и подтягивая к себе чашку с отваром земляной белянки — ее запах было сложно с чем-то перепутать. Вдохнув сладкий пар и сделав несколько глотков, она ощутила, как по телу разливается тепло, а голова становится пустой и легкой. Она не стала допивать до конца, чтобы не уснуть, и отставила чашку. Брови Кэларьяна сошлись у переносицы, глаза сверлили ее тревожным взглядом. По всему было видно, что он едва не рвет на себе волосы и совсем потерял голову — иначе сразу понял бы, чего она боится. Хлюпая носом, но все же тоном, не терпящим возражений, Карланта проговорила:

— Когда я отвезу тебя в Торп, я тоже останусь там. До лета, — прибавила она, когда лицо Кэларьяна вытянулось от удивления.

— Ты? Отвезешь меня? — переспросил он.

— Конечно, — живо представив себе дедушку, вынужденного в одиночку добираться до Торпа, Карланта на мгновение забыла свои горести, а потом еще и насмешливо улыбнулась. — Кто здесь не умеет охотиться и как следует править собаками? А кто — самый быстрый погонщик? Я поеду с тобой, иначе и быть не может.

Кэларьян окинул ее молчаливым взглядом и снова заходил из угла в угол, дергая себя за бороду. Между тем, Карланта скинула меховую куртку, отпила еще глоток пахучего отвара и потянулась — слезы всегда отбирали столько сил. Нужно было что-то делать, думать о чем-нибудь, чтобы прийти в себя. Мысли о поездке в Торп снова закрутились в голове, но уже под другим углом. Это решение — такое простое, хоть и не без препятствий со стороны родни — казалось лучшим выходом из положения.

— Я не уверен, Карланта, — сложив руки на груди, проговорил Кэларьян.

— Никто не даст тебе собак без возврата, — пожала она плечами. Этот аргумент казался не главным, но на деле был самым веским.

Кэларьяну нечего было ответить. Кто-то должен был поехать с ним, чтобы вернуть упряжку обратно, и им мог стать любой юноша из тех, кто слушал его истории. Но он не хотел разделять судьбу с человеком, не имевшим к нему никакой привязанности. Если глорп оставит его хотя бы и недалеко от Торпа, без транспорта он тут же пропадет. Кэларьян посмотрел на девушку. В последние годы он все чаще мечтал о юге, думал о том, как вернется домой, встретится с коллегами и представит им свой труд о Севере. И в этих мечтах рядом с ним всегда была она. Она рассказывала в Университете о своей жизни, читала книги в его библиотеке, знакомилась с людьми и ездила по городам. Разве не к этому он ее готовил? К тому, чтобы увидеть мир? Кэларьян всегда рассчитывал на то, что они уедут вместе, но нападение перечеркнуло все планы.

Он все еще терзал свою бороду, когда вдруг застыл, пораженный одной мыслью. Надо было признать очевидное — Карланта уже вступила в игру, когда сразилась с наемником и победила. Она изменила ход событий, а это не проходит даром ни для человека, ни для всего мира. Что если ее заметили? Что если они пошлют сюда не наемников, а Посвященных? А его уже не будет рядом? Она должна быть под присмотром. Решено!

Он еще не произнес ни слова, но Карланта уже все поняла. Глаза ее загорелись, а губы растянулись в несмелой улыбке.

— Мы едем? — спросила она тихо.

— Едем.

И вот теперь они мчались сквозь ледяную долину на юго-восток, к границе Торпийского герцогства, не нарушаемой северянами уже три столетия. Для Карланты это была мечта, ставшая реальностью, а для Кэларьяна — возвращение в мир тревог и забот. Он предпочел бы отсрочить встречу с прошлым, а она спешила, как могла. С того дняпрошло три недели, переход сегодня выдался тяжелым, но девушка хотела преодолеть еще десять миль перед тем, как разбить на ночь лагерь.

Когда стало смеркаться, нарты замедлили ход, и глорпка наконец пошла шагом. В начале путешествия Кэларьян тоже иногда шагал час-другой, но сейчас все его внимание было занято тем, чтобы не пропустить под капюшон холодный ветер, а мысли — мольбами о снисхождении ко всем высшим силам. Старик чувствовал себя уставшим, замерзшим, неспособным разделить с Карлантой ее тяжелую работу.

— Карланта!

Она молча обернулась, сберегая дыхание.

— Не пора ли устроить привал?

Девушка улыбнулась, указывая на что-то впереди. Кэларьян напряг зрение и смог разглядеть какую-то темную массу — невысокий холм. Хорошее укрытие от западного ветра. Он согласно кивнул, молясь, чтобы глорпка наконец остановилась. Девушка подала знак Ирбегу на второй нарте, и он стал заворачивать к берегу. Упряжка мальчика состояла из бойких, непоседливых собак, но он весьма ловко правил и старался ни в чем не уступать сестре. Обе нарты выехали с перегрузом, еда для людей и животных занимала много места, но еще больше — книги и манускрипты Кэларьяна, которые он ни за что не хотел оставлять.

И для книг, и для старика, неспособного бежать рядом с упряжкой, и пришлось взять две нарты, а для этого, в свою очередь, решили не ждать мужчин с охоты. Мужчины собрали бы совет и могли запретить им брать чужих собак. А с женщинами и подростками Карланта договорилась легко, раздавая в обмен на дополнительных лаек свои инструменты и сокровища из Руин, а также обещая привезти им из Торпа лучшие ножи, крючки, котлы и наконечники для стрел. Старейшие собрались в общинном доме, разгневанные ее выходками, и, зная, что они никогда ее не отпустят, Карланта торопила сборы. Они бежали так скоро, что еще не каждый в деревне успел прознать об отъезде. Не зная, как тяжело дается ей этот побег, Кэларьян изводил себя домыслами, пока не услышал, что без прямого запрета Карланта хотя бы не будет считать себя виноватой. И пуще всего она была уверена в том, что по возвращении торпийские покупки умаслят Старейших, и ее не накажут, если все племя получит ножи и стрелы. Кэларьян подумал даже, не поэтому ли Старейшие так долго не выходят?

Так что они спешили, как могли, и выехали, попрощавшись только с Гнарой и младшими братьями Карланты. Мать молчала, пряча слезы, но с тех пор, как умер отец, голос Карланты в семье был главным, и она не могла остановить дочь ни уговорами, ни проклятьями. Братья Харана и Карда дали клятву помощи, да и в самих друзьях Карланта ничуть не сомневалась — они не оставят ее семью в нужде. С собой она взяла только Саграна и Ирбега.

Мальчики должны были провести в Торпе день-два и вернутся домой с товарами, а сама Карланта намеревалась тронуться в путь летом, после половодья. Долгое путешествие пешком ее не пугало, и она не видела врага в негостеприимной природе, но с радостью пообещала Кэларьяну обучиться верховой езде и взять лошадь. Она заявила, что сохранит лошади жизнь, будет хорошо кормить ее и держать в теплом доме, чтобы через год снова отправиться на юг, свободной от уступок и унизительных просьб. Кэларьян не сказал ей, что возвращаться опасно, и не знал, как скажет по прибытию. Сейчас даже встреча с Посвященными пугала его меньше, чем разговор с Карлантой о том, что она еще долго не вернется домой.

Занятый тяжелыми раздумьями, он не сразу заметил, как они въехали в жидкую рощицу, и очнулся, только когда собаки остановились. Карланта быстро развела костер и весь ужин тараторила о том, что они уже близко и, если не завтра, то на следующий день наконец обогнут гору. Устраиваясь на ночь в мешке из шкур, Кэларьян мог поклясться, что слышит, как колесо судьбы, вращавшееся до того медленно-медленно, со скрипом набирает обороты.

Торп показался на горизонте через два дня, когда в закатных лучах солнца блеснула над неровным хребтом тонкая черточка церковного шпиля. Город был заключен в горах, как в ладонях, сомкнутых к северу и открытых на юг. С этого момента Карланту было не удержать, и после короткой ночевки они тронулись в путь ни свет, ни заря, к полудню преодолев оставшиеся двадцать миль. Но первым, что она увидела, обогнув гору, оказалась всего лишь длинная высокая стена: замшелая, темная, с грязным снегом во рву. Несколько башен торчали на разном расстоянии друг от друга, как неровные клыки в пасти, и каждая была гораздо выше Хорна. Вниз от стены до самой реки тянулись сады и огороды, сейчас засыпанные снегом, виднелись изгороди и навесы. Стена полностью скрывала город, однако торчащие тут и там коньки крыш, пузатые купола и стройные колокольни обещали должную награду за терпение. Кэларьян указал путь к центральным воротам через заснеженные выпасы, и Карланта ринулась вперед. Мимо пролетали небольшие домики, сараи и межевые отметки, а ворота, за створками которых виднелись серые дома, наоборот, приближались.

В тридцати локтях от них Кэларьян попросил ее остановиться и спешиться. Стена нависала тяжелой массой. Волнуясь, Карланта откинула капюшон, расчесала пальцами волосы и поправила одежку братьев. Поставив их слева от Кэларьяна, сама она встала справа, и все вместе они медленно пошли к воротам. Вожак каждой упряжки потрусил след в след за погонщиком, и эта странная процессия вызвала изрядное замешательство у караульных. Во все глаза смотрели они на Карланту, как на диковинку, и она отвечала им тем же. Кэларьян назвал начальнику караула свое имя и показал медальон Гильдии, тот удивленно кивнул и дал знак пошире открыть створки.

Торп раскрыл перед ними свое нутро, и с замиранием сердца Карланта ступила под арку ворот. Ее взору открылась узкая прямая улица, ведущая куда-то в центр города, и плотные ряды домов из камня. Кэларьян прошел дальше и обернулся:

— Добро пожаловать в Торп!

В этот миг Сагран не выдержал и подбежал к ней, протащив за собой Ирбега. Карланта сжала его ладошку, а в другой руке почувствовала мокрый нос Одноухого — пес волновался и искал защиты. Прижав его крутолобую морду к своему бедру, она двинулась вперед. Все собаки теперь сбились в кучу, пугаясь толпы и незнакомых запахов, так что нарты столкнулись бортами и скрипели на ходу.

Кэларьян шел чуть поодаль, с улыбкой наблюдая за юными первооткрывателями. Кипящая жизнь города останавливалась там, где они проходили, люди шептались и провожали северян взглядом. Нищие и мастеровые толпились бок о бок с богатыми горожанами, и те забывали брезгливо сторониться, — все как будто стали равными перед кем-то, еще более чуждым, чем последний торпийский бездомный. Карланта ничего этого не замечала — она радостно глазела по сторонам, вела носом вслед запаху хлеба, трогала стены и беззаботно раскачивала каждую железную вывеску, под которой проходила. Кэларьян чувствовал настоящее облегчение — он боялся, что девушку разочарует нелюбезный прием.

Город прижимался к отвесным склонам, и три ряда стен полукружьями расходились от центра, где в скале, взбираясь наверх башнями и лестницами, была вырублена крепость — главный оплот защиты Торпа. Древняя и неприступная, она была отрезана от города, соединяясь с ним только навесным мостом. В мирное время мост был поднят, но Карланта невольно стремилась туда, к сердцу Торпа. Внешнее кольцо стен она преодолела быстро, там не было ничего интересного: ни рынков, ни лавок, — только жилые дома. За второй стеной раскинулись гильдейские районы: тут были мастерские, лавки и дома купцов. Ворота сюда не закрывались, на земле даже не было следов от створок, а петли крепко сковал лед. В этом квартале дома еще плотнее прилегали друг к другу, и лишь иногда между ними виднелся проход, где не смогли бы разойтись и два человека, а верхние этажи нависали над нижними, закрывая небо. От ворот шла грунтовая дорога, а вдоль домов были проложены деревянные настилы, и хорошо одетые горожане старались пройти по ним всю улицу, не спускаясь в грязь. Мастеровые и мальчишки бегали прямо по бурому снегу, ни о чем не заботясь. Они сновали от одного кольца стен к другому вместе со всадникам и телегами, и Карланта влилась в этот шумный поток.

Когда они проходили мимо лавки, на вывеске которой был изображен какой-то пухлый завиток, из дверей пахнуло таким сладким ароматом, что она не выдержала и схватила Кэларьяна за руку:

— Дедушка! Можно мы туда зайдем? Прямо сейчас?

Кэларьян замялся, но тут же махнул рукой — он не мог отказать, хотя они и договаривались, что первым делом доберутся до дома, оденутся по-местному, и только после этого пустятся во все тяжкие, гуляя по городу и швыряя деньгами налево и направо. Но какой ребенок сможет устоять перед булочками?

В лавке помимо двух десятков крендельков и булок Кэларьяну пришлось купить вместительную корзину, потому что молодой хозяин никак не соглашался ее одолжить. Предположить, что у такого дикаря есть дом со слугами, которые вернут корзинку, было трудно. Пускай это был лишь юнец, едва ли знавший его лицо и имя, на миг Кэларьяну показалось, что он попал в совсем иной мир, где ему больше нет места.

Когда они вышли из лавки, то сразу оказались в густой толпе горожан, обступивших упряжки. Карланта впервые смутилась и встала столбом на пороге, Ирбег шагнул вперед, угрожающе наклонив голову и заслоняя сестру. Тогда Кэларьян решился откинуть капюшон, стараясь не замечать мороза, вонзившего ледяные иглы в кончики ушей. Ему почудилось, что в глазах некоторых людей отразилось узнавание, которому они, впрочем, не хотели верить. Народу собиралось все больше, и вдруг из толпы раздался звонкий старческий голос:

— Кэларьян?! Скажите, что это вы, или я решу, что вижу призрак!

Маленькая фигурка показалась в толпе и вперед вышел сгорбленный, опирающийся на трость старичок.

— Магистр! Какое счастье! — Кэларьян бросился к нему, протягивая руку. Он не хотел признаваться, но в глубине души боялся не застать своих знакомых в живых.

— Кого это вы привезли с собой? И где вас носило все эти годы? Только не говорите мне, что жили на севере, в шатре посреди сугробов, — проговорил человечек, указывая клюкой на глорпов и собак.

— На севере, мой дорогой, на севере! То, во что вы не верили, вполне осуществилось, и вот я здесь, и готов рассказать вам, как провел это время! Я сделаю полный доклад. Нет, я созову всю Гильдию. И приведу туда моих новых друзей. Я готов отвечать на любые вопросы! — Кэларьян почти кричал от избытка чувств. Сейчас вся его жизнь, замершая десять лет назад, словно бы закрутилась вновь. — А, впрочем, приходите ко мне завтра, мы обо всем поговорим, приходите после обеда! — он вновь потряс руку ошалевшему магистру и сделал знак Карланте двигаться дальше. Зеваки уже наступали на лапы ездовым и собаки метались, путая постромки. Излишнее внимание было ни к чему и могло привести к каким-нибудь грубым выходкам. Толпа всегда пугала Кэларьяна своей бездумной силой, а после долгого пребывания в полупустом селении — особенно. Глорпам потребовалось некоторое время, чтобы распутать упряжь, и, протолкавшись через любопытных торпийцев, они заспешили вверх по улице.

Следующие ворота — исправные и со стражей — вели в самый центр города, где находилась резиденция герцога и жили знатные горожане; дальше была только горная крепость. Улицы здесь выглядели чище, здания не жались друг к дружке, и каждое из них окружал небольшой сад. Чистый воздух и свет отличали это место от бедных кварталов, но высокие ограды и тишина заставляли гостей чувствовать себя нежеланными.

Длинный двухэтажный дом Кэларьяна стоял под ветвями огромного дуба, владение окружал глухой забор. Сад внутри выглядел заброшенным, а вместо цветочных грядок везде были густые кусты и деревья, скрывавшие друг от друга занесенные снегом скамейки. В дверях дома их ожидал худой старик с тонкими чертами лица.

— Кэларьян! — воскликнул он, как только странная парочка вошла во двор. — Едва ты появился в городе, как об этом уже поползли слухи. Я жду тебя больше десяти минут! — тут он рассмеялся и ступил за порог прямо в домашних туфлях.

Кэларьян пробежал оставшееся расстояние и заключил старика в объятия.

— Гансвард!

— Эхе, — воздух вышел у того из легких, и он замахал руками, — что ты делал на этом севере? Боролся с медведями? В таком возрасте больше пристало ворчать, чем мять бока! Отпусти меня!

Кэларьян разжал руки и вгляделся в лицо друга. Новые морщины прорезали его лоб, щеки исхудали так, что высокие скулы совсем заострились, а нос выступил еще больше вперед. Он притворно охал и смеялся, ощупывая ребра, но во взгляде его таилась тревога. Невысказанный вопрос повис между ними, но сейчас было не время для подобных вещей. Гансвард понимающе кивнул и шагнул обратно за порог. Кэларьян медленно, словно не веря тому, что происходит, вошел за ним в просторный холл. Собаки между тем заполонили весь двор и расселись перед входом, а Карланта копалась у калитки, стесняясь идти следом.

— Магистр! Добро пожаловать! — раздался нестройный хор голосов. В холле оказалось еще несколько стариков в длинных балахонах Гильдии философов.

Кэларьян тряс им руки, называл имена и похлопывал по сухим плечам и спинам, с его губ не сходила счастливая улыбка. Тихая жизнь дома была нарушена приездом хозяина, и философы гудели, как пчелиный рой. Моложе и громче всех был долговязый мужчина тридцати лет с небольшой проседью в висках.

— Трувор? — подозрительно спросил Кэларьян, отвечая на его рукопожатие, — а где тот желторотый юноша, которого я взял набираться уму-разуму? Ты ли это?

— Я, мастер, — улыбнулся мужчина, щеки его тронул румянец, как будто он прямо сейчас должен быть выдержать экзамен на оправдание надежд учителя. — Я многого достиг с тех пор, как вы видели меня в последний раз, и уже вступил в Гильдию.

— Молодец, сынок, молодец! — Кэларьян почувствовал, как в глазах у него защипало и поспешил отойти обратно к дверям. — Мы поговорим обо всем после. А сейчас познакомьтесь с моими подопечными, маленькими путешественниками из народа глорпов. Карланта, мальчики!

Карланта смущенно переступила порог и подошла к обитателям дома, держа братьев за руки. Ученые прожигали их любопытными взглядами.

— Добрый день, — сказала она на всеобщем, делая некое подобие реверанса, не слишком изящное из-за мехового одеяния. — Или ойден дан, — быстро добавила она, вспомнив приветствие по-торпийски, которому учил ее Кэларьян. Старики заулыбались в ответ.

— Ойден дан, — ответил тот, которого ученый назвал магистром Гарбеном. — Я вижу, юная леди чувствует себя уверенно в наших краях.

— Нет, — возразила Карланта, — никогда не чувствовала себя так неуверенно. Но ваш город мне нравится.

Мальчики переводили сосредоточенные взгляды с сестры на ученых, не в силах понять их беседу.

— Тиссе аун, — серьезно и с некоторым вызовом проговорил Иарбег.

— Аун! — быстро подхватил Сагран.

— Доброго мира, — перевел Кэларьян, неопределенно взмахнув рукой и с улыбкой наблюдая за коллегами, в глаза которых горел интерес к неслыханному языку. Казалось, они могли прямо на пороге наброситься на глорпов с вопросами.

— Друзья, — ласково проговорил Кэларьян, — я прошу вас о снисхождении к моим невеликим силам, душевным и физическим. Нам требуется небольшая передышка, ужин, и мы будем в вашем распоряжении. Пожалуйста, пошлите кого-нибудь к леди Арсовиг, если она еще держит свою лавку — Карланте нужно платье. И к старой Орудли — пусть найдут что-нибудь для мальчиков, это всего на несколько дней. Гансвард, — он положил руку на плечо друга, — мы столько всего должны обсудить…

— Дедушка, — позвала Карланта, тихонько дергая его за рукав, — еще рыба для собак.

Их расчеты по корму оказались неверны, и в последнюю неделю и люди, и собаки получали одни крохи.

— Ах, — хлопнул себя по лбу Кэларьян. — Рыба! — закричал он вслед уходящему слуге. — Две дюжины, и покрупнее!

Трувор, так растрогавший учителя, быстро отсчитал в дверях еще несколько серебряных монет и отпустил слугу. Наблюдавшая за этим Карланта смутилась:

— Тебе приходится за все платить? Мы лучше сами наловим.

— Негде, — развел руками Кэларьян. — Даже если пробить лед во всех лужах, которые мы тут зовем озерами, ты вряд ли останешься довольна уловом. Не волнуйся, жизнь здесь устроена иначе, но мы не жалуемся, — он подмигнул девушке. — Нам не приходится добывать пропитание тяжелым трудом. Может быть, теперь вы устроите наших хвостатых спутников, а я прослежу, чтобы накрыли стол?

Глорпов не пришлось долго упрашивать, и они вернулись на улицу, чтобы распрячь собак и разгрузить нарты, а Кэларьян отправился на кухню выбирать к обеду самые экзотические блюда. Вскоре холл, где произошла эта теплая встреча, опустел.

Зимнее солнце рано спряталось за горизонт, и во всем доме зажгли свечи. Ужин подошел к концу, магистры расселись с вином у камина, а глорпы уплетали за столом хлебцы из пекарни и запивали их холодным молоком. Мальчики не понимали ни слова из того, что говорили ученые, а Карланта едва успевала жевать, чтобы вставить слово-другое в рассказ дедушки.

— Хорн совсем маленький замок: жилая башня да стена, нынче он лежит в руинах. Так строили в десятом и одиннадцатом веках, прекрасный образчик! — Кэларьян взмахнул кубком, будто салютуя замку. — Если забраться на крышу, вся округа видна, как на ладони. Я бывал там сотни раз, но каждый — как первый, — он мечтательно прикрыл глаза. — Это прекрасно. Ганс, тебе бы понравилось.

— Мне не понравилось уже на слове «забраться», Кэл, — усмехнулся Гансвард, доливая себе горячего вина.

— Мы помогли бы вам подняться, — поспешила заверить его Карланта. Он просто не знал, о чем говорил, во всем Глорпасе нет места лучше, чем башня в Руинах.

Кэларьян согласно кивнул:

— Я сам втащил бы тебя наверх. Ну, или ты мог бы спуститься в подземелье, туда, где под слоем земли я нашел древние манускрипты.

Глаза магистров разом вспыхнули. «Торпийские? Какой век? Хорошо сохранились?» — загомонили они, перебивая друг друга. Но не успел Кэларьян ответить, как Карланта выпалила:

— Это наши хроники! — и чуть не выронила изо рта непрожеванные овощи.

— Карланта! — зашипел Кэларьян, но коллеги не дали ему отвлечься на такую ерунду.

— Что за текст? Есть пометки владельца?

— Эти записи сделал глорп или торпиец со слов глорпа, они рассказывают о вражде кланов и родственных связях между вождями.

— А наши гости не нашли среди них своих предков? — спросил Трувор, улыбаясь Карланте, отиравшей рот рукавом. Та помотала головой:

— Нет, они, наверно, были в другой книге. Мы там все перерыли, но кроме ржавых ножей и игрушек из кости ничего не достали.

Кэларьян развел руками:

— Ножам глорпы обрадовались больше, чем книгам, хотя мы расшифровали несколько старых, забытых всеми историй.

— Так значит, сами они там ничего не искали? — спросил магистр Гарбен, укутывая ноги шерстяным одеялом.

— Глорпы не любят Руины и мало интересуются цивилизацией, она принесла им больше проблем, чем пользы. Кто читал Хиртову хронику, помнит, должно быть, что они кочевали с оленями и не враждовали с южанами, пока те не заняли под колонию озеро для зимних стойбищ. Глядя на сегодняшних торпийцев, я бы не сказал, что некогда они были столь амбициозны.

Магистры переглянулись, усмехаясь, а Карланта не могла вспомнить, что значит последнее слово. По рассказам Кэларьяна, торпийцы потихоньку заселяли север, а потом вдруг перешли горы и отобрали Зимнее озеро. Это значит быть амбициозным?

— Глорпы оказались им не по зубам и взяли Хорн измором. Полагаю, это было пустяковой задачей, они истинные дети северной земли, а мы там чужаки. Но и им нельзя жить по-нашему. Торп бросил замок на произвол судьбы, глорпы забрали колонию себе, но оседлая жизнь в тех местах слишком трудна. Конечно, должны были помочь новые железные инструменты, а в сезон они могли по-прежнему уходить за оленями. Но образ жизни торпийцев здорово ослабил их хватку. Мы ведь все зависим от того, что производит город, и если голодаем, не знаем, как себя спасти. По хроникам всего через пару десятков лет глорпы уже не трогались с места и полностью слились с брошенными колонистами, разделся с ними теперь и удобства, и нужду, — Кэларьян выразительно посмотрел на сухонького старичка со стеклами в оправе на носу.

— И вы из этих? — проворчал тот. — Считаете, что Торп оставил свою колонию на растерзание варварам?

— Не просто считаю — уверен, — Кэларьян быстро оглянулся на Карланту, извиняясь за "варваров". — И растерзания не случилось. Взгляните на детей. Глорпы Хорна светловолосые и светлокожие, но вы бы видели их западных сородичей! Они совсем другие, живут на побережье моря, о котором мы с вами даже не слышали, и настолько изолированы, что, признаюсь, поначалу я счел их существами мифическими.

— Какими-какими? — Карланта вышла из оцепенения, с которым слушала дедушку, ничего не понимая. Со своими друзьями он говорил совсем не так, как с ней, и уловить смысл порой было не легче, чем поймать песца голыми руками.

— Ненастоящими, — подсказал Гансвард.

Карланта чуть не рассмеялась.

— Как это ненастоящими, дедушка? Мы же говорили тебе, что они есть.

Кэларьян пожевал губу и переглянулся с магистрами.

— Мифы в некоторых обществах так же реальны, как само общество. И никто не способен увидеть разницу между ними и жизнью.

Это было не совсем понятно, но почему-то обидно.

— Ну, наверное. Только береговые люди настоящие, — сказала Карланта, с вызовом глядя на ученых. — Ты их видел.

— Конечно!

Карланта почесала нос, соображая, как лучше спросить обо всех этих странных суждениях, но разговор уже потек дальше.

— Эти дальние родичи, они совсем не похожи на Карланту. Черные, смуглые, бьют морского зверя и носят одежду из шкур с коротким жестким волосом. В Карланте не меньше торпийской крови, чем в каком-нибудь шетридце или галасце. Однако изоляция почти на три века сделала свое дело… Их осталось слишком мало, они давно не держат оленей, а легендарные кочевые шатры я видел только нацарапанными неумелой рукой на камнях Хорна. Я боюсь за их будущее, — Кэларьян махнул кубком в беспомощном жесте и пролил его содержимое. — Им нужно двигаться к своим, на север — туда, где живут теперь другие глорпы.

Карланта оглядела магистров. Почему на север? Ведь очевидно же, что… Она заметила подбадривающую улыбку Трувора и решительно поставила кружку с молоком на стол.

— А может быть, на юг?

Старики разом обернулись к ней, а потом уставились на Кэларьяна.

— Почему вы не пытались провести контакт пораньше? Вывезти сюда кого-нибудь из взрослых?

Кэларьян замялся, а Карланта так и замерла, не мигая. В следующем году она может взять сюда Харана или Карда, они знают несколько слов на всеобщем. Потом наверняка удастся завлечь в Торп Лассу. Подтянуть язык у этих двух лентяев — Карланта посмотрела на братьев — и провести с ними целое лето на юге! Не нужно будет никуда спешить, они уже привезут домой достаточно железа, воска, тканей…

— Кхм, все это не так просто, как кажется, — кашлянул Кэларьян, возвращая ее с небес на землю. — Совет риганов, старейших членов племени, и слышать ничего не хочет о южанах. Связь с торпийцами для них страшна, словно грех для священника.

Это было правдой. Трудно представить, что сказали бы Старейшие, узнай они о таких планах! Карланта с досадой пнула ножку стола, а магистр Гарбен подался вперед:

— Они будут против даже небольшой фактории?

— Против чего? — Карланта опять потеряла нить.

Магистр отставил кубок, эта идея явно его захватила.

— Торговый пост. Можно найти человека, который согласится открыть торговлю в одиночку, раз южане так пугают стариков. Один человек и самые необходимые товары. А? — он обернулся к Кэларьяну. — Вас же они приняли.

Карланта подумала, что, наверное, чего-то не поняла.

— Вы говорите о ком-то, кто привез бы к нам инструменты? И ткани? Сам? Чтобы нам не пришлось сюда ехать?

— Именно, девочка. О смышленом торговце.

Карланта не верила своим ушам. Если они привезут домой не только то, что влезет на две упряжки, а еще и целую повозку всяких вещей, Старейшие будут счастливы и простят их в тот же миг, как увидят!

— И как уговорить его поехать со мной? Этого торговца? С лошадью, повозкой и всем остальным?

— О, его не нужно будет уговаривать. Он сделает на мехах состояние, если я хоть что-то в этом понимаю.

Карланта вскочила со стула и схватила Кэларьяна за рукав.

— Мы должны найти такого торговца, дедушка!

— Да, моя хорошая, обязательно, — он попытался высвободиться из ее цепкой хватки.

— Мы можем начать прямо завтра?

— Начнем, как только освободимся, — рукав затрещал, растягиваемый в разные стороны. — Сядь.

Карланта выпустила его и плюхнулась обратно на стул. Сани Кэларьяна, когда он приехал в Глорпас, были все забиты книгами, но сколько тканей и инструментов поместится туда вместо пергамента? Воспоминание об огромном возе, который тащили лошади, было слишком мутным, Карланте было тогда всего шесть, и она помнила повозку величиной с дом. Конечно, она должна быть меньше, но даже так можно привезти домой цветного льна и шерсти не только матери и Лассе, но и другим женщинам. А зеркальца и бусы из прозрачных камней? Можно взять целый ящик!

Карланта обернулась к братьям, чтобы перевести им разговор с магистром Гарбеном, но оба мальчика, казалось, не обратили на ее оживление никакого внимания. Сагран дремал с полуоткрытым ртом, а Иарбег смотрел бессмысленным взором, поддерживая голову обеими руками. Он впечатлений они устали больше, чем от езды, а пустые тарелки и надутые животы говорили о том, что головы их уже не работают. Стоит ли вообще говорить им о фактории, чтобы Старейшие успели настроить деревню против торпийца? Она хотела было спросить Кэларьяна, но тот смотрел на Гансварда. Взгляд, которым они обменялись, означал нечто, не понятное ни ей, ни ученым.

— Как же вы сами до этого не додумались? — магистр Гарбен всплеснул руками и указал на Карланту. — Посмотрите на нее, сидит, как на иголках. Держу пари, она уже знает, что хочет накупить в такой лавке. Вам стоило взять с собой на север женщину, Кэларьян — они куда практичнее нас.

Кэларьян уже начал говорить, что и три века назад все началось с торговли, и никому не нужен там второй Хорн, но замолчал. Гансвард торопливо зачерпнул ковшиком вино из котелка и наполнил его кубок до краев.

— Полагаю, мы не знаем, о чем говорим, — сказал он Гарбену. — Если эти риганы так же стары и влиятельны, как наш мэр со своими советниками, я не удивлюсь их крайней твердолобости. Попробуйте их в чем-то убедить!

Кэларьян кисло улыбнулся.

— Верно. И вы забываете, что как бы я не любил моих радушных, но строгих северян, за все это время я так и не стал для них кем-то важнее хромой собаки.

— Кэл… — Гансвард застыл с черпаком на полпути к собственному кубку.

— Дедушка! — Карланта разом выплыла из своих мечтаний, где уже нашла для торговца домик невдалеке от собственного и конопатила щели, чтобы он не замерз и не решил тут же уехать обратно.

— Но я не жалуюсь! — натужно засмеялся Кэларьян, отмахиваясь от вопросов. — Ничуть. Я долго ощущал себя слепым котенком, пока не привык заботиться о тысяче вещей, чтобы выжить. Ни один глорп не прислушается к вашим словам, если вы будете сидеть над книгами, как привыкли здесь, в Торпе, а практичность оставите неким женщинам. Лавок там нет и накупать, как вы говорите, нечего, так что практичность заставит вас думать не о прибыли, а об охоте. Я знаю это слишком хорошо и с радостью отправил бы туда кое-кого из знакомых. Неплохо выбивает дурь из головы!

Магистры молчали, переглядываясь и неловко ерзая в креслах, а Гансвард усмехнулся, наполняя свой кубок.

— Брось, Кэл, какая дурь могла быть в твоей светлой голове?

— Не будем вдаваться в подробности, — уже легче рассмеялся Кэларьян. — Этого не объяснить — можно только испытать на своем опыте. Я был обижен невниманием, уязвлен провалом просветительской деятельности… В общем, подавлен такой ерундой, о которой сейчас вряд ли задумаюсь.

— Старческая философия, — махнул рукой Гарбен. Он посерьезнел и внимательно слушал Кэларьяна.

— Старость? — поднял тот брови. — Что это такое, не пойму.

Магистры заулыбались, напряжение между ними ушло. Кэларьян пригубил дымящееся вино и поднял кубок, салютуя им куда-то в потолок.

— Нет, друзья, я не шучу. Это тело стало сильнее, чем было, и я не ощущаю груза лет. Я закален, провялен и засушен. Если бы я оставался здесь, то был бы сейчас в конце совсем другого пути.

Гансвард поднял свой кубок в ответ, лицо его погрустнело. Карланта не отрываясь наблюдала за ним и ей все больше нравился этот старик, о котором она так много слышала. Теперь она видела, что он действительно такой, как рассказывал дедушка. Добрый и понимающий. Как, должно быть, грустно расставаться с таким другом! Неужели он так боялся холода, что не мог поехать в Глорпас? Вместе им было бы куда проще.

Эта мысль была неожиданной и неуютной. Неужто дедушка был так одинок? Конечно, он не похож на глорпов и живет какой-то совсем иной жизнью, но раньше это казалось нормальным. Сейчас он был дома, среди своих, и выглядел счастливым. Карланта представила, что ей пришлось бы разлучиться с Ирбегом, Саграном и Лартом на целых десять лет, и сердце ее сжалось. Как мог он вытерпеть столько времени вдали от дома? А она! Она могла бы отвезти его в Торп гораздо раньше! Они бы навестили Гансварда и вернулись. Они могли бы ездить на юг раз в пару лет, как будет делать теперь она сама. Как жестоко поступили Старейшие, не позволив Кэларьяну распоряжаться упряжками! Он заслуживал стать членом племени. Карланта взглянула на дедушку с тем особенным чувством, что возникало всегда, когда он нуждался в ее помощи. Она уже хотела прерывать магистров и извиниться перед Кэларьяном за все, в чем отказали ему глорпы, но тут Сагран навалился на нее всем весом и заскользил вниз со стула. Карланта подхватила его над самым полом, а он даже не проснулся. Ирбег тоже спал, положив голову на стол.

Гансвард встал и снял с огня винный котелок.

— Не пора ли нам закончить на сегодня?

Старики одобрительно кивнули и зашуршали покрывалами, разминая ноги. Кэларьян попрощался с каждым за руку и подошел к Карланте. Под глазами у него залегли тени, белки покраснели. Им всем давно пора отдохнуть.

— Пойдем наверх и уложим мальчиков.

Карланта коротко поклонилась магистрам, потом тихонько растолкала Ирбега и взяла на руки Саграна — тот был очень уж тяжел, но никак не хотел просыпаться. Магистры выходили в холл, и она отвешивала им неуклюжие поклоны, коленкой удерживая брата от падения. Когда все приличия были кое-как соблюдены, Кэларьян взял Ирбега за плечо и повел к лестнице. Покачиваясь от усталости, они уже взобрались на второй этаж, когда их нагнал Гансвард. В руке у него был котелок и кружки.

— Еще по одной перед сном, Кэл? — по его тону было ясно, что он не примет отказа.

Карланта оглядела дедушку, толкая ногой дверь комнаты для мальчиков. Он выглядел до крайности измотанным, но все равно согласно кивнул. Все вместе они вошли внутрь. Обстановка здесь была самой простой: две кровати, комод и скамья, — не богаче, чем дома. Карланта положила Саграна на кровать и потянула за войлочные сапожки, которые носили под грубой уличной обувью. Ирбег скинул свои сапоги и рухнул на постель, заворачиваясь с головой в оделяло, а Гансвард прислонился к косяку:

— Покажешь мне глорпские хроники? — он тоже выглядел усталым, но, похоже, не собирался отпускать Кэларьяна так быстро.

— Они там, внизу, упакованы вместе с дневниками. Если Навард за эти годы излечился от лени и разобрал вещи, мы можем за ними спуститься.

— Навард? Излечился? Нет, — вздохнул Гансвард. — Что еще ты привез? Хиртова хроника? Мой экземпляр Большой хроники, тот, в синем переплете? Нет?

Кэларьян покачал головой, а щеки Карланты залил румянец. Она с радостью взяла бы все дедушкины книги, но на упряжках не хватало места!

— Простите, мастер, это я оставила их дома, — покаялась она, вытягивая одеяло из-под спящего брата, чтобы укрыть его. — Обещаю, что привезу следующим летом!

Гансвард вопросительно взглянул на Кэларьяна, а тот приподнял руку, словно говоря: «я все объясню». Магистр улыбнулся:

— Не беспокойся, девочка. На вас двоих я променял бы и всю библиотеку.

У Карланты отлегло от сердца. До чего же он добрый! Разрешит ли он звать себя дедушкой? Они с Кэларьяном словно братья — кто угодно подтвердит.

Гансвард устал держать котелок и поставил его на пол.

— А что с тем манускриптом, который ты начал перед отъездом? — спросил он, наблюдая, как Кэларьян ворочает Саграна и помогает устроить его на подушке.

— «Истоки айстианства»? Нет, я бросил это дело, оно не встретит одобрения.

Карланта помнила эту книгу — она первая ушла на чистку от чернил. Что можно написать о боге, про которого и сами айстиане ничего не знают? Хотя, по правде, об Илготе известно тоже немногое. Но кто был бы таким дураком, чтобы не одобрить попытку написать о них книгу? Карланта подумала о врагах дедушки и насторожилась, а Кэларьян подбросил в камин дров.

— Зато я вновь собрал «Записки о торжестве науки», добавил даже пару статей. Пускай эти мракобесы сожгли все копии, я помнил все наизусть, как «славься Боже». И не говори, что нужно прятать их в подполье, я подкину Записки в университет и, прежде чем сжечь, их прочтут, поверь.

Сожгли? Карланта замерла над Ирбегом, которого безуспешно убеждала раздеться.

— Кто-то сжег твои книги? — спросила она, думая, что не так поняла.

— Ах, это старые дрязги церковников, Карланта. Они боятся силы знания и готовы уничтожить его, лишь бы не трясти столпы веры.

Карланта выпустила из рук воротник брата.

— Дедушка! Это те люди, что послали наемника? Это они? Церков… церковники?

Глаза Кэларьяна выкатились из орбит, он задохнулся:

— Карланта! Ты поклялась…

— Наемник? — схватился за сердце Гансвард. — Они послали наемника?

— Боже! — Кэларьян бросил кочергу и обернулся к Карланте с таким гневом, какого она раньше никогда не видела. — Никто не должен был знать!

У Карланты все сжалось внутри, а нижняя губа задрожала, выдавая испуг.

— Даже он? — воскликнула она, указывая на Гансварда. — Он твой друг!

— Тем более!

Кэларьян пересек комнату и остановился перед Гансвардом, заслоняющим проход в коридор.

— Ты объяснишься или нет? — спросил тот, разводя руки.

— Не здесь же! Ганс!

Магистр отошел, а Кэларьян вылетел в коридор, направляясь к своей комнате.

— Идем! — крикнул он снаружи.

Карланта переводила взгляд с одного на другого, не в силах вымолвить ни слова. Разве магистр Гансвард не был тем единственным, кому стоит доверить эту тайну? Как будто можно хранить ее одному!

— Все хорошо, милая, — проговорил магистр, поднимая котелок с пола. — Ты ни в чем не виновата. Расскажи, что случилось.

— В деревню приехал южанин, — глухо откликнулась Карланта, — и он хотел убить дедушку. Мы заманили его на лед, к проруби. Он погнался за нами и утонул, — она отерла глаза от выступивших слез. — Почему он так злится?

— Пусть сам тебе расскажет. Видит Единый, ему не помешает вылезти из скорлупы к людям, — Гансвард вышел за порог. — Не ходи за мной.

Карланта проводила его взглядом, услышала, как шаги свернули за угол, потом скрипнула дверь, и дом окутала тишина. Ирбег и Сагран посапывали во сне, в камине тихонько трещал огонь. Карланта выждала еще немного, а потом неслышно прошла к своей комнате и попыталась лечь спать. Еще недавно она подслушала бы, о чем будут говорить старики, но взгляд Кэларьяна здорово ее напугал. Она была готова просить прощения, но только если и он признает, что Гансвард должен был знать о наемнике.

Повернувшись на бок, Карланта приготовилась к беспокойной ночи, но тепло одеяла и хорошая, приятная усталость от езды быстро погрузили ее в сон.

Кэларьян унял гнев, только когда дошел до своей двери. Это был тяжелый день, и он хотел бы отложить нелегкие вопросы на завтра. А по правде говоря, он и вовсе не хотел бы их слышать. Все, о чем он мог сейчас думать — это мягкая кровать у камина. Три недели крючиться на нарте и спать на улице — он заслужил немного покоя!

В темном коридоре возникла фигура Гансварда.

— Позволишь?

Кэларьян нехотя посторонился и впустил друга внутрь. Гансвард прошелся из угла в угол, остановился и сложил на груди руки.

— Ты сказал, что необходимость в укрытии отпала, — проговорил он после некоторого молчания.

— Это правда.

— Не потому, что тебя больше не ищут. А потому, что нашли, — это был не вопрос.

— Да.

Гансвард явно ожидал большего.

— Ты скажешь наконец, что происходит? Молчал тогда, молчишь сейчас — хватит!

Ноги Кэларьяна уже подрагивали от усталости, он опустился в кресло.

— Старым друзьям нужно то, что я когда-то знал. Точнее… не только я.

Взгляд Гансварда помрачнел.

— Ригелли?

Кэларьян молча кивнул, а магистр хлопнул ладонью по каминной доске, выходя из себя, как и всякий раз, когда слышал это имя.

— Проклятый демон! Даже из могилы не дает покоя! Да что такое он знал? О чем хотят узнать эти люди?

— О смерти, Ганс. И я не хочу тебя вмешивать.

— Ты совершил множество ошибок, но самые непростительные из них касались тайн, — с горечью сказал Гансвард. — Каждый раз, когда дело касается этих ваших знаний, все летит кувырком. Неужели оно того стоит?

Они смотрели друг на друга и Кэларьян пытался найти слова, которые объяснили бы его чувства к тому, что Гансвард называл тайнами.

— Оно того стоит! — воскликнул он наконец. — Если бы ты только знал… Если бы хоть раз почувствовал это! Мир связан великими законами и все, что происходит в нем — не случайно. Ты мог бы видеть свечение жизни, силой мысли подчинять материю, говорить с людьми через тысячи миль… Я приходил к тебе во сне! Ты помнишь?

Гансвард нахмурился, оглаживая бороду.

— Семь лет назад? Мне снилось, что мы в Университете, слушаем магистра, а ты через весь класс твердишь мне, что жив. И еще раз, кажется, через три года. Зеленая равнина, мы едем верхом, и ты снова убеждаешь меня, что не пропал.

— Видишь? Ты скажешь, что это зло? Это был опасный трюк, но я передал тебе вести.

Гансвард вздохнул.

— Я и так знал, что ты жив. А если нет, я бы предпочел просто верить в это до конца своих дней. Так делает все люди, Кэл. Но не ты. Ты говоришь об опасности, но тут же лезешь в самое пекло. Что заставляет тебя рисковать? Пытаться управлять тем, что не под силу человеку? Это путь алчности, и он бесконечен.

Кэларьян слушал его, качая головой.

— Ты просто никогда не верил в чудеса… — тихо проговорил он.

— В чудеса? В такие, о которых рассказала эта девочка? Чудо, что ты спасся! Что спаслась она!

Губы Кэларьяна сжались — никто не ранит так сильно, как тот, кто лучше всех тебя знает.

— Карланта спасла нас обоих. Но мои знания способны на большее. Я мог бы защитить нас, но… давно ими не пользовался. Может быть, напрасно. Я разучился и поэтому чуть не погиб.

— Как же ты не понимаешь… — брови Гансварда сошлись у переносицы, он некоторое время боролся с собой, потом прикрыл глаза и глубоко вдохнул. — Знаешь, когда моя Луиза умирала, она сказала мне кое-что. В свой последний день.

— Нет… — Кэларьян не верил своим ушам. — Ведь мы договорились…

Гансвард поднял руку, останавливая его.

— Вы договорились скрывать от меня правду, но она хотела, чтобы я знал, чем тебе обязан. Я ничего не понял из ее слов. Все эти годы ты что-то делал с ее болезнью, и она была уверена, что только поэтому протянула так долго.

— Так ты знал?

— Знал, но не мог смириться с тем, что не моя забота, а ненавистные умения поддерживали Луизу. Смириться с тем, что сам приполз бы к тебе на коленях, если бы думал, что ты можешь помочь.

— Ганс…

— Но теперь я думаю иначе. Не представляю, как перенес бы ее смерть на десять лет раньше. Но это судьба, Кэл, она одинаково беспощадна ко всем: к ученым, королям и беднякам. Я согласился бы отдать одну жизнь, пусть это и была моя жена, лишь бы ты — лишь бы никто! — не обладал знаниями, способными отнимать другие жизни. Тогда все было бы иначе. Ты не подверг бы угрозе Карланту. Эмилия была бы жива. Видит Единый, она могла прожить счастливую жизнь.

Кэларьяну не хватило воздуха, и он невольно потянул себя за тугой воротник. Гансвард, конечно, видел это, но все равно закончил:

— Ты не понимаешь, да? Не недостаток ваших знаний погубил Эмилию. Сами знания!

— Ганс! Знания тут не при чем. Я был глупцом и не смог отговорить ее. Не смог спасти. Но я пытался. Уже после всего этого…

— После? Так она ещё была жива после того адского пламени?! — гримаса ужаса исказила лицо Гансварда, он сделал шаг назад, как будто не хотел прикасаться к Кэларьяну, чей грех стал еще большим.

— Хватит! — взмолился Кэларьян. — Прошу! Все, о чем ты говоришь — это смерть и боль. Неужели это все, что ты видишь? Почему ты не вспомнил спасенных? Вспомни, сколько союзов заключил Ригелли после Северного похода. Сколько смут подавил в самом зародыше. Чего, по-твоему, стоит удержать в руках новый мир? Его способности берегли нас от войн.

Гансвард скривился так, будто вступил в навозную кучу.

— Он делал это ради денег и славы, не обманывайся.

— Он делал это ради королевства! — воскликнул Кэл и сам поморщился. Защищать Ригелли было отвратительно.

— А ты?

Кэларьян вопросительно указал на себя, как если бы в комнате был кто-то еще.

— Я? Думаешь, я использовал наши знания ради собственной выгоды? То перемирие, которое заключили на Брогане в семьдесят третьем, помнишь? Когда чуть не погиб принц Адемар? Оно спасло тысячи жизней. А я спас наследника.

— Ты просто вовремя получил известие.

— Ничего я не получал, я прикоснулся ко сну Адемара и увидел, что он влез в ловушку. Ганс! Мы выслали подмогу за день до того, как прибыл голубь с посланием. И как раз этого дня не хватило варварам, чтобы дойти до форта и сровнять его с землей. Ради чего, ты думаешь, я месяц не спал по ночам, терзая себя снами юноши? Ни золото, ни слава не излечат от боли, с которой раскалывается голова уже на третий день. Я превратился в немощную тень, не мог поставить дрожавшей рукой подпись и путал помилования с приговорами. Дурную славу я тогда приобрел. И никакой выгоды.

Гансвард прекратил возражать, но все это было не до конца правдиво. Да, тайные знания губили здоровье и не приносили Кэларьяну денег и славы, но правда была в том, что отказаться от их использования было сложнее, чем оторвать пропойцу от бутылки. Об этом он предпочитал не говорить и даже не помнить.

Гансвард все еще рассматривал его лицо, ожидая подробностей и объяснений. Он был похож на человека, услышавшего о пожаре — хотел бежать одновременно и туда, и оттуда. Сколько ни пытался Кэларьян хоть что-то объяснить ему — все напрасно. Он сотни раз представлял этот разговор, пока жил в Глорпасе, но здесь, лицом к лицу, все было сложней. В этом Ригелли был прав: нет смысла говорить о знаниях с кем-то, кроме Посвященных.

Кэларьян тяжко откинулся на спинку кресла.

— Я всегда знал, где Адемар, что с ним и что ему угрожает. Тот бунт в Тагаре — я увидел свечение тысячи солдат, а он готовился идти на три сотни. Мы сделали так много, Ганс. Мои знания не опасны. Смотри, я могу прямо сейчас сказать тебе, где находится принц.

Этот дом был достаточно защищен для небольшого скачка в Светлый мир, так что Кэларьян закрыл глаза и приготовился ощутить знакомое падение. Конечно, сейчас он не мог делать это с такой легкостью, чтобы прямо посреди тяжелой беседы достать Адемара, да и связь, не поддерживаемая долгие годы, уже не работала, но все же он сосредоточился и представил лицо принца.

— Прекрати. Не занимайся при мне этим, — Гансвард легонько наступил на его ботинок.

Кэларьян распахнул веки и вздохнул. Когда-то он мог достать принца так же быстро, как тронуть рукой соседа за столом, а теперь будто стоял посреди голого поля и кричал в пустоту.

Гансвард оглядел его, потягивая бороду.

— Принц Адемар в монастыре Гудама и, чтобы знать это, мне не нужна магия, — он пошевелил пальцами, изображая нечто неоправданно значимое.

— От тебя никогда не зависел исход его миссий, — Кэларьян пожал плечами, но тут же пожалел об этом — шея будто разом припомнила все дни, когда он держался за тюки на нарте и прятал лицо от ветра.

— Да, из нас двоих только ты не умел быть в стороне от событий, — проговорил Гансвард. — Снова во все это ввяжешься?

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

Кэларьян слишком устал от всего этого. Он чуть не выпалил: «У Луизы тоже был выбор», — но промолчал и только потер разбухшие веки — под них словно насыпали песка.

— То, что нужно этим людям, опасно. Ты говорил, что в Берению идут войска, и я боюсь, что этим могут воспользоваться.

Он ждал новых вопросов, опустошенный и разбитый, но Гансвард и сам выглядел не лучше. К счастью, он ни о чем не спросил. Даже малая вероятность того, что бывшие друзья используют павших солдат как связь с миром мертвых, пугала Кэларьяна, и он не хотел не то что говорить — даже думать об этом.

— Прости, больше я ничего не скажу. Когда я снова встречусь с Посвященными, то буду готов и разберусь с ними раз и навсегда. Поверь, на этот раз опасности не подвергнется ни одна жизнь. Только моя собственная, но это уже старые счеты и им пора быть закрытыми.

По лицу Гансварда пробежала тень.

— Скажи, если тебе нужна помощь, — проговорил он серьезно.

— Я знаю, что если втяну тебя в это, то навсегда потеряю, — Кэларьян встал, показывая, что разговор окончен, и поплелся к кувшину с холодной водой. Лоб горел, в горле было сухо, как в пустыне. Гансвард медленно направился к двери.

— Ты знаешь? — спросил он, переступая порог. — Но ты даже не пробовал…

— Что?

Но магистр уже вышел и зашаркал по коридору к своей комнате. Кэларьян не стал догонять его — не было сил. Он сполоснул лицо, разделся и лег в постель. Первая ночь дома за много лет — он так ждал этого! Но блаженство получилось смазанным, беседа разбередила душу и память. Прошло еще очень много времени, прежде чем он задремал, угли в камине превратились в золу, стало холодно. Он засыпал и просыпался, и видел во сне то вездесущие хвосты собак, впряженных в нарту, то лица Посвященных — молодые, какими он помнил их еще в годы учебы. Когда среди них мелькали темные глаза Ригелли или вздернутый носик Эмилии, он подскакивал и отирал пот со лба, пытаясь отвлечься. Но этот дом кишел призраками прошлого, так что Кэларьян всю ночь проворочался с боку на бок, ни капли не отдохнув.